Текст книги "Тайный гость"

Стрелец подошел к монаху и тоже намазал себе руку, после чего, дурачась как ребенок, стал пугать ей свою Ульянку, которая каждый раз при этом крестилась и вопила как заполошная.

– Холодный огонь, – как бы между прочим пояснил отец Феона, – изготавливается из смеси белого песка и выпаренной человеческой мочи…

Гвоздев сразу перестал дурачиться и брезгливо вытер ладонь о полы своего кожуха.

– И оно того стоило? – спросил обиженно.

– Что стоило?

– Ну, нырять за этой коробкой?

– Стоило. Не представляешь, как стоило!

Отец Феона положил коробочку в походную сумку, висевшую у него на бедре, и ободряюще похлопал Гвоздева по плечу.

Глава 8

В самом конце четвертой стражи[48]48
  Около 18:00.


[Закрыть], как раз когда на колокольне Знаменского монастыря ударили в колокола, созывая народ на вечерню, к красному крыльцу палат английского двора подъехал крытый возок, из которого вышли двое. Один, молодой, крепкий, поджарый, с крупной «лошадиной» головой и глазами навыкате, одет был как знатный московский вельможа. Второй, много старше первого, могучий, широкоплечий, с «породистым» лицом, обрамленным длинными седыми волосами, одеждой своей более всего походил на монаха.

Тот, что моложе, быстрым шагом подошел к сторожу, державшему наготове алебарду, и, надменно выпятив нижнюю губу, важно произнес:

– Доложи, главный судья Земского приказа думный дворянин[49]49
  На самом деле Проестев был пожалован этим чином 16 лет спустя.


[Закрыть] Степан Проестев желает видеть английского посланника.

– По какому делу? – нимало не смутившись высокой должности посетителя, нехотя ответил охранник.

– По государеву, дубина! Я что, по-твоему, на исповеди? Давай бегом!

Охранник отвел глаза в сторону и упрямо замотал головой.

– Не имею права! Я на посту.

– Чего сказал? Да я тебя в капусту!

Глаза Проестева сузились, лицо побелело от гнева. Не думая о последствиях, он яростно замахнулся на сторожа своей тростью с тяжелым бронзовым наконечником, искусно выполненным в виде оскалившейся морды медведя. Охранник, видимо, предполагавший нечто подобное, издал громкий боевой клич, похожий на вопль, и выставил вперед свою алебарду. Не дожидаясь печальной развязки, отец Феона сделал шаг вперед и рукой схватился за древко направленного на судью оружия.

– Как же увидеться с послом, мил человек, коль ты и звать не желаешь, и внутрь не пускаешь?

Монах говорил спокойно, но в голосе его слышались стальные нотки. Охранник тщетно пытался освободить свою алебарду. С таким же успехом можно было пытаться руками вырвать из земли дерево. Не веря своим глазам, он сделал еще одну попытку с тем же результатом. Молодой, крепкий воин не смог даже пошевелить своим оружием. Между тем на шум из дверей палат выбежал ассистент одного из четырех находившихся в Москве консулов торговой компании. Узнав, в чем дело, он без колебаний и предельно вежливо пригласил непрошеных гостей внутрь. В казенной палате он усадил их за большой обеденный стол и, попросив немного подождать, скрылся в дверях черного хода.

Дождавшись, когда за порогом стихнут шаги англичанина, отец Феона бросил удивленный взгляд на Проестева, который, казалось, был совершенно расслаблен и весьма доволен собой.

– Ты, Степан, чего вдруг разбушевался?

Проестев поудобней развалился на тяжелом резном стуле с высокой спинкой и улыбнулся.

– А пусть англы голову ломают, чего вдруг главный судья Земского приказа с порога угрожать стал! Как они на этом сидят? – добавил он, недовольно ерзая.

Ждать пришлось долго. Все это время в помещение кто-нибудь заходил. Взъерошенный ассистент с сообщением от консула. Чопорный лакей с кувшином посольского клерета и парой оловянных кубков с золотой насечкой, наконец юная распутница Марта, принесшая поднос с легкими закусками.

Вонючий козий сыр и сухие, как подметка сапога, галеты Проестев с презрением отодвинул в сторону, вино же лишь слегка пригубил и сразу сморщился, точно клюкву съел.

– Скалдыри! – произнес с чувством. – По такому содержанию, что они получают от нас ежедневно, могли бы что-нибудь приличное предложить!

– Что, например? – насмешливо спросил отец Феона.

– Да любой полугар[50]50
  Дешевая водка крепостью 19–23 %.


[Закрыть] лучше, чем эта кислятина! – вскипел Проестев и вскочил с места. – Чего ждем? Где чертов посланник? Я теряю остатки своего ангельского терпения!

Сразу вслед за резким и раздраженным возгласом начальника Земского приказа в казенной палате подозрительно быстро объявился новый, незнакомый мужчина, точно он все это время просто ждал за дверью и вошел, когда терпение у русских окончательно лопнуло.

Вошедший выглядел болезненно бледным и сухим, как вяленый лещ, но при этом держался вызывающе надменно и чопорно. Но это был не английский посланник Джон Мейрик, которого Феона встречал при дворе царя Василия Ивановича Шуйского.

– Ты кто, раб божий? – нелюбезно спросил незнакомца Проестев, также, видимо, знавший Мейрика в лицо.

– Я секретарь посольства. Мое имя – Ричард Свифт.

– Как? – встрепенулся Феона. – Ричард Свифт?

– Точно так! – вежливо склонил голову церемонный Свифт.

– А нам нужен не секретарь, а посланник.

Проестев свирепо надул ноздри, оскорбленный чванством англичанина.

– Так что пошел вон и зови начальника!

В ответ на столь нелестные слова сурового судьи Свифт и ухом не повел. Он еще раз вежливо поклонился Проестеву и с чувством глубокого самоуважения ответил, тщательно подбирая русские слова.

– Милорд, вынужден принести вам самые глубокие извинения от лица его превосходительства. Жестокий приступ подагры уже несколько дней не дает ему ни малейшей возможности подняться с постели. Приходится опасаться за здоровье сэра Джона, ведь от этого недуга легко и умереть!

– Вот как? – недобро скривился Проестев, нимало не поверивший в жестокую болезнь главного в Москве английского дипломата. – Может, ему нужен царский доктор Валентин Бильс?

– Не стоит утруждаться, милорд. У нас прекрасные врачи. Они справятся. А пока я уполномочен моим патроном ответить на все ваши вопросы.

Секретарь обвел гостей холодными и мокрыми, как у лесной жабы, глазами и вновь низко поклонился, показав им изрядную плешь на затылке.

– Итак, что привело вас к нам?

Феона и Проестев едва заметно кивнули друг другу.

– В холодной подклети Сретенского съезжего двора лежит труп вашего человека, – начал Проестев, в упор разглядывая Свифта.

– Нашего? – вполне искренне удивился англичанин. – Вы уверены в этом?

– Разумеется. Это мавр очень маленького роста. Убит при попытке кражи. Убийца уже задержан и признался в содеянном.

– Вот как!

Свифт, медленно растягивая слова, пытался выиграть себе время на ответ.

– Почему решили, что это подданный английской короны, а не, допустим, датской, французской или голландских штатов?

– На то есть основания. Для начала при нем была обнаружена коробочка с таинственной гравировкой на незнакомом языке. В коробочке лежали английские монеты, алхимические приборы и магические снадобья…

– А кроме того, тайное письмо, написанное все тем же незнакомым языком. – Отец Феона достал из поясной сумки ту самую коробочку и потряс ею перед глазами посольского секретаря.

Проестев бросил на монаха озадаченный взгляд, но, сообразив, что Феона никогда ничего не говорит просто так, кивком головы подтвердил его слова.

– Разве все это доказывает, что убитый был англичанином? – Свифт холодно пожал плечами, однако в глазах его предательским образом отразились испуг и растерянность.

– В какой-то мере, – произнес Феона и полностью завладел вниманием незадачливого секретаря. – Я навел справки. И надпись на коробке, и письмо написаны так называемым ангельским языком. В Москве его не знает никто, а вот у вас сейчас живут два известных мага, которые, по нашим сведениям, прекрасно владеют данным письмом!

– Это какое-то недоразумение. Люди, о которых вы говорите, вовсе не маги, а искусные врачи и алхимисты. Можете спросить о них у лорда Михаила Салтыкова, который лично приглашал их ко двору!

Оправдания англичанина прозвучали слишком поспешно, чтобы можно было поверить в их искренность.

– Значит, врачи? – ухмыльнулся отец Феона. – Возможно, этим объясняется то обстоятельство, что у нищего мавра на лице остались следы весьма дорогих операций?

– Операций?

– Ранее у него были отрезаны нос и губа. Кажется, так в Англии наказывают мошенников и фальшивомонетчиков?

Внимательно слушавший Проестев в этот момент присоединился к разговору, как всегда, жестко и нахраписто.

– А я вот не понимаю, – воскликнул он, – зачем отказываться от тела мертвого соотечественника, пусть даже и преступника. Тем более что среди нас (тут он посмотрел на отца Феону) есть человек, лично видевший его в карете, принадлежащей английской торговой компании.

Прижатый к стенке Ричард Свифт окончательно растерялся. Его «жабьи» глаза бегали из стороны в сторону, лишь бы не встретиться с суровым и жестким взглядом Степана Проестева и прожигающим насквозь взором незнакомого монаха, слишком хорошо осведомленного, чтобы быть простым иноком.

– Я… я должен все проверить и уточнить. Прошу прощения, джентльмены!

Свифт как ошпаренный сорвался со своего места и стремительно исчез за дверью, ведущей во внутренние покои дома.

Оставшись наедине, Проестев, не оборачиваясь, спросил у отца Феоны:

– Как считаешь, сработала наша задумка?

Монах неопределенно пожал плечами.

– Трудно сказать. Много от них все равно не узнать, но переполох мы им уже устроили! А где есть испуг, там всегда ошибки. Нам останется только наблюдать, они сами себя выдадут!

Вернулся Свифт довольно быстро, что предполагало только одно: идти за советом ему пришлось недалеко, возможно, за ближайшую дверь. Впрочем, этого времени ему вполне хватило, чтобы взять себя в руки и успокоиться. Выглядел он опять холодным и чопорным.

– Я все проверил, господа, – заявил он с порога. – У нас никогда не было человека, подходящего под ваше описание. Мы ничего о нем не знаем, никогда не слышали и вообще сомневаемся, что названное тело является собственностью английской короны. Забирать мы его не намерены, так что можете поступать с ним по своему усмотрению!

Свифт смерил русских надменным взглядом и добавил:

– Мне кажется, я ответил на все вопросы? Если у джентльменов нет других, то я их больше не задерживаю и смиренно откланиваюсь!

Отец Феона, спокойно убрал принесенную коробочку обратно в поясную сумку и, подойдя вплотную к секретарю, сказал негромко, но так, чтобы было понятно, обращался он не к Свифту, а к тем людям, что прятались за дверью:

– Не понимаю, почему вы отказываетесь забрать труп соотечественника. Возможно, потому, что знаете, что попал он в Россию тайно, без подорожной и иного сопровождения, а это серьезное преступление, или, может, потому, что человек этот – чернокнижник, вор и фальшивомонетчик, что в государстве нашем карается смертью. В любом случае вы скрываете правду, а я намерен эту правду узнать!

Следом к Свифту подошел и Проестев, он уже не выглядел суровым и непреклонным судьей, которым вошел в здание посольства. Напротив, на его губах играла мягкая, приятная улыбка, столь несоответствующая его сумрачной внешности, что пугала она больше настоящей угрозы!

– Ну что же, любезнейший, спаси Христос за теплый прием! – зловеще прохрипел он. – Что-то подсказывает мне – встреча эта не последняя! Только следующий раз угощение будет моим!

Свифт побледнел, с хрустом сглотнул застрявший в пересохшем горле сгусток слюны и молча вышел из комнаты вслед за гостями. Как только входная дверь за ними закрылась и шаги затихли в сенях, в палате сразу объявились «смертельно больной» Джон Мейрик и его «хороший доктор» Артур Ди. Лица обоих выражали озабоченность, впрочем, весьма отличавшуюся по степени тревоги. Маленький толстый посол смотрел на высокого, крепкого телом алхимика снизу вверх, высоко задрав голову.

– Ну и что вы обо всем этом думаете?

Мейрик был явно напуган не столько самим приходом Проестева, сколько его грубостью и вызывающим поведением.

– Пустое! – отмахнулся Ди. – Простая провокация. По существу, у них ничего против нас нет!

– А коробочка?

– А что коробочка? Красная цена ей – пара фартингов на ближайшем рынке.

– Но русские рассказали про письмо, написанное «ангельским» языком?

Ди согласно кивнул и щелкнул пальцами, словно в мыслях решал возникшую проблему.

– Да, меня это тоже смутило. Откуда она могла взяться? Нокс до конца жизни даже по-английски читать не умел.

– А если это ваше письмо?

Ди какое-то время размышлял, после чего решительно покачал головой.

– Это бессмысленно. Но даже если это так, то все равно ничего не доказывает. Нечего опасаться. Фортуна благоволит нам. Все идет даже лучше, чем можно было ожидать!

Мейрик с осуждением зацокал языком и нахмурил брови.

– Мой отец говорил: опасайтесь, когда исполняются все ваши желания. Откормленные свиньи плохо кончают! Вы уже совершили несколько серьезных ошибок. Как бы это не привело вас к провалу! Проестев – верный цепной пес государя. Он не кусает, а сразу рвет глотку. Да и монах этот! У меня от него мурашки по всему телу. Не помню где, но я его видел! Он показался мне очень опасным!

– К монаху, согласен, стоит присмотреться. Все остальное, сэр, это ваша исключительная мнительность. Я никогда не совершаю ошибок!

– Вот как, – Мейрик скривил рот в подобии улыбки, – а нигер? Как вам взбрела в голову эта бредовая идея – пришить ему обратно нос и губу?

– Вам кажется, что нахождение в моем окружении парня без носа и губ пошло бы мне на пользу? Ошибаетесь! Нокс являлся важным звеном в моем предприятии. Такого, увы, уже не найти! Монах был первым, кто заметил его особенности и сразу сделал вполне обоснованные и далеко идущие выводы. И это действительно может быть весьма опасным!

Мейрик сделал Ди знак замолчать и, на цыпочках подкравшись к входной двери казенной палаты, резко распахнул ее. Секретарь Свифт, подслушивавший под дверью и не ожидавший столь коварного подвоха со стороны своего начальника, с грохотом рухнул на пол, но тут же поднялся и принял почтительную позу.

– Милорд?

– Мистер Ричард, – любезно улыбнулся Мейрик, – разузнайте мне все про этого монаха!

– Слушаюсь, милорд!

Свифт учтиво поклонился послу и мгновенно исчез с глаз. Только поспешные шаги его еще слышались где-то в сенных переходах каменных палат Английского двора. Но вскоре и они затихли. Мейрик обернулся и посмотрел на Ди сквозь непроницаемый прищур прожженного дипломата.

– Ну что же, сэр? Надеюсь, вы не лукавили, утверждая, что никогда не совершали ошибок!

Глава 9

В каретной английского двора, у коновязи, стояла повозка Проестева, запряженная парой «забугровых» меринов. Кони изрядно утомились в упряжи и заметно нервничали. Прядя ушами и громко всхрапывая, они время от времени порывались скандалить и кусаться. Возница, как мог, успокаивал своих питомцев, а увидев хозяина, поспешно соскочил с козел и услужливо распахнул перед ним дверцу повозки. По всему было видно, что сделал он это с огромным облегчением.

– Куда теперь, хозяин?

– В приказ, – коротко и скупо произнес судья и обернулся к отцу Феоне, вставшему чуть в стороне от кареты.

– Давай подвезу. Тебе куда?

– Не надо, – покачал головой монах, – я пешком. Тут недалеко. Князь Семен Прозоровский в гости звал. До Ипатской[51]51
  Ипатьевский переулок Китай-города в XVII веке.


[Закрыть] три шага!

– Как знаешь! – пожал плечами Проестев, захлопнув дверцу кареты.

– Трогай! – крикнул он вознице.

Раздался резкий, как выстрел, хлопок вожжей, и карета неспешно тронулась в сторону Певчей и Торговых рядов. Феона проводил ее отстраненным взором и, развернувшись на каблуках, направился в противоположную сторону.

Москва за последние триста лет ни разу не была тихой гаванью или же приятным местом для спокойной, несуетной жизни. Как любой стольный город, она одним своим статусом была обречена собирать и накапливать в себе массы деятельных, предприимчивых людей, действия и поступки которых грубо нарушали все божеские и человеческие законы. Воровство, грабежи, изнасилования и даже убийства были весьма обыденным явлением в темных ночных переулках Москвы. Ходить здесь без огня и хорошего сопровождения было равносильно игре в зернь на собственную жизнь и здоровье, в которой до поры могло и везти, но чаще выпадал обидный проигрыш.

Рогатки, надолбы, ночные и дневные караулы у ворот и по улицам не особенно помогали, ибо даже этого малого десятские[52]52
  Выборное должностное лицо из крестьян для выполнения полицейских и различных общественных функций. Обычно избирался на 10 дворов.


[Закрыть] старались не делать. Именно поэтому хождение в одиночку по ночному городу представлялось московскому обывателю делом гиблым и неразумным. Впрочем, как везде и всегда, покой и порядок горожан зависел в большей степени от личных качеств объезжих голов, решеточных приказчиков и самих десятских. Не успел Феона отойти от дверей Английского двора и полсотни шагов, как его окликнули.

– Стой! Кто идет?

Голос был суровый и требовательный. Монах послушно остановился. Со стороны Гостиного двора на Варварку вышел небольшой отряд из четырех вооруженных людей. Гремя бердышами о деревянную мостовую, они подошли к Феоне вплотную, и один из караульных, подняв над головой горящий факел, осветил им лицо инока.

– Кто таков? – спросил строго. – Знаешь, который час?

– Знаю! – усмехнулся отец Феона и рукой указал в сторону Фроловских[53]53
  Теперь Спасские ворота Кремля.


[Закрыть] ворот Кремля. – Куранты вторую ночную[54]54
  21:00.


[Закрыть] пробили! А иду я в имение князя Семена Прозоровского.

– Неудачное время выбрал ты для хождения по гостям! – покачал головой стражник с факелом в руках. – Озоруют тут у нас. В прошлом дне немчина Андрюшку Фандыгина прямо на Пожаре порезали. Хорошо, подоспели. Живой остался!

– Я монах. Чего с монаха взять?

– Так в темноте, инок ты или торговый человек, не разобрать, – невесело пошутил десятский, убирая факел от лица Феоны. – Ладно, отче, – в добрый путь! Иди, коль такой смелый!

Караул, следуя молчаливому жесту начальника, направился в обратную сторону и, освещая себе дорогу нещадно чадящими факелами, неспешным шагом завернул с Варварки на Спасскую. Следом наступила почти полная тишина, нарушаемая лишь скрипом мокрого снега под ногами. Не останавливаясь, отец Феона прошел вдоль каменного монастырского забора и, в конце его перейдя на другую сторону дороги, углубился во тьму узкой, даже днем не сильно многолюдной Посольской улицы.

Феона настолько хорошо знал Москву, что даже не нуждался в свете для ночных путешествий по ее улицам. Ему достаточно было обычного лунного света. Однако у Красных колоколов[55]55
  Церковь Николая Чудотворца «Красный звон» в Китай-городе.


[Закрыть] его встретило препятствие иного рода. Неожиданно от стены церкви отделилась черная фигура и направилась в его сторону. Почувствовав опасность, монах насторожился, на всякий случай приготовившись отразить нападение. Однако затем он скорее ощутил, нежели заметил резкое движение за спиной, но было уже поздно.

Сильный удар по затылку оглушил Феону, почти лишив его чувств. Зашатавшись, он медленно опустился на колено, едва удерживая непослушное тело, рукой ухватившись за кованую решетку церковной ограды. В следующий миг сзади кто-то накинул ему на голову пыльный мешок и парой размашистых ударов дубины по груди и спине повалил на землю, после чего его грубо подхватили под руки и поволокли куда-то, продолжая при этом бить и пинать ногами. Феона не сопротивлялся. Он лишь напрягал мышцы, чтобы смягчить удары, и ждал, постепенно приводя сознание в порядок.

Наконец избиение закончилось. Монаха прислонили к каменной стене и на некоторое время оставили в покое.

– Эка! – услышал он над собой приглушенный голос. – Может, мы его того… кончили? Какой-то он унылый. Не шевелится!

– Сейчас узнаем! – произнес другой, более резкий голос.

С головы Феоны стянули мешок. При слабом свете луны он разглядел четырех человек, склонившихся над ним. У каждого лица до самых глаз были замотаны тряпками.

– Живой покуда! – удовлетворенно прогнусил тать с резким голосом. – Вербухи откулатил, сунега![56]56
  Глаза открыл, собака (офеньский сленг).


[Закрыть]

Того, что произошло в следующий миг, никто из налетчиков даже понять не успел. Отец Феона стремительно подцепил подъемом ноги ступню ближайшего к нему противника и нанес сокрушительный удар по голени чуть ниже колена. Послышался хруст рвущихся связок и истошный вой человека, только что лишившегося конечности.

– Кчон-то из ботвы отемнеет![57]57
  Кто-то из вас умрет (офеньский сленг).


[Закрыть] – процедил монах сквозь зубы.

Не давая налетчикам опомниться, монах кошачьим прыжком подкатился под второго и, как ножницами, срезал его ногами, после чего добил одним резким ударом локтя в висок. Расправиться с оставшимися двумя Феоне не составило особого труда. Весь поединок занял всего несколько мгновений. Налетчики лежали на земле – кто без движения, а кто истошно вопя и корчась от боли.

Монах огляделся и, не заметив другой опасности, подошел к ближайшему из поверженных соперников. Присев над едва подающим признаки жизни телом, он вынул из поясной сумки небольшой деревянный цилиндр размером с ладонь и дважды резко ударил одним концом о каменную кладку мостовой, после чего быстро откинул крышку. Внутри трубки вспыхнула искра[58]58
  Огненный поршень – устройство, которое с древних времен используется для разжигания огня.


[Закрыть]. Феона раздул едва тлеющий трут, пока не появился настоящий огонь, и, подняв его над головой, сорвал с разбойника тряпку, намотанную на его голову.

– Десятский… Афонька! – удивился монах, неожиданно узнав под маской знакомое лицо.

Афонька открыл глаза и протяжно застонал. По всему было видно, что он не вполне соображал, что с ним случилось. Феона наотмашь влепил увесистую пощечину, приводя мужика в чувство. Оплеуха подействовала. Афонька сразу взбодрился, и глаза его вместе с осмысленностью мгновенно наполнились животным страхом.

– Ы-ы-ы! – промычал десятский, пытаясь при этом уползти подальше от склонившегося над ним монаха.

– Ты куда, мил человек? – вкрадчивым голосом спросил Феона, хватая налетчика за полу заячьей кошули.

– Григорий Федорович, не губи! – завопил десятский, испуганно закатив глаза.

На отца Феону его истошные мольбы не произвели никакого впечатления. Ни капли сочувствия не проявилось на его лице, даже если предположить, что оно вообще возможно по отношению к преступнику, только что покушавшемуся на твою жизнь.

– Говори, сукин сын, кто тебя нанял?

– Никто! – Афонька истово перекрестился. – Истинный Бог, попугать только хотели!

Феона нахмурился и, схватив десятского за воротник, одним рывком поднял с земли.

– Не ври мне! Слышал, верно? Таким, как ты, я язык развязывать умею!

– Да не вру я! Правда!

Афонька попытался вырваться из крепких рук монаха, и в этот момент с ближайшей крыши раздался резкий и сухой, как звук ломающейся оглобли, выстрел из рейтарского пистолета. Тяжелая свинцовая пуля угодила десятскому в темя, расколов голову и забрызгав отца Феону мозгами вперемешку с мелкими осколками черепа. Десятский умер мгновенно. Беззвучно, без предсмертного крика или стона. Просто обмякнув, как мешок, и с грохотом свалившись на каменную мостовую. Отец Феона прыжком метнулся в тень от церковной стены в надежде разглядеть стрелявшего, но тщетно. Со стороны, откуда прогремел выстрел, больше не донеслось ни единого звука, точно стрелок просто растворился в воздухе.

Со стороны Ильинки замелькали огни горящих факелов. Полдюжины стрельцов с пищалями на изготовку спешили к месту происшествия. За их спинами виднелась нелепая, долговязая фигура дьяка Земского приказа Ивана Степанова.

– Григорий Федорович! – воскликнул он, с удивлением глядя на труп Афоньки и трех его подельников, корчившихся на земле от боли. – Так и знал, что это ты! Что здесь было?

– Да так, разговор, видишь, не задался. А стреляли с сарая. Проверить надо.

Один из стрельцов, повинуясь молчаливому приказу Степанова, поспешил в указанное место. Вернулся он быстро и отрицательно покачал головой.

– Ничего!

– Я так и думал, – развел руками отец Феона и бросил заинтересованный взгляд на Степанова.

– А ты, Ванька, что здесь делаешь?

– Степан Матвеевич за тобой послал, – осклабился довольный Степанов. – Я сначала у князя Прозоровского ждал, а потом навстречу пошел! Как чувствовал!

– Зачем же я ему так срочно понадобился?

– В этом все дело! В имении у безвременно почившего думного дьяка Третьякова еще один покойный объявился.

– Как так?

– А вот так! Наследничек решил порядок в доме навести, глядь, а на леднике труп домашнего холопа лежит. Слуги сказывают, вместе с хозяином дуба дал. Только если одного со всеми почестями земле предали, то второго сунули в холодную и забыли. Кому дохлый холоп нужен?

Феона задумчиво потеребил мочку уха, размышляя над словами Степанова.

– Занятно! – произнес он наконец. – Пойдем, Ваня, поглядим. Только сначала я здесь закончу.

Впрочем, приведенные в чувство налетчики не сильно прояснили обстоятельства нападения. Все они утверждали, что никто их не нанимал. Десятский желал проучить дерзкого, самодовольного монаха, они согласились помочь. Ничего другого знать не знают. Кто убил Афоньку – понятия не имеют.

Не добившись от подельников десятского Афоньки ничего вразумительного, что могло бы пролить свет на его убийство, он решил оставить эту загадку до лучших времен, а сам в сопровождении Степанова поспешил на встречу с Проестевым, ожидавшим его во дворе Третьяковых на Старом Ваганькове.