Текст книги "«Прогрессоры» Сталина и Гитлера. Даешь Шамбалу!"

Петя уже не стонал. Он тихо заплакал от жалости к себе и к мертвецам, среди которых он валялся на плато, безмерно далеко от родных мест. Странно: Голос ничего не говорил. Может быть, у него теперь нет больше Голоса? Он ведь все равно что уже мертв – на черных камнях, под сине-зеленым чужим небом.

И тут произошло очередное невероятное, нереальное. Еще более нереальное, чем полет на самолете и человеческое жертвоприношение: внезапно задвигалась скала. Словно плыл по небу, бесшумно двигался вверх громадный камень, раскрывал черное отверстие. Крохотные на фоне колоссального склона, выходили оттуда фигурки… и не в тибетских халатах. Шли люди в странных светло-зеленых и белых пижамах, совершенно невозможных для Тибета. Люди двигались так спокойно, словно прогуливались по парку, а не меряли ногами хрящеватую землю высокогорья.

Петя выпустил винтовку, удобно положил на камень голову. Он уже ничего не думал, просто смотрел. Часть людей шла к камням, за которыми укрывался ТОТ… Враг, убивший Ивана и Васильева…

К самому Пете двигались четверо, один из них нес с собой что-то… Оружие? Нет, это были носилки. Странные носилки – плотная ткань между двумя блестящими металлическими палками. Люди молча положили носилки возле Пети, двое молча склонились над Каганом. Другие двое – над Петей. Не сговариваясь, четверо объединились, осторожно подняли Петю и уложили его на носилки. Петя был уверен, что потеряет сознание от боли; к его удивлению, обошлось. Теперь он лежал на спине, над ним было только страшное, пронзительное небо Тибета… Небо слегка мерцало, в нем становилось больше зелени… И наверное, как раз из-за этого зрелища Пете пришла в голову чуть ли не самая невероятная из всех мыслей, приходивших ему в голову сегодня.

Петя чуть повернул голову влево… Взгляд уперся в спину человека, который нес его, и захватил почти целиком другого человека, который нес его носилки сзади. Петю покачивало, он чувствовал странный покой и отрешенность, но почему-то не верил, что умрет. Петя спросил идущего впереди, хорошо видного ему человека:

– Скажите… Вы из рая? Вы несете меня в рай, да?

Он не ждал ответа, но человек ответил, причем очень серьезно, без улыбки.

– Мы не из рая, – сказал человек. – Мы из Шамбалы.

Часть II
УЧЕНИК

Осмысление

Петя откинулся на жесткую ткань. Плыть на носилках было просто и легко, даже уютно. Мысли сделались вдруг маленькими-маленькими, коротенькими-коротенькими, простенькими-простенькими. Не хотелось даже думать – правда ли место, куда его несут, – это Шамбала. Петя просто впитывал впечатления…

Вот вместо неба начал плыть над ним каменный потолок. Прямо на носилках его переложили на что-то более твердое; каталка поехала, повезла Петю дальше, повинуясь умелым рукам этих странных людей в сине-зеленых пижамах. Свернули, везли каталку еще по какому-то боковому коридору, Петя уже начал путаться в этих поворотах, а потом в нос ударили резкие запахи, Петя очутился в очень понятном месте – в операционной.

Парень почти не сомневался, что его сюда и везут; он и хотел, и боялся оказаться на операционном столе. Лязгали металлические инструменты, о чем-то переговаривались женщины в таких же сине-зеленых пижамах, с повязками на лицах. Петю стали раздевать; сделалось больно, он выгнулся и зашипел. Тогда один из людей в пижамах просто разрезал на Пете брюки и все остальное, швырнул в какое-то ведро у стены. А самого Петю переложили на стол под неприятной лампой, состоявшей из множества сегментов. Каждый сегмент лампы светил своим самостоятельным светом, Пете сделалось страшно лежать голым под этой странной лампой, среди стеклянных шкапов и резких запахов. Прямо возле головы Пети из стола выходила длинная металлическая штанга, над Петей на этой металлической штанге держалось что-то, больше всего напоминавшее велосипедное седло. Пожилой человек в маске, в колпаке на голове переговаривался с женщинами у шкапов.

– Зачем? Лучше маска, – произнес человек, бережно держа свои руки перед лицом. Одна из рук уже была в перчатке, на другую руку женщина как раз надевала перчатку.

Не успел человек договорить, как «седло» рухнуло вниз и плотно зажало лицо Пети.

– Отпустите! Я ничего не вижу! – Пете казалось, что он кричит, машет руками… Но звуки почти что не слышались. Крикнув, Петя вдохнул – и тут же мир исчез для него.

…А появился Петя уже в другой комнате, которую сразу понял как обычную больничную палату. Только все устроено в этой палате так, словно был Петя не пленник, а по крайней мере генерал: палата на одного, отдельный шкап со всякими инструментами и баночками с лекарствами, а на тумбочке – всякое питье. Да к тому же еще и сиделка… Причем не мчалась куда-то сиделка, к остальным сорока больным, а была именно для него одного. Сиделка улыбнулась и сказала:

– Здравствуйте! Вот вы и проснулись. Пить хотите?

Оказывается, Петя хотел пить, да так, что трудно было разлепить спекшиеся губы. Дама все в той же сине-зеленой пижаме помогла Пете сесть, поднесла к губам стакан с кислым морсом, совершенно чудесным для утоления жажды.

Дама достала непонятный прибор – такую коробочку с кнопками, – нажала на нем кнопку и опять сунула в карман.

– Вы пока отдыхайте, еще день-два вам не стоит вставать, потом начнете ходить.

Петя невольно прислушался… Нога и бедро блаженно молчали, словно их и не было… Или словно они были здоровы. Не здоровы они, конечно, – вон как бедро перетянуто натуго бинтами. Но никаких страданий Петя совершенно не испытывал.

Дама еще щебетала что-то про температуру, про хорошую свертываемость крови, про заживляемость и восстановление функции… А Петя все никак не мог понять – неужели это сюда он стремился?! Вот эта кровать… Комната без окон… Этот шкап… Эта странная четырехугольная лампа на потолке… Эта болтающая без умолку хожалка… Что – это все и есть Шамбала?! Это сюда шли экспедиции, с боем пробивались, гибли люди? Этим вот хотели овладеть сильнейшие правители Земли?! Или это все-таки не все?

– Лучше скажите – это Шамбала?

– Можно и так называть, – замахала дама руками. – Но мы зовем ее обычно просто Крепость. А иногда: Крепость-одиннадцать. Или просто Одиннадцать. Вам какое название больше нравится?

– Еще не знаю… А с врачом можно поговорить?

– Он сам к вам зайдет.

– А кто еще из нашей экспедиции у вас?

Петя спросил, и сразу же перед глазами: раскрытые мертвые глаза Кагана, по которым течет синее небо. Кровавые обломки вместо затылка Васильева. Иван, нелепо загребающий ногами и руками, ползущий лицом по земле.

– Никого?!

– Еще один есть… Но вы про него не у меня спросите.

Тут в палату зашел человек – тоже в сине-зеленой пижаме. Его появление сразу заставило Петю насторожиться: очень знакомое восточное лицо.

– Здравствуйте! Я – ваш лечащий врач. И заставили же вы нас побеспокоиться.

– Здравствуйте. Я и сам думал, что умру.

– А вот это как раз чепуха. Голова не болит?

– Н-нет… Только сухо во рту.

– Когда пьете, кисло? Или вкус немного сладковатый?

– Кисло, но приятно… Как раз то, чего хочется.

– Когда вы здоровы, пьете кислое?

В этот момент Петя узнал этого человека, а узнав – захрипел, кинулся подальше от него, чуть не свалился с кровати. Резко рванула боль в ноге, но Петя все хрипел, все рвался, не в силах уйти от кошмара.

– Да прекратите вы! – прикрикнул человек. – Был о вас лучшего мнения. Вот за что не люблю европейцев.

Темный, иррациональный ужас продолжал гнать Петю прочь от этого спокойного пожилого человека с восточным лицом. Такой ужас, что с четверть минуты Петя был не в силах остановится.

– Да потрогайте вы меня! – гаркнул Бадмаев. – Убедитесь, что я не покойник!

Но и трогать уже не было нужды – Бадмаев так орал, что принимать его за покойника не осталось никакой возможности.

– Берите за руку, я сказал!

Чтобы взять за руку Бадмаева, пришлось все же напрячься; но рука, как и нужно было ожидать, оказалась теплая и сильная. Хорошая старческая рука, покрытая пигментными пятнами, смуглая рука с волосками и родинками, чем-то сразу напомнившая деда.

– Ну, перестали психовать?!

– Да… Жамсаран, то есть…

– Зовите меня Петр Александрович, вам так будет проще. Да и я за столетие привык.

– А вообще живете вы намного дольше, верно?

– Намного, намного… Неужели это так важно?

У Пети давно был смешной такой, но очень волновавший его вопрос… Вопрос этот появился у него еще в поезде, когда он читал папку Васильева.

– Петр Александрович… А вы Чингисхана помните?

Бадмаев разглядывал Петю с усмешкой… Скорее с одобрительной, но все же усмешкой.

– Помню… И что мне из того? И что с того вообще любому человеку? Должен сказать, был Чингисхан довольно отвратительным типом. Отвратительным даже физически: он никогда не мылся, от него мерзко воняло. Да к тому же идиотские идеи, дикое невежество, агрессивность, замешанная на природной злобности и на комплексе неполноценности… Но, дорогой тезка, неужели этот мерзкий тип – самое интересное для вас?

– Мне все интересно, Петр Александрович. И все непонятно. Я просто не знаю, с какого вопроса начинать.

– Начните с самого важного.

Петя задумался…

– Тогда объясните, Петр Александрович, что же такое эта Шамбала?! Дурацкий вопрос, понимаю, но все-таки – куда я попал?!

Опять Бадмаев смотрел с доброй иронией. Кивнув, Бадмаев скинул с Пети одеяло. С невероятной ловкостью, чуть ли не мгновенно, он освободил ногу и бедро от кокона бинтов, стал проводить, нажимать своими крепкими, холодными пальцами.

– Ну вот… Поздравляю, Петр Никола… Петр Исаакович! Полное заживление, почти полное восстановление функций мышц… Согните ногу…

Петя сгибал, удивляясь практически полному отсутствию боли. Так, слегка отдало в глубине… Даже не боль, а скорее повышенная чувствительность, напоминание о прошедшей боли.

– Еще сгибайте… садитесь.

Бадмаев поймал запястье Пети, стал щупать пульс: и в обычном для европейских врачей месте, потом в сгибе локтя, на предплечье… Его ловкие руки прямо порхали по Пете.

– У вас крепкое, здоровое тело, – одобрительно кивнул врач. – Если будете его беречь, цены этому телу не будет. В ближайшее время больше тренируйтесь, гуляйте, тогда мышцы скорее восстановятся.

– А кость не задета?

– Не говорите глупостей: кость вам перебили первым же выстрелом. Но кость уже срослась, я вставил туда титановый стержень. Вставайте!

Петя стиснул зубы, скинул ноги с кровати, ощутив пятками уютный мохнатый коврик совершенно небольничного вида.

– Вставайте, вставайте!

Петя встал… Сначала его покачнуло, тело показалось очень тяжелым, неуклюжим. Голова закружилась.

– Да, отвыкли, отвыкли… Но тут я не могу ничем помочь, вам надо начинать ходить, и все.

– Буду ходить…

– И правильно. Попробуйте сегодня же сами пойти в туалет, походить по нашим палестинам… А завтра просто гуляйте, изучайте тут все, суйте нос везде, куда захочется.

– А на мой вопрос отвечать не полагается? Я спрашивал насчет того, куда же я попал и что это за место?

– У вас крепкая, здоровая натура. – И это Бадмаев тоже произнес с одобрением. – Как вы сразу решительно… Сразу берете быка за рога. Но все же спешите вы зря… Давайте сначала вы посмотрите, что тут происходит, ладно? Просто походите, посмотрите…

– Походите?! – заулыбался Петя. – Погуляйте?! Я вот встал и сразу сел… слабый я.

– Гулять вам уже можно и нужно, – очень спокойно, уверенно сказал Петр Александрович. – Хромать будете еще с полгода, первые дни ходить будете с палкой, но нужно как раз двигаться побольше. Давайте так: у меня дела, пока дам вам провожатого… А дня через два, думаю, мы обязательно встретимся.

– Георгий Иванович! – позвал Бадмаев вполголоса. Из стены вышел человек, тоже со знакомым лицом. Вышел, щелкнул каблуками, поклонился… Причем странно поклонился: некому пустому месту между Бадмаевым и Петей.

– Георгий Иванович Гурджиев, к вашим услугам!

– Покажите новичку все, что показываете обычно… – Какое-то время он размышлял, задумчиво шевеля пальцами. – По классу посвященных, ладно? А пока прощаюсь с вами, Петр Исаакович… Последний совет врача: прежде всего – пообедайте.

Петр Александрович усмехнулся и задумчиво вышел… Петя все ждал, что он исчезнет в стене… Но Бадмаев вышел в дверь, даже к легкому петиному разочарованию.

А Гурджиев в это время расставлял на столике еду. Вроде не думал Петя ни о каком таком обеде, но только стоило Георгию свет-Ивановичу смахнуть салфетку с хлеба, снять стеклянную плотную крышку с тарелки, как наполнил палату густой аромат бульона с лапшой, и оказалось – ему словно кишки скрутило. Даже руки задрожали, стоило взять в руки ложку; даже пришлось посидеть, пока не прекратится отвратительная крупная дрожь.

– Не извольте удивляться… – шелковым голоском напомнили слева. – Две недели вы на одной глюкозе…

– Сколько?!

– Две недельки-с… Господин Бадмаев часто так лечат: погрузят в сон до полного телесного излечения-с. А то, говорят, зачем лишние страдания человеку? Пусть спит, пока природа делает свое великое дело. Вот когда ему самому, человечку-с, время настанет вершить нечто великое, тогда пускай просыпается.

Показалось Пете или ирония звучала в его голосе? Ошибался Петя или было нечто разочарованное в движениях этих вислых, пего-белых усищ? Как-то само по себе произнеслось вроде нейтрально, а на самом деле не без прощупывания:

– А пока человек спит, кормят его, говорите, глюкозой?

– Точно так-с… через капельницу кормят глюкозой. С голоду человечки не помирают, но вот как очнутся – все вон так и кушают.

Слушая Гурджиева, Петя с жадностью наворачивал душистый бульон; к нему эти слова и относились.

– Ну-ну… А вы, получается, откармливаете проснувшихся?

– Естественно. Кто ж мне дозволит работу более ответственную?

Да, в голосе Гурджиева ОПРЕДЕЛЕННО сквозила обида. Петя сам не мог бы объяснить, почему стал «разрабатывать» Гурджиева: уроки ли это Васильева, уроки всех последних дней его жизни, или сам по себе он, Петя Кац, оказывается, природно склонен к занятию шпионажем. Но Петя вытер пустую тарелку хлебом, отставил и пожал плечами – безразлично.

– Ну, если вас здесь так ценят… Будем считать, им виднее. Так, говорите, надо мне все показать? Как посвященному? Кстати, Георгий Иванович, а вот лично вы – посвященный?

И удалась провокация, потому что не о «показать» заговорил обиженный Гурджиев, а о своем, о девичьем:

– Ну какое там! Какой там посвященный! Я – прислуга, которая носит напитки и еду. Которую к вам вот приставили, чтобы показал Шамбалу. Это вы будете посвященный.

– Ну и ладно, буду так буду. Пошли, покажете… И расскажите, если можно, что такое Шамбала. А то вот Петр Александрович мне что-то ничего не объяснил.

– Наверное, у него времени нет на всякие мелочи. Да и рассказывать нечего, все увидите сами. Только мы не используем слова «Шамбала», это на Востоке ее так называют. Мы называем ее «Крепость».

– Так получается, не было тайной страны? Или тайного монастыря?! В котором прятались от мира загадочные древние цари, владеющие тайными знаниями? Не умеют тут летать по воздуху и мгновенно передавать сведения за тысячи верст?!

– Про царей, буддистов и всех местных – это вы не со мной говорите… Вроде было такое, и как раз на месте монастыря Крепость строилась… Но было это давно, я уже не застал. Вот когда господин Бадмаев вас посвящать будет – там и узнаете. Я знаю только, что Крепость придумал еще господин Георг Рихман… Он первым стал говорить, что нельзя давать кому попало громадные знания науки, люди могут их неправильно использовать. Он это уже после смерти стал говорить, многим ученым являлся. И многие о том стали задумываться.

А когда господин Менделеев расщепление атома открыл, он решил: не отдаст такой страшной силы ни одному государству. Потому что подсчитал – кто бы атомную бомбу ни рванул, все равно начнет распадаться земная кора, всем конец. Тут еще господин Попов начал мгновенно переноситься куда угодно… И тогда стал он, господин Менделеев, искать средства и людей, чтобы эту затею осуществить.

– Вижу, что и осуществил.

– И еще как! Ну, пошли? Все сразу не покажу, так хоть покажу главную часть.

Петя думал, что придется идти медленно, волоча за собой больную ногу, но оказалось, идти он уже может. Глюкоза глюкозой, а после еды тело уже не казалось невыносимо тяжелым. Двигался он, правда, неуклюже: словно отвык ходить и по-новому осваивал самые простые движения. Но с каждой минутой это проходило, нога слушалась все лучше, двигалась… Да и палка оказалась на удивление удобная: легкая, видимо из алюминия, длинная, с опорой и для руки, и для плеча. Опираясь на нее и прихрамывая, Петя вышел из палаты… Как он и думал, тут шел в обе стороны коридор – широкий, совсем без окон.

– Если мы пойдем налево, там только больничные владения господина Бадмаева. А вот направо нас дорога выведет в места более оживленные…

Было интересно, но как раз то, что Петя ожидал: из коридора двери вели в вырубленные в скале прямоугольные комнаты разных размеров: в них находились столовые и места для отдыха, на разное число людей.

– Работники одного профиля чаще всего ведут похожий образ жизни. Значит, едят, встают и спят в одно примерно время. Для всех работников и комнаты. А кто работает в этих столовых или кто тренирует – тот прямо здесь и живет, рядышком.

Больше всех оказался зал для игры в мяч, и второй такой же зал для общих сборов и для кинематографа: не меньше чем человек на триста. Комнаты же тех, кто приводит в действие систему, склады и подсобные помещения, Петя не увидел: значит, они скрыты в толще скалы. Значит, он видит не все, а малую толику рукотворного пространства крепости… Вернее, именно этой части Крепости.

В одной из комнат часть стены занимал экран, перед ним – пульт с кнопками.

– А это что?

– Посмотрите… Сами все поймете.

Петя присел за стол, нажал твердую белую клавишу. На экране появилось нечто странное: вид на выложенные по склону горы террасы. На террасах копошились крестьяне, что-то непрерывно сажали. Террасы уходили вниз на невероятную глубину, не меньше чем на километр. Над террасами парили снеговые вершины неправдоподобной высоты, на средней части террас проплывали облака, и дождь шел внизу, оставляя сверху твердую, не орошенную землю. К террасам вели узкие дорожки; сорвавшись с каждой из них, человек был бы обречен пролететь сотни метров. А люди все шли по ним, что-то несли, тащили, везли на вьючных яках.

Насколько мог Петя понять, такие террасы могли находиться не менее чем километров на пятьсот южнее, – там, где Гималаи гигантскими уступами спадают вниз, в индийские равнины. Какое-то время он наблюдал за этими суетящимися людьми, а потом нажал другую кнопку.

Открылась широкая горная долина – в точности такая же, по какой еще совсем недавно шла достопамятная экспедиция. В долине было совершенно пусто, ветер посвистывал в камнях. Но ведь случайно никто не будет проводить и устанавливать именно здесь хрупкое и дорогое оборудование. Зачем-то нужно было видеть именно эту долину… И почему-то можно было именно ее показать решительно кому угодно.

Другие кнопки выводили на другие долины. В одной из них по тропе шел караван яков, люди в плотных халатах, с непроницаемыми лицами, вели животных и шли рядом. В другой раз у Пети заколотилось сердце: от вида черного прохода между скалами, где все они прошли совсем недавно, под руководством Бубиха в хламиде.

А нажав очередную клавишу, Петя вздрогнул: в тибетском монастыре причудливо плясали ламы, надев на головы устрашающие маски, под сиплые завывания труб, барабаны, посвист флейт из человеческих костей. Странным образом не только отвращал, но и притягивал колдовской танец лам, это покачивание оленьими рогами, хвостами из шкуры лисиц, плывущие изображения сине-багровых, страшных морд с несколькими глазами, клыками саблезубого тигра. И эта зудящая, совершенно варварская музыка…

По поводу двух непонятных Пете изображений долин и караванных троп Гурджиев сказал, что вот этот вид он вроде узнает – это место спуска с Тибета на равнины Кашгарии.

Гурджиев ничего не мог сказать по поводу удивительной красоты белой лестницы, спускающейся прямо в бурное теплое море. Ветер нес клочья белоснежных пухлых облаков, метались пальмы на крутом берегу; шумные, довольно высокие волны захлестывали низ лестницы, красно-коричневый, изломанный камень крутого склона. Где это?! В каких краях?!

Были виды поэтичного горного озера, явно на громадной высоте. Какое-то существо, похожее на человека, но только никак не человек, брело по другому, плохо видному, берегу. Как ни крутил Петя верньеры, изображение не приближалось, и кто это там бредет, не стало ясно.

А вот уже совсем другое озеро, в тайге. Из него вытекает стремительная горная река среди кедров; вода звенит по камням, словно музыка поднимается к небу.

После нажатия одной из множества клавиш было и вообще несуразное: за каменистым голым берегом, за уходящими в море камнями по зеленой воде плыл сверкающий гранями айсберг. Солнце садилось, окрашивая в удивительные краски плывущую махину, само море.

Петя задохнулся от ощущения красоты и необычности места. Но где это все находится?! Где?!

Петя часа полтора провел за этим удивительным экраном, несмотря на откровенную скуку Гурджиева, его намеки, что есть тут дела поинтереснее. Получалось: из этой Крепости можно наблюдать за самыми разными местами. И все виды поэтичные, веселые. Строители Крепости поставили очень точные камеры в самых разных местах и Тибета, и всей Земли. Зачем-то им хотелось, чтобы любой человек мог прийти в эту комнату, сесть в кресло перед экраном, ткнуть пальцем… Зачем? Чего они хотели добиться?

А ведь наверняка есть и такие камеры, которые показывают вовсе не то, что могут видеть все… Петя не знал этого, но чувствовал очень хорошо. Крепость ведь надо оборонять.

Люди не шатались толпами по Шамбале, но время от времени кто-то попадался навстречу. В коридоре прошел мимо обычно одетый деловитый человек средних лет, с какими-то папками под мышкой. Еще несколько раз Петя слышал явственный голос или шум от движения невидимых людей по каким-то параллельным коридорам. Так что люди-то в Шамбале были… но знакомиться с Петей и рассказывать ему что-то – не спешили.

В одной из бытовых комнат дама поздоровалась, спросила Петю, что ему надо постирать. Ах, ничего? Тогда пусть Петя приходит сразу же, как только будет что-нибудь нужно. Это ж несложно, ультразвуком. Петя не понял, что такое «стирать ультразвуком», а спросить постеснялся. Может быть, зря: Пете показалось, что дама не прочь поговорить, и может быть даже о чем-то личном, но не решается. А может, не зря Петя ушел от разговора: он уже понимал, что в Шамбале, то есть в Крепости, явно не полагалось чересчур интересоваться друг другом. Еще больше, чем в группе Васильева.

В другой комнате ели что-то мясное двое людей с восточными лицами, судя по халатам – тибетский и бурятский ламы. Они еле ответили на приветствие Пети и продолжали разговор по-русски, но о чем-то совершенно непонятном. Ламы были какие-то необычные: и чистый русский язык, и лица умытые и умные. И не воняло от них – это были чистоплотные ламы. Надо же…

– А почему в этом месте пол вибрирует? Это работают машины?

– Да…

– Посмотреть можно?

– Посмотрим…

Гурджиев провел Петю к лифту. Это был странный лифт: сделан был не в отдельной шахте, а в толще скалы. Дверь в него вела не привычная железная, которая распахивалась бы и захлопывалась со страшным лязгом, а деревянная, легкая; от нажатия кнопки створки двери расходились в толщу стен, как в купе. Стоило войти в лифт, как звуки работающих машин сделались громче. По пути вверх гудение и лязгание только усиливались.

Двери разошлись, и Петя оказался в длинном, слабо освещенном коридоре. Гул и лязг стали намного сильнее, пол и стены слабо вибрировали. В конце коридора была дверь, чем-то смутно напомнившая Пете памятные двери под зданием университета в Ленинграде. Дверь легко подалась, и Петя оказался в громадном зале, больше футбольного поля. Вдоль всех стен зала на разных уровнях проходили металлические висячие дорожки, соединенные такими же металлическими лесенками. Петя и стоял на такой подвешенной к стене зала дорожке, собранной из полос металла.

Тяжелый вибрирующий гул заполнял зал, потому что из-под потолка зала обрушивался целый водопад, а внизу вода текла из одного бассейна в другой.

– Насмотрелись? – Голос Гурджиева звучал мученически. Ну очень ему тут не нравилось! А Пете как раз нравилось: в зале происходило что-то простое, понятное и, очевидно, полезное всем. Он помотал головой, уже готовый идти на поиск тех, кто трудится с этой водой.

– Новенький! Доброе утро, новенький!

Парень чуть старше Пети почти кричал, перекрывая голосом воду и технику.

– Доброе утро! Вы тут воду храните для Крепости?

– Конечно! И не только воду. Мы делаем энергию! Мы – это свет, кислород, вода, тепло. Благодаря нашему атомному реактору в Крепости всегда тепло и светло, даже в самую лютую зиму.

– Атомному реактору?!

– Да. Нигде такого нет, а у нас есть!

– Невероятно… Наверное, от вас всегда есть свет и энергия для машин: хотя бы для механизма, открывающего входы в Крепость.

– Конечно! А еще из воды добываем кислород, в Крепости всегда его больше, чем должно быть на такой высоте. Мы – это еще и теплая вода, это рыбы в нашем хозяйстве!

– Так что если ваша эта… атомная установка встанет, то и крепости придет конец?

– Вот уж нет! Во-первых, этого реактора хватит примерно лет на триста. Во-вторых, есть еще один точно такой же, только сейчас он законсервирован, не пущен. Но будет надо – через два часа там все заработает, не хуже чем здесь. А во-вторых, у нас же есть и мастерские… Пошли?

Петя охотно пошел по мягко звенящим дорожкам, над булькающей водой, нырнул в низкую железную дверь… Как и все двери Крепости, она была утоплена в скале. В мастерских все было просто и понятно: несколько человек, молодых мужчин, что-то работали по металлу. Звук падающей, кипящей от падения воды за дверью звучал приглушеннее, не надо было кричать. Новый знакомый Пети сыпал цифрами и названиями – почему-то он был уверен, что Петя все это понимает.

В самой дальней из анфилады комнат у кульмана стоял человек в непривычной одежде: короткой лиловой куртке, коротких обтягивающих штанах сиреневого цвета, в парике. «А ведь я знаю, кто это…» – тут же подумалось Пете.

– Guten Tag, der geherte gerr Georg! – обратился Петя к этому человеку.

– Добрый день или доброе утро… У вас уже день или еще утро, молодой человек? – приветливо и вместе с тем равнодушно осведомился Рихман. У него было молодое энергичное лицо: в конце концов, Георг Рихман погиб, когда ему было всего сорок два. – Вы в нашу компанию? Вот и отлично, вам сейчас все объяснят.

Спокойно-вдохновенное лицо герра Георга отражало одно основное желание: продолжать чертить то, что и чертил до появления Пети. Петя же с любопытством отметил, что уже перестал удивляться. Скорее его удивило бы полное отсутствие чудес.

Первый проводник беспрерывно трещал. Половины Петя или не улавливал, или слышал, но не понимал, но хоть что-то делалось понятно: в Тибете полным-полно воды, кто говорит, будто ее нет, тот сам ни черта не понимает, только почти вся эта вода или подземная, или в озерах. И что вот было гениальное решение – отвести немного воды от одного озера, лежащего отсюда в нескольких километрах и на колоссальной высоте. Вода чистая, прозрачная, по своим характеристикам почти как в Байкале, чуть ли не лучшая в мире. И в ней полно совершенно замечательных микроэлементов. Кто говорит, что это плохая вода, врет как сивый мерин, тому Петя должен непременно плюнуть в рожу.

Вода из озера, с высоты в пять тысяч триста метров, поступает вот сюда, на высоту три тысячи девятьсот, а потом она течет дальше, и ее используют для гидропонного выращивания растений, а также и для сельского хозяйства.

– А озера хватит надолго?

– Герр Георг говорит, что хватит на двадцать тысяч лет, дядя Адя говорит, что воды хватит навсегда, мы берем не больше, чем в озеро поступает. Кто из них прав, всё никак не могу разобраться. Может, вы и поможете?

– Дядя Адя… Это кто?

– Андрей Фердинандович… Фамилия известная – Михельсон… Он в СССР мог стать начальником отдела снабжения Аэрофлота, но инженер – милостью божьей, а его в сэсээр к инженерным проектам не допускали. Он и начал работы на озере Тонг-Цо, уже давно. Так вы больше куда хотите: на атомную установку, на водное хозяйство, на гидропонику? Или лучше на станки, на ремесло? А то, может, сразу пойдете учиться на инженера? Лучшей стажировки, чем у нас, вы нигде не найдете, новичок! И компания очень дружная. Это вам не сводные отряды, которые яков доят. Мы, техники, чуть ли не единственные в Крепости, кто живет не там же, где работает, и то у нас комнаты рядом.

– Я еще не решил, думать буду.

– Тогда думайте, а как надумаете, сразу найдите меня здесь.

Уже поднимаясь на лифте, Петя сообразил: он ведь так и не узнал, как зовут его собеседника. Но, видимо, это не так и важно, найти инженера при необходимости будет совсем не так трудно… Хочет ли он сам работать на любом из этих участков хозяйства, Петя совсем не был уверен, но в любом случае хотел бы еще раз увидеть этого веселого, дельного парня.

Гурджиев дулся, и Пете пришла в голову дурацкая мысль: неужели он дуется из-за того, что не ему единственному внимание? Неужели он глуп до такой степени?!

– Библиотеку смотреть будете? – отрывисто выплюнул Гурджиев.

– Конечно!

– Совсем не устали?

– Немного… Полежать уже хочется… Но библиотеку посмотрю.

А получилось так, что в этот день не судьба была Пете добраться до библиотеки. Потому что как-то он привык уже – Шамбала, или она же Крепость, – мир подземный. Слепые коридоры без окон, неподвижный прохладный воздух, вибрация машин на глубине… А тут вдруг подуло по ногам. Петя даже не сразу понял, что это за удивительное ощущение. Ведь если чувствуется движение воздуха… значит… необходимо понять, откуда это!

Преодолевая ноющую боль в уставшей ноге, Петя двинулся против прохладного воздушного потока. Он легко нашел место, откуда холодный воздух начинал свой путь, чтобы потом коснуться его ног: самое обычное окно. В стене вырубленного в скале коридора было окно, как в привычном Пете современном доме: окно с открытой форточкой. Из форточки в коридор и тянуло.

За окном царил ясный тибетский день – пронзительная синева неба, рыже-коричневые, почти отвесные склоны… Склоны обрушивались на плоскую равнинку; от окна до нее – метров триста. Склоны образовывали окружность по крайней мере километров пять в диаметре, как сообразил на глазок Петя. С четвертой стороны из долинки как будто был выход между горными грядами, а на противоположной, восточной, стороне вздымались плоскогорья уже совсем неправдоподобной высоты, – наверное, за пять километров. В долинке вроде даже росла какая-то роща, еще за ней передвигались плохо различимые от расстояния пятнышки – явно какие-то животные. По долине вилась дорога, стояли длинные сараи.