Текст книги "Кружево дорог"

Сила Жизни

Он шел по тропе, погруженной в легкий сумрак, почти совсем скрытой стараниями леса. Местами глаз еще находил в гармоничном хаосе природных линий следы руки человека. Наполовину скрытая падающим багрянцем листвы изящная скамейка, уже окруженная молодой порослью, что заполняла любое свободное пространство. Выложенные тесанным камнем ступени на крутом перепаде тропы. Каменный мостик через ручей, кованные перила которого начали набирать устойчивый рыжий цвет, подобно листьям растущей по берегам рябины.

Это вызывало ощущения невнятной тоски и печали. Намекало своим существованием о канувшем в забытье прошлом: о нежных объятиях на скамейке под сенью склонившихся деревьев и мелодичный стрекот из травяных недр ближайших полян, о полных чувств взглядах на спине моста, который изогнулся над успокаивающим журчанием ручья, о крепкой руке, что предлагает тонкой ладони опору на особо крутых ступенях.

Апофеозом этого, навевающего щемящую печаль, пути служила увитая диким плющом беседка в конце тропы. Ее сырые и забытые солнцем недра помнили многое: слова, прикосновения, смех, наполненные светом улыбки, слезы и горечь разлуки. Казалось, сейчас ощутить можно было лишь горечь.

Путник остановился на подступах к беседке. Обежал взглядом стройные колонны и округлую крышу, почти полностью скрытые буйством растительности, надевшей красочный наряд по случаю осени. Это был крепкий телом мужчина, волосы которого только слегка тронул серебром бег времени. Охватившие его чувства вырвались рядами строк:

Любовь – минута наслажденья,

Восторга крик, огонь прикосновенья,

Желание прильнуть, душою поделиться,

Уткнуться лбом, покоем насладиться.

Любовь – мгновенье-вечность расставанья,

В душе тоска, звериное завыть желанье,

Страданье давит грудь, и нет внутри покоя!

Она была…

Непросто позабыть такое…

Не счесть любви оттенков, ощущений,

В веках поэтов подбираются слова.

Что есть любовь? На это много мнений.

Но чтоб судить, ты полюби сперва.

Звучание последней строчки повисло в воздухе, никак не желая растворяться в тишине. Казалось, звуки леса подхватили голос путника и принялись, шелестя, повторять его, передавая из уст в уста. Клочья седого тумана сгустились в тенях окружающей чащи. Они двигались, как одно живое существо, переплетались, клубились. Путник встревоженно следил за этим, поворачиваясь на одном месте. Дымчатые пряди струились по спирали все быстрее и быстрее, словно втягиваясь в одну точку, находящуюся в беседке. Верхушки деревьев всколыхнулись внезапной волной вихря. Его крыло мазнуло по ярким пятнам сухой листвы, устилающей подступы к строению, и устроило в воздухе цветную круговерть – путник заслонил лицо широким рукавом дорожного плаща. Туман ускорил свое движение – миг! – и все втянулось в сумрак между колонн, как и не бывало.

– Красивые стихи, – произнес оттуда мелодичный женский голос. – И как? Ты понял? Или еще не любил?

Путник вздрогнул, опустил край рукава от лица и пристально вгляделся в темноту обрамленного плющом входа. Спросил слегка напряженным голосом:

– Кто ты?

– Прежде ответь ты. И я решу, ответить ли мне, пришедший в мои владения, – голос не стал менее приятным. Лишь эхо опасности легким отголоском прозвучало в его мелодичности.

Путник чуть помедлил. То ли не желая открываться на столь личный вопрос не известно кому, то ли раздумывая, что сказать. Все же произнес:

– Любил… люблю… не знаю. Я много и сильно чувствую. Пронизывающий восторг: хочется кричать о нем во всю силу легких! Но не хватает жалких слов… Они толпятся в горле, сплетаясь в концентраты смыслов и чувств, обжигая своим накалом. Но остаются бледным подобием того, что горит внутри. Щемящая нежность: ты забываешь дышать, а коснуться – постичь величайшую драгоценность жизни. И душа звенит от умиления и плачет от счастья. Дикая страсть: когда задыхаешься в неистовом потоке силы, теряешь разум и себя, став чем-то много большим – штормом! ураганом! стихии бешеным порывом! Что лишь на части расколов весь мир способна тишиною стать. Любовь ли это? Или, как говорят, всего лишь химия? Обидно, если так. Химию ведь можно и подделать. Хотелось бы настоящего, из души. Хочется в это верить.

Из темноты беседки вышла словно состоящая из уплотнившегося тумана высокая красивая женщина. Полы ее длинного белого наряда шелестели опавшей листвой, при этом не сдвигая ее с места. Она не была призрачна, но и не полностью присутствовала в этом мире. Лишь ее темные глаза, которые пристально смотрели на путника, выбивались из общей картины. Будто стали более материальны, протянув своим вниманием связующую нить из другого пространства.

– Ты не просто пришел сюда, – произнесла она без тени вопроса. – Ты что-то ищешь. Думаю, то же, что и я. И ты мне поможешь. Слова твои говорят об этом.

– Ищу? Откуда ты?.. Что имеешь ввиду? Кто ты, наконец?! – взволновано воскликнул путник.

– Я та, что называют Жизнью. И мне нужна Любовь. Безусловная Любовь, если точнее. Как и тебе. Это если коротко. Больше скажу, если ты готов помочь. Так уж выходит, что тоже безусловно. И зови меня Элама. У меня много имен. Это нравится, как звучит.

Путник смотрел слегка исподлобья, внимательно оглядывая туманную женщину и больше не задавая вопросов. В глазах его острым отблеском отражалась напряженность раздумий. Туманная женщина также молча стояла напротив, спрятав пристальный взгляд в тени ресниц, позволяя себя разглядывать. Лишь в уголках ее губ играла легкая улыбка, которая говорила о многом. О том, что ей нравится отсутствие лишних суетных вопросов, и о уверенности, каков будет ответ.

– Я помогу. Зови меня Этси.

Элама утвердительно кивнула, словно подтвердив свои мысли.

– Дак вот. На самом деле, все просто. Я Жизнь. И прихожу в этот мир через Любовь. Она для меня как дверь в материальный мир из мира Силы. Жизнь любого человека – это я. Точнее – часть меня. И в каждом человеке живет древняя память о Безусловной Любви. Чаще всего любовь любого человека – это ее отражение, которое вспыхивает памятью в его душе. Человек чувствует Силу Жизни в такой момент. Чувствует себя по-настоящему живым. Но отражения хрупки, многое может их разрушить. В таком случае любовь в душе человека умирает, а следом он чувствует, что и жизнь в нем умирает.

– Но ведь живут же люди без любви?! – не выдержал Этси.

– Живут? И у меня есть отражения, такие же хрупкие. Жить отражением жизни – то еще удовольствие.

Этси ненадолго задумался.

– А как тогда жить? Э-э… быт?

– Надо познать Безусловную Любовь: она бессмертна, абсолютна. И это единственные устойчивые врата для моей силы в материальный мир, – ответила Элама. – Потому как, все отражения любви, как реки, впадающие в один океан. В одну и ту же реку, говорят, дважды не войдешь, а в океан можно. Мне необходимо, чтобы ты помог мне его найти.

– Как это сделать?

– Сила ее заключена в волшебной раковине. Стоит подуть, и она вырвется. Раковина эта… Ее надо добыть. При всех моих возможностях мне нет хода в это место. В Чертоги Смерти.

– Как ты сказала? – в смятении вымолвил Этси.

– А чем ты удивлен? Не на пороге ли смерти человек зачастую познает Любовь? – ответила спокойно Элама. – В общем, как бы ни было сильно твое удивление, ты идешь в исполнении своей готовности помочь?

– Да, иду, – твердо сказал Этси. – Чертоги Смерти? Я уже умирал.

Элама понимающе кивнула, пристально глядя Этси в глаза.

– Хорошо. У меня есть для тебя проводник. Все же, к смерти идут через жизнь.

Путник скорее интуитивно, чем другими органами чувств ощутил присутствие кого-то рядом. Повернул голову: рядом с его левой ногой сидел белый волк, глаза которого светились разумом.

– Еще возьми это кольцо. Оно поможет, – сказала Элама, снимая со среднего пальца левой руки простое серебряное украшение и протягивая его Этси.

– Чем поможет? – подарок пришлось надеть на мизинец.

– Никогда нельзя знать заранее, в чем дар жизни. Внимательным будь. Да, и помни – в Чертогах Смерти не все, что глазу показалось, истинным является. Не бойся ничего. Пока внутрь не примешь, нет власти над тобой. А теперь ступай.

Произнеся все эти подсказки, больше похожие на загадки, фигура Эламы поплыла прядями тумана и расточилась в воздухе. Этси остался один. Хотя нет: толчок в левое бедро вывел из легкой задумчивости. Белый волк напомнил о себе и направился в глубь леса по едва заметной тропке.

***

Продираясь через заросли кустарника, огибая огромные замшелые стволы, осторожно ступая меж змеиных клубков корней, петляя неожиданными поворотами – тропа словно всем своим видом показывала, что проводник был дан не зря. Белый волк, не оглядываясь, легко бежал впереди, видимо чутьем придерживаясь темпа, позволяющего Этси поспевать. В конце концов они вышли к дышащему холодом черному зеву пещеры. Волк, не сбавляя темпа, нырнул в ее темные недра. Этси пришлось ему доверится.

Начиная сразу от входа, тропа двинулась под уклон, а стены и потолок пещеры резко раздались в стороны и пропали из видимости в слоистом светящемся тумане. Лишь белая метелка хвоста проводника мелькала на грани видимости, позволяя двигаться дальше. Он все глубже погружался в подземный мир, испытывая двоякое ощущение, что идет вниз и одновременно карабкается на кручу. В один момент мир вокруг будто моргнул, клочья тумана разволокло внезапно возникшим течением воздуха и глаза Этси увидели ползущую вверх по склону дорогу. Вела она к черному замку, который терялся в остатках светящегося тумана далеко впереди. Никакой пещеры не наблюдалось.

– Чертоги Смерти, – задумчиво произнес Этси, остановившись. – Все же не померещилась круча.

Белый волк коротко взвыл, поторапливая.

Шли еще довольно долго. В подземном мире не было смены дня и ночи, ориентироваться по времени было сложно. Впереди все выше вырастали черные стены Чертогов Смерти, напоминающие застывшую подтеками лаву. Наконец пришли к месту, где тропа расширялась в мощенную камнем длинную площадку, ограниченную стенами с зубьями наверху. Дальний ее конец упиралась в надвратную башню с вороненными железными воротами, которые были открыты. На страже никто не стоял. «Ну да, от кого охранять-то? Дураков в Чертоги Смерти лезть раньше времени нет, – подумал Этси и тут же невесело усмехнулся. – Хотя как нет – вот он я!» Белый волк уселся у входа, всем видом показывая – довел, дальше сам. Этси глянул на него понимающе. Он шел, конечно, не по принуждению, но слова «охота пуще неволи» не на пустом месте появились.

Этси вступил под мрачные своды надвратной башни. Следом шел каменный коридор: открытый внутренний двор, похоже, отсутствовал. На стенах через равные промежутки горели чаши с горючей смесью: огонь играл бликами на гладкой, словно оплавленной поверхности. Казалось, дальнейший путь идет через рдеющую внутренним жаром штольню: зайдешь поглубже, потянет подземным ветром, вспыхнут угли – охватит жар забредшего невпопад. Тряхнул головой путник: хорош помощничек выискался! На пороге коленками ослаб. А туда же – любовь ему… безусловную… Внутренне приструнил себя и зашагал гордо среди огненных бликов – не заметил, как прошел.

Порог внутренней залы переступил, как в иной мир попал: роскошное убранство вокруг, свечи в подсвечниках витых – золото? – драпировка на стенах яркая, стол праздничный накрыт. Трон в дальнем конце, на возвышении. Навстречу вышло несколько фигур в черных ниспадающих нарядах: капюшоны на головах, верхней части лица не видно, лишь улыбки, как приклеенные. Кланяются подобострастно, длинными рукавами пол метут. Многоголосье вокруг: приглушенное, как сквозь вату в ушах, но в то же время эхом звенящее.

– О-о-о, наконец-то! Ты пришёл! Мы заждались! Давно готовы принять тебя! Слышали – Безусловную Любовь ищешь? Она как раз у нас здесь, ты по адресу, избранник судьбы! Судьба любит тебя! Проходи, проходи. Вот, садись, располагайся поудобней.

Заметить не успел Этси, как уже сидит на троне, куда его проводили почтительно. Фигуры услужливые кубок с вином в руку вкладывают, яства на подносе серебряном подают, улыбками да хороводом почестей голову кружат. Девушку ведут, красивую, как богиня. Припала та у ног, смотрит на Этси сияющим взглядом, каждое движение ловит. Раковина, витая, в ее руках взгляд притянула отголоском напутственных слов. И еще момент сознание дернул – ошейник золотой на шее девушки. Цепь от него длинная: как раз ее конец к его свободной руке услужливые протягивают.

– Посмотри, как покорна она, на все готова ради тебя, для тебя! Любая прихоть, каприз. Разве это не Безусловная Любовь?! Она будет принадлежать только тебе, подчинятся только тебе. Возьми ее!

Текли слова, завораживали, думать не давали, демонов в душе будили. Облада-а-ать… ни слова поперек… жела-а-ание любое… Все как я сказал! Хозя-я-яином быть! Облизнулся некто жесткий внутри, предвкушая мед власти.

Одно отвлекало, зудело с краю, не давало полностью в омут этот окунуться: за мизинец кто-то дергает, теребит. Словно очнулся Этси, спала пелена дурмана. Дребезжит-вибрирует кольцо серебряное на мизинце, светом белым слегка мерцает. Как раз той руки, которая на конце цепи золотой почти сомкнулась. Отдернул руку путник, как обжёгшись. И кубок на поднос поставил, не пригубив. Мелькнула тень разочарования на губах услужливых, но тут же обратно улыбки вернулись. Да уже вера совсем к ним прошла.

– Стоп, не понятно мне, – выставил вперед ладони обоих рук Этси. – Любовь-то где во всем этом? – Кольцо на мизинце ровно засветилось.

– Ну как же? Вот же! На все готова, у ног твоих… – наперебой зачастили улыбчивые.

– Власть и обладание вижу. Владение, как имуществом бездушным. Насилие… Дальше мысль развивать? Хотя кому я говорю? – Этси встал с трона. – Нет, не моя история.

Тленом взялась яркая обстановка, на глазах плесенью проросла. Яства превратились в скисшую трапезу, усеянную личинками. Кубок на подносе туманом курится: зеленым, ядовитым. Губы встречающих яростью искривились, зубы иглами белыми торчат. А красавица-девица обернулась в нечто, лишь отдаленно на человека похожее. Не цепь от ошейника – жало гибкое из пасти тянется, трепещет присоской на конце.

Вместе с тем, белый свет, что кольцо испускало, будто решимостью Этси напитался, всего его окутал: пятится нечисть, шипит злобно, вперед не лезет. Ободренный этим, путник плечи расправил, прямо пошел. Вспыхнула яркая вспышка, опала – исчезла мара. Пустая зала с колонами и стенами черными осталась. Пара светильников, как в коридоре. Лестница каменная наверх спиралью.

Поглядывая с настороженностью, двинулся Этси дальше. Два витка ступени сделали, выход в очередную залу открылся, а там все густым мраком заполнено. Лишь статуя женская в дальнем конце светится, но темноту не разгоняет. Еще больше зрение сбивает: посмотришь на нее, а потом совсем что-то видеть вокруг перестаешь. Красивая женщина в каменной фигуре запечатлена: изящная, взгляд притягивает. В мраке кромешном, понятно, отвлечься вроде не на что, но чувство такое, что не только в этом дело, сама она пробуждает остроту воспоминаний: о живой прелести, звенящих сокровенным эмоциях. Держала статуя витую раковину в руках: вперед протягивала, будто предлагая.

Музыка заиграла: сперва чуть слышно, потом все громче. Чарующая, зовущая своими переливами к еще большему погружению в стихию сладких видений: растворяются доспехи души, открывается она доверчиво навстречу, тепла, ласки жаждет, понимания, слияния. Двинулся Этси вперед, глаз не отрывая. Ощущение было, словно на крыльях летит, пола не касается.

Тут и впрямь опора из-под ног ушла. Короткий миг падения, величиною в судорожный вдох, жесткое приземление, что напрочь выбило только что втянутый воздух, вечность сковавшего тело взрыва боли. Провал в темноту.

***

Через сомкнутые веки настойчиво пробивались проблески света. В голове Этси на секунду мелькнула мысль о наставшем утре, но попытка пошевелиться напомнила о последних событиях: тело отозвалось болью. Открытые глаза увидели безрадостную картину: подвал с факелами на стенах. В Чертогах и так обстановка мрачная, но сейчас как-то понятно – прям в казематы провалился. И на каменном столе лежит привязанный – еще один довод в пользу догадки. «Да уж, сходил за любовью. Ничему жизнь не учит», – мрачно подумал Этси, разглядывая крепкие кожаные ремни, которыми его руки были притянуты к вбитым в камень кованым проушинам. С ногами была та же история. Тут же усмехнулся своим мыслям: все же учила его Жизнь, чтоб внутрь не спешил принимать, не давал власти над собой. «Ладно, посмотрим, как дальше. Хотя приложило – будь здоров. Да и к ремням этим как-то сложно всерьез не отнестись».

– Любо-о-овь э-это бо-о-оль! Звучит, да? Больше любовь, больше боль по итогу. А если Любовь Безусловная, то какова же тогда боль, а? – послышался голос из темноты, сопровождаемый противным скрипом.

Этси повернул голову и встретил пристальный взгляд женщины, которая приближалась к каменному столу. Жесткие, угловатые черты костистого лица, собранные в строгую прическу волосы, сухое тело, затянутое в траур черного платья. Она катила перед собой высокий столик на колесиках, которые издавали тот самый скрип. Содержимое столика было накрыто куском некрашеного полотна в подозрительных бурых пятнах.

– М-м-м, мне кажется это прекрасно: Безусловная Боль! Абсолютная! Чистая и незамутненная! Честное страдание! Без лжи несбыточных обещаний и бессмысленных надежд! О-о-о, да-а-а! – закончила свою мысль женщина, не отрывая холодного проницающего взгляда от глаз Этси.

– Кто ты? – спросил он, стараясь отрешиться от жути, сочащейся внутрь помимо его воли.

– Я Несущая Боль! В твоем случае, счастливчик – Несущая Безусловную Боль. Но ты можешь называть меня по-свойски – Ки́вун, – ответила женщина и откинула полотно, прикрывающее столик.

Этси ожидал увидеть крючья, ножи, пилы, но первым в глаза бросилось черное, блестящее, словно вырезанное из обсидиана, веретено. Было там еще что-то типа коловорота, щипцов, да и без крючьев набор не обошелся. Однако взгляд раз за разом возвращался к веретену.

– Хм, правильно высмотрел. Вытяну душу по ниточке – саван тебе сотку, счастливчик, – углядела его внимание Ки́вун.

– Зачем тебе это? – спросил Этси.

– Мне? – непритворно удивилась Ки́вун. – Это вас, людей, спросить надо, зачем у вас боль с любовью об руку гуляет. А я боль просто несу, куда просят. Природа моя такая, суть. Ладно, не время болтать, даму уважаемую у порога держать.

Хихикнула Ки́вун своему каламбурчику и взяла в руки обсидиановое веретено. Цапнула по груди Этси, будто подхватила чего, к приспособе выбранной это нечто приложила и давай крутить, да сноровисто так. Чувствует Этси, бытующее в народе выражение «жилы мотать», к месту пришлось. И впрямь, как тянет что-то из груди, ноющей болью душу изводит. Не тем, что невыносимо – тем, что нотой одной силы точит. Дух перевести не дает, тащит нескончаемой нитью. Одним словом, мукой изматывает.

Казалось, бесконечно крутилось веретено. Наконец хмыкнула довольно Ки́вун, отложила первый инструмент. Этси тяжело перевел дух.

– Прекрасно! Но все же до Безусловной Боли мы эдак не доберемся, – рассудила она, взяла со столика зловещего вида клещи и вонзила их Этси в грудь.

Вопреки ожиданиям кровь не брызнула: словно в призрачную плоть вошли кованные когти инструмента, не потревожили покрова кожи. А вот внутри что-то ухватили. И провернули. Скрутило Этси болью – дыхание остановилось. Заскрипел в муке зубами, замычал натужно. Ремни в кожу запястий врезались – не заметил: сжалось тело в оглушающей муке.

– Ну что, как тебе? Все еще хочешь Безусловной Любви? – склонилось над ним лицо Ки́вун, пытливо заглядывая в глаза.

Зацепилось сознание Этси за эти слова, хребет воли за опору взяло, воздвиглось в мутном потоке боли, прояснилось. За мысль одну ухватилось: понял, что все же сам внутрь боль пустил, не вызвали слова Ки́вун отторжения, согласием откликнулись. Некого винить.

– Хочу, – прохрипел, почуяв при этом, как волна смягчающей муки мягкости прокатилась по телу – как раз от кольца на мизинце.

– Что? – в черных глазах напротив мелькнуло удивление.

– Любовь – это не боль. Боль – это просто боль. Обиды, страхи потерь, страх боли, опять же, опять обиды. По кругу – не остается любви места. Время в душе на нее не остается – боли все внимание. Уже и сами не видим, как зовем ее. А я на другой путь встал, нет боли места на нем, – на приливе сил от временно ушедшей муки вымолвил Этси. – Да! Я хочу уметь так любить!

Сказав это, он почувствовал, как мягкая сила, исходящая из кольца, окутывает его уютным пледом, стирая все следы страдания из души и тела, растворяя их ощущением обволакивающей нежности и заботы. Этси улыбнулся, закрыл глаза и забылся в этой блаженной неге.

***

Открывать глаза и смотреть вокруг не хотелось, но Этси все же открыл. Он лежал посреди пустой залы. Мрак сгинул, развеянный очередными светильниками на стенах. Статуя тоже исчезла, как ни бывало. Он поднес к глазам руки: следы на запястьях говорили, что не показалось. Больше видимых и ощущаемых повреждений не осталось. Этси встал с пола. Тело чувствовало себя сильным и легким. В дальнем конце залы, как раз за исчезнувшей статуей, виднелся следующий поворот лестницы.

Двинулся дальше с еще большей осторожностью. Уже ожидаемо прошел два витка лестницы и увидел новый вход. В этот раз зала была ярко освещена мастерски выполненными настенными канделябрами. На фоне черных стен контрастными пятнами сияли композиции из живых цветов. Центром великолепия журчал фонтан в виде водопада, падающего в горное озеро. Возле него стояла резная скамья, на которой сидела женщина с наполненным внутренним светом лицом. На губах ее играла мягкая улыбка. Легкие светлые одежды текучими складками окутывали стройную фигуру. Она обратила лучащийся приветливостью взгляд навстречу Этси.

– Ну вот, наконец ты пришел. Знаю, тебе пришлось многое преодолеть. Но сейчас ты здесь. И это хорошо, – зазвучал приятный голос. – Вот, возьми. – В ее протянутой в сторону Этси руке лежала большая витая раковина.

Первым порывом Этси было податься к незнакомке и принять ее дар, но происшедшее ранее оставило свой след. Осторожность страха закралась в его душу, сковала первый порыв, подозрением наполнило, неуверенностью, ожиданием беды. А может цветы эти подобны тем растениям, что манят своей яркостью и убивают «клюнувшее» на приманку насекомое? Не хочется такой судьбы. А озеро у фонтана? Не таит ли в себе кого хищного? Подойдешь умиротворенный окружающим – выстрелят из воды, вскипевшей яростным движением, тугие петли щупалец, утянут в темноту водоема. Будешь запоздало каяться и на пузырьки воздуха смотреть, которые из твоей же груди жесткая хватка выдавила. Наверх, к свету уносятся, оставляя тебя в темноте смерти. Приветлива незнакомка: вон как искренне раковину искомую протягивает, теплота в глазах. А за спиной у нее что – «веретено» очередное?

Не мыслями это все промелькнуло в душе Этси – видением смутным, инстинктивными, но дело свое темное оно сделало – остановился он. Лицо жесткостью застыло, глаза холодом пристального изучения блеснули. И увидели, как печаль затопила лицо незнакомки, наполнила глаза, руки с раковиной опустились безвольно на колени.

– Жаль… Вижу – поспешила. Ну что ж… – с тихой грустью произнесла она.

Поплыла вся красота, что залу заполняла, призрачным видением, в черноте стен растворилась. Запоздало нахлынула ясность осознания. Хотя почему запоздало? Как часто лишь теряя… «Да что же я?! Пустил страх внутрь, отдал ему власть. Какая тут любовь?!»

– Постой! Не исчезай! – воскликнул Этси, подавшись вперед в отчаянном порыве, но последние следы фонтана и опечаленной незнакомки уже растаяли в окружающем мраке. Лишь все те же редкие настенные чаши с огнем с трудом раздвигали черноту теней.

– Э-эх! Что ж я за дурак-то такой, – вслух вздохнул Этси. – Да уж. Не задаётся мой поиск, все мешает что-то. Никак из плена сомнений и эмоций не вырвусь. С одним справлюсь, другое в засаде. Ладно, что уж теперь – скажу Эламе как есть. Все ж попытался я.

Постоял еще. На стены, колонны посмотрел. Отблески огня в своде залы поизучал.

– Пожалуй, пройдусь еще перед возвращением – осмотрюсь. Лестница, опять же, дальше идет. Когда еще в Чертоги Смерти попаду, да в сознании? – под нос себе пробормотал и пошёл, не торопясь, к виднеющимся ступеням.

***

Этси брел, неспешно переставляя ноги, и также текли его размышления о пережитом. Подумать было о чем.

Вот как так: вспыхнули чувства – сразу захватить, присвоить спешим. Мое, мое! Путы стремимся накинуть, сами в них вязнем. От любви отворачиваемся, не в нее суть свою направляем – в захват, бескомпромиссное обладание. А потом дивимся и плачемся – умерла любовь, другим стала.

И с болью этой: сколько ж ее в мире?! Сами зовем, сами мучаемся. Столько внимания и сил в нее вкладываем, лелеем. Упиваемся просто! Превратить тревожный сигнал в самодостаточное явление! Да уж, воистину силен подчас человек в своих инстинктах разума!

Страхи… Потерять если страшно, не любовью человек живет – страхом. Им же и делится. Не открывает дверь жизни любовью, отражением жизни живет – отражением через двери страха. Так вот жизнь да любовь потерять боясь, ни жизни, ни любви не увидишь – мимо пройдут. Пока в другую сторону смотришь.

Размышляя таким образом, продолжал Этси медленно подниматься по лестнице. Мимо его неторопливого взора плыли стены лестничного коридора, словно оплавленные невероятным жаром, превратившим камень в черное зеркало. Казалось, чем больше вглядываешься в эту черную зеркальную глубину, тем большее открывается.

Лестница развернулась очередной залой. Дальше из нее вело несколько выходов. Этси уж было собрался двинуться одним из них, но на краю сознания прошелестел голос: «Стой! Рано тебе». Он невольно оглянулся, никого не увидел, зацепился взглядом за свое отражение. Всмотрелся в мир, оказавшийся в черной глубине за спиной «зеркального» Этси, все больше погружаясь в него. Поначалу мутное нечто, состоящее из разных мрачных оттенков, начало приобретать объем, наполняться новыми цветами: пурпур, индиго, малахит. В нем проявились формы, напоминающие переплетение древесных стволов и сучьев, структуру белого мха-сфагнума. Этси настолько пристально вгляделся в эту картину, завороженный ею, что потерял ощущение пространства: голова пошла кругом, он взмахнул руками, удерживая равновесие, мазнул взглядом вокруг… И тут вдруг увидел, что словно провалился в мир отражения: все пространство залы заполнилось причудливыми переплетениями каменного леса.

Этси бродил среди этого неповторимого хаоса, смотрел на останавливающие взгляд структуры, линии, оттенки. Все это было непривычно и в то же время он чувствовал в душе эмоции покоя и восхищения, восторга и умиротворения. Они своей схожестью перекликались с памятными ему, которые он испытывал при созерцании более привычных его жизни вещей. И это все имело стойкую отсылку к чувству любви. К тем ее моментам, которые были свободны от боли, страха, жажды обладания и прочих их детищ. «Любовь – это бесконечное любование жизнью и ее проявлениями. Искреннее, всепоглощающее. Безусловное», – отчетливой мыслью мелькнуло в его голове.

– Любовь – это безусловное любование, – уточнил он вслух. – Да. Так звучит лучше.

– Несомненно! Намного лучше, – послышался мелодичный голос.

Из-за массивного каменного ствола вышла красивая высокая женщина. Ее роскошное черное платье, подобно звездному небу, отблескивало яркими искрами и струилось до самого пола, колыхаясь смоляными волнами вокруг ног. В руке она держала большую белую раковину.

Этси спокойно наблюдал за ее приближением. Мельков взглянул на ее ношу, встретился глазами с незнакомкой и тут же провалился в их синеву, как в небо. Так и стоял, пока она не подошла почти вплотную.

– Мне кажется я уже вечность задаю этот вопрос. Но раз уж в этой пьесе у моего героя такой текст – кто ты? И… у тебя в руках раковина Безусловной Любви? – со сквозящей в голосе безмятежной задумчивостью спросил Этси.

Женщина в черном усмехнулась.

– Вопросы… Коротко, по делу. Ну да, остальные ответы уже получены, иначе бы я не пришла. Ну что ж – я Смерть. В данный момент, тебя прошлого, если угодно. И да, я даю тебе Безусловную Любовь, если ты меня видишь. Понимаешь, о чем я? Элама намекала тебе, забыл? Кстати, можешь звать меня Куолема.

– Мне казалось, смерть – это больно и страшно. Даже если недолго. А ты красивая, – вдруг сказал Этси, зачарованно глядя на Куолему.

Та продолжала пристально, словно ожидая и подбадривая, смотреть на него.

– Страх, боль… Это тоже не ты? Как и жизнь… И любовь… – задумчивым голосом продолжил Этси.

Куолема улыбнулась и вложила в его руки раковину.

Та завладела внимание Этси безраздельно: ослепительно белая снаружи, нежно розовая внутри. Она излучала мягкий свет с легким золотистым оттенком. Притягивала взгляд изяществом форм, совершенством завитков, причудливостью выгнутых «рожек» по краю устья. Ее хотелось касаться. Водить пальцами по шероховатостям и гребешкам внешнего слоя, ощутить гладкость внутреннего, ощущать в руках ее увесистое плотное присутствие. Тонкий конец раковины заканчивался искусно выполненным мундштуком, гармонично соединенным с ее телом. Создавалось впечатление, что он является его природной частью. Может так и было.

– До встречи, – чуть слышно прошелестел голос на краю очарованного сознания Этси.

***

Он, словно очнувшись, обнаружил себе стоящим у входа в Чертоги Смерти. Ворота были заперты. Белый волк лежал, опустив голову на передние лапы. Увидев, что Этси посмотрел на него, немедля поднялся и потрусил вниз по тропе.

– А поздороваться? Обняться? Я тут с Чертогов Смерти вернулся как-никак! – крикнул ему вслед Этси.

Реакция волка превзошла все ожидания: он резко развернулся, с места набрал скорость и прыгнул всей массой на его грудь, сбивая с ног. Затем несколько раз лизнул в лицо. Вывалив язык, посмотрел опешившему путнику в глаза. Казалось, в его взгляде играет улыбка.

– Да, с юмором у тебя, дружище, все в порядке, – в свою очередь усмехнулся Этси и потрепал волка по холке. – Теперь вижу – рад. Можно и дальше идти. По крайней мере, слезь с меня.

Волк, еще раз блеснув весельем в глазах, убрал лапы с груди путника и направился в первоначальном направлении. Тот поднялся с земли и пошел следом. Спуск от находящихся на круче чертогов также незаметно перешел в подъем к выходу из пещеры. А затем тропа c уже ожидаемой причудливостью запетляла по зарослям. Время от времени Этси возвращался взглядом к раковине в своих руках – любовался. Как ни странно, идти извилистой неровной дорогой это не мешало: тело чувствовало себя удивительно сбалансированным.