Текст книги "О душах умерших людей"

Разговор 7
О участи душ умерших людей и о новом свете

Старик.

Вчера вечер прервал наш разговор на таком пункте, который сам по себе и по всем обстоятельствам чрезвычайной важности, и потому не излишним будет поговорить мне с тобою, мой друг, еще несколько о том же особаго внимания достойном предмете.

Внук.

Этому я буду очень рад, дедушка. Ибо вчерашнее ваше краткое упоминание о явлении, или так называемом втором пришествии божественного нашего искупителя Господа Иисуса Христа, не выходило у меня во весь сегодняшний день из памяти и мне очень хотелось слышать о сем пришествии Господне и обо всем относящемся до сего предмета множайшее.

Старик.

А я тебе, мой друг, и расскажу все, что нам о том отчасти и с достоверностию известно, и отчасти что мы гадательно предполагать можем.

Внук.

Я буду тем очень доволен.

Старик.

Преславное сие явление, или показание себя всем живым и из мертвых воскресшим обитателям земным, как праведным, так и нечестивым и грешным, воспоследует непосредственно после разрушения всего прежнего мира посредством огня и пред сотворением или соделанием из перемешанных в хаос частей его новаго неба и земли, или нового, совсем отменного от нынешнего, но красотою своею и всеми отношениями несравненно лучшего и превосходнейшего мира. Перестройку сию произведет также всемогущая десница зиждителя мира, которая некогда произвела из ничего и нынешнюю Вселенную, и также единым только своим словом или действием всесильной своей воли и похотения. Новой мир сей назначен будет для вечного блаженнного обитания всем праведным и жившим в нынешнем мире так, как ему было угодно, и удостоенным святейшаго его благоволения и награждения их за то вечным и нескончаемым блаженством. Явится Господь всем на воздухе и хотя точно в том же образе и виде, в каком по воскресении своем вознесся на небо, но окруженный толиким блеском и небесным сиянием, что очеса всех воскреснувших из мертвых и бывших еще живых, но перестроенных уже людей, едва в состоянии будут переносить видения его божественной славы и величия. И явление сие будет колико восхитительно и радостно всем праведным, толико страшно и ужасно всем нечистивым и грешным, не имеющим ни малейшей надежды к получению от него за злодеяния и нечестия свои какой-либо милости и пощады. Все сии отобраны будут ангелами и отлучены от праведных и огромная толпа оных, состоящая в несметных миллионах, поставлена будет в некотором отдалении от блаженных и также огромного сонма праведных и в таком расстоянии от оной, что не будет никакого между ими сообщения и они никогда уже и во всю бесконечную вечность не увидят один других после сего пункта времени. И как весь сонм праведных, стоя по правую сторону от Господа, будут с нетерпением ожидать предвозвещенного им уже издавна и при жизни еще их утешительнейшего изречения Господня, имеющего решить навеки их будущую блаженную участь, так, напротив того, вся несчастная огромная толпа нечестивых и грешных с неизъяснимым трепетом, боязнию и самым отчаянием будут так же ожидать того страшного и поразительного для всех их изречения Господня, которое решит навеки и их всех несчастную и ту участь, которая предвозвещена была им уже при жизни еще оных, и которых страшиться они и питать не хотели и всего меньше слова самого Господа уважали.

Внук.

О! Как ужасны будут тогдашние для них минуты!

Старик.

Они покажутся тебе еще ужаснейшими и поразительнейшими, если ты вообразишь себе колико можно живее обе сии бесчисленные толпы, стоящие в правой и в левой стороне от Господа, и в очах, стоящих на правой стороне в просветленных одеяниях блестящую радость, а очи всех, поставленных на левой стороне светящиеся от слез, текущих из них самое отчаяние изображающих.

Вообрази себе в бесчисленной толпе сей нечестивых и грешных, находящихся между прочими множество царей и владельцев, повелевавших некогда многочисленными народами и всего меньше о благе и хранении их пекшимися, а того множайшее количество князей, бояр других знатных особ, бывших некогда в великом почтении у народов и других господ, имевших у себя множество рабов, подданных и невольников, почитавших всех подчиненных себе наравне почти с скотами и нимало о благе их не пекшихся и бывших более к ним жестокосердными и злыми. Вообрази себе далее множества патриархов, пап, архиереев и других начальствовавших над духовенством, называвшихся пастырями душ человеческих, но всего меньше о спасении их старавшихся. Вообрази себе великое множество воинов, героев и военачальников, предводивших некогда многочисленными воинствами и жертвовавших иногда многими тысячами людей для удовлетворения единого своего любославия и честолюбия своего и несметные тысячи жилищ невинных и добрых сельских жителей, разоривших и чрез опустошение полей их в крайнюю бедность и нищету приводивших, вообрази себе бесчисленное множество алчных, мздоимливых корыстолюбцев, криводушных и неправедных судей, разорявших многих добрых людей и заставливающих воздыхать о их несправедливостях и воссылать жалобы на них на небеса. Вообрази занимавшихся торговлею и всю жизнь свою провождавших в обманах и неправдах всякого рода. И богачей из них, обладавших кучами золота и для накопления оного ни трудов, ни здоровья своего не жалевших и нередко самую жизнь свою подвергавших опасности, а о истинной своей пользе всего меньше помышлявших, и других достаточных людей, провождавших всю жизнь свою в беспрерывных заботах, трудах, хлопотах и делах, могущих удовлетворять единые их прихоти, и оттого не имеющие ни минут времени о Боге и о самих себе прямо помыслить. Вообрази себе далее в глубочайшей горести и отчаянии стоящих всех высокоумцев, не хотевших нимало уважать ни Бога, ни Христа, ни святой закон его, но ясно враждовавших ему и даже смеющихся ему и поношающих его и делавших то не только сами, но и других и весьма многих убеждавших, и употребляших к преклонению их к тому же все наивозможнейшие хитрости и ухватки. Всех сих воображай себе стоящих во одной куче, окруженных мрачными злыми духами, радующимися о пагубе ими им причиненной и тому, что не упустят их уже из когтей своих и первых повлекут с собой их в огнь вечный, предназначенный им для пребывания с собою, и тамо в благодарность за то, что они столь усердно помогали им отвлекать людей от истинного богопочтения и привлекать в общество их целыя тысячи, и более еще в том успевали, нежели сами они могли производить то в действие. Далее, вообрази себе несметные тысячи или паче миллионы людей, живших в идолопоклонстве, увидевших тогда безумие свое, что давали себя злодейски обольщать жрецам и наставникам своим, наконец, вообрази себе несметное множество дававших себя в жизни ослеплять учениями мнимого пророка их Магомета и воздавших ему почти божескую почесть, и самого плута и хитреца сего, стоящего с поникшими очами и не смевшего от стыда воззреть на всех своих почитателей, ругающих и проклинающих его за ослепление их своими мечтами и обманами. И вообрази себе все сонмище сих отверженных и к вечному наказанию осуждаемых людей, скажи, неужели хотел бы ты находиться тогда посреди оного и за честь себе поставить включенным быть в их общество?

Внук.

О! Как это можно! Нет, нет, дедушка! Не только не хотел бы в таком несчастном обществе находиться, но страшусь даже и помыслить о возможности того. А усердно бы хотел находиться тогда хотя б позади всех праведных и на самом краю оных.

Старик.

Сие зависит от самого тебя, мой друг! Не упусти только нынешнего времени благодати, в которое есть способ сделаться того достойным, и постарайся воспользоваться оным прежде твоей смерти, и поспешай тем наиболе потому, что ты не знаешь никак, когда она тебя постигнет. Итак, сделайся колико можно более приверженным ко Христу, Спасителю твоему, проси его усердно, чтобы он наставил тебя сам, как тебе жить лучше, и помог бы тебе в том сам, и надейся, что он это и сделает и тебя в помянутый страшный день не забудет и в число нечестивых не включит.

Внук.

О, как бы я того желал, дедушка!

Старик.

Но мы сим отступлением поудалились уже несколько от своего предмета. Итак, приближаясь к оному опять, скажу тебе, что как скоро все они установятся и Господь на облаках явится, то и начнется нелицемерное Судилище Христово, и тот Страшный суд, о котором хотя так много повторяется в разговорах и в самых божественных службах наших и ектениях, но, к сожалению, которой не так всеми уважается, как оный по справедливости уважаем быть должен. Судилище сие будет нелицемернейшее и справедливейшее и страшно в особливости всем нечестивым, все деяния всех представляющих во время жизни оных ими производимые, и не только деяния, но и самые слова, говоренные ими, и самые даже помышления, какие имели они в жизнь свою обнаружиться, и доброта и худоба оных взвешиваемы будет на весах точнейших и ценимы наисправедливешим образом, и назначаться будет за добрые мзда и воздаяния и за худые наказания, по мере величины и мализн, важности и неважности оных и сие простирается даже до того, что не только в делах его и в каждом слове, говоренном им, и потребуется отчета и ответа и не остается ни одного самомалейшаго дела без назначения какой-нибудь награды, и ни малейшего худого дела не очищенного в жизни истинным покаянием и не сбытого с плеч своих известными предподаванными к тому спасительными средствами, не останется без назначения наказания за оное. Словом, суд производим будет наибеспрестрастнейшим образом, и горе будет тем, которые не в состоянии будут ничего предъявить в свое оправдание, а особливо в преступлениях важных и страшного наказания достойных. И горе сие тем будет более, что не можно уже будет ожидать тогда какого помилования, и ни чрез что не можно будет избегать от присуждения по величине оного за то наказания. Ибо при рассматривании всего судимо будет потому, что можно было, и чего не можно почему-нибудь было делать, и что не делано было от единого только нехотения.

Внук.

О, как страшно будет сие судилище, дедушка! Сердце даже содрогается при одном помышлении об оном. Но скажите, пожалуйста, если входить станут в такую подробность относительно до каждого человекаа, то, судя о бесчисленном можестве оных, надобно будет делу сему продолжаться очень долго, и много времени к тому потребно.

Старик.

Не так то много, как ты думаешь, и как бы нам казалось, мой друг! Там будет все происходить не по-человечески. К тому же каждый человек уже сам вспомнит все свои дела и помышления и сам себя уже осуждать будет. Словом, все сие дело не замедлится и продолжится, может быть, только до того, как всемогущей Творец из разрешенного нынешнего мира устроит новое небо и новую землю и новой мир, превосходящей великолепием и красотой своею нынешний несравненно: и в оном уготовит обиталище для праведных и места для отверженных и осужденных, а тогда уже последует от Господа решительной, и сколько для православных радостной и утешительной, сколько для нечестивых и отверженных страннной и ужасной приговор. Ибо сим сказано будет от Господа Иисуса Христа: «Поелику не хотели вы меня признавать и исполнять все, что мною повелено и предписано было, то идите, проклятые, в огнь вечный, уготованный дьяволу и ангелам его, и пребудьте вечно с ними там, где будет единый только плач и скрежет зубной!» А, обратясь к праведным, скажет он: «Поелику вы меня почитали, любили и старались выполнять повеления мои, то придите благословенный отце моим! Наследуйте царствие, уготованное вам от сложания мира. Живите и блаженствуйте в нем со мной. Вы будете моими людьми, и я Бог ваш и буду жить с вами, отыму от вас всяку скорбь и печаль и всяку слезу от очей ваших. И смерти уже не будет впредь, и вы будете наслаждаться вечно блаженною жизнию»

Внук.

О, как утешительно будет слышать сие всем осчастливленным сим изречением, а напротив того, как поразительно и горестно будет изречение первое всем несчастным, не заслужившим ни малейшей милости Господней!

Старик.

Состоянием сих ты еще более поразишься, когда сколько-нибудь более узнаешь о неприятностях назначенного им вечного общего вместе с диаволами обиталища, в которое они тогда же и неукоснительно Ангелами и препровождены и в оном заключены будут. А напротив того, утешишься еще несравненно больше, когда узнаешь все то немногое, что нам из слов Святаго Писания об обиталище праведных известно.

Внук.

О, дедушка! Так, пожалуйте, расскажите ж мне все известное о несчастной участи отверженных и о будущем их состоянии. А потом все, что вам известно и что показать можно об обиталище праведных и их блаженном состоянии, да бы я тем и другим мог от часу более побуждаться употреблять как возможнейшее старание о том, чтоб избежать участи первых, а приобресть счастие последних.

Старик.

Хорошо, мой друг! Я охотно бы тебе все рассказал, но жаль, что самому мне из всего того очень малое знаемо, в подробности же о том никто совершенно не знает, а все малое, известное нам, оснуется только на некоторых общих и поверхностных изречениях, находящихся в Святом Писании, а из сих речений гадательно уже выводятся уже некоторое обстоятельства, до сего относящиеся. В точности же всего потому не можем мы ничего знать, что все то относится к тому новому миру, которой угодно будет Творцу из нынешняго переустроить и о котором, как не имеющем еще своего существования, и знать нам ничего в подробности не можно. И мы должны довольствоваться помянутыми только об нем немногими и поверхностными упоминаниями.

Внук.

Расскажите мне, дедушка, хотя и сие. Я и тем буду уже доволен.

Старик.

Вот что и что мы только знаем или что отчасти гадательно предполагать можем из относящегося до участи несчастных осужденных.

Первое, что все они отлучатся на такое дальнее расстояние от обиталища праведных, что между сими и теми не будет никакого соотношения и до сих последних не будет даже достигать все их стенания и вопли, и они будут находиться там равно как бы в забытьи.

Второе, что для пребывания их в новоустроеннном мире назначится где-то особое удаленное место, окруженное такими непреоборимыми преградами, за которые ни им, ни сотоварищам их злым духам никогда и никак выйтить будет не можно.

Третье, что вместе с ними там иметь будет пребывание свое сам Сатана со всеми прислужниками и соклевретами своими, и что самое обиталище сие, которое привыкли мы называть адом, назначится, собственно, для них и для вечного их заточения и неволи, и где они равно как бы скованы будут цепями и узами и никогда уже не в состоянии будут какое-либо зло причинять праведным во их блаженном обиталище. А грешные за вины и преступления свои должны будут жить тут в их сотовариществе и терпеть вечное, по мере вин своих, наказание.

Внук.

Пожалуйте, дедушка, на минуту остановитесь, и скажите мне, имеет ли какое-нибудь основание та молва народная, что на том свете будут в аде грешныя мучимы разными образами, как, например, иныя повешены будут за ребро и поджигаемы огнем, другие страдать будут в кипящем масле или смоле или в сере и так далее, как все то изображается на карикатурных народных бумажных картинах, изображающих Страшный Суд.

Старик.

Все сие не имеет ни малейшаго основания и принадлежит явно к человеческим затеям, выдумкам и прибавкам, и как думать надобно, имело в том католицкое духовенство великое соучастие, и затевали подобный сему изображения в пользу своего чистилища, и в подражание языческим поэтам, описывавшим свой Тартар. В Священном же Писании не упоминается о том не единым словом, а все упоминание состоит в том, что место сие есть мрачное и такое, в коем мрак вечно блюдется и будет жар нестерпимый мучить, но не сожигает тела нечестивых, а также что будет там плач и скрежет зубов[84]84
  Матф. 13:42; Откр.20:14; Мар.9:43.


[Закрыть], а в Апокалипсисе названо место сие озером огненным, горящим серою, и что там осужденнныя будут чувствовать вторую смерть и беспрерывное умирание, но не могши умирать. Еще упомянуто в одном месте Евангелия, что в сем месте, названном Гееною будет огнь неугасимый, и что чрево мучащихся не умирает, и огнь не угасает. Вот все почти упоминаемое о сем в Священном Писании. Однако из сего можно уже выводить разные последствия и основать на них некоторые гадательные преположения.

Внук.

А какие, дедушка, именно?

Старик.

То, что место сие, которое мы называем адом, назначится, собственно, для вечного и давно уже злодействами своими заслуженного наказания Сатаны со всеми его соклевретами и единомышленниками и противниками божескими, и что таковое и совершенное наказание с ним воспоследует при началах нового мира, и что чрез то пресекутся навсегда все их злодеяния и отдаться на вечное неизреченное и такое страдание, о каком мы и понятия иметь не можем, и что тогдашний нестерпимый огнь будет действовать и на самые тела или существа духов земли. И что грешныя люди заключены будут навеки в одно с ними место, наиболее потому, что они были почти единомышленниками с ними и неповиновениями своими божеским повелениям соделали себя такими же наказания достойными преступниками.

Далее, как количество и одних злых отпадших от Бога и ему враждовавших духов, безсомненно, простирается до множества миллионов, то и месту заключения их надобно быть весьма обширному по великому множеству и одних их, а если присовокупить к тому и несметное множество миллионов умерших в беззакониях и осужденных на сотоварищество с ними человеков, то надобно быть ему еще гораздо обширнейшему и занимать собою великое пространство места.

Далее, что мучения и страдания назначится производить им жестокому и нестерпимому имеет быть, по-видимому, огню или жару, которого действия будут чувствовать как самые злые духи, так и телеса воздвигнутых из мертвых грешников. Какого рода сие мучение и страдание будет хотя неизвестно, но заключать можно, что оно будет весьма жестоко, поелику все они охотно хотеть будут умирать, но умирать не будут. К сему присовокупляться будет и внутреннее душевное страдание. Все, бывшия в душах их во время прежней их земной жизни многие и разные дурные и негодные стремительства, увеличенные от частого действования, не престанут и тогда еще продолжать своего действия и действия еще сильнейшего пред прежним и совокупно многими вдруг и в одно время. И как тогда ничего такого происходить не будет, что могло б которое-нибудь из них удовлетворять и служить к насыщению оных, а все происходить будет противное, служащее только к раздражению оных, то натурально они терпеть будут оттого страдание еще мучительнейшее, нежели от огня телесное. Все добрые склонности и стремительства находится будут в таком угнетении от сих усилившихся дурных, что никакого действия производить не в состоянии. И как у всех будет сие тоже, то последствием оттого и будет, что между всеми ими не будет никакой любви, ни дружбы, ни согласия, и от того тех отрад и утешительных чувствований, какие бы они производить были в состоянии. А господствовать будет между ими одна злоба, непримиримая друг к другу ненависть, досады и такие действия гнева, что готовы бы были растерзать друг друга. К тому ж присовокупляться станут все мучительные действия гордости, самолюбия и презираемое™ других, так же мучительные действия зависти ко всем, имевшим сколько-нибудь лучшую и сноснейшую участь пред ними. А всего мучительнее быть может рвение, досада и скрежетание зубов на самих себя за то, что в жизнь свою были они так небрежливы, так мало думали и старались о истинной своей пользе, так сильно привержены были к суетностям мирским, корыстолюбию, любострастию, самолюбию, высокомерию и прочим известным порокам, которых в суетности и ничтожности тогда, но уже поздно, они удостоверятся. Все сие не давать им будет ни на минуту покою, а мучить станет беспрерывною на самих себя и на всех, побуждающих их ко всему худому досадою и побуждать их к ругательствам и проклинаниям оных. А что один будет чувствовать к другим, так то же самое чувствовать станут другие к ним. А потому всю их тогдашнюю бедственную жизнь можно некоторым образом сравнить с жизнию запертых в темной и тесной хлев голод и нестерпимую жажду терпящих собак от лютости и зверства грызущих и терзавших друг друга.

И какие чувствования гнева, злобы и досады иметь будут, например, все язычники к первым затейщикам и выдумщикам их ложных богов и приклонявшим их к почитанию их идолов и служению самым дьяволам, и соблазнявших и прельщавших их к тому злоковарными хитростями и обманами, и отвлекавшим их от познания истинного Бога и служения ему. Какою злобою, гневом и досадою будут пылать все магометане на основателя их веры и ко всем их имамам и дервишам, внушавших в них непримиримую ненависть ко всем христианам и почитание их не инако, как собаками, будучи сами худее почти псов бессмысленных. С какою лютостию стремиться они будут растерзать его и их всех за погубление себя своими лжеучениями. Какие чувствия стыда, досады и остервенения на самих себя будут мучить жидов, живших во время пребывания Христа, Господа нашего, на земли и в гонении и умерщвлении его участие принимавших. Какими проклятиями станут они осыпать тогда своих архиереев, книжников и фарисеев, приклонявших их к тому и самым тем их погубивших. А того сильнейшею досадою на самих себя будут надрываться и терзаться все жиды, жившия во все столетия христианства, за то, что при всех неоспоримых и явных доказательствах истины и святости христианской веры не хотели они никак в оную обращаться и оставались в загрубевшем неверии и ожесточении против Христа.

Чего и чего, и каких досад не будут чувствовать и те из самых христиан, и притом бывших еще, впрочем, умными и рассудительными людьми, к злейшим врагам христовым, старавшихся опровергать, осмехать и поношать все истины христианской религии, и наиревностнейшим образом старавшихся соблазнять, прельщать и развращать умы тысячи людей и доводить их до гибели из единого любославия своего!

Какими проклятиями они будут тогда осыпать Волтера, коего толь многие, в жизни своей почти обожали, и других, подобных ему развратников умов человеческих своими лжемудрстованиями и употреблявших в величайшее зло природныя способности своего ума, которыми их натура одарила?

Какою досадою на самих себя будут терзаться очень многие с великою жадностию прилеплявшиеся к их вредным и пагубным умствованиям и для них не хотевшие никак прилепляться к общим истинам, почитаемым христианами, и к прямому исповеданию и верованию во Христа Спасителя своего! Но одни ли сии поводы к досадам на самих себя и не великое ли множество других быть тогда может? Конца бы не было, если бы хотеть все их исчислять, а лучше обратиться к последнему и наимучительнейшему из всех страданий, какое будет производить во всех, находящихся в аде, та известность, что им надежды ни малейшей нет когда-нибудь от своих страданий избавиться, и что они целыя миллионы миллионов лет принуждены будут терпеть свое неизреченое злосчастие и никогда оно не пресечется, и что пройдут еще миллионы миллионов лет и оно все еще окончания своего не получит. Подумай, мой друг! И одна о сем мысль и достоверность не в состоянии ли будет заставлять их чувствовать такие мучительныя дейстия отчаяния, каких никакими словами изобразить не можно и одной ей достаточно быть может к сделанию их наизлосчастнейшими.

Внук.

Как же не так! Но, о, дедушка! Я устал даже от воображения всего того, о чем вы теперь говорили. Слушал, слушал, содрогался сердцем, да и стал. Но об одном хотелось бы мне спросить у вас, относящемся до состояния сих бедных и несчастных узников.

Старик.

А что такое и о чем, мой друг?

Внук.

Скажите мне, дедушка, неизвестно ли что-нибудь достоверного о том, все ли осужденные на вечное пребывание в аде будут в оном мучиться и страдать единоравно и не будет ли в мучениях и страданиях оных какого различия и степеней разных.

Старик.

Нет, мой друг! Достоверного о том ничего неизвестно. Но, судя по свойствам божеским, и по святейшему его и совершеннейшему правосудию, кажется, что нельзя никак всем им терпеть страдание единоравное, и чтобы наизлейшия преступники и враги божеския и Христовы не стали претерпевать что-нибудь лишнее перед теми, которых преступления далеко были не так велики, как оных, или иных каких, а гораздо меньше, и кои хотя и сделались достойными осуждения к вечному обитанию в аде, но не заслужили столь великого наказания, как злейшие преступники, наверное, предполагать можно, что святейшее правосудие Господне произведет то, что всякой осужденной будет терпеть наказание по мере своих вин и преступлений, и не подано будет никому ни малейшаго повода к жалобам и обвинению Господа, что терпит наказание и мучение множайшее, нежели какое он заслужил. Словом, всякой сам будет признаваться, что с ним не учинено ничего лишнего. Но, ах, мой друг! Сколько б разных степеней мучительного состояния их ни было и сколь легчайшие из них ни были б малы в сравнении с прочими, но нельзя никакому благоразумному человеку пожелать, чтоб он и от оных мог быть освобожденным. Одной мысли о вечном заключении в сообщество и в сволочь всех и всяких беззаконников, подверженных разным мучениям и страданиям и что не будет ни малейшей надежды к выходу когда-нибудь из сего проклятого обиталища и к получению хотя малейшей последней и низкой степени из того блаженства, которым все праведныя будут во всю вечность наслаждаться. Одной сей мысли надлежало бы всякого побуждать почаще и пристальнее помышлять о сем и о том, как бы спасти себя от такого несчастия и воспользоваться удобным к тому еще нынешним благодатным временем и не упустить оного по единому только, так сказать, самодурству и непростительной безрассудности.

Внук.

Как же не так, дедушка! Но, ах! Едва ли и всем сим множайшие могут растрогиваться и побуждаться! Непомерная привязанность к суетностям нынешнего мира и беспрерывное занятие себя одними толко ничтожностями и маловажными вещами всегда их от того отвлекать станет.

Старик.

Чуть ли не так, мой друг! А едва ли не столь же мало в состоянии каких может производить действия и самое воображение блаженного состояния всех тех, кои не включены будут в общество всех отверженных, но пребудут на всю вечность друзьями Богу, и о состоянии которых поговорим сколько-нибудь завтра, ибо теперь, как видишь, уже поздно и наступил вечер.

Внук.

О, дедушка, с каким нетерпением буду я дожидаться завтрашнего вечера.