Текст книги "Реакция Вассермана и Латыпова на мифы, легенды и другие шутки истории"

Гражданский танк. Все советские инженеры ориентировались на требования войны

Несколько слов о готовности инженеров к войне. Один из наших автомобилей – если не ошибаюсь, «Москвич-408» – рекламировался за рубежом как самая прочная советская машина, ездившая по европейским дорогам со времён Т-34. Рекламисты – скорее всего, неосознанно – обратили внимание на одну из ключевых особенностей всей нашей техники.

Что требуется от танка в первую очередь? Прочность, огневая мощь, высокая проходимость. Комфорт воину не обязателен. Боевое отделение Т-5 «Пантера» чуть ли не вдвое шире и заметно выше, чем Т-34, так что танкистам в бою и походе куда удобнее – зато и весила «Пантера» раза в полтора больше, и попасть в неё несравненно легче. А уж о живучести ходовой части и вовсе можно не беспокоиться: при активных боевых действиях танк подобьют – а значит, и чинить будут задолго до износа подвески.

Правда, погоня за боевой живучестью иной раз мешает даже военным.

Наши командиры до середины войны неохотно пользовались радиосвязью – предпочитали телефон и связных. Это изрядно затрудняло взаимодействие. Более того, иной раз – особенно в первые месяцы войны – командиры даже самого высокого ранга вовсе не представляли себе ни расположения подчинённых им соединений, ни их состояния, ни планов. Но тогдашние наши радиостанции, мягко говоря, не слишком удобны. Конструкторы гнались за прочностью и надёжностью, но не добились ни стабильности настроек (в танках пришлось выделить отдельного радиста только для постоянной подстройки частоты), ни правильной передачи тембра, ни хотя бы чёткой слышимости. Военным и впрямь зачастую было куда проще подавать флажные сигналы, командовать «делай как я», давать самолётам указания с помощью ракет и растягивания длинных полотнищ, чем сквозь шумы и помехи объясняться устно. Только к середине войны, используя англо-американские наработки (а то и просто поставки по ленд-лизу), нам удалось оснастить рациями приемлемого качества и пехоту (до роты включительно), и каждый танк и самолёт. Тогда и начались у нас уже не отдельные удачи, а непрерывные успехи: ведь в войне правильное взаимодействие разных видов давления на противника чаще всего куда важнее силы каждого из этих видов по отдельности.

Избыток надёжности не лучше любого другого избытка. Скажем, автомат Калашникова стреляет в самых немыслимых условиях. Но для обеспечения такой работоспособности газоотвод рассчитан на максимальную степень загрязнения, а зазоры столь велики, что подвижные детали явно болтаются. В результате кучность огня в пару раз хуже, чем у столь же легендарной – но созданной в рамках совершенно иной концепции боевого применения – М-16.

Надёжность порою мешает даже долговечности. Тот же «Калаш» выдерживает десять тысяч выстрелов, прежде чем шатание затворной ямы породит неприемлемые выбоины на её направляющих. А производители М-16 гарантируют восемьдесят тысяч выстрелов. Правда, за цену одной М-16 можно купить добрый десяток АК. Долговечность же в бою не особо важна: редкий пехотинец успеет исчерпать ресурс АК – даже с учётом нормального (а не принятого в пехоте последних советских и первых постсоветских лет) режима стрелковых тренировок.

В гражданских же применениях работоспособность при любых обстоятельствах – и подавно далеко не единственное требование.

Советские автомобили – даже представительского класса – приспособлены к бездорожью настолько, что американцы шутят: «Чего только не придумают русские, чтобы не строить дороги!» А толку? Всё равно «чем круче джип, тем дальше бежать за трактором». Зато комфорт в наших машинах всегда был весьма условен. Оно и понятно: когда тащишься по выбоинам и ухабам, никакая мягкость сидений не спасёт, а уж о форме пепельниц вовсе не думаешь.

Война требует ещё и ремонтопригодности. По армейским нормативам времени ясно: разобрать, почистить и собрать АК куда проще, чем М-16, а ведь от этой операции зависит работа оружия и жизнь его владельца. Ключевые агрегаты Т-34 – мотор, трансмиссию, пушку зачастую меняли в полевых условиях силами самого экипажа, а «Пантеру» приходилось буксировать к умельцам в полевые ремонтные мастерские. Вот и легковые наши автомобили до сих пор без особых проблем чинит любой слесарь с гаечным ключом – зато в автосервисе западного образца машину могут чуть ли не рентгеном просветить, выявляя проблемы, способные осложнить жизнь водителя через недели и месяцы.

Всю нашу гражданскую технику с незапамятных времён проектировали – да, пожалуй, и до сих пор проектируют – люди, думающие прежде всего об условиях большой войны (именно большой – у локальных войн своя специфика, и кучность капризной М-16 там зачастую бывает важнее безотказности АК). Да и заказчики зачастую рассуждают, как в анекдоте: «Вдруг война, а я уставший». Порою это и впрямь необходимо: скажем, родоначальником класса городских внедорожников стала «Нива», отчётливо воплощающая отечественный инженерный менталитет. Но куда чаще возникают конструкции, оптимизированные под гипотетический наихудший случай – но именно поэтому далеко не оптимальные для тех условий, где им фактически предстоит работать.

Наши недостатки – продолжение наших достоинств.

«Пантера» загрызла хозяев. От технического превосходства до экономического краха – один шаг

Несколько слов о разорительном совершенстве.

За всё надо либо платить, либо расплачиваться. В частности, техническое совершенство приходится оплачивать усложнением производства. В экономических шахматах, как и в обычных, начальный – тактический – успех часто оборачивается в конечном – стратегическом – счёте изрядными потерями.

В 1943 году танковый парк Третьей Германской империи пополнился сразу двумя новыми базовыми моделями. В отличие от четырёх предыдущих, они получили официальные собственные имена: пятая – «Пантера», шестая – «Тигр».

Шестой танк формой корпуса более всего напоминал четвёртый (поэтому, кстати, впоследствии добрую половину подбитых «четвёрок» в боевых отчётах наших и союзных войск зачисляли в «Тигры»). Правда, броня куда толще, пушка длиннее и мощнее – 88 миллиметров вместо прежних 75. Но при беглом взгляде в бою это незаметно.

Зато Т-5 трудно спутать с предыдущими творениями германских инженеров. Они впервые в истории своего бронестроения ориентировались на идею формы, найденную американским инженером Кристи, а до совершенства доведённую нашими Кошкиным и Морозовым. Броня «Пантеры» наклонилась под тем же углом к горизонту, что у советского Т-34.

Были и другие достоинства. Пушка, сохранила привычный немецким танкистам калибр 75 миллиметров, но удлинилась до 70 калибров и по бронепробиваемости значительно превысила пушку тридцатьчетвёрки калибром 76,2 миллиметра. Даже 85-миллиметровая пушка, появившаяся на новой модификации тридцатьчетвёрки к концу 1943-го, пробивала не больше «пантеровской». Гусеницы «Пантеры» расширились едва ли не до размера Т-34, так что проходимость стала вполне пристойна. «Пантеру» построили как бы вокруг Т-4, так что в боевом отделении стало ещё просторнее и комфортнее – работа танкистов заметно упростилась.

Увы, большой корпус даром не даётся. Первые модификации Т-4 весили около 20 тонн, последние – 25. Опытные образцы «Пантеры» зашкалили за 36,5 тонны, практически все серийные версии перевалили далеко за 40: последняя модификация добралась почти до 45. Для сравнения: Т-34 начался с 26 тонн и дошёл до 32, а ИС-2 весил 46 тонн – практически столько же, сколько «Пантера». Между тем по немецкой – основанной на калибре пушек – классификации «Пантера» относится к средним танкам, а ИС-2 со 122-миллиметровой пушкой, рассчитанной на сокрушение бетонных долговременных огневых точек, к тяжёлым. Не зря немцы уже к концу 1943-го перешли на классификацию по весу и признали «Пантеру» тяжёлым танком.

Раз «Пантера» почти вдвое тяжелее предшественника, на неё и сырья уходило вдвое больше. А во второй половине войны, по мере отступления, Третья империя располагала с каждым днём всё меньшими сырьевыми ресурсами. Из-за нехватки легирующих компонентов броня «Пантеры» утратила вязкость и легко раскалывалась. На броню Т-4 присадок хватило бы.

Вдвое возрос и расход горючего. Между тем империя почти не располагала доступом к нефтяным ресурсам. Вся наземная техника двигалась на бензине, синтезированном из угля. Он в несколько раз дороже природного. Поэтому Германия хотя и обеспечивала свои потребности, но сил и средств на это уходило куда больше, чем у стран антигитлеровской коалиции. С появлением Т-5 расходы в топливном секторе экономики заметно возросли.

Т-5 по трудозатратам – и в производстве, и в эксплуатации – практически равноценен двум Т-4. Боевые же возможности двух «четвёрок» заметно – хотя всё же и не вдвое – выше одной «Пантеры». Переход на новый – несомненно куда более совершенный технически – основной танк не повысил, а заметно сократил потенциал германских броневых войск.

Между тем потенциал совершенствования Т-4 был ещё далёк от исчерпания. Скажем, созданная для «Пантеры» пушка монтировалась в просторной башне «четвёрки» без проблем. Бронезащиту танка довели до вполне пристойного уровня: 85-миллиметровый снаряд Т-34 пробивал её, но далеко не с любой дистанции. А простейшие меры вроде навески на лобовую броню запасных траков обеспечили защищённость, сопоставимую даже с «Пантерой». Так что Т-4 выпускали до конца войны.

Вариант «четвёрки», равноценный «Пантере» по вооружению и лобовой броне, весил бы около 30 тонн. И трудоёмкость возросла бы примерно на шестую, а то и на пятую долю. Но по сравнению с «Пантерой» это всё ещё необычайно легко и дёшево. По мнению многих военных специалистов, переход к Т-5 был стратегической ошибкой.

Германская военная мысль всегда тяготела к сверхоружию, способному одним ударом решить исход всего сражения, а то и войны в целом. Немецким генералам – как и военным всего мира – глубоко чужды мысли о трудоёмкости, цене, ресурсах и прочих экономических категориях. Когда все эти особенности мышления сошлись в одной точке, получился Т-5 – едва ли не совершеннейший по тому времени в чисто техническом отношении, но экономически провальный настолько, что фактически разоружил собственную армию.

Мыльный пузырь от Матфея. Биржевая игра требует профессионального предвидения

Несколько слов об одной из причин нестабильности рыночных механизмов.

Тема очень актуальная при нынешнем кризисе. Ещё недавно он оставался чисто финансовым. Страдали только структуры, непосредственно управляющие деньгами, и страдали в той мере, в какой их деятельность отражалась на биржах. И долгое время казалось, что лишь через биржи нестабильность распространяется на реальную экономику.

Биржи изначально изобретены не для того, чтобы на них играли краткосрочные спекулянты, способные иной раз за день либо удесятерить своё состояние, либо разориться до того, что проще из окна выброситься, чем дальше жить. В 1929 году, в разгар Великой депрессии, говорили, что в Нъю-Йорке наблюдается банкиропад.

Но первоначально биржа возникла, чтобы всякий желающий расширить своё дело мог предложить долю участия в нём всем, кто хочет выгодно вложить свободные в данный момент деньги. Предприниматель обретает деньги на расширение дела, а владельцы этих денег – уверенность в будущих доходах.

Для оценки перспективности возможных дел нужны кое-какие сведения и личный опыт. Поэтому в нормальных условиях на бирже торговали лишь очень немногие – по сравнению со всем населением страны – профессионалы. Но людей, желающих вложить свободные деньги, всегда хватает. Из них и выделилась особая прослойка биржевых игроков, рискующих не только своими деньгами, но и чужими, и, естественно, отвечающих за эти риски, если их оценка оказывается неверной.

Механизм довольно разумный. Больше денег идёт в те приложения, которые считает выгодными не только сам владелец дела, но и его потенциальные клиенты, потенциальные партнёры. То есть ещё до того, как дело развернётся, можно получить какую-то оценку того, в какой мере его стоит разворачивать.

Но дальше сработало то, что ироничные экономисты называют «закон Матфея». Я часто цитирую стих 12 главы 13 Благой вести от Матфея: «Ибо кто имеет, тому дано будет и приумножится, а кто не имеет, у того отнимется и то, что имеет». Если вам предлагают на выбор очень много каналов вложения средств, а вы не располагаете собственными возможностями надёжной их оценки, куда будете вкладывать? Очевидно, в те дела, что и без вашей поддержки растут быстрее всего.

С одной стороны, это тоже неплохо: быстро растущее дело, скорее всего, уже доказало свою полезность – стало быть, вы просто поддерживаете выбор общества. Но с другой-то стороны это может нарастить дело сверх всякой меры. В конце концов его товары и услуги не найдут себе достаточного потребителя. И «мыльный пузырь», раздутый совокупными усилиями многих тысяч (а в нынешние времена – и миллионов) инвесторов, рано или поздно схлопнется.

Чем больше непрофессионалов действует на рынке ценных бумаг, тем быстрее надуваются «пузыри» – ведь непрофессионалы, естественно, следуют мнению большинства. «Закон Матфея» работает тем неукоснительней, чем меньше у участников рынка иных соображений.

О нескольких успешно переживших прошлую Великую депрессию крупнейших деловых людях Соединённых Государств Америки рассказывают одну и ту же легенду – благодаря чему он её пережил. Мол, однажды шёл он на Нъю-Йоркскую фондовую биржу, а чистильщик обуви перед биржей поинтересовался у него курсом акций какой-то фирмы и сказал, что намерен прикупить на свои доходы – естественно, очень маленькие по любым меркам – несколько акций и сейчас выбирает, в какие вложить деньги. Этот бизнесмен, придя на биржу, начал немедленно распродавать все свои акции и переводить их в деньги. Именно потому, что понимал: когда на рынок выходит столько абсолютно некомпетентных людей, что даже чистильщик обуви становится биржевым игроком, «мыльные пузыри» неизбежны, и крах последует в очень скором будущем. Так оно, к сожалению, и оказалось.

Непосредственным толчком к нынешнему кризису послужил крах «пузыря» ипотеки. За несколько лет до того лопнул «пузырь» интернет-бизнеса – но тогда финансистам удалось накачать экономику новыми деньгами и запустить их поток в новое русло. Причём нам, пожалуй, повезло. Многие некомпетентные спекулянты тогда с живым интересом поглядывали на биотехнологии, надеясь заработать на них – и там тоже мог надуться и лопнуть «пузырь». По счастью, эта отрасль осталась в стороне от взбесившихся денег. Поэтому можно надеяться, что она надолго окажется жизнеспособной. Ведь в неё сейчас вкладывают только люди компетентные и вкладывают столько, сколько она способна эффективно переварить. Надеюсь, она выживет даже в ходе кризиса.

Сейчас те, кому удалось вовремя вывести деньги из «пузырей», в основном расходуют запасы только на текущие нужды и ждут, пока обстановка в экономике стабилизируется до уровня, позволяющего выбрать новые направления вложений, не опасаясь обвалов. Но горячие головы всё ещё ищут новые «пузыри» в надежде обогатиться, пока те не лопнули. А значит, ставят развитие экономики под новые угрозы, оттягивая выход из кризиса.

Так что сейчас лучше довериться профессионалам. Те златых гор не сулят, зато и чужие деньги на ветер обычно не бросают. Приличных банков и инвестиционных фондов у нас достаточно, чтобы, разложив по ним деньги, не испытать потери большей, чем по экономике в целом.

Репутация по Безиковичу. Не бойтесь оказаться неумелыми

Несколько слов о необходимой небрежности. Замечательный англо-русский математик Абрам Самойлович Безикович сказал: «Репутация математика определяется числом данных им плохих доказательств». Ему ли не знать! Самому Безиковичу принадлежат десятки плохих доказательств – они и сделали его знаменитым.

Труды первооткрывателей всегда неуклюжи. Точки опоры, найденные то счастливыми озарениями, то «усильным, напряжённым постоянством», поначалу неизбежно слишком редки для создания сплошного пути. Промежутки приходится заполнять любыми подручными средствами. Многие временные мостки заменяет изящными стационарными конструкциями уже не сам творец, а кто-то из его последователей. Главное – чтобы проложенный маршрут был достаточно соблазнителен для дальнейшего движения.

Первый пулемёт Хайрема Стивенса Максима невообразимо сложен по устройству и неудобен в производстве по сравнению с давно освоенными картечницами – системами непрерывной стрельбы с ручным приводом. С момента первого выстрела в 1883 году история этого нагромождения рычагов, пружин, профилированных направляющих наполнена беспрестанными уточнениями допусков, заменами материалов, усовершенствованиями технологий…

Неизменным осталось главное: Максим первым создал действующую систему, свободную от главного недостатка картечниц – возможности принудительного отпирания затвора при затяжном выстреле. Порох, почему-то не вспыхнувший сразу, срабатывает уже при открытом стволе, а то и после попадания патрона в систему выброса стреляных гильз. Разрыв поражает всё окружающее пламенем и мелкими осколками. Повреждения механизма и ранения расчёта неизбежны. Поэтому привод картечницы крутили неторопливо – в расчёте на самые медлительные из тогдашних капсюлей – и боязливо, а страх в бою опаснее любого врага.

Десятки инженеров, включая самого Максима, постепенно усовершенствовали едва ли не все детали этого пулемёта. Общие же принципы – перезаряжение усилием отдачи, предложенное ещё металлургом Генри Бессемером, и запирание рычажной парой, найденное самим Максимом, – нашли куда более совершенное воплощение в конструкции Хуго Борхардта. Впрочем, и её вскоре радикально перекомпоновал Георг Иоганн Люгер – и по сей день она известна под торговой маркой Parabellum (si vis pacem para bellum: если хочешь мира – готовься к войне). Но и этот образец грозной эстетики смерти в конце концов уступил место иным конструкциям, зачастую заметно менее изящным, зато куда более простым в производстве и надёжным в применении.

Люгера с Борхардтом знают – за пределами тесного мирка создателей и фанатичных ценителей оружия – несравненно меньше, нежели Максима. Хотя его конструкция несомненно плоха на фоне почти любого последующего огнестрельного творения. Правило Безиковича работает!

И работает в любом деле. Джеймс Клерк Максвелл описал электромагнитное поле системой из 20 уравнений с 12 неизвестными. Практически пользоваться теорией стало возможно лишь после того, как Оливер Хевисайд преобразовал систему в 4 дифференциальных уравнения, создав для этого новые разделы в векторном исчислении. Но и новые уравнения носят старое имя Максвелла.

Хевисайду для славы хватило собственных находок. Так, он придумал способ сведения дифференциальных уравнений к алгебраическим, и математикам пришлось искать обоснование удобного открытия. Он же вычислил: на высоте 100–120 километров воздух так ионизирован, что достаточно длинные радиоволны отражаются от него и могут обогнуть всю Землю. Радисты доселе именуют распитие спирта, выданного для очистки многочисленных контактов, промывкой слоя Хевисайда.

Неуклюжи бывают не только творения, но и сами творцы. Крайне застенчивый Фрэнклин Уинфилд Вулворт не мог – по обычаю того времени – торговаться с покупателями. Потому и придумал открытое указание фиксированных цен. Это вызвало гнев его тогдашнего работодателя: нельзя выжать из каждого клиента максимум – значит, выгода упущена. Вулворт же основал собственное дело и стал одним из богатейших предпринимателей своей эпохи (не беднее Максима), ибо возместил потенциальный недобор реальным оборотом.

Сегодня неуклюжа вся мировая экономика. В ней накопились бесчисленные перекосы, породившие кризис. Он сделает невыгодными ещё многие привычные направления деятельности, а потому для его преодоления нужно найти и освоить иные изобильные поприща.

На каждом новом пути неизбежны новые сложности. Не только от нехватки личного опыта отдельных предпринимателей. Но и потому, что в деле, ещё вовсе никем не изведанном, не у кого получить полезный совет. Придётся действовать методом тыка, то и дело набивая шишки.

Никто не гарантирует, что в конце каждого тоннеля найдётся свет. Тупиковых путей всегда несравненно больше, нежели плодотворных. Правда, за битого двух небитых дают – но дадут ли самому битому новый кредит под залог опыта, обретённого столь дорогим путём?

Единственное, что заставляет идти вперёд, – твёрдое понимание: раз старые пути завели в тупик, поиск иных решений оказывается не просто выгоден, но жизненно необходим.

Пусть путь, найденный вами, мостят и обустраивают последователи – первооткрыватель тоже внакладе не останется. Не бойтесь выглядеть неуклюже!