Текст книги "Отряд зародышей"

– Всё, поехали отсюда…

Выехав из аила, мы неспешно едем по заметённой снегом дороге на юг, дожидаясь, когда нас догонят наши «золотодобытчики».

Не проходит и несколько минут, как позади нас слышится громкий топот лошадиных копыт. Встревожено оглядываюсь и, увидев мчащегося впереди своей группы Грызуна, с облегчением выдыхаю. Следом за вором ноздря в ноздрю скачут Степняк и Кузлей, тянущие в поводу лошадей обоих Кузлеевых родичей. Сами родичи, примотанные верёвками к сёдлам, едут с закрытыми глазами. И замыкает кавалькаду пара неосёдланных горских лошадей, неведомо откуда увязавшаяся за нашими налётчиками.

– Ну, как у вас? – спрашиваю я Грызуна, едва он поравнялся со мной.

– Всё зашибись, – щерится он, – а теперь – ходу, сержант! Валим отсюда, живее! Потом всё расскажу.

– А с этими что? – киваю я на двух горцев, привязанных к сёдлам.

– Спят, – коротко отвечает Грызун, – ходу, ходу, сержант! Всё – потом!

Хлестнув коня, он устремляется вперёд. Его группа проскакивает мимо нас, не останавливаясь. Нам ничего не остаётся, как, нахлёстывая коней, устремиться следом за ними.

Несколько часов мы уходили по ущелью на юг, пока не добрались до нужного нам перевала. Точнее даже, это был не перевал, а некоторое понижение в общей линии хребта. За это время опьяневшие родичи Кузлея полностью пришли в себя и уже вполне самостоятельно управлялись со своими лошадьми. Спустя ещё часа три наши лошадки, карабкаясь по скользким камням и проваливаясь в снег по самое брюхо, вынесли нас на гребень. Позади нас остался длинный и широкий след, тянущийся от самого дна ущелья. А перед нами уже открылся спуск вниз, в ущелье, тянущееся по другую сторону хребта. Немного правее, почти у самого его дна, раскинулся на склоне аил.

– Там заночуем, – показал в его сторону Кузлей, – у меня там сестра матери живёт. Не родная. Дочь брата отца моей матери.

– Двоюродная тётка, – понимающе кивнул Степняк.

– Наверно, так, – пожал плечами Кузлей, – поехали.

Спускались мы очень осторожно, чтоб кубарем не покатиться по достаточно крутому откосу. И в аил въехали уже совсем затемно. Проехав по улице, остановились почти в самом центре села. Кузлей рукояткой плети постучал в створку ворот. Вскоре со двора донеслись торопливые шаркающие шаги и раздался звонкий молодой голос. Кузлей приглушённо что-то ответил. Голос за воротами тоже заметно снизил свою звонкость, стукнул отодвигаемый засов, створки распахнулись и мы въехали во двор. Как оказалось, ворота нам открывал молодой парнишка лет пятнадцати. Захлопнув за нами ворота, он умчался обратно в дом.

– Это мой брат, – пояснил Кузлей и махнул рукой, – коней туда ставьте, под навес. Ночевать будем не в этом доме, а вон в том, недостроенном. Сейчас нам туда мангал и еду принесут. О конях не беспокойтесь, их расседлают, накроют попонами и покормят. Пошли…

– А почему не в общем доме? – полюбопытствовал Зелёный.

– Семья большая, – извиняющимся тоном ответил Кузлей, – места и так мало, а нас вон сколько…

– Понятно, – покивал наш стрелок.

Когда мы расположились в недостроенном доме, нам и в самом деле принесли всё необходимое, включая тонкие ватные одеяла для сна, сложенные вдвое. Ну, да нам не привыкать, на чём спать. Зашёл и глава семейства, отец той самой двоюродной тётки. Посидел с нами, поговорил о том, о сём, узнал последние новости, выпил пару кружек чая и ушёл, сказав напоследок, что не желает мешать отдыху уважаемых гостей.

После его ухода, пока мы ужинали, Грызун продемонстрировал аж целых два заплечных мешка, наполненных золотыми монетами и различными изделиями из того же благородного металла. И вкратце рассказал, как у них всё прошло.

… Оба Кузлеевых родича показали себя с наилучшей стороны. Пока вся остальная группа дожидалась результатов в соседнем дворе, они довольно быстро уговорили охрану «золотого запаса» принять участие в пьянке. Тогда-то и выяснилось, что за средство решил использовать Кузлей. Распив с караульными с пяток бутылок, наши «агенты» предложили им попробовать свеженький жевательный табак под местным названием «нашав». Вот этот-то табачок и сыграл главную роль.

Дело в том, что сам по себе он абсолютно безвреден, и кроме некоторой лёгкости в голове и плавности в движениях никакого другого воздействия на человека не оказывает. Об этом все в горах знают. Но пришедшие с восточных хребтов соплеменники не знали того, что местные уроженцы добавляют в смесь этого табака особую траву. И в результате человек, выпив пару стаканов вина и закинув под язык щепотку этого самого «нашав», спустя пару минут падал на пол и засыпал намертво. Точнее даже, не засыпал, а как бы терял сознание. И потому местные свой табачок совместно с выпивкой не употребляли. Так вот родичи Кузлея, чтоб не вызывать излишних подозрений закинулись этим самым табачком наравне с остальными караульщиками. И, соответственно, вместе с ними и повырубались. Всю остальную работу, а именно: снятие караула у ворот, поиск и вскрытие сундука с золотом и организацию отхода пришлось выполнять оставшимся на ногах Грызуну, Степняку и Кузлею. Однако так не вовремя проходившие мимо дома-хранилища золотой казны трое горцев, не увидев на привычном месте караула, заподозрили неладное и вошли в дом. Как раз в тот самый момент, когда Грызун уже пересыпал золото в мешки. Двое из них тут же бросились на грабителей, а третий, подняв крик, выскочил во двор. Где и нарвался на кинжал Кузлея, заводившего коней в ворота.

Однако дело своё сделал, криком подняв соседей в ближайших домах. Кузлей на послышавшиеся из-за забора вопросы отвечал, что парень просто пьян и ему везде мерещатся демоны. На какое-то время эта уловка сработала. Однако, как оказалось, в одном из соседних домов остановился на постой какой-то важный карзук. Узнав, что у «золотого дома» пропал караул и увидев в окно выезжающих за ворота конных, он выскочил на крыльцо в одном нижнем белье и с саблей наголо, начал что-то вопить и размахивать руками. Проезжавшему мимо Грызуну это не понравилось и он пустил в крикуна арбалетный болт. Мне он сказал, что хотел просто попугать. Но так вышло, что крикливый карзук дёрнулся как раз под выстрел, и болт вошёл ему точно в центр груди.

Откуда этот болт прилетел, никто не заметил. Наши же, понятное дело, в Грызуна тыкать пальцем не стали. Поддержав остальную толпу криками на тему «держи убийцу», они пришпорили коней и дали дёру. Да ещё и Кузлей, выезжавший со двора разграбленного дома последним, догадался распахнуть ворота конюшни пошире и кинуть в охапку сена горящую головню. Перепуганные лошади вынеслись со двора на улицу, добавив неразберихи в общую панику, поднявшуюся после убийства крикуна. Толпа народа, высыпавшая из соседних домов на улицу, мешала сама себе и не понимала, что происходит. Наши «грабители», пользуясь всеобщей суматохой, вскачь уходили из аила, до тех пор, пока не повстречались с нами.

– Вот такие дела, – скромно закончил Грызун, за время своего рассказа допивая уже третью кружку чая.

– Интересно, – покачал я головой, – слушай, Кузлей, а покажи-ка мне, что за табак там у вас такой особенный.

– Смотри, – равнодушно пожал парень плечами и достал из-за пазухи некую округлую ёмкость таких размеров, что легко умещалась в кулаке. Был ли это высушенный до одеревенения плод какого-то растения, или же и в самом деле эта штука была вырезана из дерева, я так и не понял.

– Это называется «халяш», – пояснил Кузлей, указав на то, что я держал в руке, – в неё и насыпают «нашав».

Сама по себе она была очень лёгкой и с одной стороны затыкалась небольшой деревянной пробкой. Выдернув пробку, я высыпал из этой «халяш» несколько крупинок тёмно-зелёного порошка. Попробовал на язык. На вкус он оказался горько-кислым и слегка острым, а запахом напоминал перекисшую траву.

– И как этим пользуются? – спросил я.

– Под язык кладёшь и сосёшь, – ответил Кузлей, – только слюни не глотай. А то всё, что в животе есть, через рот полезет.

– Понятно, – кивнул я и аккуратно ссыпал порошок обратно в ёмкость.

Взвесив на ладони «халяш», я взглянул на Кузлея:

– Продашь?

– Бери так, – махнул он рукой, – у меня ещё есть. У нас такого в каждом доме по паре мешков стоит.

– Спасибо, – поблагодарил я, засовывая своё приобретение за пазуху. Потом обвёл всех присутствующих взглядом и сказал:

– Ну, что, парни, будем делить добычу?

– Прямо здесь? – удивился Грызун.

– Конечно, – подтвердил я, – а где же ещё? Насколько я понимаю, завтра мы встретимся с твоим отцом, Кузлей, верно?

Парень молча кивнул.

– Ну, вот. И я думаю, что нам нужно заранее всё разделить, дабы завтра не тратить на это время. Кузлей, ты сможешь участвовать в дележе от имени отца?

– Конечно, – подтвердил он, – отец мне верит. Как делить будем?

– Мне кажется, что поровну (половина – вам, половина – нам) будет справедливо. Согласен?

К Кузлею придвинулся один из родичей и что-то горячо зашептал на ухо.

– Эй, паря, – тут же похлопал его по плечу Грызун, – так не пойдёт! При таких делах всё вслух говорят, чтоб все слышали. У тебя что, есть возражения?

– В чём дело, Кузлей? – поинтересовался я, – Чего он хочет?

Сын вождя недовольно поморщился и, сердито покосившись на сородича, неохотно ответил:

– Варгуз говорит, что пополам делить – неправильно.

– Почему это? – настороженно проворчал Степняк, – А ну, объясни.

– Ну… он говорит, что если бы не мы, вы бы сами и до аила того не дошли, и ничего сделать бы не смогли. И сейчас вы на нашей земле и в доме наших родичей ночуете. Вот.

– Эвон как заговорили, – недобро прищурился Грызун, – как всё прошло, вспомнили, значит, что мы на земле ихней… Говорил я, сержант, нельзя им верить. Вот оно так и выходит…

Тем временем Зелёный, сместившись к дальней стене, как бы невзначай положил себе на колени лук и вытянул из колчана стрелу. У горцев его манёвр не прошёл незамеченным. Бросая в нашу сторону нехорошие взгляды, они потянули свои руки к кинжалам. Степняк тоже, увидев подобные приготовления, взялся за рукоять меча. В комнате явно сгущались тучи давней вражды, готовые в любой миг разразиться грозой кровавой схватки.

И посреди всего этого тяжёлого предгрозового молчания застыли неподвижно два островка кажущегося спокойствия. Я и сын вождя – Кузлей. Глядя ему прямо в глаза, я осторожно протянул руку к чайнику и, плеснув себе немного горячего отвара, ровным голосом напомнил:

– Твой отец поклялся, что пока мы не доставим молодого купца к его отцу, ваш род не будет чинить нам препятствий и враждовать с нами.

– Я помню, – медленно кивнул Кузлей, не отводя от меня глаз.

– Тогда к чему сейчас весь этот спор? – продолжил я, – Твои и мои люди это золото вместе добывали. Каждый наравне с другими своей жизнью рисковал. Значит, и делить должно поровну. А нам со своей доли ещё надо купцу часть из добытого золота выделить. Виру за обиду, ему соплеменниками вашими нанесённую.

– Это я тоже помню, – повторил Кузлей и, повернувшись к своим родичам, что-то резко сказал на своём языке. Те, поворчав немного, отодвинулись в сторону и убрали руки от оружия.

– Ты чего им сказал? – с подозрительной невинностью поинтересовался Цыган, поигрывая ножом.

– Сказал, чтоб не начинали ссору, – стараясь выглядеть как можно спокойнее, ответил Кузлей и обернулся ко мне, – начинай делить, сержант. А то мы так и до утра не отдохнём.

– Да чтоб я после такого с ними под одной крышей спал!? – возмутился Грызун, – не будет этого! Да я лучше на улице, в снегу спать буду, вместе с лошадьми. А рядом с ними я точно глаз не сомкну!

– Ладно, не суетись, – поморщился я, – спать будем по очереди. Сперва ты, Степняк и Цыган, потом – я и Зелёный. Так тебя устроит?

– Да я всё равно заснуть не смогу!..

– Ну и хрен с тобой! Не хочешь – не спи. Но я своё слово сказал. А теперь – хватит балаболить. Мешки давай.

Грызун, пробурчав нечто невразумительное, достал откуда-то из-за спины сперва один мешок, потом – другой.

Высыпав их содержимое на подстеленный плащ, мы вдвоём с Кузлеем принялись за делёжку. Остальных развели по разные стороны комнаты. Чтоб не лезли в процесс и не мешали справедливому распределению добытого.

Сначала пересчитали все золотые монеты и, разделив пополам, ссыпали каждый в свой мешок. Потом принялись за делёж всяческих изделий из благородного металла. Были там и ювелирные украшения, и посуда, и просто всякие фигурки, бляшки и прочие статуэтки. С ними поступили тоже довольно просто – делили на вес. Для чего один из горцев сбегал в жилой дом и притащил оттуда простейшие весы, состоящие из двух деревянных плошек, подвешенных на верёвочках к деревянному же ко-ромыслицу. Коромыслице это, в свою очередь, просто подвешивалось на верёвочке, привязанной одним концом к его середине, а другой держался в руке. Взвешивание происходило путём простейшего набора одинакового веса в обеих чашках.

Короче говоря, на делёж ушло часа два, не меньше. Наконец, удовлетворившись результатом и убедившись, что никто никого ни в чём не обманул, мы убрали в мешки свою законную долю и. пожав друг другу руки, таким образом скрепили наше соглашение.

После делёжки золота я взялся за допрос захваченного нами карзука. Переводить взялся Кузлей. После долгого и подробного допроса я вызнал очень многое из того, что меня интересовало. Собеседник оказался настолько полезным, что я решил переправить его дальше, к майору Стоури. За сим допрос был окончен и я дал общую команду на отдых. К этому моменту страсти по золоту уже окончательно улеглись и вся группа, за исключением караульных, завалилась спать.

Ближе к обеду следующего дня мы подъезжали к родному аилу Кузлея. Торжественной встречи, понятное дело, не планировалось и не устраивалось. Всё прошло довольно обыденно. Доехали до дома вождя, стоявшего почти в центре аила. Заехали во двор. Спешились. На крыльцо вышел встречать нас сам Шармак в накинутом на плечи тёплом халате. Поздоровались. После кратких приветствий все зашли в дом.

За столом, уставленным неразнообразным, но достаточно сытным угощением, сдобренным домашним вином, рассказали вождю о своих приключениях. Не забыл я упомянуть и о добытом золоте, и о захваченном пленнике.

Как оказалось, многое из рассказанного нами Шармак уже знал. Вот уж, воистину – слухи в горах разносятся быстрее ветра! Ещё утром этого дня в аил к Шармаку прискакал гонец от восточных сородичей и рассказал и о нападении, и о золоте похищенном. А заодно и о том, что убит был той ночью не кто-нибудь, а именно тот вождь, что и нанёс несколько дней назад оскорбление самому Шармаку. Застрелили из арбалета. (При этих словах мы все невольно покосились на Грызуна – его работа, не иначе. Тот же, в свою очередь, с деланной скромностью опустил очи долу.) Шармак, услышав из уст гонца столь потрясающую новость, втайне порадовался безвременной кончине своего оскорбителя. Вслух же выразил сожаление и свои соболезнования по поводу всё той же «безвременной кончины великого вождя и славного воина». С чем и отправил гонца в обратный путь, заверив его, что по возможности постарается приложить все усилия к поиску и примерному наказанию «дерзких грабителей».

Узнав от меня о размере захваченной казны, Шармак весьма придирчиво расспросил своего сына на предмет, насколько точно происходило взвешивание. Чтоб он долго не мучился, я просто предложил вождю выбрать любой из двух мешков и на этом обсуждение данного вопроса закончить. Что и было сделано.

По поводу захваченного пленного и двух приведённых коней вождь, поразмыслив, решил, что они являются нашей законной добычей и мы вольны делать с ними всё, что пожелаем. По поводу же его собственных коней Шармак сказал, что пришлёт за ними своего сына через несколько дней. А пока тоже пусть у нас побудут. На этом, собственно говоря, наша встреча и закончилась.

Кузлей взялся проводить нас до входа в ту самую пещеру, что протянулась сквозным проходом в недрах «нашего»– хребта. Мы, разумеется, его предложение приняли. И к вечеру того же дня мы добрались до этой пещеры, где и расстались с нашим проводником.

Откровенно говоря, парнишка мне понравился. Немногословный, рассудительный, спокойный. Знает цену и своим словам, и словам людей, находящихся рядом с ним. Да и воин, судя по рассказам, неплохой. Со временем из него может выйти хороший вождь для его рода.

На прощание я подарил ему свой кинжал и, расщедрившись, небольшую статуэтку-коня из нашего золотого запаса.

Горячо поблагодарив меня и попрощавшись со всеми остальными, Кузлей отбыл обратно в свой аил.

А мы, не обращая внимание на опускающуюся на горы ночь, спешились и, приготовив несколько факелов, углубились в пещеру, здраво рассудив, что под землёй всё едино, ночь на дворе или день. И так, и эдак с факелами идти. Так что – нечего время терять. У себя на посту отоспимся.

Всю дорогу Зелёный искательно ловил мой взгляд, а когда добрались до развилки, не выдержав моего молчания, рискнул обратиться:

– Господин сержант, разрешите вопрос?…

– Чего тебе? – прикинулся я непонимающим.

– Разрешите отлучиться?…

– Что, припёрло? – ухмыльнулся Грызун.

Зелёный, не обращая на него внимания, с надеждой смотрел на меня.

– Ладно уж, иди, – хмыкнул я, – только чтоб недолго!

– Слушаюсь, господин сержант! – отозвался счастливый охотник, разворачивая лошадь в боковой ход.

– Погоди, – остановил его Степняк и взяв в руки мешок с золотом, взглянул на меня, – разрешите, господин сержант?

Не говоря ни слова, я кивнул. Степняк развязал шнур, стягивающий горловину. Запустив в мешок руку, он поковырялся там и вытянул на свет небольшую статуэтку в виде оленихи с детёнышем.

– Держи, подаришь знахарке своей.

– С намёком фигурка-то, – глумливо ухмыльнулся Грызун, – чтоб, значит, не затягивала с этим делом.

– Спасибо, – с чувством произнёс Зелёный, пряча статуэтку за пазуху. Потом махнул нам на прощанье рукой и исчез в боковом проходе.

– Да, – покрутил головой Степняк, – любовь, однако…

– Ладно, пошли дальше, – сказал я, потянув своего коня за повод, – нам ещё топать и топать.

К нашему пограничному посту мы выехали только к вечеру. Хорёк уже весь извёлся, дожидаясь нас. Да и остальные тоже были на нервах. Караульный на площадке все глаза проглядел и едва не свернул себе шею, крутя головой то в сторону перевала, то – в сторону реки и гадая, откуда мы появимся. Это был как раз пятый день нашего отсутствия. И если бы мы не появились сегодня, то завтра, согласно моего распоряжения, Хорёк должен был отправлять в полк гонца с докладом обо всём произошедшем. Так что можно только представить, с каким облегчением он увидел нашу группу после того, как выскочил из казармы на сигнал гонга, раздавшийся со смотровой площадки под самый вечер!

Не успев спешиться возле казармы, мы попали в крепкие объятия наших товарищей, выбежавших встречать нас следом за Хорьком.

– Постойте! А Зелёный где!? – раздался вдруг встревоженный голос Одуванчика.

Радостные возгласы тут же стихли и все встречавшие встревожено обступили меня.

– Не волнуйтесь, скоро появится. Хотя я думаю, что только завтра. Мы ведь через проход возвращались, – пояснил я, усмехаясь, – ну, и – сами понимаете.

Сообразив, о чём (а вернее – о ком) идёт речь, народ дружно заржал и, отпуская сальные шуточки в адрес Зелёного и его черноволосой красавицы, направился в казарму, не забыв прихватить с собой по дороге и нашего пленного.

– Я смотрю, вы с прибытком, – обратился ко мне Хорёк, покосившись на захваченного карзука, – и лошадей добыли…

– Это точно, – согласился я, ведя в поводу коня, – только ты ещё не представляешь – с каким!

– А что ещё? – полюбопытствовал мой помощник.

– Увидишь, – подмигнул я, – иди пока в казарму, а я коня в стойло поставлю.

В это время ко мне подошёл спасённый нами из плена купеческий сын.

– Господин сержант, – обратился он ко мне, – позвольте поблагодарить вас за спасение моё. Уж и не знаю, чем расплачусь теперь…

– Ну, положим, за спасение твоё с нами горцы уже расплатились, – ухмыльнулся я, – а ты лучше пойди-ка, отдохни с дороги.

– Как «отдохни»? – удивился он, – мне тут до дому-то всего ничего осталось. Поеду я!

– Э, нет, дорогой! – не согласился я, – Не для того мы пять дней по горам мотались да жизнями своими рисковали, чтоб сейчас тебя, да ещё на ночь глядя, одного отпускать. Завтра поедем.

– Ну, так дайте мне провожатых, – попросил он, – дозвольте сейчас ехать!

Я отлично его понимал! После стольких дней сидения в погребе оказаться буквально в двух шагах от дома и не иметь возможности в него попасть – пытка та ещё. Но и я не собирался менять свои планы. Раз договорились с Гролоном, что я лично доставлю его сына домой, значит так тому и быть.

– Стемнело уже, – ответил я, – до завтра потерпишь. Ничего с тобой не случится. Три недели дома не был, и ещё ночь не побудешь. Зато завтра я лично тебя до дома сопровожу. И мне, и отцу твоему так спокойнее будет. Всё. Иди в казарму.

Понимая, что спорить со мной бесполезно, парень, опустив голову, направился, куда сказано.

– Коня в конюшню отведи, – напомнил я ему.

Купчик, вздохнув, взял своего коня под уздцы и понуро повёл его на конюшню.

С самого рассвета купеческий сын принялся донимать меня своим бесцельным брожением по казарме, конюшне и двору, не давая спать своими вздохами и нарочито громкими шагами. А когда я поднялся с постели, ещё и умоляющими взглядами.

Не желая тащиться в посёлок по глубокому снегу в рассветную рань, я терпел, сколько мог. Но в конце концов сдался и, в сердцах сплюнув, велел поживее собираться в дорогу Дворянчику и Циркачу. Ещё вчера вечером было решено, что пленного в город будут сопровождать именно они. Кроме того, я вручил Дворянчику два пакета. Один, как обычно, с докладом о произошедших событиях – для майора Стоури, второй – для отправки в столицу.

Услышав моё решение, Грызун вздохнул и завистливо произнёс:

– Везёт же некоторым. Опять в город едут? И с чего бы такая пруха?…

– Ну, тебе-то уж точно лишний раз в городе мелькать не следует, – ответил я.

– Это – да, – нехотя согласился Грызун.

– Дворянчика я не в город отправляю, а к командиру полка, в котором он всё ещё числится, – продолжал я между тем, – и хотелось бы кое-кому тут напомнить, что Дворянчик наш какой-никакой, а – граф. А так как денег у него на офицерский патент до сих пор не завелось, то пусть хоть на глазах у командования почаще мелькает, авторитет зарабатывает. Глядишь, и глянется кому-нибудь из высших офицеров.

– О, как!? – удивился Циркач, – Да вы, господин сержант, никак о его карьере печётесь? Вот уж не ожидал.

– Почему это? – хмыкнул я, – Чем плохо, если кто-то из моих подчинённых наверх выбьется. Главное, чтоб не забывал того, чему я его учил…

– Кстати, насчёт денег на офицерский патент, – подал голос со своего лежака Степняк, – а много ль их надо?

– Много, – хмуро буркнул Дворянчик, – Две тысячи золотых дукров сразу за патент выложить. Да потом ещё ежегодно по тысяче на собственное содержание иметь.

– А у тебя хоть накопилось чего-нибудь.

– А-а, – безнадёжно махнул Дворянчик рукой, – тут копи, не копи…

– Ну, а всё же? – продолжал настаивать Степняк.

– Ну, есть сотни три…

– Да, – согласился Одуванчик, – тут не накопишь…

– Слушай, сержант, может – поможем графу-то нашему, а? – подмигнул мне Цыган.

– В смысле? – не сразу сообразил я.

– А чего, – тут же включился в разговор Грызун, с лёту уловивший ход цыганской мысли, – зря мы, что ли, на ту сторону сходили?

– А и верно! – подал голос Хорёк, – пускай купец за своего сына нашему Дворянчику патент офицерский выкупит. Как, сын купеческий, – обернулся он к спасённому купчику, – согласится твой папаня на такую плату?

– Я думаю, согласится, – кивнул тот, – да уж лучше с вами расплатиться, чем с горцами этими дикими договариваться! Да ещё, если на такое благородное дело деньги пойдут.

– Хм, – почесал за ухом Цыган, – вообще-то, я не это имел ввиду… Но уж коли так, тогда – ладно.

– Ну, да, – ухмыльнулся Грызун, – так-то оно и получше будет.

– Чего-то вы темните, ребятки, – подозрительно покосился на них Циркач и повернулся ко мне, – господин сержант, вы не просветите нас, что они имели ввиду, когда говорили о помощи Дворянчику?

Поразмышляв, я пришёл к единственному верному выводу:

– Да про золото они говорили, у карзуков нами добытое.

– Точно! – хлопнул в ладоши Степняк, – Его там железно и на патент хватит, и ещё останется!

– Какое золото? – вытянулись лица у всех, кто не был с нами в деле, – Где добыли? Как?

– Вообще-то, я хотел сперва Зелёного дождаться, чтоб при нём весь делёж проходил. Ну, да если уж вы сами разговор такой завели, что ж… Давай, Грызун, вытаскивай мешок.

Когда наш бывший вор с громким стуком выложил на стол солдатский вещевой мешок, на три четверти заполненный золотыми монетами и прочими безделушками, у всех присутствующих на короткое время пропал дар речи. Первым очнулся всё тот же Циркач. Осторожно пощупав мешок, он взглянул на меня:

– И сколько его тут?

– Тысяча сто восемнадцать золотых монет различной чеканки. А уж сколько остального, на вес я и не знаю.

– Вот это да, – зачарованно выдохнул Одуванчик, – да тут и без купеческих денег на три патента, пожалуй, хватит.

– Э, нет! Так не пойдёт! – тут же возразил Грызун, – Мы купцу сына его спасли? Спасли. Пускай тоже платит!

– Верно говоришь, – согласился я, – только и мы сделаем, как в начале решили. Сперва отдадим купцу десятую часть добытого. Должен же он с горцев плату положенную получить за обиду свою, верно? А уж потом я с ним и об оплате работы нашей поговорю. Ну, что, согласны на такой расклад?

Возражающих, понятное дело, не было. Даже сын купеческий, и тот согласился.

– Кстати, парень, – обратился к нему Грызун, – тебя хоть как звать-то? А то уж почти до дому довезли, а имени твоего и не знаем.

– Самнил, – ответил тот, – так и в книге у старосты записано.

– Ну, будем знать, – кивнул Грызун, приподнимая стакан с вином в приветственном жесте и опрокидывая его содержимое себе в глотку.

– Так как вы это золото добыли-то? – вновь задал вопрос Циркач.

– А вот об этом пускай вам Грызун расскажет, – ответил я, – а как закончит, всем спать. Кто ночью дежурит?

– Я, – отозвался Циркач.

– Отставить! Тебе завтра в город выезжать. Выспаться должен. Одуванчик, сегодня ты за него подежуришь. Утром тебя Хорёк сменит. Степняк, ты завтра с утра – на площадку. Так что – не засиживайтесь тут. Да, Одуванчик! Мешочек-то ко мне в каморку занеси, да в сундук уложи. Всё целее будет. Купеческую долю завтра с утра отложим.

Раздав все необходимые распоряжения, я ушёл спать.

И вот сегодня с рассвета этот молодой купчик не давал нам покоя.

Наскоро позавтракав, я отложил сотню золотых монет и, по весу, приблизительно десятую часть добытого золота, завернув всё это в кусок грубого холста. Запихнув свёрток в седельную сумку, я обернулся к Дворянчику с Циркачом, ожидавшим меня за столом.

– Ну, что, готовы?

– Так точно! – отозвался за двоих Дворянчик.

– Тогда вот тебе, Дворянчик, пакеты. Этот – лично для майора, а этот – скажешь, чтоб в столицу переслал. Ну, не в первый раз, всё, как обычно.

Посидели, помолчали.

– Ладно, – поднялся я со скамьи, – поехали. Берите пленного нашего. С этого момента за жизнь его вы вдвоём отвечаете. Уразумели?

Циркач кивнул и подхватил с брошенного в углу казармы снопа соломы карзука. Дворянчик открыл дверь, помогая им выйти. Следом вышли и мы с купчиком.

– Ну, что, дождался? – весело взглянул я на него, запрыгнув в седло, – через час будешь папку с мамкой обнимать!

– Да уж, не терпится, – ответил он мне улыбкой и тоже вскочил в седло.

… На полдороге мы расстались. Двое наших конвоиров со своим подопечным взяли правее, направляясь к спуску в ущелье, а мы с купчиком помчались прямо, направляясь к посёлку, заметно выделявшемуся на снежной равнине своей оборонной стеной и дымами, вившимися из печных труб.

Не буду долго расписывать, как мы домчались до купеческого дома, с какой радостью нас там встретили, как обнимали и целовали. Было, конечно приятно и прошибало до слёз. Особенно – женскую часть встречающих. Наконец, по прошествии получасовых объятий, всхлипов и расспросов с охами и ахами, домашние немного успокоились и принялись готовиться к празднованию возвращения похищенного чада. Ну, а пока женщины что-то там жарили, пекли и варили, мы вчетвером – я, Гролон и оба его сына отправились в баньку попариться. Там, между несколькими заходами, мы с молодым купчиком ещё раз и во всех подробностях пересказали, как было дело. Там же я и золото, предусмотрительно захваченное с собой в баню, купцу передал. Гролон, взвесив мешочек на руке и заглянув внутрь, уважительно качнул головой и отложил его в сторонку. Мол, опосля получше подарочек разгляжу. Потом повернулся ко мне и сказал:

– За то, что сына мне вернул, да ещё и с вирой, с похитителей стребованной, тебе и всем воинам твоим от меня и жены моей низкий поклон и вечная благодарность. Но одними словами благодарность не меряется. Может, сумею ещё как-то отблагодарить тебя и людей твоих, сержант?

– Вообще-то есть одна просьба, – не стал я отпираться, – только вчера мы её всем отрядом обсуждали. Вот и сын твой в том разговоре участие принял. Знает, о чём речь идёт…

– Ну? Говори, сержант. Послушаем. Ежели смогу, то обязательно помогу.

– Видишь ли, дело тут какое, – начал я, – есть у меня в отряде один воин. За то время, что мы здесь находимся, умелый боец из него получился. И наездник отличный, и на мечах рубится – любо-дорого поглядеть, и во всех прочих умениях воинских тоже преуспел. Опять же, людьми командовать научился. И поручения мои не раз выполнял…

– Ты, сержант, так говоришь, будто к старшей моей дочке его сватаешь, – усмехнулся купец.

– Да нет, – махнул я рукой, рассмеявшись, – не о сватовстве речь… Ему бы офицером стать не мешало. Опять же, и статус позволяет…

– Э! – сообразил купец, – Да ты не о Дворянчике ли своём речь ведёшь?

– О нём самом, – согласно кивнул я головой.

– Так, а я-то тут чем смогу помочь? – в недоумении развёл руками Гролон, – Я ведь патенты офицерские не раздаю. Да и потом, – хитро прищурился он, – два года-то, отцом ему на солдатскую службу отведённые, не прошли ещё?…

– Не прошли, – так же хитро глядя ему в глаза, согласился я. И, вздохнув, добавил, – да вот только думается мне, что и через два года он тот патент без помощи чьей-либо получить не сможет.

– Что ж так? – откинулся спиной к нагретой стене купец.

– Да денег у него на патент нету, – глядя прямо в глаза ему, ответил я.

Купец меня понял.

– И много надо?

– Сколько надо, мы о том знаем. И свою долю уже внесли. Но вот полторы тыщи дукров золотом нам не хватает.