Текст книги "«Прогрессоры» Сталина и Гитлера. Даешь Шамбалу!"

Но ничего этого нет и в помине: родственник-то как раз таланта живописца не унаследовал. Он, может, вообще рисовать не умел, по какой причине и пошел в офицеры… В наше время его бы и научили, а тут он сам пытался рисовать, не получается… В деревне стоит полк – офицеры приятные, с ними весело, труба по утрам поет красиво… Вот мальчик и пошел в военные, участвовал в важном сражении. Но, как вы понимаете, ничего так и не нарисовал.

– Тогда могло быть и так, что офицер даже и умел рисовать, да его три дня назад обокрали и сперли все краски и кисти.

– Верно мыслите! Все могло зависеть от миллиона случайностей. Так и здесь: на одни исторические случаи нашелся свой предсказатель из Лопухиных, а на другие – не нашелся. И все. А талант в роду все равно живет и время от времени проявляется. Вот у вас он есть, потому вы так и занадобились НКВД. Что у фон Штауфеншутцов есть такие же способности, вы знаете.

– Интересно, а нас с Вальтером никто не предсказывал?

– Представьте себе, предсказывали! Одно из предсказаний вашей прабабушки – что ее правнук и его немецкий друг изменят судьбу человечества. Предсказание было сделано под Новый, 1900 год, когда вашей бабушке было за девяносто. Одни в предсказание не поверили, другие решили, что она перепутала внука и правнука и на самом деле имеется в виду участие вашего папы в русской революции… Никто ведь не знал, когда революция грянет… хотя что она будет, никто особенно не сомневался. Интеллигенция, по характерному для нее скудоумию, считала эту будущую революцию чем-то веселым и романтическим…

Ладно, Петя! Заговорились мы, а ведь вам надо подумать. Выпить хотите?

Петя прислушался к себе.

– Пожалуй, нет…

– Тогда просто гуляйте, думайте, отдыхайте. А с завтрашнего дня извольте начать тренировки. Будете вы пытаться изменить историю или нет – а осваивать новые навыки необходимо. Попробуйте немного перемещаться туда, куда хотите, полетайте… Только через стены – осторожнее!

– Петр Александрович, после того, что я вспомнил, решение пришло само – я хочу изменить течение истории.

Бадмаев усмехнулся понимающе, и Петя тут же добавил:

– И после всего, что вы нам с Вальтером показали.

– И все-таки вы знаете мало. Попробуйте увидеть… Ну, скажем, защиту Крыма… Вы ее видеть не могли, участвовать тем более никак не могли – по малолетству. Но увидеть – можете.

– Как?!

– Вы знаете, как. Хотите увидеть отца? Что он делал, обороняя Крым от красных?

Петя кивнул и беспомощно смотрел на Бадмаева. А тот, не объясняя, торопил:

– Ну, давайте, давайте! Скажем, десятое июня двадцатого года? Открывайте!

Петя и правда знал, что делать. Начал клубиться серый, твердеющий туман, обретал цвета и очертания. Петя увидел плоскую, как стол, уходящую за горизонт степь. В степи стояла плотная масса войск, над ними билось красное полотнище. Люди кричали не по-русски, махали винтовками. Двое держали на штыках, как знамя, еще шевелящееся тело. Петя откуда-то знал: это латыши подняли на штыках ротмистра Гудим-Левковича. Перед каре по всей степи лежали люди и лошади. Лежали неподвижно, ползли, бились.

– Ура-а-аа!!!

Дрожала земля, скакали всадники с погонами, вскидывали сабли на ходу. Латыши начали стрелять, всадники все же доскакали, рубили направо и налево. Петя знал: в атаке на каре латышей погибла половина белой конницы. Он видел, как латыши бросали ружья, а их продолжали рубить. За бегущими тоже скакали. Что-то заставило Петю приблизить каре. На его глазах ехал по степи человек, мученически закусивший губу, прижимая руки к пробитому животу. Ехал, все сильнее раскачиваясь в седле, не издавая ни звука.

– Нечетко вывели… Ваш отец на соседнем участке.

Петя отвел точку обзора. Примерно в километре от каре двигалась цепь: красные курсанты. Навстречу ей – другая цепь, людей в погонах разного цвета. Петя знал: пришлось сводить вместе остатки почти истребленных полков. Цепи сближались без единого выстрела. Никто не кричал «ура», молчали пулеметы. Ни одного знамени над ротами, люди молча сближались по цветущей степи. Только свистели травы по бедра идущим да гулко грохотали сапоги.

Петя увидел отца: Георгиевские кресты, погоны марковского полка, аскетичное умное лицо с бело-розовым шрамом, ранняя полуседина, пронзительные серые глаза. Николай Лопухин быстро шел, отводя винтовку для удара. Вот он прыгнул, пропуская удар красного курсанта, сверкнул штык. Петя явственно слышал жуткий хруст, когда лезвие пробило человека. Отец резко отвел назад оружие, сбоку ударил прикладом согнувшегося, падавшего красного. Отвратительный глухой удар приклада по голове. Красный упал без единого звука. Поднявшись на локте, кто-то в погонах наблюдал за боем – тоже молча. Грохотали сапоги, свистели травы. Ни крика, ни стона, только резкие, на выдохе, «ха!», только хруст и глухие удары над редеющими цепями. Даже раненые в траве умирали без криков и стонов.

Руки нехорошо задрожали. Впервые за всю свою жизнь Пете остро захотелось закурить.

– А все же пропустите стопочку, – вполголоса произнес наблюдавший Бадмаев. Петя замотал головой: вот уж пить точно не хотелось.

– Но видите? техникой вы владеете, Петр Исаакович. Не идеально – но владеете.

– И книг не надо…

– Надо, Петя, обязательно надо – хотя бы для того, чтобы знать, как оценивали события их участники. И те, кто потом осмысливал эти события.

– А те, кто уцелел в этом кошмаре, скоро опять начнут убивать друг друга…

– И не только они, но еще множество других. В том числе и люди вашего поколения.

– У меня больше нет сомнений, Петр Александрович. ТАКОЙ ход истории необходимо остановить.

– Если вы согласитесь изменять историю, вам придется идти в бой примерно так же, как шел в цепях ваш отец. Или как скакал ротмистр, живым поднятый на штыках. Это будет беспощадный бой… Бой с врагом наглым, уверенным, серьезным. Враг уже почти победил и так легко победу не отдаст.

– Возьмем…

– Не понял?

– Никто победу не отдаст, это понятно. Мы сами возьмем победу, Петр Александрович, – уважительно, но твердо сказал Петя.

«Присоединяюсь», – неожиданно влез в разговор Вальтер.

– В любом случае вам еще предстоит «курс молодого бойца», – Бадмаев произнес это и голосом, и мысленно – для Вальтера.

«Тогда уж курс молодого Посвященного», – пошутил Вальтер.

– Пусть будет курс молодого Посвященного. Многие вещи надо отработать до полного автоматизма… Машину водите?

– Да. Немного, – произнес Петя.

«Вожу», – откликнулся Вальтер.

– Представьте, что мы путем гипноза научили вас водить машину… Вы знаете, как она устроена, как крутят руль и переключают скорости. Но вести-то машину вы сможете? Вести даже по гладкой дороге, в хорошую погоду и при идеальной видимости?

Петя замотал головой пред ликом Бадмаева, Вальтер – в стороне, на своем кожаном диване.

– Вот то-то и оно… Вот я сейчас вижу вас обоих. У вас обоих ничуть не меньше знаний, чем у меня, но вы и друг друга пока плохо видите и слышите на расстоянии. Вы просто хуже умеете пользоваться этими знаниями.

«Так же точно лейтенант и генерал видят одно поле сражения, но генерал сделает намного лучшие выводы», – мысленно произнес Вальтер.

– А я слышал споры, что важнее: что профессор знает больше студента или что он умеет хорошо думать, – рассказал Петя.

– Верно! Очень важно не просто знать что-то, а уметь этим пользоваться. Если угодно, «хорошо думать». Но это уже чуть-чуть о другом: об умении делать собственные выводы и принимать собственные решения. Генерал это умеет, профессор – тоже, а лейтенант и молодой специалист пока не умеют.

Бадмаев склонил голову, улыбаясь приветливо и мудро.

– Не все специалисты становятся профессорами, – грустно заметил Петя.

«Из ста лейтенантов через двадцать лет один становится генералом…» – мысленно послал Вальтер.

– Ваша задача – стать этим сотым лейтенантом. Причем тренировать вас будем мы все… И в полетах, и в движении сквозь стены, и в прочих полезных делах. Но научиться принимать решения – это самое сложное, а учиться этому можете только вы сами. К счастью, время еще немного есть…

Нет смысла описывать, как учились Петя и Вальтер удивительному искусству быть посвященными. Чтобы описать их учение подробно, потребуется много книг, намного толще и скучнее этой. К тому же многое об их делах навсегда осталось неизвестно.

Известно, что до самой осени бурного тридцать седьмого парни провели в Крепости. Где-то далеко, в Испании, шли кровопролитные бои за Уэску и Сарагосу, войска генерала Франко захватывали Страну Басков. В эсэсэсэр все больше боялись произнести неосторожное слово и получить двадцать лет за анекдот, рассказанный «не тому» человеку. В Индии поднимались восстания, даже в самой Британии становилось все менее спокойно. По Франции прокатывалась волна выступлений и митингов. В Третьем рейхе раскрыли еще два заговора против Гитлера. В Польше еще двести человек угодили в концлагерь Береза-Картузская. В Чехословакии и в Австрии немцы все громче требовали присоединиться к Германии. Японцы бомбили китайские города, а китайцы подчинялись восьми разным правительствам и убивали друг друга. По всему миру нарастало беспокойство, недовольство. Все чаще гремели выстрелы, лилась кровь, все более злобно огрызались друг на друга газеты и правительства.

Так же известно, что все это время в Крепости все так же вибрировали металлические мостки над рукотворными подземными озерами, все так же вели ученые речи спокойные благожелательные люди. Тут ничего не менялось, как будто ничего не происходило. Кроме одного: зрели новые силы.

В бой!

Этот день начался с некого движения под потолком: в комнату влетел Вальтер. Летел он не то чтобы очень уверенно: загребал руками, словно плыл. И завис под потолком, прямо над лежащим в кровати Петей.

– Вальтер, а ведь зад у тебя выше головы…

– Ну и что? Ты и так не умеешь. А Гумбольдты предупреждают – нас ждут суровые испытания.

– Тоже мне испытания: перелетать, как птички, из России в Германию.

– И туда… И обратно…

Вальтер снизился с красным лицом, с явным облегчением встал на ноги.

– Так тебе удобнее, – «посочувствовал» Петя. И услышал где-то в глубине своего черепа: «Доброе утро, Петенька! Долго вас прикажете ждать?» «Иду!» – так же мысленно ответил Петя и кинулся умываться. Нога его уже не беспокоила.

– Не могу удержаться, но страшно хочется прийти к отцам-генералам сквозь стену, – признался Вальтер. Петя не выдержал и фыркнул.

– Особенно интересно будет, если мы все-таки застрянем в толще камня, и нас придется оттуда вытаскивать, – продолжал Вальтер. – А если учесть, что в толще камня мы не особо долго проживем, то придется нас еще и оживлять… Чего мы здесь не проходили, Петер, так это процедуры оживления.

– Вот что я еще думаю, Вальтер, так это что волнение у нас проявляется по-разному. Я при опасности или когда волнуюсь становлюсь все мрачнее и молчаливее, а ты начинаешь неудержимо болтать.

Вальтер засмеялся. Петя подумал, что все-таки очень хороший характер у этого парня. Подумал и воровато оглянулся: как знать, прочитал ли Вальтер его мысли.

– Вот-вот! Так мы и будем все время ходить и нервно оглядываться друг на друга… Ну, пошли?

В уже знакомой комнате – все в сборе, вся верхушка Посвященных. Бадмаев согнал Менделеева с кресла под портретом Александра Третьего; сам Дмитрий Иванович примостился с краешку на диване. Александр Гумбольдт расхаживал по кабинету. Вильгельм Гумбольдт сидел в кресле, за журнальным столиком, вместе с Докучаевым. Вальтер не сразу понял, что абсолютно не слышит запаха табачного дыма – хотя Вильгельм активно курил трубку, а потом стал ее разбирать, выколачивать и прочищать. Что-то совершенно непостижимое оставалось для Вальтера и для Пети в этом табаке то ли без запаха, то ли пахнущем только для одного человека.

Петр Александрович смотрел строго и серьезно, без улыбки. Пете невольно вспомнился день экзамена. Вальтеру – день выпуска из танкового училища.

– Надеюсь, вы оба понимаете, что вам предстоят не особенно легкие события?

Вальтер хотел было сказать, что в крайнем случае их ведь оживят… Он вовремя поймал себя за язык, но не уберегся.

– Давайте говорить вслух, словами… Но ваша мысль, Вальтер, и ваше желание произнести вслух подуманную глупость – легкомыслие. Извольте отнестись ко всему как только можно серьезно. Я понимаю, что двадцатилетние редко собираются изменять судьбы Вселенной, вы оба – нетипичные явления… И все же давайте серьезнее.

Бадмаев умолк, встало напряженное молчание.

– Я думаю, – вынул трубку изо рта Вильгельм Гумбольдт, – что масштаб задания юношам уже стал понятен… Ведь мало свергнуть нынешние безумные правительства… Они, эти правительства, и пришли к власти потому, что разумные порядочные люди совершенно не знают, что им делать. Безумие торжествует там, где мало ума. Чернота – где много серости.

Мальчикам предстоит понять, что надо делать, а потом опереться на разумных людей и объединить два великих государства, то есть совершить дела, которые пока что оказались не под силу величайшим умам человечества.

Если мальчики и совершают легкомысленные поступки, то именно по этой причине… Самое огорчительное, что мы вам почти не сможем ничем помогать. Вы, конечно, все время будете с нами на связи…

– На телепатической связи, – уточнил Бадмаев. – Мы сможем что-то подсказать, но мало чем сможем помочь. Мы и сами очень многого не знаем. Конечно, вы сможете пользоваться крепостями на территории Европы… их несколько. Вы получите сведения о людях, к которым можете обращаться. У вас будет доступ к раритетам, которые дадут вам дополнительные силы.

Вильгельм снова вынул трубку изо рта:

– Но положение у нас всех – это положение партизан. Положение, в котором много оружия не бывает. Вас ждет схватка с врагом опытным, хитрым и умным… С врагом, неразборчивым в средствах и способным на все. С людьми разных эпох и народов. Единственное, чем вы можете победить, – это знания и интеллект. Знаний вам не хватает, их вы получите уже в Европе.

– Мы просто не можем дать вам больше ничего… – тряхнул седой гривой Менделеев. – Еще порция мертвых знаний? Смысла нет…

– Значит, в бой… – произнес Петя.

– В бой пойдете, когда сами сочтете нужным. Все идет хуже некуда. Все идет к гибели Европы. Но ближайший год еще наш.

– Есть вопросы? – опять перехватил Бадмаев.

Петя прокашлялся… Вопросов у него был вагон и маленькая тележка. Он беспомощно переглянулся с Вальтером и увидел в его глазах такое же жалкое выражение.

– Есть… Есть вопросы… Что нам важнее всего знать перед заданием?

– Пожалуй, вот что: и Бог и дьявол существуют. И что бы вы ни делали, вы в любом случае служите одному из них. Повисло молчание.

– Не будем тянуть время, ребята. Не будем долго, шумно прощаться. Люди, которые находятся на телепатической связи, не очень нуждаются в рукопожатиях. Берите, что вам нужно, и мы вас трансгрессируем в Европу.

– Европа большая… Куда?!

– А разве вы не видите, куда?

И ребята, конечно же, увидели… Но это уже совсем другая история.