Текст книги "Ромейский талисман"

Первый норманн был убит еще у сходней – Ворш ткнул его посохом прямо в лицо, когда воин обернулся на скрип сходней под шагами волхва. Раздался треск, золотистое пламя охватило голову норманнского воина, в мгновение ока сожгло лицо и обуглило череп. Второй варяг, стоявший у сходней, закричал и бросился на Ворша с занесенным топором: жрец увернулся и ударил посохом в горло противника, перебив ему шейные позвонки и испепелив лицо. Однако из трюма драккара уже поднимались новые воины. Ворш развернулся им навстречу, перехватил посох за середину и встал в боевую стойку, ожидая нападения. Викинга на мгновение замерли, чтобы рассмотреть неведомого врага, а потом с ревом бросились на волхва. Напали на него, чтобы погибнуть быстро и бесславно.

Ворш легко отбил меч очередного варяга, бросившегося на него слева, перескочил ему за спину, оттолкнувшись посохом от палубы, и ударил. Вспыхнуло желтое пламя, норманн отлетел к борту – лицо его обуглилось, меховая куртка тлела и дымилась. Следующий варяжский воин рухнул на палубу с проломленным черепом. Двое уцелевших воинов, не сговариваясь, кинулись к Воршу с разных сторон, размахивая мечами; жрец Перуна сделал кувырок им под ноги, вскочил и с разворота нанес два коротких удара. Вспышка на мгновение ослепила Херлуфа, уже обнажившего меч и готового броситься на помощь своим людям. Когда же предводитель норманнов опомнился, то увидел, что все его воины, бывшие с ним на драккаре, лежат на палубе, мертвые и обезображенные, будто сожженные молнией, а их убийца стоит на носу драккара и ждет его, взяв свой заколдованный посох наперевес. На мгновение Херлуф ощутил суеверный ужас. Но он был викингом, потому пошел вперед.

Его первый выпад почти достал неведомого врага; тот недостаточно быстро отпрянул от Херлуфа, и предводитель норманнов ощутил, как его меч наткнулся на что-то мягкое и податливое. Однако в следующее мгновение он получил удар посоха в руку, выронил меч, а потом его череп будто взорвался, темнота сменилась слепящим светом, а свет – тьмой. Херлуф упал на палубу. Он еще успел подумать про свой меч, лежавший в нескольких шагах впереди, прямо у ног победившего его воина. Надо достать этот меч – в миг смерти он должен держать его в руках, чтобы попасть в Валгаллу!

Ворш заметил движение умирающего, носком сапога отшвырнул меч в сторону. Глаза Херлуфа наполнил ужас, а несколько мгновений спустя они остекленели и остановились.

Жрец Перуна осмотрел свою рану. Она была неопасной; острие меча Херлуфа угодило в левую часть груди и скользнуло по ребрам, разрезав кожу. Ворш достал из сумы тот же самый округлый предмет, при помощи которого заряжал свой посох неведомой силой, поднес к ране. Послышалось шипение, и Ворш застонал. Обиходив рану, волхв-воин перешагнул через мертвеца и направился к люку, ведущему в трюм. Скрип досок за спиной заставил его обернуться.

Двое уцелевших варягов, до сих пор укрывавшихся за стоявшими на палубе бочками для воды, кинулись на него разом. Оба успели обзавестись щитами – видимо, печальная судьба их товарищей, полегших от страшного посоха пришельца, заставила их подумать о лучшей защите для себя. Но Ворша это нисколько не смутило. Не дожидаясь врагов на месте, он бросился им навстречу и, когда первый из варягов оказался на расстоянии трех-четырех саженей от него, сделал невероятное сальто над головой врага, молниеносно развернулся и ударил посохом противника в затылок, убив его наповал. Второй варяг метнул в волхва свой боевой топор – Ворш увернулся. Секунда, которая понадобилась норманну, чтобы извлечь из ножен меч, стала для него последней; страшный волхв Перуна успел нанести удар под ребра, так, что фонтан радужного огня вылетел у варяга изо рта вместе с предсмертным выдохом. Уложив последнего из нападавших, Ворш встал над его телом, переводя дыхание. Потом почувствовал присутствие непрошеного наблюдателя и, не оборачиваясь, с укоризной бросил:

– Ты! Тебе где было велено ждать?

– Так я… – Некрас изумленными глазами смотрел на Ворша, затем утер нос мокрым рукавом, виновато потупил взгляд. – Не усидел я, дяденька. Ух, и задал ты урманам! Ажио дымятся еще. Чем это ты их?

– Не твое дело. – Ворш легко сбежал по лестнице вниз. На нижней палубе было темно, и из темноты доносились скулящие всхлипывающие звуки. – Огня мне подай, паря!

Некрас двумя руками вытащил из железного поставца на борту тяжелый факел, сунул в люк. Ворш посветил вокруг. Из темноты выплыло бледное женское лицо, обрамленное спутанными волосами, избитое и окровавленное. Незнакомка сбилась в ком, прикрывая обнаженное тело руками. От женщины шел тяжелый запах пота, псины, тухлой рыбы. Ворш протянул руку – женщина прянула назад, заскулила на одной ноте, глядя на волхва безумными глазами.

– Успокойся, душа смятенная, не рвись, не сумуй, не заходись плачем, обрети тело свое, от рождения даденное, не грозит тебе ни пламень черный, ни нож каленый, ни сумрак белый, ни холод смертный! Ветер ночной, свет лунный, сон целебный пусть придут к тебе, обоймут тебя со всех сторон, мороки злые прогонят, века смежат, сердце успокоят, – зашептал Ворш скороговоркой, протянув руку к женщине. Та продолжала еще некоторое время скулить, потом затихла. Безумный блеск в ее глазах начал меркнуть. Волхв несильно ткнул бедняжку указательным пальцем в лоб над переносицей. Женщина замотала головой, потом обмякла на медвежьей шкуре. Ворш осторожно пощупал ее лоб, удовлетворенно кивнул. Видимо, ему не впервой приходилось заговаривать бесноватых. Обернувшись, волхв увидел подле себя Некраса.

– Ивка это, дяденька, девка, что с Ольгой была, – сказал подросток. – Чего это она?

– Не твоего ума дело! Чего пялишься? – Ворш набросил на девушку лежавшую подле шубу одного из убитых варягов.

– А Ольга где?

– Ольга, говоришь? Должна быть на ладье, если только... – Слабый, похожий на мяуканье звук заставил Ворша напрячься. Через мгновение волхв двинулся вперед, вглубь драккара, переступая по шпангоутам, похожим на ребра гигантской рыбы. Подошел к огромной бесформенной куче мехов, нагроможденной под баком, откинул верхнюю шкуру и вздохнул.

– Вот и Ольга твоя! – с усмешкой сказал он.

Некрас с бешено стучащим сердцем бросился к девушке, пальцами и зубами начал развязывать тугие узлы. Ворш между тем догадался вытащить изо рта девушки кляп. Ольга закашлялась, и ее немедленно стошнило прямо на руки Некраса.

– Олюшка, это я! – приговаривал Некрас, борясь с тугими узлами. – Вот я сейчас… сейчас развяжу тебя, зорюшка моя!

– Они… они в деревню пошли, – выдохнула Ольга, борясь с накатывающейся тошнотой. – Я слышала… предводитель их сказал.

– Помер их предводитель, – вставил Некрас. – Вот этот муж его кончил.

– Помер? – Девушка помотала головой, будто пытаясь согнать дурной сон. – А Ивка где?

– Тута она! – выпалил Некрас. – Мы ее тоже освободили.

– Потом поговорим, – сказал Ворш. – Давай, паря, бери ее и веди в лодку, и чтобы быстро! Я другую девушку сам отведу. Ну же, давай, чего медлишь!

Некрас закивал, взял Ольгу за руку, помогая ей встать, но девушка вырвалась и сама двинулась к выходу наверх, пытаясь найти в темноте дорогу. Ворш сунул юноше факел.

– Посвети ей! – велел он.

– А ну, не лапай меня! – сердито прикрикнула Ольга, когда Некрас снова попытался ей помочь. – Сама дойду.

Они уже сидели в лодке, когда Ворш появился на палубе, держа на руках бесчувственную Ивку Он спустился по сходням, осторожно уложил девушку на дно челна. Ольга, глядя на подругу, плакала навзрыд и кусала губы, Некрас мрачно молчал. Потом Ворш снова поднялся на драккар. Взяв один из факелов, волхв еще раз спустился вниз, добросовестно осмотрел весь корабль в поисках спрятанных пленников, а потом, вернувшись на палубу, швырнул горящий факел в чрево драккара.

Когда Некрас подвел челн к берегу, корабль захватчиков уже был частью охвачен огнем, освещая гладь Великой и берег. Ворш подхватил Ивку, вынес ее, бережно усадил на землю, прислонив спиной к дереву.

– Она что, померла? – всхлипнула Ольга.

– Жива. Я на нее чары напустил, чтобы умом не тронулась. Надругались над ней стервецы эти. – Ворш заглянул Ивке в лицо, приподнял веко. – Спит она, а как проснется, многое забудет… Ну, давай, Некрас, показывай дорогу.

– Куда? – не понял мальчик.

– Вестимо в укромное место. В деревню мы не пойдем, там сейчас варяги хозяйничают. Отсидимся до зари, а там видно будет… Ах ты, поздно!

Семь всадников показались на яру над берегом – черные силуэты на фоне красноватого дрожащего зарева. Ворш быстро полез в суму, достал все тот же неведомый предмет, похожий на речную гальку, провел по посоху.

– Некрас, девушку унесешь? – спросил он.

– Ага, – кивнул юноша.

– Тогда бери ее, и бегите отсюда. Я их задержу. Встретимся там, откуда челн выводили. Коли не приду, идите в Киев, к главному волхву Перунову, Свару. Он поможет. Ступайте!

Некрас еще какое-то мгновение смотрел на удалявшегося Ворша. Его удивили слова волхва – почему они должны идти в Киев? Чем и как им может помочь верховный волхв Перунов? Потом стряхнул оцепенение, попытался поднять Ивку. Он не ожидал, что девушка окажется такой тяжелой. К тому же руки Некраса проникли под шубу, в которую волхв укутал Ивку, ощутили горячую нежную плоть – и мысли юноши ушли совсем в другую сторону, совершенно неподобающую ситуации. Держа Ивку на руках, он двинулся вдоль берега к плавням, Ольга – за ним. Страх подгонял лучше любых шпор; за спиной слышались какие-то крики, ржание лошадей. Некрас лишь надеялся, что Ворш покончит с семью верховыми так же быстро, как сделал это с варягами на корабле. А еще понял юноша, что далеко уйти с Ивкой на руках ему не удастся, – не прошло и минуты, как он поднят ее, а руки уже жгло огнем. Разве только если попробовать взвалить ее на плечо…

Их остановил громкий окрик. Кричал Ворш. Некрас обернулся и увидел, что всадники уже на берегу, ярко освещенные пламенем пылающего драккара, – и волхв стоит среди них.

– Слава Сварогу! – вырвалось у юноши.

Всадники были русичами, все в кольчугах, в конических шлемах, на добрых конях. Командовал ими плечистый чернобородый муж в длинном синем плаще.

– Ты Ольга, дочь воеводы Ратши? – спросил чернобородый, ткнув пальцем в юную норманнку.

– Ну, я, – хмуро ответила девушка.

– Вот хорошо, ахчик! – Чернобородый с благодарностью посмотрел на волхва. – Эти бродячие собаки говорили, что родственница Хельгера у них на корабле. Я боялся опоздать. Слава Богу, не опоздал!

– Нет, это я успел вовремя, – ответил волхв.

Иначе как чудом появление отряда, посланного Хельгером за Ольгой, в Выбутах, назвать было нельзя. Путь до Пскова продолжался двадцать девять дней – сначала на новгородской ладье до Полоцка, а оттуда верхами на север, в Псковскую землю. Влад Вороня не солгал, говоря князю Хельгеру, что хорошо знает эти места – хоть и шел путь отряда по диким и почти необжитым местам, в конце концов вышли прямиком к Пскову. Здесь новый воевода Мечислав, заменивший умершего год назад Ратшу, сказал киевлянам, что Ольга сейчас в Выбутах, у кормилицы Умилы. Давид Таренаци только выругался и, не давая людям время на отдых, двинулся на Выбуты. Армянский богатырь мог с полным правом сказать – он и его люди успели вовремя. Варяги Гутлейфра опередили киевлян всего на полчаса, которых им хватило, чтобы сжечь половину деревни и убить десятки человек. Бой получился короткий, но жестокий: северяне дрались насмерть. Двое из людей Давида были убиты, еще двое ранены, но зато северян перебили всех без всякой жалости.

С наступлением рассвета подожженные варягами дома догорели, рассыпавшись горячими головешками. Закопченные, смертельно усталые люди бродили среди пепелищ, пытаясь отыскать хоть что-нибудь из имущества, что не пожрал беспощадный огонь. По Выбутам не утихали протяжные вопли баб, голосивших над покойниками.

На майдан в центре села свезли тридцать семь тел – изрубленных, залитых кровью, закопченных или вовсе обезображенных огнем. Их укладывали так, чтобы родители оказывались рядом с детьми, мужья – с женами. Так их душам будет легче пройти путь в Ирий,[19]19
  Ирий – в древнеславянской мифологии рай.


[Закрыть] предстать перед предками. Среди убитых были старики, женщины, подростки, грудные дети. Здесь Некрас увидел своего отца и мачеху: они лежали рядом, будто обнявшись, и кто-то уже закрыл им глаза.

– Сирота-а-а горемычная-я-я! – Какая-то старуха обняла Некраса, заголосила у него на плече.

– Отойди, мать! – Ворш мягко отстранил воющую бабку, встал рядом с юношей, спросил шепотом: – Никого у тебя не осталось?

– Никого. – Некрас попытался проглотить вставший в горле ком. – И дом сгорел.

Оторвав взгляд от мертвого отца, Некрас поискал глазами Ольгу. Девушка была на другом конце майдана, там, куда положили тела ее кормилицы Умилы и двух ее сыновей, Прова и Ростислава. Их разделяло не больше двадцати саженей, и Некрас мог хорошо видеть лицо девушки – испачканное сажей, напряженное и странно спокойное. С того момента, как Ольга узнала о гибели своих близких, она не пролила ни одной слезы. Такая стойкость в шестнадцатилетней девушке показалась Некрасу странной – бабы и девки вокруг нее рыдали, вопили дуром, а она просто стояла и смотрела. Это было тем более непонятно, что ночью на корабле Ольга горько плакала, увидев беспомощную Ивку. Осторожно протиснувшись сквозь толпу, Некрас подошел к ней.

– Вот и твои здесь лежат, – шепнул он.

– Прова жалко, – ответила Ольга, не оборачиваясь. – Сказывают, когда варяги напали, он драться с ними начал, не испугался. Схватил слегу и ею отбивался, пока его не убили. Во Пскове у него невеста осталась, в грудень намеревались свадьбу сыграть.

– Верно, жалко.

– Всех жалко. – Ольга неожиданно взяла пальцы Некраса в свою горячую и мягкую руку, крепко пожала их. – Но и разбойников этих киевляне в куски порубили, ни один не ушел. Чернявый этот, Давид, так рассвирепел, когда убитых детей увидел, что приказал всех пленных переколоть. А ты молодец, хорошо держался на корабле.

– Так я… что я! Это Ворш все.

– Другой бы испугался. А ты храбрый. – Тут она посмотрела на него, и ее золотистые глаза потеплели.

Сгорбленный древний, как время, жрец Сварога и помогавшие ему старухи начали обряд прощания с усопшими. Мертвецов окурили можжевеловым дымом, чтобы отогнать нечистых духов, потом начали кропить ключевой водой и медом. Жрец начал просил Сварога принять в Ирий почивших родственников, потом стал взывать к Маре, богине смерти, прося помочь душам найти верный путь между мирами. Ворш, пройдя за спинами людей, подошел к Давиду Таренаци.

– Куда ты теперь? – спросил он.

– А тебе что? – повысил голос армянин.

– Да так, спросил просто.

Давид посмотрел на волхва. Ворш не отвел взгляда – его светло-серые глаза лишь чуть потемнели. Армянин покачал головой.

– Ты воин, и я воин, – сказал он. – Ты сам все знаешь.

– С чего ты решил, что я воин? Я ведун, слуга Перунов.

– Э, зачем врешь? Простой ведун не мог перебить девять норманнских собак посохом, даже меч в руки не взяв.

– Это не я их убил. Их Перун наказал.

– Твоими руками. – Давид внезапно подумал, что впервые за много лет встретил настоящего бойца. Неказист был с виду Ворш, ни оружия при нем не было, ни брони на нем, только посох да пропыленная черная одежда, но в нем чувствовалась невероятная мощь.

– Ты славный воин, Ворш, – сказал Давид.

– Ты ведь за девушкой сюда приехал? – спросил волхв.

– Откуда знаешь? Это тебе тоже Перун сказал?

– Перун. – Ворш помолчал. – Девушку надо довезти до Киева.

– Я довезу.

– Мы довезем, – уточнил жрец Перуна. – Я еду с вами. Тебе понадобится помощь.

– Езжай, если хочешь. – Давид вдруг поймал себя на мысли, что Ворш абсолютно прав. Им может пригодиться его помощь. Обратный путь очень неблизкий, всякое может случиться. А волхв Перуна и боец отменный, и врачевать раны умеет. Правда, Давид Таренаци был истовым христианином, а Ворш – слугой языческих богов, идолов. Но ведь и сам Давид был сейчас на земле, где поклоняются этим богам… – Я дам тебе коня. И девчонке тоже. Мы выступаем утром.

На майдане появились волокуши, запряженные лошадьми, и мужики начали складывать на них тела убитых. Над Выбутами снова заголосили бабы: вопль поднялся такой, что Давид Таренаци поморщился и поспешил покинуть место прощания с усопшими. А Ворш остался. Он не сказал армянину, что Свар, верховный волхв Перуна, велел ему находиться рядом с девочкой днем и ночью.

II

Огромная погребальная крада, на которой сожгли тела убитых норманнами жителей деревни, догорела только глубокой ночью. Трупы норманнов сволокли к реке и побросали в воду.

Ольга и Некрас пошли вместе со всеми на поминальную тризну, но сбежали оттуда при первой возможности. Ольга все время думала об Ивке, а Некрас дал себе слово не отходить от нее ни на шаг.

Ивка была в доме Умилы, и Ворш был при ней. Девушка так и не пришла в себя. На нее теперь было страшно смотреть – из-за полученных побоев лицо Ивки посинело, отекло, глаза были полузакрыты, словно у мертвеца. Жизнь, казалось, оставила ее, только слабое свистящее дыхание вылетало из разбитых, запекшихся губ. Ворш обработал ссадины и рассечения какой-то мазью, сердито бросил плачущей Ольге:

– Чего хнычешь? Пройдет все. Еще красивее станет, когда поправится.

– Я за ней сама смотреть буду, – сказала Ольга.

– За ней найдется, кому приглядеть, – промолвил Ворш. – А нам утром надобно в Киев отправляться. Ждут нас там.

– Я без нее не поеду никуда! – заявила Ольга, вытирая слезы.

– Чего это ты? Чаю, у нее родные живы, есть кому позаботиться.

– Нет у нее никого, – мрачно сказал Некрас. – Мамка одна была, так и ее урманы намедни убили.

– Собаки! Собаки бегут! – вдруг простонала во сне Ивка, тяжело задышала.

Ворш прислушался, но девушка опять погрузилась в забытье, дыхание выровнялось. Ведун пощупал пульс, посмотрел зрачки Ивки.

– Бредит, чай, – сказал Некрас.

– Не бредит, – ответила Ольга. – Верно, опять ей сон страшный снится, о котором она мне сказывала.

– Какой еще сон? – не оборачиваясь, спросил ведун.

– Про собак. Будто бы гнались за нами псы, большие, черные и страшные. Ивка еще думала, вещий сон ей приснился. Верно, вещий.

– Это намедни ей такой сон снился?

– Ага. – Ольга вздохнула, погладила спящую Ивку по руке. – Ивка говорит, ей часто вещие сны снятся.

– А что еще ей снилось, не сказывала? – поинтересовался Ворш.

– Говорила, кто-то на нас тех собак страхолюдных натравил. А потом воины пришли, во бронях и верхами. Точь-в-точь все сбылось, как снилось.

– Видать, и впрямь ясновидящая твоя подруга, – сказал Ворш без улыбки.

– Не поеду я без нее, – упрямо повторила Ольга. – И без Некраса не поеду.

– Понятно, – вздохнул Ворш. – Что ж, выходит у меня теперь три сироты на руках?

– Выходит, – ответила Ольга. – Чего делать с нами будешь? В реке топить, как щенков ненужных?

– Сидите тут. – Ворш встал, накинул свой бесформенный темный плащ, взял посох. – Коли стонать начнет, дашь ей питье из чашки, глотка три-четыре, не больше. Я вернусь скоро.

Киевляне расположились в большой избе-пятистенке на окраине села, у самой реки. Двое караульных занимались лошадьми; завидев Ворша, они поприветствовали его поклонами. Ведун вошел в избу.

Давид, голый по пояс, лежал на лавке, подложив под голову свое седло и поставив меч у изголовья. Прочие дружинники спали на полу, на конских попонах. Когда Ворш вошел, армянский богатырь повернул к нему лицо.

– Не спишь? – Ворш сел на край лавки, отставил посох. – Говорить с тобой хочу, витязь.

– Утром бы поговорили. Отдыхать надо. Ночь, она для чего нужна? Для отдыха.

– Так ты все равно не спишь.

– Сон не идет. Тяжело как-то. Объелся, что ли, на тризне?

– Когда тебе следует в Киеве быть с невестой княжеской?

– А, как довезу… Погоди, ты про невесту откуда знаешь?

– Я многое знаю. Потому и послан сюда, в псковскую землю. Дело-то особенное, боярин. Нехорошее дело.

– Почему нехорошее? – Давид сел на лавке. – А ну, говори, что знаешь!

– Пойдем-ка на воздух. И тебе полегчает, свежестью ночной подышишь, и ушей лишних рядом не будет.

Армянин проворчал что-то, однако поднялся с лавки, сунул ноги в сапоги и накинул архалук. Волхв сказал правду – ночь была прохладная и тихая, воздух с реки нес благотворную свежесть. После душной избы Давиду захотелось вдохнуть побольше воздуха – и не выдыхать, чтобы он, как вино, ударил в голову. Небо над Выбутами было усеяно звездами. Тишину нарушали только легкий шум листвы под ветром, всхрапывание лошадей и стрекотание сверчков. Как-то не верилось, что менее суток назад здесь горели дома и лилась кровь ни в чем не повинных людей.

– Давай говори, – Давид сел на колоду, брошенную у крыльца, жестом пригласил волхва сесть рядом. Ворш остался стоять, опершись на свой посох.

– Всего объяснить тебе, богатырь, я не смогу. Веры ты нашей не знаешь, ибо веруешь в бога греческого.

– В какого греческого? – воскликнул Таре-наци. – Я в нашего Господа Бога верю, в армянского! Всем известно, что Бог наш, Иисус Христос, – и тут Давид истово перекрестился, – армянин был, и Святые Апостолы его все как один армяне были. У них и имена армянские – Петрос, Андраник, Симон… Один Иуда, продажная душа, был ромеем, только проклятые ромеи так любят деньги, чтобы за тридцать тетрадрахм самого Господа продать!

– Ну хорошо, – улыбнулся Ворш. – Прости меня, я ведь тоже твоей веры как следует не знаю, как и ты моей. Только хочу сказать, что вера-то не на пустом месте живет. Есть боги, есть сила их, и они нам помогают, когда советом, когда делом, когда предупреждением. Вот и Перун, бог, которому я служу, предостерег служителей своих.

– О чем же, позволь спросить?

– Помнишь ли ты, богатырь, как ты слугу ромейского посла побил?

– Ва, конечно помню!

– В тот день не случилось ли чего еще на пиру?

– Случилось? Ничего не случилось.

– Припомни хорошенько, Давыд-богатырь. Может, ромеи дали чего князю нашему?

– Дали. Дары от императора их принесли. Только меня удивило, почему на пиру. Дары принято на посольском приеме подносить, а не в застолье.

– Верно говоришь. Потому это сделано было, что знают ромеи о том, что Олег, князь наш, зело магическому искусству умудрен. В юности, слыхал я, Олег у лапландских колдунов магии обучался, а тамошняя магия сильна – истинная это магия, гиперборейская, от богов Севера! Потому-то хитрые греки дар свой преподнесли на пиру, когда Олег и прочие гости вином да медом себя одурманили, разум свой притупили, веселью беспечному предались. А дары были не простые. О том верховный волхв Перуна, Свар мне поведал.

– Что-то я тебя не пойму, ведун. Больно мудрено говоришь.

– Чтобы понятнее тебе стало, расскажу тебе сказку… Давным-давно славяне, народ мой, были единым народом, был у них един язык, едина вера и одна общая земля – Русь. И был в нашей земле могучий князь Бож, который нашим народом правил. У Божа было три сына – Кий, Щек и Хорив. Каждому из сыновей Бож дал в удел одну из сторон света: Кий правил на юге, в нынешней земле полянской, Щек на западе, в земле смоленской и полоцкой, а Хорив на севере, в земле новгородской. Однако все трое братьев отца своего почитали и были послушны его воле во всем. Называли себя тогда славяне сыновьями Сварога, и не было между ними ни ссор, ни раздоров. И враги боялись славян, потому как воевать с сыновьями Сварога было делом гибельным и безнадежным – единой силой выступали они на врага и громили его без жалости.

Прошло время, состарился князь Бож и призвал к себе сыновей, чтобы решить, кому стол передать. Сыновья приехали, почтили отца дарами, приготовились выслушать его волю. Старый Бож сказал им: «Одинаково я люблю вас, сыны мои, каждый из вас моему сердцу дорог. Но только решил я передать стол свой Кию. Он старший из вас, пусть же правит остальными. Вам же заповедаю подчиняться ему во всем и против него не грешить ни умыслом, ни делом». Выслушали братья волю отца и приняли ее, да только Щек и Хорив затаили тайную обиду из-за того, что отец им стол не передал.

Еще год или два правил старый Бож, а потом умер, и князем славян стал Кий. Построил он город, назвал его своим именем – Киев. Из того града и стал он править славянской землей. Но только два брата его, Щек и Хорив, позавидовав брату, постановили между собой старшему брату не подчиняться. Перестали они платить Кию дань, говоря: «Чего ради платить нам дань родному брату? Он не отец нам, которого почитать должно». Рассердился Кий, послал к братьям послов своих, чтобы образумить их. Щек и Хорив не послушали послов, выгнали их с позором. С тех пор пролегла между братьями единокровными вражда. Каждый из них объявил себя великим князем и стал править в своей земле. Как узнали об этом старейшины племен славянских, так призадумались и рассудили: «А чего нам ради платить дань большим князьям, коли они меж собой грызутся, аки псы? Не будем платить им дани!» Так и пошел раздрай по земле Русской: распался един народ на племена – на полян и уличей, древлян и радимичей, дреговичей и вятичей, ильменских словен и тиверцев. Перестали они друг другу помогать, каждый в своей земле сидел, как сурок в норе. Копил обиды, завидовал, другому зла желал. Дошло до того, что славяне друг с другом начали воевать.

И тогда враги наши на юге, западе и востоке обрадовались, поняли, что пришел их час. Поднялись супротив Руси и авары, и огузы, и готы, и угры, и варяги, а особливо злейший враг всего семени славянского – хазары. Начались набеги на Русь. Стали гореть наши города и веси, полоном русским начали торговать во всех землях, продавать женщин наших да детушек на утеху поганым. В разорение и запустение пришли русские земли. Поняли тогда князья да вожди свою ошибку, да поздно было – проснулись и увидели на себе чужеземное ярмо. Наложили хазары на племена русские дань втрое против той, которую братья неразумные Киеву платили. Позднее было прозрение, горькое. Так и стала Русская земля беззащитной и поруганной.

Только пришло время, и боги Севера сжалились над несчастным русским народом. Послали они великого воина, равного которому не было во всех окрестных землях. Имя ему было Рюрик. Сказывают, что был он сыном варяжского князя и русской княжны, но народом своим был отвергнут и детство провел в лесу. Призвали его в час большой беды, и Рюрик пришел, приплыл из страны варяжской на родину. Он разбил врагов и стал князем у северных антов, в Новгороде стал княжить. Нынешний князь киевский Олег был в ту пору при нем воеводой. А как помер Рюрик, Олег взял власть именем сына Рюрика, Ингвара. Пошел на Киев, захватил его и замыслил вернуть времена великого князя Божа, собрать Русь под единую руку, чтобы снова она стала могучей и свободной.

– Интересная сказка. – Давид зевнул. – Только ее можно было и в избе рассказать.

– Я еще не закончил. То, что я тебе скажу сейчас, уже не сказка. Тайна это великая, о которой никто не ведает кроме нас, волхвов, да самого князя.

– Тогда стоит ли мне ее рассказывать?

– Придется, Давыд-богатырь.

– Ва! А вдруг я разболтаю ее?

– Тебе никто не поверит, да и не разболтаешь ты. Силен ты и отважен, а сердцем чист, будто младенец. Такие, как ты, скорее дадут себя на части порезать, чем что-либо противное чести воинской совершат.

– Вот это ты правильно сказал, колдун, – произнес Давид и дружелюбнее посмотрел на Ворша.

– Ныне, когда Олег-князь пытается вернуть Русь к древним временам единства и силы, многим это не по душе. Племена, что Олег вокруг Киева под свою руку собрал, дань хазарам больше не платят. А как сунулись собаки чтобы мечом заставить славян опять им дань рабскую платить, так Олег и потрепал их хорошо: от Киева до Саркела и Корчева хазарские черепа в степи белеют! Ныне Русь пробуждается, строится, торговля и ремесла процветают, народ богатеет. Вот ты, витязь, из далекой земли армянской сюда прибыл, так ответь – так ли хорошо в твоей земле живут, как на Руси?

– В моей земле все хорошо живут, – не колеблясь, ответил Давид. – А ты зачем спрашиваешь? Обидеть хочешь? Сам поезжай в Ани, или в Васпуракан, или ко мне на родину, в Гегард, и посмотри. У нас даже простой земледелец трижды в неделю мясо ест и вино пьет. А церкви какие строят, а города! В вашей земле все из дерева строится, а у нас из розового, желтого и белого камня. Посмотришь – и сердце радуется.

– Нравится ли благополучие сие соседям вашим?

– Скажешь тоже! Да эти жадные крысы во сне видят, как будут наши богатства делить. Что арабы, что сельджуки, что ромеи – все они хотят нас своими рабами сделать.

– Верно говоришь. Так же и с Русью: многим не нравится, что Русь нынче в силе. Мечтают богатства наши отобрать, вернуть нас в рабство. Только делают это по-разному. Хазары на силу свою военную полагаются, хотят нас плетью да мечом к повиновению и покорности принудить, а вот ромеи воевать сами не любят. Вечно чужими руками норовят дела свои грязные сделать. Между тем нет у Руси на сей день врага коварнее и опаснее, чем греки. Нам про то ведомо.

– Вам – это кому?

– Жрецам Перуна. Мы, как псы сторожевые, Русь стережем от зла тайного и явного. Больше от тайного, ибо для того, чтобы врагов явных бить, что с мечом в нашу землю приходят, у князя ряд полчный[20]20
  Ряд полчный – войско.


[Закрыть] есть. А вот иного врага и разглядеть трудно. Ибо приходит он, как тень ночная, как моровая язва, незаметно и неслышно. А горя от него больше, нежели от хазар или торков.

– Ты про ромеев говоришь, так?

– И про ромеев. Известно нам, что ромеи замыслили извести Русскую землю хитрым колдовством. Не хотят греки, чтобы Русь процветала, боятся ее и завидуют ее богатству. Как уехал ромейский посол из Киева, на Священной горе в Киеве было страшное знамение, и о том князю немедля донесли. Только вот дело было уже сделано, пришло Зло в нашу землю. Через ромеев пришло.

– Откуда знаешь?

– Знаю. Один из даров, что ромеи князьям поднесли, заворожен был. Печать Черной Силы на нем. Олег и сам это понял, да только поздно уже. Дар сей Ингвару был преподнесен, а он с ним ни в какую расстаться не хочет. Как обезумел!

– Взять и отнять у мальчишки дар греческий, и выбросить, куда подальше!

– Нельзя. Дар заворожен, и освободиться от него можно, лишь добровольно передав его другому человеку. Ингвар же носит его на себе день и ночь. Коли силой Ингвара этого подарка чародейского лишить, венец Силы все равно на нем останется. Потому-то и сам Олег ничего сделать ныне не может, и волхвы тоже бессильны. Нет такого волхования, чтобы с отрока этого, Ингвара, черный ромейский наговор снять.

– Это понятно. Вернее, понятно, что ничего не понятно. – Давид потер лоб пальцами. – А девушка эта, Ольга, при чем?

– А вот теперь слушай тайну, которую я тебе открою. Только сперва поклянись, что никому ни словом, ни полсловом не проговоришься об услышанном.