Текст книги "Угарит"

32

 
Тебе, великая Дева,
тебе, Владычица Библа,
тебе, неприступная Крепость
твой город жертву приносит.
Да будет приятен запах,
да будут благими судьбы,
огонь да пылает жарче,
народ да ликует вместе!
Первенец – твой он, Царица!
Начаток он урожая,
долгожданный, тобою данный.
Дождь ранний ты посылаешь —
зерно ложится в землю;
дождь поздний Адад пошлет нам —
зерно, умерев, возродится,
вернется к нам урожаем,
тебе принесем мы начатки!
С тобою почтим Владыку,
небесного Громовержца,
с тобою почтим мы Солнце,
Луну, и светила ночные,
Господ и суши, и моря,
Владетелей жизни и смерти,
и неумолимые Судьбы,
и неисчислимые Силы.
Сынов, дочерей проводит
город твой через пламя,
приносит твой город жертву
тебе, Владычица Библа!
 

33

Дул попутный и довольно свежий ветер, волны покачивали наше небольшое суденышко, и я бы не назвал это покачивание ласковым. Мы подняли парус и шли с неплохой скоростью – впрочем, я как человек сугубо сухопутный, не могу сказать, было ли там пять узлов, десять или все пятнадцать. Грести не приходилось, зато нос то и дело зарывался в волну, палуба ходила ходуном, и мне оставалось только надеяться, что после впадения Угарита в ничтожество его мореходы не утратили своего искусства, а его суда – своей прочности.

Ночной мой гость Иттобаал, казалось, не замечал никакой качки. Трудно все-таки привыкнуть к мысли, что здешние обитатели не только уступают нам в технологии, но и дадут немалую фору в каких-то других вещах – например, выходят в море на суденышках, на которых мы бы только по тихому пруду плавали, и держатся при том вполне уверенно. Да и не один Иттобаал – вся моя команда наслаждалась покоем, когда не надо было грести. И только кормчий, он же капитан, по временам ворочал большим кормовым веслом с явным усилием. Надо будет как-нибудь на досуге изобрести для них нормальный штурвал и руль, подумал я – или такое изобретение опередит свое время на сотни лет и изменит ход мировой истории? Америку откроют раньше времени?

Но сейчас мне было не до абстрактных рассуждений о благе человечества – мы плыли спасать непутевую Юльку. Иттобаал появился на нашем судне перед самым рассветом, когда мне-таки удалось погрузиться в зыбкий тревожный сон, и я даже не заметил, как это произошло. Едва просветлел край неба, мы начали неторопливо – нарочито неторопливо и беззаботно! – готовиться к отходу. Капитан объяснял портовым торговцам, что вот в Библе-то ему дадут настоящую цену, что тут он только время зря теряет, и всё такое прочее. Словом, дела нам нет до всех этих вестниц-посланниц, торгуем помаленьку, копим деньги… точнее, злато-серебро, потому что денег как таковых тут еще не изобрели (кстати, тоже можно подсказать при случае). С тем и вышли в море. Нашей демонстрации, по-моему, никто не поверил, но приличия были соблюдены.

А теперь мы с Иттобаалом сидели, скрестив ноги, на корме, нас обдувал свежий ветер, брызги мочили нашу одежду, а мы вели неторопливую беседу.

– Скоро мелкие корабли встанут на зимний отдых, – сказал Иттобаал, – будем возить только самое необходимое, и то с опаской. Зимой море неспокойно. Но ты имел дело с сухопутными божествами, Вестник, – в его глазах искрилась усмешка, и трудно было понять, до какой степени он шутит, – Цафон ведь прочно стоит на суше. Что знают там о божествах моря, и о зимних бурях? Не-ет, вы блаженны и невозмутимы…

– Веришь ли ты сам в то, что говоришь? – спросил я тогда его напрямую.

Но он не понял меня. Просто не понял. В их языке не было таких слов, как «в шутку» или «серьезно». Он просто повторил, что сказал – решил, наверное, что я не расслышал.

– Ты полагаешь, я пришел с Цафона? – уточнил я.

– С Цафона или с другой горы, или из глуби морской – но не похоже, чтобы тебя послали морские боги – или даже из бездны, которая под землей, но на это тоже не похоже. Ты сам знаешь, Вестник, где живут твои божества, а я знаю, где живет мой царь и мой народ.

– Ты полагаешь, божества существуют? – спросил я его по-другому.

– Ты полагаешь, существуют море, ветер и суша? – отозвался он.

– Но божества не видны человеку, – ответил я.

– Не виден и ветер, но он рождает волны на море. Не видно дыхание зари, но оно рождает росу на траве. Не видно, как в животе у женщины образуются кости и плоть ребенка, но так приходим мы в этот мир. Такова и воля живущих на Цафоне, даже когда она нам не видна, – ответил он бесстрастно.

– А если, – спросил я его, – придут дни, когда мудрецы откроют путь ветра, исчислят точку росы, заглянут во чрево женщины, не повредив ей? Будут ли тогда на свете божества?

– Будут ли тогда мысли в сердце человека, вестник? Будет ли радость в печени твоей, горе в кишках врагов твоих? Будет ли жить дух в твоих костях, будет ли он стремиться к небу? Будет ли желать счастья дому своему и погибели врагам своим? А это в руках богов.

– Или одного Бога? – продолжал я свой диспут.

– Или одного, – согласился он, – если ведает человек имя своего бога.

Я не торопился его ни в чем переубеждать, мне хотелось его понять:

– Ты поклоняешься божествам, но противостоишь их служителям?

– Служители божеств – это люди, и склонны они к порокам. Думают лишь о себе! Царь может служить божествам не хуже жрецов! – отрезал он, и было видно, что богословские дискуссии его несколько утомили.

– Давай лучше поговорим о нашем деле, – предложил я, – насчет Вестницы, которую мы будем освобождать из рук жрецов.

– Скажу тебе, что трудно будет нам уйти на этом корабле, когда мы ее освободим, – сказал он очень серьезно, – в Библе корабли и больше, и быстрее. Но даже если бы наш корабль летел быстрее ветра, мы не сможем покинуть Библ и направиться в Арвад. На самой пристани в Арваде нас встретят храмовые псы, и… нет, нам надо поступить иначе.

– А ты уверен, что Вестница вообще захочет плыть в Арвад, где с ней обошлись так грубо? – спросил я.

– Разве не захочет она стать царицей Арвада? – ответил он с полной уверенностью, – особенно после того, как мы с тобой спасем ее от смерти.

Я предпочел не развивать эту тему. Главное было сейчас – выцарапать Юльку у библских фанатиков. А там разберемся, в Арвад, или еще куда. В любом случае, в Угарит возвращаться мимо Арвада, и если можно будет по ходу дела устроить маленький государственный переворот и привести ко власти в соседнем государстве законного и дружественного нам наследника, это нам, я полагал, пойдет на пользу. А Юлька… ну вот не для царевичей я ее спасать плыву, это точно.

– Умеют ли посланцы Цафона плавать? – уточнил Иттобаал.

– Умеют, – ответил я уверенно. Сам я плавал неплохо, Юлька, по моим наблюдениям, тоже держалась на воде. Хотя, если море будет таким, как сегодня…

– Это хорошо. Если нам и удастся уйти целыми из гавани, то уж корабль точно придется покинуть. Его слишком легко заметить в море, не уйти ему от погони.

– А что будет с ним?

– Он пусть возвращается в Угарит. Его догонят жители Библа, обыщут – но что можно взять с бедных торговцев? Впрочем, что можно будет, то и возьмут. И отпустят их домой.

– А мы?

– А мы переждем всю эту погоню на берегу и доберемся в Арвад по суше. Возможно, кружным путем. У меня есть с собой серебро, и я умею договариваться с жителями суши – наше путешествие не будет долгим и трудным.

– Послушай, – сказал я как можно тверже, – ты считаешь меня посланцем божеств с Цафона. И при этом ты всё решаешь сам, и даже не спрашиваешь моего согласия. Как это может быть?

– Когда я попаду к тебе на Цафон, – невозмутимо ответил Иттобаал, – я вручу душу мою в твои руки, пойду по стопам твоим и сделаю, что ты скажешь мне, Вестник. Но пока мы по финикийскому морю плывем из одного города финикиян в другой их город, это я буду указывать тебе дорогу. Да если бы знали Вестники наши пути, знали коварство наших жрецов и жадность наших торговцев, разве плыли бы мы с тобой теперь на поиски сестры твоей Вестницы?

– И то правда, – пришлось согласиться мне.

Замысел его выглядел вполне подходящим. Впрочем… Была в нем одна деталь – неясная, но очень существенная.

– Хорошо, – сказал я, – только скажи мне, как собираешься ты вытащить Вестницу из лап жрецов?

– А вот этого я не знаю, – простодушно ответил Иттобаал, – вы с ними ведете переговоры, вы им читаете письмена, вы называете себя Вестниками богов – значит, вы сами разберетесь, как именно избавиться от них. Молния с небес или что-нибудь такое…

– Иттобаал! – я аж поперхнулся.

– Вот я, – отозвался он вполне по-библейски.

– Иттобаал, разве называл я себя Вестником богов?

– А разве возражал ты, когда тебя так называли?

Вот уж действительно: назвался груздем… назвался посланцев богов – полезай к жертвеннику. Не на том ли и Юльку заловили?

– Я человек, Иттобаал, как и ты, – решительно сказал я, потом помолчал и добавил, – и почитаю Единого Бога, сотворившего небо, море и сушу, и нас с тобой. Я не верю Баалу и Астарте, не верю Ададу и Илу…

– Не хочешь, не верь, – спокойно ответил Иттобаал, – если твой Бог достаточно силен, тебе это и не нужно. Он скажет тебе, как вызволить вестницу, сестру твою?

– Не сказал пока, – вздохнул я тяжело, – нам самим придется с этим разбираться. А Его… Его будем молить, чтобы всё у нас с тобой получилось.

– Хорошо, – согласился Иттобаал, и добавил, промолчав, – А я еще призову Владыку Морского и Лунную Госпожу, может быть, они нам помогут. Так надежнее. Только как мы будем с тобой спасать Вестницу?

Следующий час, и другой, и третий мы провели в разговорах о Библе. Иттобаал рассказывал мне о жителях его и нравах, чертил на палубе угольком план города, описывал, как охраняются и когда закрываются ворота, где расположены храмы и дворцы, как поднимается в городе тревога и как собирается городское ополчение. Выходило, что для успешного штурма хватило бы всего-то одной роты спецназа при поддержке вертолетов и катеров… За полчаса бы управились, не вопрос. Один взвод поднимает шум у городских ворот, в это время с другой стороны ставится дымовая завеса, саперы делают пролом в стене, два взвода идут на поиски… Только не было у нас этой роты и этой завесы. Были только хилые моряки и землепашцы, и тех немного, да мы с Иттобаалом, да верный мой Петька – вот и весь спецназ. И техника раннего железного века, местами застрявшего в бронзовом. Только и всего. Любая попытка штурмом взять что бы то ни было в Библе привела бы к стопроцентным потерям в нашем отряде, и уже было абсолютно неважно, куда бы мы успели за это время проникнуть и сколько врагов положить.

Так что в Библ мы торопиться не стали. При таком ветре мы, пожалуй, могли бы дойти до него к закату того же дня, но Иттобаал за пару часов до заката показал нам место стоянки – небольшую бухточку под защитой каменного мыса с песчаным пляжем и парой домиков неподалеку от берега. Никого, кроме нас, не было видно до самого горизонта. Иттобаал уверенно показывал нашему капитану, куда направлять корабль (тот при помощи еще одного морехода едва управлялся с тяжеленным кормовым веслом) и минут через пять таких маневров корабль мягко ткнулся носом в прибрежный песок. На мель налетели!

Но моряки мои были совершенно спокойны. Они попрыгали в воду, потянули с носа корабля толстый канат, вытащили его на берег, а там перекинули его через невысокий и толстый столбик, торчавший на границе песка и камня и, пользуясь им как блоком, стали вытягивать корабль на сушу. А как, интересно, собираются они его обратно тянуть? Руками толкать? И зачем так мучаться, если есть якорь?

– Море неспокойно, – пояснил Иттобаал, – если Владыка Морской ночью разъярится, якорь нас не удержит. Так будет спокойнее.

Он распоряжался настолько уверенно, а моя команда слушалась его с таким доверием, что сомнений у меня больше не возникало. Пора было заняться ужином. В ближайшем домике нашлась простая глиняная посуда, бронзовый котел (ценность по нынешним временам!) и несколько глиняных статуэток, ну куда же тут без них… Божества. Так что первым шагом при подготовке к ужину стало возлияние: капитан с Иттобаалом налили в глиняную чашу немного вина, и, бормоча что-то очень благочестивое, опустились перед статуэтками на колени, потом и вовсе пали ниц, но лежали недолго – секунды две – и сразу встали. А потом вылили вино на земляной пол – и с удивлением оглянулись на меня.

– Ты плаваешь по морю, Вестник, и не хочешь почтить его Владыку? – с удивлением спросил меня Иттобаал.

Религиозные чувства своих спутников я уважал, но… теперь, когда мы плыли выручать Юльку, когда всё было настолько всерьез, я не хотел играть в такие вещи. Особенно после той ночи.

– Мой Бог – Бог Ревнитель, и не желает он, чтобы у меня были другие боги перед лицом Его, – ответил я, цитируя, как мог, первую заповедь. Которая, между прочим, в этих краях прозвучит еще не скоро.

– Понимаю, – с уважением отозвался Иттобаал, а капитан и вовсе ничего не ответил. Он вообще попался мне неразговорчивый. Я даже не был точно уверен, как его зовут – команда называла его «старшим на корабле» или просто «старшим», по-угаритски Раббу-Анийи или Раббу. Было то имя или должность – да какая, в сущности, разница? Так его называли, и мне этого было достаточно. В конце концов, «Иттобаал» – это тоже целая финикийская фраза, переводится «с ним Ваал» или «с ним господин». С ним и был его бог Ваал, с ним был и его царь Мальки-Адад, чье имя тоже имело свое значение («мой царь – Адад»). В этом мире границы между именами и прочими словами, и между словами и явлениями были вообще довольно прозрачны и условны…

Поужинали мы на скорую руку, вяленым мясом и уже довольно черствым хлебом, попили вина. Я попытался вернуться к обсуждению завтрашних планов, но Иттобаал сказал что-то вроде «завтра будет виднее» и стал готовиться ко сну в тесноте маленького домика – караван-сарая финикийских мореходов. А я вышел к берегу подышать и полюбоваться закатом.

Волны с мощным шуршанием накатывались на песчаный пляж, совсем рядом темнела туша нашего корабля, а над горизонтом багровели закатные облака. Завтрашний день не обещал быть ясным. В другой части неба, над горами, уже бледнел тоненький серп месяца – буквой С, значит, «стареет». Совсем уже состарилась луна, скоро новолуние.

Вода была уже по-осеннему прохладной, но все равно захотелось искупаться. Морская вода мне обычно проясняет мозги, особенно такая – прохладная, бурная. Выгребая на берег, пытаясь нащупать в прибое дно под ногами, я уже не переживал. Владыки моря и луны, говорил Иттобаал… ну что ж, он прав. Владычица Библа нам точно не союзница – а вот море наше. И ночь может быть нашей. Выцарапать Юльку на ночную морскую прогулку, пока луна не выросла, пока не видно ни шиша – и ходу, на веслах, в полной темноте. Иттобаал тут все знает, он и ночью корабль проведет. Помогите нам, влады…

Так, что это я, языческим божествам молиться начал? Ну точно, с кем поведешься… Хотя… Верит ли в них сам Иттобаал – еще вопрос. Он признает наличие в мире сил, неподвластных человеку, он старается на них повлиять, так не то же ли самое делаем и мы? Не приносят ли в том, другом моем времени жертвы Господину дизайна в виде евроремонтов или Владычице душ наших у психотерапевтов? А уж все эти выборы-выборы, кандидаты – жрецы, избиратели – бараны? Жертвы идолу вертикали, алтарю власти, призраку демократии? Просто так надо, чтобы было, как у людей. Ну, а тут – свои владыки. Другие слова, другие понятия – а по сути похоже.

– Ты хорошо плаваешь, – с удивлением сказал мне Иттобаал, когда я вылезал на берег. Оказывается, он следил за моими процедурами. – Я и не знал, что на Цафоне так умеют плавать! – добавил он, подавая мне какой-то кусок холста, чтобы вытереться.

– Да брось ты про Цафон, – ответил я, – мы из Москвы. Сам я из Сокольников.

– Мос-кеба или Цафон – откуда знать нам имена ваших гор? Но разве подле Москебы есть море?

– Нет, ответил я, – поэтому мы сюда к вам и приехали. Но немного не рассчитали со временем.

– Я не понял твоих слов, Вестник…

– Неважно, Иттобаал. Кстати, зовут меня Веней. Бен-Ямин на вашем языке. И вообще, не в именах дело. Ты тут говорил… в общем, мы можем вытащить Йульяту под каким угодно предлогом из города на берег моря? Безлунной ночью?

– Безлунной?

– Именно безлунной. Или нет, лучше, чтобы был тоненький месяц, чтобы была совсем новая луна…

Иттобаал молчал долго, и его бронзовое в закатных лучах лицо не выражало практически ничего. Но мне было видно: он расслышал вопрос. И у него, возможно, есть даже ответ…

– Вестник… Бен-Ямин… ты можешь подать ей знак? Ты можешь сообщить ей, что должно говорить жрецам?

В глубинах моего походного рюкзачка еще болталась пара бумажек из «прошлой» (а на самом деле будущей) жизни – чья-то визитка, проспект турфирмы и всякое такое. Паспорт я оставил в гостинице, за три тысячи лет после. И ручка моя еще не иссякла.

– Кажется, да. Я могу начертать такие письмена, которые поймет только она.

– Тогда всё просто, Бен-Ямин. Слушай меня. Ты напишешь ей послание, но не будешь никому говорить, что ты вестник. Мы просто купцы, я – из Арвада, ты… ну, на угаритянина ты не похож… на киликийца или аморея тоже… что же, ты купец из далекой страны Москебы, племени Соколь или как его там, хочешь узнать цену на пурпурные ткани. Только и всего. И найдется при храме жадный до пророчеств человек, он пожелает узнать, о чем сказано в послании – и кто же прочтет его, как не Вестница? А если и не будет такого, неужели не найдется в руке твоей серебра, чтобы послание доставили ей за плату?…

Он говорил, и всё становилось ясным и понятным, как после морской воды. Как же мне повезло с Иттобаалом!

Следующим утром море неожиданно успокоилось, накрапывал мелкий дождь – первый в этом году! Мои мореходы ловили его ртом и скакали как дети – боги не оставили их поля и сады без пресной воды! Жив будет Угарит и народ его! И какой же это благой знак для нас – отправляться в путь при первом дожде! Боги точно пошлют нам удачу, иначе зачем подавать такие знаки?

А пока можно было не торопиться с отплытием – Библ был совсем рядом. Час или два можно было потратить на важное дело – в Библе вряд ли удастся «мирным торговцам», какими мы будем притворяться, заняться военной подготовкой, не вызывая подозрений. Драться на мечах меня никто и никогда не учил, разве что в детстве мы играли в мушкетеров, размахивая палками. Но там было все очень весело и забавно… А тут – мокрый берег, скользкий и непривычный меч в руках, тяжелое дыхание. Иттобаал, который наносит и наносит учебные удары, и смеется: Вестник с Цафона не умеет драться на мечах! И моряки мои образуют молчаливый, заинтересованный круг. Смотрят, как я учусь убивать. Вот уж никогда не думал, что снова придется…

И совсем не так он делает выпады, совсем не так парирует мои удары, как Боярский в кино. Техника фехтования тут еще не наработана – но и я не могу ей научить, сам не владею. Тут не столько изящные выпады и блоки, сколько элементарный расчет: успеешь ты понять, куда противник наносит удар, успеешь увернуться или подставить собственный меч, или нет.

Так что, когда мне удалось уйти влево, почти упасть на песок – и наметить колющий удар в область паха, Иттобаал одобрительно усмехнулся. А когда через три минуты я повторил прием, и он уже изготовился отбить мой меч, но я вместо этого послал рубящий по ногам, и он не успел среагировать – тут он сказал, что я готов к первому бою. Но я не сдавался до третьей победы (это после двух десятков поражений). Третья была совсем простой – я сымитировал удар в корпус справа, резко отпрыгнул влево и немного вперед – и послал ему колющий в незащищенный бок.

– Ты воин, Вестник, – сказал он, тяжело вытирая пот и дождевую воду со лба, – победить охрану нашего царя тебе вряд ли по силам, но с храмовыми псами ты справишься легко. Ты хороший воин.

Да я и так это знал.

Мы оставили мех с вином в гостеприимном домике для тех, кто придет после нас, и погрузились на корабль. Оказалось, на мысу торчал еще один такой же столб, и мы смогли, перекинув канат через него, стащить корабль обратно на глубину – тем более, было время прилива, и тащить пришлось всего несколько метров.

Я уже точно знал, как мы поступим, а в кармане сильно уже потрепанных джинсов у меня лежала инструкция для Вестницы – на полях яркого бумажного проспекта. Ну не может быть, чтобы такую красоту они ей не передали! Какие там пальмы и верблюды, какая девушка улыбается на их фоне! Пусть останется потом проспект им в утешение, будут пользоваться как виагрой. А вот Юльку мы у них заберем. Только выйдет ли это у нас?

Помоги нам, Господи!