Текст книги "О душах умерших людей"

Если в мире вещей господствует довольно жесткий детерминизм, то человек в своих поступках обладает определенной свободой. Болотов полагает, что «Божеское намерение состояло <…> в том, чтобы нас ему сделать, чтобы мы сами собою дела производить могли <…>. Он не хотел нас сделать такими, чтобы мы подобны бездушным машинам были. И дела принужденные делали, которые собственно от нас самих зависят, не так как мельница или часы»[39]39
  Болотов А. Т. Детская философия. Ч. 1.М., 1776. С. 90.


[Закрыть]. Человек может делать как угодное Богу, так и противное его воле. Однако не всегда он хорошо понимает, какова же эта воля. Поэтому одной из главных целей его жизни должно стать понимание сущности Бога и стремление к выполнению предписанных им законов.

Болотов с сожалением отмечал, насколько представления о Боге далеки даже от катехизисных его характеристик. В особенности его потрясло то, насколько невежествен в этом отношении простой народ. В статье «О незнании нашего подлого народа» Болотов приводит подслушанный им характерный диалог, который я приведу здесь во всех подробностях.

Разговаривают два «разным господам принадлежащие служители», жалуются друг другу на тяжелую жизнь. Стали говорить о смерти.

«Вот, – сказал вздохнувши один, – живи, живи, трудись, трудись, а, наконец, умри и пропади как собака». – «Подлинно так, – отвечал ему другой, – Покамест человек дышит, до тех пор он и есть, а как дух вон, так ему и конец»[40]40
  Болотов А. Т. О незнании нашего подлого народа ⁄ ⁄ Из неизданного литературного наследия Болотова. Литературное наследство. 1933. № 9-10. С. 180.


[Закрыть]. Болотов был поражен: «Сии слова привели меня в такое удивление, но я больше дивился, как из продолжения разговора их услышал, что они и действительно с телом душу потерять думают. Не мог я долее терпеть сего разговора, но, растворив окно, прикликал их к себе и им более сей вздор врать запретил. Они ответствовали мне, что лучше того не знают и про душу почти все они так думают; а как я их спросил, разве они про бессмертие души и про воскресение из мертвых никогда не слыхивали, то сказали они мне, что хотя в церкви кой-когда про воскресение они и слыхивали, но то им непонятное дело и что тому статься невозможно, чтоб согнившее тело опять встало, а, наконец, что им то достовернее кажется, что душа после смерти в других людей или животных поселится<…> Всего же больше меня удивило, что я из слов их усмотрел, что все христианство их состоит в том, чтоб кой-когда сходить в церковь, поставить образам свечки, помолиться Богу, послушать пения и питания, которого не разумеют, велеть отслужить через два в третий кой-когда молебен или по умершему панихиду, не есть в посты мяса, сходить к попу на дух и к причастию, нимало не зная, что сие значит, а впрочем, так жить, как живали их деды, то есть, наследуя во всем своим пристрастиям и желаниям, нимало о требуемом и для христианина о необходимо надобном обращении и очищении сердца своего не помышляя. Изрядное христианство, думал я в то время, а через несколько времени еще паче ужаснулся, когда узнал, что большая часть и самих учителей сих пастырей душевных, того не знает, чему бы им своих прихожан учить надлежало»[41]41
  Болотов А.Т. О незнании нашего подлого народа. С. 180–181.


[Закрыть].

В «Детской философии» он показывает разные точки зрения на понимание природы Бога и пытается найти слова, в одинаковой степени далекие как от обыденного непонимания, так и от чрезмерной усложненности. Один из героев, мальчик Клеон, задает один и тот же вопрос о Боге своей бабушке Луцинде и ученому соседу Грамотееву.

«Клеон. Когда, вы, бабушка, так много молитесь? И как сказывают, ни заутрени, ни обедни, ни вечерни не пропускаете, но все в церковь ходите; так я думаю, вы, сударыня, верно знаете, что такое Бог? <…>

Луцинда. Как мне не знать, мой свет! Уже Бога не знать! Но разве ты в церкви никогда не бывал?

Клеон. Я бывал, бабушка, в церкви, но его там не видывал <…>

Луцинда. И, глупенький! И образов ты не видел?

Клеон. Образа я видел, бабушка. Их у нас дома много. Но ведь это не Бог?

Луцинда. О дурачок!.. Это его святой лик, а пред ним ты и молись <…> Бог, знать, таков и есть, каким пишется <…> Лучше не умничать, а молиться прилежнее Богу <…>»[42]42
  Болотов А.Т. Детская философия. Ч. ЕС. 125–130.


[Закрыть]

Грамотеев дает ответ и вовсе не понятный ребенку: «Бог есть существо не повинно[43]43
  «Не повинно» – не имеющее причины. Слово «вина» в XVIII в. имело значение «причина».


[Закрыть] и вина всяческим, сиречь всесилен, всемогий и всякия вины и естества преестественен»[44]44
  Болотов А.Т. Детская философия. С. 139.


[Закрыть]

Только мать может растолковать как православный Символ веры, так и метафизические смыслы понятия. Вот как она беседует о Боге со своими детьми:

Феона. О, матушка! Пожалуйте же нам скажите, что такое Бог и какой он.

Г. Ц^хх Изволь, моя радость! Я расскажу вам все, сколько мы о нем знаем или знать можем <…> Его совершенно узнать никакому человеку невозможно. Он чрезвычайно велик, а мы пред ним чрезвычайно малы, и разум нам к тому не достаточен, чтоб мы его, так сказать, насквозь могли провидеть, или, как называется, мыслями своими его постигнут, почему он и называется непостижимым (155) <…> Надобно самому Богом разве быть, кто его совершенно, и так совершенно, как самого себя, узнать хочет<…>. Однако <…> мы знаем уже много об нем и с нас, конечно, и того будет довольно <…> Богом называем мы то, отчего мы, отчего свет, и все что на свете есть, начало и бытие свое получило<…> Например: вы родились от меня, я от батюшки, батюшка от дедушки, дедушка от прадедушки, тот – от другого, сей от третьего, и так все шло по порядку, покуда до первого человека дойдем, от которого мы се произошли. Итак, мой свет, первый сей человек не сам же собою родился<…>, а надобно чему-нибудь быть, кто б первого человека сделал<…> Так же и со всем светом.

Прежде сего того не было. Откуда же все это взялось? Ведь не само же собою сделалось? А надобно чему-нибудь быть, от чего бы это все начало и бытие свое получило<…>. Отчего все взялось и началось и есть Бог<…> Он сделал небо, он сделал землю, он сделал первого человека и все прочее, и потому называем мы его Творцом и Зиждителем<…>

Бог не человек, а он Дух<…> Дух такое нечто, чего я тебе описать и пересказать не могу, для того что здесь на свете ничего такого видимого нет, чтобы на дух походило<…> Он не вещество, но отменное от всякого вещество<…> Веществом называется то, чего мы либо видеть, либо слышать, либо осязать можем, или другими чувствами ощущать, и всякая такая вещь называется вещественная вещь или материя <…>

Феона. Так потому, сударыня, мы Бога видеть не можем?

Г. Ц^хх Не можем, мое сердце, потому что он дух, а не вещество, а дух мы не можем видеть для того, что глаза наши так уж сделаны, что духа видеть не могут.

Клеон. И никогда мы, матушка, Бога не увидим?

Г. Ц^хх Увидим, мой свет, но только разве, когда мы умрем.

Клеон. Да чем же и каким образом мы его тогда увидим, сударыня?

Г. Ц^хх Хотя точно того сказать не можно, каким образом и чем мы его увидим, но только думать надобно, что душою, моя радость, потому что такого плотного тела, каково нынешнее, тогда на нас не будет, которое теперь душе нашей видеть его мешает.

Феона. Да почему ж, матушка, душа наша его увидеть может?

Г. Ц^хх Думать надобно потому, что она сама не вещество, но дух, а дух духа видеть может <…> А теперь пойдемте дале и я скажу вам, во-вторых, что это дух такая вещь, которая жива, а не так, как вещественные вещи <…> Бог не только жив. Но и разум и волю имеете…> Всякая бездушная и материальная вещь наиглавнейшее тем еще от духа отлична, что она ни мыслить, ни хотеть не может <…>

Итак, знайте, любезные дети, что Бог Дух невидим, жив, и имеет разум и волю и помните, что все сие называется и составляет существо Божеское <…> Это <…> существо, которое мы Богом называем, есть Существо всесовершеннейшее <…> Совершеннейшею мы вещь называем тогда, когда она совсем хороша и в ней нет ничего худого и никакого недостатка нет <…> Таков есть Бог. Он имеет в себе все совершенства и доброты, какие только быть могут в наивысочайшем степени <…>

Феона. Да почему же бы, матушка, он такое всесовершеннейшее существо был?

Г. Ц^хх Потому, моя радость, что ему инаковому и не всесовершенному быть никак не можно, ибо как скоро положить, что есть Бог и такое Существо, от которого все вещи со всеми своими совершенствами начало и бытие свое получили, так следует уже само собою, что ему самому такому быть надобно, который бы все совершенства в себе имел. В противном случае, ежели ему какой-нибудь недостаток или несовершенство приписать, то надобно уже чему-нибудь другому быть, чтобы его совершеннее было, а тогда уже не он, а та вещь будет Бог, чего быть не может <…>

Клеон. Какой он собою<…> и сколь он велик?

Г. Ц^хх <…> Он так велик, что все величины против него ничто суть. К величине его ничего прибавить невозможно <…> Например, думайте и посылайте теперь мысли свои прямо вверх и до тех пор пускай они летят, покуда, не нашед конца, утомятся<…> Теперь вниз, под землю так же думайте, потом направо и налево и во все стороны ваши мысли пускай летят. Но нигде конца не находят<…> Что вы думаете, измерили вы величину всего этого меств? Однако, несмотря на то, Бог действительно величиною своею во все стороны бесконечен, и дух сей всю сию непостижимую область занимает, и потому называется неизмеримый <…> Он и здесь есть, и не только здесь. Но везде и во всяком месте. Куда мы ни пойдем, куда ни оборотимся, везде он есть, и хотя бы мы в землю скрылись, и там он нас найдет и нет нигде такого места, где б его не было: одним словом. Он везде и на всяком месте и все места наполняет<…>

Феона (вздохнув). О, государыня, как такого великого Бога не почитать и не бояться!

Клеон. А я, сударыня, с сего времени, конечно, уже Богу молиться так перестану, как я маливался, и уже не буду кое-как мотать рукою и наболмошь читать молитвы, но всегда, матушка, буду вспоминать, что Бог тут и меня видит, и для того молиться стану ему прилежно.

Г. Ц^хх Ты очень хорошее дело через то сделаешь. А так, мои любезные дети, и всегда молиться надобно, и с Богом так говорить, как будто ты его перед собою видишь <…>

Хоромы и образа не просвещают. Бог на всяком месте слышит<…> Образа у нас для того, мои светы, чтобы мы, на них взглянув, скорее вспоминали Бога, и к нему дух свой возносили. А сие более для таких, которые премного о Боге понятия не имеют. Как, например, подлый народ <…>

Это божеское совершенство, что он так велик называется иногда его величие, а иногда бесконечность и неизмеримость. А что он везде и все наполняет, за это называем мы его вездесущим <…> Ему никогда начала не было <…> и не будет такого времени, когда бы его не было. Он всегда был и всегда будет, и потому называем мы его безначальным и вечным Богом <…> Никакое создание, которое только сотворено, того Существа понять не может, которое никем не создано, и не от кого не зависит <…> Больше его ничего нет и быть не может <…>, а почему и называется сие его совершенство самобытность божеская, а он существом неповинным, а сверх того <…> он и никаким переменам не подвержен <…>

Где есть Бог, там есть и его разум. Он, например, он здесь и мыслит. Он и на небе, он там и мыслит, одним словом, как он ни велик, он сам собою и вдруг мыслит <…> Мы мыслим о каждой вещи особо, а он нет, но обо всех вещах вдруг <…>

Бог <…> все из ничего сделать может, и ему ничего невозможного нет. Не видим ли из сего, что Бог всесилен и его воля такова же бесконечно велика, каков он сам бесконечен. Он из ничего весь свет создал и, ежели ему угодно будет, он весь свет в ничто обратить может <…> Бог таков всесилен, таков же и милостив и напрасно никого не погубит <…>

Всем надобно знать, что Бог, создавши свет, определил для всех приключений особый порядок, по которому все уже и происходит, например: каждая тяжелая вещь упадает на землю по установленному уже порядку в натуре <…> Напротив того, ежели бы такое что-нибудь сделалось, что сему порядку противно – то называется чудо <…>

Всеведение его состоит в том, что он обо всех вещах и делах не только действительно бывших, настоящих или впредь быть имеющих, но и самых возможных, или таких, которые в том или ином случае могли б произойти, наисовершеннейшее имеет сведение или знание. А премудрость его, напротив того, состоит в том, что он все свои дела наимудрейшим, тоесть, наилучшим, совершеннейшим и благоразумнейшим образом всегда распоряжал и производил в действо <…>

Совершенство божеское уже то с собою приносит, что ему доброе необходимо всегда любить <…> сие свойство собственно называется Святость или Святыня <…> Как Существо наисовершеннейшее, то натурально надобно уже, между прочим, быть и правосуднейшему, и такому, которое никому и никакой неправды, лицемерия и неправосудия сделать не может <…>

Бог столь с одной стороны правосуден и страшен, сколь с другой милостив и человеколюбив. Сие происходит от того, что он таковою ж бесконечною любовию к своим созданиям преисполнен, каковы велики и бесконечны все прочие его свойства и совершенства. Сие под именем любви или любы божеской известное его свойство<…> 340339 Из сей любви божеской проистекают четыре особые свойства, известные од именем благости, милости, милосердия и долготерпения божеского <…>»[45]45
  Болотов А.Т. Детская философия. С. 154–342.


[Закрыть]

Будучи совсем пожилым человеком и задумываясь о близкой смерти, Болотов пишет сочинение «О душах умерших людей» (1823), где размышляет о «бессмертии душ наших», «состоянии, в котором выходят души из тел умирающих людей», «о последних временах света», «о новом мире и устроении оного», рукопись которого, хранящаяся в Рукописном отделе Российской национальной библиотеки, публикуется в данном издании. Размышлениям о смерти посвящены также рукописи, хранящиеся в Библиотеке Академии наук «Предполагаемые наугад происшествия на том свете…» (1823) и «Старик со внуком…» (1822)[46]46
  Указаниям на эти рукописи я обязана Thomas Newlin, автору книги о Болотове.


[Закрыть]. В этих сочинениях Болотов выдвигает ряд мировоззренческих гипотез, пытаясь осмыслить и выразить сверхъестественные сущности на языке обыденных понятий и представлений. По жанру эти размышления напоминают своеобразную «философско-теологическую утопию», ибо Болотов пытается представить «обыденную жизнь», повседневность в мире трансцендентных явлений. Он пытается постичь, как будет выглядеть «жизнь после жизни» с точки зрения сознания обычного человека, боящегося смерти и готовящегося к встрече с неизбежным.

Танатологические и пневматологические сочинения Болотова в определенной степени испытали влияния немецких философов. Это И. М. Гецен, сочинение которого «Рассуждения о начале и конце нынешнего и о состоянии будущего мира» было переведено Болотовым и издано Новиковым в Москве в 1783 г. Болотов разделял мысли Гецена, полагающего, что учение о происхождении мира и конце света должно быть важнейшей частью всех философских систем. Гецен пишет: «Мы удивляемся прилежности, остроумию и крепости духа многих других философов и должны признаться, что они нередко вникали глубоко в истины, но мы теряем все почтение к ним, как скоро услышим их о происхождении и кончине мира говорящих и рассуждающих. Тут все учения их теряют всю красоту и все правдоподобие и делаются столь худо между собою связанными, столь нескладными и вздорными, что скорее подумать можно, что они намерение имели малым детям басни и сонные бредни рассказывать, нежели свету о толь великих и важных истинах свои наставления давать»[47]47
  Гецен И. М. Рассуждения о начале и конце нынешнего и о состоянии будущего мира. М., 1783. С. 66–67.


[Закрыть]. Описание Царствия Небесного в книге Гецена оказало известное влияние на Болотова. Кроме того, он неоднократно ссылается на сочинения немецкого писателя и философа-пиетиста И. Г. Юнга-Штил-линга. Следует отметить, что в александровскую эпоху сочинения Юнга-Штиллинга были очень популярны, их высоко ценили сторонники Библейского общества, включая самого Александра I, который встречался с мыслителем во время заграничных поездок. Даже некоторые церковные иерархи относились к нему достаточно уважительно.

Болотов ссылается на книги «Теория науки о духах» («Theorie der Geisterkunde») и «Угроз Световостоков» («Der Graue Мапп»), в которых Штиллинг попытался дать описание мира духов и возможности его взаимодействия с обычной жизнью. Вероятно Штиллинг привлекал Болотова своим «мистическим реализмом», так как описывал явления «того» мира в понятиях и категориях «этого». А. Н. Пыпин сравнивает мысли Штиллинга с примитивными народными представлениями, отмечая, что «суеверие образованного класса, который учился теперь у Штиллинга, начало восторгаться проявлениями простонародного невежественного предрассудка»[48]48
  Пыпин А. И. Религиозные движения при Александре I. СПб., 2000. С.327.


[Закрыть].

Влияние Штиллинга, прежде всего его сочинения, известного в России как «Приключения по смерти», особенно сильно в сочинениях Болотова «Старик со внуком, или Разговоры у старого человека с молодым его внуком» (1722) и «Предполагаемые наугад происшествия на том свете и разговоры в мире духов у душ умерших людей между собою и Ангелами» (1723), которые я рассматриваю как подготовительные к публикуемой в данном издании рукописи «О душах умерших людей».

В особенности это касается диалогов «Предполагаемые наугад происшествия на том свете и разговоры в мире духов»[49]49
  Болотов А.Т. Предполагаемые наугад происшествия на том свете и разговоры в мире духов у душ умерших людей между собою и Ангелами. 1823 г. Рук. отдел БАН. Собрание Болотова. № 20.


[Закрыть], где Болотов описывает мир духов в категориях обыденных подробностей. Он помещает мир духов в «отдаленный и всем смертным неизвестный предел Вселенной»[50]50
  Там же. Л. 2.


[Закрыть], предусматривая, таким образом, его физическую отдаленность, но не метафизическую инаковость. Во Вселенной существует довольно много областей, где души после смерти дожидаются Страшного суда. Они попадают туда после предварительной «сортировки», ибо и после смерти личностные черты сохраняются. Ангел объясняет герою: «И как все силы и действия твоего разума и воли остались в тебе в таком же совершенстве и состоянии, в каком были они в жизнь твою и пред кончиной оной, то можешь ты употреблять действия сил сих таким же образом и здесь как в прежнюю жизнь свою, или несравненно еще с лутчим успехом»[51]51
  Там же. Л. 6.


[Закрыть].

Души умерших ранее с интересом расспрашивают вновь прибывшего о новостях. Они сохраняют признаки возраста, пола и даже национальной идентичности. В царстве духов не только русские, «есть тут и немцы, и французы, и испанцы, и поляки, и англичане, и голландцы, и шведы, и греки, <…> и чухны, и из разных других народов, которых и названия я не слыхивал и всех их можно распознать по разности их платья»[52]52
  Там же. Л. 80.


[Закрыть]. Однако там нет турок, татар, китайцев, индейцев, «персиян» и «арапов», а так же идолопоклонников: «пришельцы здесь из таких только стран и государств, где хотя разная, но все христианская вера»[53]53
  Там же. Л. 81.


[Закрыть]. После смерти сохраняется даже «полупрозрачное подобие той одежды в каковой тот человек наиболее в жизни своей хаживал»[54]54
  Там же. Л. 13.


[Закрыть]. В зависимости от степени добродетели в прежней жизни одежды душ могут быть более или менее прозрачыми, а также светлыми и темными. Естественно, светлое и прозрачное маркирует добродетель. При этом степень прозрачности соответствует прошлой жизни, а степень насыщенности светом – нынешней, в Царстве духов.

Общаются души друг с другом на особом языке, хотя национальный язык также сохраняется для общения с «единоземцами».

Пневматология, или рациональная психология, как «учение о душе и духах» составляла одну из главных частей метафизики наряду с онтологией, космологией и натуральным богословием. Однако Болотов испытывал потребность не столько в завершении своей метафизической системы, сколько в выработке собственного взгляда на «основные вопросы». Он рассуждает о сложных философских проблемах с позиции человека, умудренного жизнью и полагающегося на собственный здравый смысл, но вместе с тем осведомленного о мнении авторитетов. Публикуемое сочинение «О душах умерших людей» написано в виде диалога и повторяет архетипическую форму платоновского «Федона», но без трагической коллизии последнего. Если М. М. Щербатов, использовав эту форму в «Разговоре о бессмертии души», ввел в метафизику социально-политический компонент, сделав Сократа участником антиправительственного заговора и дав ему русское имя[55]55
  См.: Щербатов М. М. Разговор о бессмертии души ⁄ ⁄ Мысли о душе. Русская метафизика XVIII века ⁄ Подготовка текстов, вступительная статья, комментарии Т.В. Артемьевой. СПб., 1996.


[Закрыть], то Болотов подчеркивает «естественность» ситуации, оставаясь самим собой – 84-летним дедушкой, делящимся опытом долгой жизни и размышлениями о ней со своим внуком. Сама композиция сочинения дает возможность разбить проблему на отдельные «беседы», а внутри них – на «вопросы» и «ответы». Этот испытанный прием популяризации позволяет сделать текст понятным непрофессионалу, избежав при этом банальности.

Вопросы внука: «Бессмертны ли души?»; «В каком образе, виде и состоянии они при смерти людей из тел их выходят?»; «Куда они деваются?»; «Что с ними воспоследствует?» и т. д. формулируют архетипические пневматологические проблемы. Болотов показывает, что доказательства бессмертия души лежат в разных плоскостях знания и основываются на «заключениях ума», «откровении Божием», «различных случаях, бывших в мире». Приводя доказательства «первого рода», он использует традицию метафизико-схоластического дискурса, говоря о том, что само представление о вечности (онтологическое доказательство), желание вечной жизни (психологическое доказательство), наличие сходных представлений о бессмертии души у разных народов (историческое доказательство), ощущение «неполноты» счастья в земной жизни (аксиологическое доказательство), несовместимость с бесконечной божественной премудростью и благостью краткость человеческого бытия (теологическое доказательство) свидетельствуют о том, что душа бессмертна. Что касается «величины», «образа» и «фигуры» души, то об этом можно рассуждать лишь «гадательно». Сам Болотов полагает, что душа сохраняет «самобытный тот образ и фигуру», которые человек имел в жизни, а она сама (или ее оболочка) представляет собой «эластичное», «эфирное», «тонкое» тело.

Он думает, что душа способна перемещаться в пространстве с большой скоростью. Увлекшись, он рисует фантастическую картину «космического путешествия» душ и поселения их «на каких-либо планетах или в ужасной и непостижимой для нас отдаленности за пределами всего мироздания». При этом воздействие на душу, то, что она «мыслила, хотела и производила», будет пребывать в вечности, составляя суть ее индивидуального бытия.

Пневматологическое сочинение Болотова показывает, что в начале XIX в. «экспериментальная» и «рациональная» психология были еще тесно связаны, хотя тенденции их возможного расхождения были уже намечены. Однако «учение о душе», стремясь обратиться к сфере «чистейшей метафизики», с трудом преодолевает соблазны натурфилософского дискурса. Болотов не может избежать взгляда на душа как на особого рода «вещество», что сближает его рассуждения с современными спекуляциями обыденного сознания.

Особое внимание Болотов уделяет описанию того, как будет организована жизнь душ после их выхода из тел. По его мнению, они сохранят ряд личностных качеств и способность общаться друг с другом. Однако они будут полностью лишены пороков, которые так осложняли их жизнь в земном мире. По его мнению, возможно полное изменение физического состояния пространства, в котором они будут находиться. Возможно, земля перестанет быть круглой, не будет надобности в солнечном освещении, ибо достаточно будет света Божественной премудрости. Нет оснований сомневаться в том, что образ будущей жизни будет приведен в буквальное соответствие с образом рая, описанного в Священном Писании.

Болотов не исключает, что новый мир будет населен только людьми. Животные, рыбы и даже растения могут не понадобиться новым совершенным существам: «А если и будут какие неизвестных нам родов твари, то разве такие, которые по каким-нибудь отношениям могут когда неполезными быть тогдашним обитателям Земли, так, по крайней мере, почему-нибудь утешительны, как, например, птицы своим пением и своею разнообразностию и красивостию своих перьев, звери, своими к ним ласками и услужливостию, а может быть, и самим повиновением, как то было в первые дни при Адаме в раю Едемском»[56]56
  Наст. изд. С.


[Закрыть].

Судя по всему, все блаженные души станут горожанами – жителями Иерусалима, столицы священной империи, в которой будут и другие города, попроще, для менее совершенных существ. Однако в будущей жизни останется возможность к совершенству, поэтому иерархия душ будет иметь подвижный характер.

Сохранится в будущей жизни и определенный тип семейных отношений, но не супружеских, а кровнородственных. Возможно, дети, умершие в младенчестве, будут иметь возможность общаться со своими родителями и прародителями. Одним из главных занятий блаженных душ станет процесс дальнейшего просвещения и познания: «что касается до занятий умственных, или душевных, то состоять они могут в упоминаемом мною прежде рассматривании и узнавании всей тогдашней натуры и устроения оной, а того паче в множайшем от часу познавании всех божественных свойств и совершенств зиждителя мира, а особливо его непостижимой премудрости в устроении оного и управлении оным. Также в узнавании всего того, что относится до мира духов, до дел и упражнений самых ангелов и других сил небесных. Узнаванием всего того могут они пользоваться при собеседовании с самими ими или с знавшими то более, нежели они, знаменитейшими блаженными»⁵⁷. Таким образом реализуется идеал аксиологической эпистемологии, заключающийся в возможности познания как способа совершенствования.

Болотов прожил достойную жизнь и вполне приготовился к смерти. Даже эту область он сумел приспособить к своему характеру, осмыслить и почти обжить.

Т. В. Артемьева [57]57
  Наст. изд. С.


[Закрыть]