Текст книги "Кружево дорог"

Обратная дорога пролетел незаметно. Этси даже удивился слегка, когда, продравшись через очередное сплетение веток, он вышел к запущенной беседке, от которой начинался его путь. Волк, улыбнувшись на прощание всем своим внушительным набором зубов, махнул хвостом и растворился в лесу. Путник еле успел помахать ему вслед.

Оставшись один, он оглянулся: Эламы нигде не было видно. Пару раз выкрикнул ее имя – никто не отозвался. Этси задумчиво посмотрел на раковину в своих руках. Поднес ее к губам мундштуком и, глубоко вдохнув, дунул. Звук, который издала раковина, не был похож на песню какой-либо трубы. Он глубокой, вибрирующей волной охватил всего Этси, душу его и тело. Затем, как круги от камня, брошенного в сонную поверхность пруда, захватил все окружающее пространство: путник увидел это в виде трепета, который пробежал по всему вокруг все больше уходящей волной.

Внутри Этси разлилась тишина. Та самая, которая наступает, когда перестают дергать, царапать, душить «голоса» прошлых неурядиц. Вслед за ней его начало наполнять ликование, тонко звенящее и будто щекочущее острыми пузырьками шампанского. Любование окружающим миром напитывало всю суть Этси до краев и катилось дальше, словно раковина продолжала звучать. Каждая деталь вызывала чувство гармоничности присутствия в общей картине и, в то же время, чувство своей уникальности, неповторимости и величайшей ценности.

Мир вокруг путника преобразился. Осень никуда не ушла, но пропало чувства упадка и потерянности. Сгинуло пропитавшее все вокруг чувство печали. Лес приобрел прозрачность, в сплетениях ветвей открылись удобные для прогулок тропинки, в мелодию легкого шелеста листвы вплелось умиротворяющее посвистывание лесной птахи. Вот и еще одна присоединилась.

Этси бросил взгляд на беседку: как раз в этот момент из облаков выглянуло солнце, и в его лучах щедро заиграл багрянец и золото листвы плюща, который ее обвивал. Свет пронзил строение насквозь, наполнил прозрачным золотистым сиянием и превратил сумрачные недра в волшебную пещеру с сокровищами. Посреди строения стал виден красивый мраморный столик в виде открытых ладоней.

Недолго думая, путник зашел в беседку и положил на него волшебную раковину. Рядом пристроил снятое с мизинца серебряное кольцо. Закрыл глаза, глубоко вдохнул золотистый воздух: пахло свежестью. Он промолвил:

– Ну вот, я все же принес ее. Здесь оставлю – заберешь, как сможешь. Спасибо, Элама. За попутчика – он славный. За кольцо – выручило. Да и вообще – за путешествие. Спасибо.

Этси еще постоял, вслушиваясь в тонкость навеваемых атмосферой беседки состояний. Развернулся, чтобы выйти, и тут его накрыло: острое чувство Силы Жизни пенистым приливом наполнило его тело. Он судорожно вдохнул и, с играющей на губах улыбкой, медленно выдохнул – Элама откликнулась. Уже не оборачиваясь Этси пошел обратным путем.

***

На спине моста стояла женщина. Она облокотилась на вороненные кованные перила и задумчиво смотрела вдаль. На ней было длинное белое платье с накинутым сверху черным плащом, отблескивающим искрами подобно звездному небу. Этси подошел – незнакомка повернулась на шум шагов и взглянула на него. Он замер. Женщина была красива. Этси окатило ощущением, что в ее облике слились черты Эламы и Куолемы. Один из внимательно смотрящих на него глаз был темно-карего цвета, второй – голубой.

– Привет, Эла… – на полуслове оборвал он непроизвольно вырвавшееся приветствие.

– Ило. Меня зовут Ило, – поправила с приятной улыбкой женщина. – Мы знакомы?

– Да… нет… не знаю, – сбивчиво ответил Этси и добавил, – прости, суматошный день. Можно прогуляться с тобой? Не хотелось бы потерять возможность любоваться такой красотой так быстро.

Ило улыбнулась:

– Немного неожиданно, но это даже интересно.

Скрек

Пламя факела порывисто танцевало, подчиняясь прихотливому движению токов подземного сквозняка. Отблески его живыми бликами скользили по глади скрытого под горным массивом озера, играли на бахроме сталактитов, сверкали мириадами драгоценностей в сочащейся по камню влаге, создавали движение теней на изломах стен и потолка пещеры. Вселяли в красоту земных недр, застывшую во времени, подобие жизни.

Скрек сидел, неподвижностью мало отличимый от окружающих каменных отломков. Охристый свет огня придавал его и так грубым чертам угловатый вид древнего изваяния. Скрек был пещерным троллем. А еще он мог видеть Силу, заключенную в красоте всего вокруг. И не только видеть, но и поглощать, накапливая ее внутри себя. Как это происходило, Скрек и сам не смог бы объяснить.

Было обычно так: он сидел и смотрел, погружаясь в детали окружающего мира. Хаос ломанных линий массивного скалистого утеса возносится над головой, потрясая ощущением могучей плоти земли. Переплетение струй горной реки на стремнине, кипящих пеной вокруг клыков каменистого дна ловит внимание картиной непрерывного движения и абсолютной неподвижности. Пластичный изгиб хватко стоящего на обрывистом склоне дерева: словно замер на миг полет воздушных вихрей в буйно раскинутой кроне. Сочетание и неповторимость структур, кружева трещин, игра полутонов и чудная палитра красок. Наполненные густой плотностью, строго очерченные силуэты скал и деревьев на фоне прозрачной глубины неба. Взгляд раз за разом останавливается на этой абсолютной в своем выражении красоте, вся суть Скрека погружается в нее, сливается, делается одним целым. Он ощущает поглощающее чувство любви ко всему вокруг, казалось, впитывает глазами эту неповторимость структур и красок. Видит, как в этой гармонии появляется свечение Силы, которая наполняет все своими прожилками, словно несущая основа, становясь все ярче. Наконец раздается легкий хлопок и Сила, вспыхнув напоследок, входит в Скрека. Прожилки ее сереют, затухают, но тут же начинают снова разгораться. Тролль довольно улыбается в такой момент, ему нравится, что красота вокруг вечна. Напоследок он берет из этого места что-нибудь: камень, кусок деревяшки, пучок листьев или сосновую ветку.

Из собранного он делал «сокровище» – Скрек так это называл, – складывал замысловатые сочетания, выстраивая гармонию линий, структур, оттенков, чувствуя, как накопленная от созерцания красота выходит из него, наполняя то, что он создал ведомый особым чутьем. Ставя точку последней деталью, Скрек видел, как сотворенное им начинает светиться внутренним светом: камни сверкают ярче драгоценных, листья мягко мерцают золотым блеском, шершавость соснового корня наливается цветом старого серебра. Все «сокровище» при этом пульсирует концентрированной энергией, способной укрепить и исцелить видящего это.

Скрек жаждал делиться результатами своего умения. Так выходило, что он не мог не создавать «сокровища». Это было неотделимой частью его жизни, непрерывным ее течением, наподобие необходимости дышать. И вдохнув, набрав Силу красоты внутрь, он неминуемо выдыхал, создавая очередное «сокровище». И смотря как нечто, откликающееся внутри чудом, рождается в сумраке его пещеры, он испытывал желание вынести это на свет, подчас до изводящей нутро тоски. Причина для тоски была: он боялся.

Дело в том, что Скрек не всегда был пещерным троллем. Что было до этого, осталось в его воспоминаниях лишь смутными картинками и ощущением радостной открытости всему вокруг. А потом что-то случилось, что-то плохое, Скрек не помнил. Первые более ясные картинки из прошлого после этого: он сидит на берегу лесного озера и смотрит с ужасом на свое отражение. Не верит, бьет по воде, плачет и воет. Застывает как изваяние с мертвым взглядом. Бросив последний взгляд на отражение, уходит молча в сторону линии гор. Находит пещеру поглубже и старается не показываться никому на глаза.

Душа его постепенно отмякла и обнаружилось, что умение открыто смотреть на мир никуда не делось, а еще и приросло способностью копить красоту и направлять ее Силу в создание нечто чудесного. Но поселился в душе страх предстать перед людьми эдаким чудищем. Это так и стояло перед внутренним взором: вот он с робкой надеждой на понимание протягивает людям свое творение, но видит на их лицах лишь гримасы отвращения, отторжения или, – что еще хуже, – полного безразличия. «Что это? Что за страшилище? Да что он может? Вот еще, смотреть его, так сказать, поделки». Так он и жил: с тянущим душу желанием поделиться, объяснить, научить видеть в конце концов, – вот же оно! так красиво! чувствуете?! – и со сжимающим все внутри страхом быть отвергнутым и непонятым. Всем собой желал открыть миру сокровенное и не мог открыться сам.

Еще больше укрепило его в затворничестве одно происшествие, про которое следует рассказать отдельно. Он же был в данном отрезке жизни все же пещерным троллем. В его подземных путешествиях трещинами и пустотами земли попадались ему и обычные драгоценные камни. Их он, конечно, тоже собирал: все же они были красивы и сами по себе, а Скрек, ценящий красоту во всем, не мог пройти мимо таких ее ярких представителей. Хранилась вся его коллекция в одной из пещер вблизи поверхности: и собранные самоцветы, и созданные им «сокровища».

В тот день Скрек больше обычного задержался на поверхности: погрузился в созерцание медленно опускающегося за рваную линию гор солнца. Хотел насладиться каждым моментом, поэтому пришел на площадку, выбранную для созерцания заранее, около полудня. Возвратившись при свете звезд ко входу в свои пещеры, обнаружил следы присутствия незваных гостей, явно людей. Спеша к месту, где хранились его богатства, он был одновременно охвачен тревогой и возмущением от непрошенного вторжения и потаенно-звенящим волнением: «Ну наконец-то кто-нибудь увидит мои сокровища…» Волнение подстегивал укоренившийся страх, что не поймут той красоты, что видит он, и мучительное желание, чтобы поняли.

Ворвавшись в нужную пещеру, обуреваемый всеми этими чувствами, Скрек увидел пустое место там, где лежали самоцветы. Следы на полу показывали, что люди особо и не присматривались к его творениям, просто проходили мимо, подбирая лишь ярко блестящие куски драгоценных камней, не пытаясь остановиться и увидеть. Внутри его вспыхнуло новое чувство: «Да что вы понимаете?! Людишки…», которое смело на тот момент робкое, но настойчивое желание открываться другим – смело, но не отменило. Правда добавило к ноткам страха еще большее ожидание неудачи.

***

А на данный момент Скрек сидел на берегу подземного озера. Ему захотелось насладиться мрачной красотой потаенного мира недр земли в неровном трепете факельного пламени. Он чувствовал, что еще чуть-чуть и Сила переполнит его и попросится наружу очередным творением. Наконец очарование черных вод с головой накрыло его, заставив на мгновение застыть, взорвалось внутри приливом Силы и отпустило. Скрек еще немного посидел, приходя в себя, затем неторопливо встал. Подобрал средних размеров булыжник, отливающий темно-синим блеском на сколе и побрел системой сообщающихся пещер и переходов в вышележащие уровни – домой.

Вернувшись к себе, разжег в очаге огонь и повесил над ним закопченный котел: похлебку варить. Бросив в него все, что нужно, оставил упревать. Сам вышел наружу: просто посидеть, помолчать. Под небом молчалось как-то по-другому, не как в подземельном мраке. Для таких посиделок стояла у него на ровной площадке у входа скамеечка из грубо отесанного куска древесного ствола и в этот раз на ней уже кто-то сидел. Этим кем-то являлась светловолосая девочка годков семи с заплетенными в две косицы светлыми волосами и домотканом сарафанчике с вышивкой по вороту и подолу. Скрек оторопело остановился, выбитый из колеи привычных действий, не зная, что делать. Развернуться и скрыться в пещере? Дак вроде ребенок всего лишь. Закричать? Дак опять же, та же причина, заблудилась может, поди и так напугалась уже.

Девочка повернула к нему взгляд больших зеленых и нисколько не испуганных глаз и сказала:

– Чего стоишь? Садись. Смотри какое небо красивое, – и подвинулась.

– Небо ей красивое… Во-первых, здороваться надо при встрече. Во-вторых, представляться, – проворчал, все же садясь рядом с девочкой, Скрек.

– Ну-у, я растерялась просто. Меня зовут Клор, – представилась ничуть не смущенным тоном девочка. – А тебя?

– Скрек, – слегка смягчившись ответил тролль.

– А кто ты такой? Я из деревни у подножья горы. Мне мама говорила, что в этих пещерах живет страшный тролль, и чтобы я здесь не гуляла. Ты не видел его? – непринужденно затараторила Клор.

– Я и есть тот тролль, – угрюмо буркнул Скрек и из внутренней вредности добавил, – и я иногда ем маленьких детей. Суп из них варю.

– Правда? – немного настороженно спросила Клор, но тут же со сквозящей ноткой разочарования в голосе продолжила, – ну-у-у не-е-ет, ты не страшный совсем и добрый.

Скрек немного недоуменно на нее покосился. Судя по всему, она и впрямь его совсем не боялась: сидела, болтая ногами и разговаривая с ним, словно… словно он такой же человек как она, что ли. А вовсе не большеносое вислоухое существо, с кривыми большими зубами, чертами лица словно грубо вырубленными кайлом из мягкого песчаника и свисающими чуть ли не до колен мощными, похожими на звериные лапы, руками.

Что-то громко переливчато заурчало.

– Ой, – смущенно заулыбалась девочка, схватившись руками за живот. – Загулялась я, животик кушать просит.

Скрек понял, что спокойно помолчать под небом в этот раз не получится. Он обреченно вздохнул и, поднявшись со скамейки, направился ко входу в пещеры, сказав девочке:

– Пойдем со мной.

Клор, будто только этого и ждала, соскочила следом и с любопытством в глазах побежала за ним.

Дойдя до своей пещеры, Скрек сказал:

– Садись. Покормлю тебя.

– О, а это суп из маленьких детишек? – спросила Клор, увидев булькающий над огнем котел. Страха в ее голосе, правда, так и не появилось.

– Овощи. Немного рыбы, – коротко ответил Скрек, накладывая в миску черпак варева и ставя перед Клор, усевшейся тем временем за стол на единственный табурет.

– Вкусно, спасибочки, – сказала спустя некоторое время Клор, отодвигая от себя миску с ложкой и сыто отдуваясь.

Сколько-то еще Скрек послушал непрерывный рассказ девочки о ее исследованиях окрестностей. Узнал, где водятся «страшнючие» змеи, где можно попасть на полянку с «такой сладенькой» земляникой, и где растут «красивущие цветочечки». Потом сказал Клор отправляться домой, сославшись на приближающийся вечер и вероятность того, что ее хватятся.

– Я к тебе еще раз приду как-нибудь, – заявила уверенно Клор.

Скрек промолчал в ответ. Проводив девочку к выходу, долго стоял и смотрел вслед подпрыгивающим от движения вприпрыжку косичкам Клор, уходящей по тропе, ведущей к подножью горы. Незадолго до свертка за скалистый выступ, Клор, будто была уверенна, что он смотрит, повернулась и весело помахала рукой. Скрек удивленно отметил свою поднявшуюся в ответном жесте руку.

Вернувшись в пещеру, он погрузился в раздумья. Детская непосредственность девочки, то, что она его не опасается, застала врасплох. Он уже привык считать, что вызовет определенную реакцию своим внешним видом, был категорически уверен в этом и вот. Маленькая девочка его не то, чтобы не боялась, а совсем не боялась. Это пошатнуло сложившуюся картину мира —сильно пошатнуло. Так, что он даже не смог лечь спать привычным образом и всю ночь просидел на скамейке возле входа, пялясь в звездное небо. Причем не любовался им как обычно, а катал в голове детали случившегося днем. В результате, заснув под утро, не выспался и целый день слонялся по пещере из угла в угол, с невольной надеждой настораживаясь на каждый звук, доносившийся снаружи.

Так прошел день. К вечеру он малость успокоился и вовремя лег спать. На следующий день, только открыв глаза, он почувствовал внутри слегка беспокойное тянущее ощущение, словно поднималась волна, желающая выплеснуться – Сила просилась наружу. Скрек сел перед сложенной кучкой собранных ранее частиц тех мест, где напитался красотой, глубоко вздохнул, выдохнул и окружающий мир перестал существовать для него. Точнее, весь мир сузился до лежащих перед ним деталей будущего «сокровища» и начинающего рождаться в сознании образа, который еще надо было выпустить.

Как и при созерцании мест, заряженных красотой, он полностью погрузился всем собой в лежащие перед ним детали. Смотрел, словно не глазами, а каким-то внутренним взором. Пробежался кончиками пальцев по граням, текстурам, формам. Начал брать в руки, ощупывая и оглаживая, вслушиваясь, голос души. Откладывал или, ведомый услышанным, находил в общей композиции единственное правильное место. Иногда это место менялась в зависимости от развития дальнейшего узора. Это было нормально, хорошо, соответствовала текучести жизни. Оно – «сокровище» – и рождалось, как живое: в муках смятения и спазмах выбора, в пойманном ритме дыхания Силы, в интуиции движений, с ощущением опустошенности и обессиленного счастья в конце. Со взглядом родителя, наполненным чистой любовь к своему детищу.

– Ка-а-ак кра-аси-и-иво-о! – раздался восторженный шепот сбоку от Скрека, застывшего в созерцании получившегося.

Очнувшись от подобного трансу состояния, он бросил в ту сторону взгляд: Клор сидела на земле неподалеку, вперив круглые от восторга глаза в новорожденное «сокровище».

– Ты давно здесь? – проскрипел Скрек словно занемевшими голосовыми связками.

– Почти с начала. Я пришла, окликала тебя, ты не отзывался. Я вошла, а тут ты… А тут такое… Это же… Ва-аще-е-е! Красиво как в сказочке какой-то. А в конце ка-а-ак засветится! – восхищенно тараторила Клор.

– Засветится? Ты видишь свет? – ошеломленно переспросил Скрек.

– Да, конечно! Он такой, вспышками. Пульсицирует, вот, – гордая вспомненным словом выговорила Клор и тут же с удивлением в голосе вскрикнула, – ой! Царапина…

– Пульсирует, – машинально поправил Скрек. – Что царапина?

– Здесь была. Сюда бежала – ободралась, – растеряно ответила Клор, показывая коленку со свежей розовой кожицей только зажившей ранки. – Заросла. Как это?

Скрек промолчал, глубоко задумавшись: «Значит видит. Тоже, что и я. И царапина зажила Все-таки могут они рассмотреть, люди-то? И понять. Так, выходит?»

– Скре-е-ек, ну, Скре-е-ек! Ну как это? Светится и царапина исчезла. Ты что ли колдун? – продолжала допытываться удивленная Клор.

– Колдун? Не знаю я. Вот, как-то получается так. Сам не знаю, – немного смущенно ответил Скрек. – Да, если суметь увидеть, как у тебя получилось, то может силу дать, вылечить, но ты пока первая смогла.

– Вот это да! Это же самое красивущее из всего что я видела! Даже красивей сережек с камушками, что у жены старосты. Еще и лечит! Это ж… Чудо! У мамки моей рука болит, никак не проходит, а батюшка спиной мается. Да и другим много кому пригодилось бы. Надо показать людям! Скрекушка, давай покажем деревенским красоту эту, а? Ну пожа-а-алуйста! – затараторила Клор.

– Они бояться меня, не нравлюсь я им. Сама говорила про страшного тролля, – горько проговорил Скрек. – Да и бывали тут… Может не ваши, да все равно. Ничего не увидели. Говорю ж, первая ты разглядела.

– Надо попробовать, надо обязательно попробовать! Они просто не знают тебя. А я расскажу им. Что ты хороший и детей не ешь, и что меня накормил, и что не страшный совсем. Я расскажу, – продолжала уговаривать Клор.

– Не знаю. Подумаю, – сказал Скрек чтобы прекратить начавший утомлять его разговор, очень уж много за раз всего случилось.

В итоге Клор, много раз еще сказав, как это красиво и пообещав всем все рассказать, убежала, а Скрек сел и задумался. Очень долго он жил, скрываясь от человеческого мира и вдруг менять что-то… Но по-прежнему остаться уже не могло. Если отношение Клор только пошатнуло его картину мира, то ее способность разглядеть суть его «сокровища» окончательно выбило опору из-под ног его рассуждений. Тщательно заталкиваемое поглубже внутрь желание делиться окрепло и с новой силой заявило о себе.

На следующий день, когда Клор пришла, Скрек был уже готов. Все «сокровища» брать с собой он не стал, – накопилось их изрядно, – но три самых лучших аккуратно уложил в короба, которые скрепил вместе, приделав лямки, чтобы сподручней было нести за спиной. Клор, увидев это, просияла. Они пошли по тропе, ведущей в деревню.

– Очень здорово, что ты согласился! Я вчера всем-всем все рассказала! И как красиво, и про царапину. Правда… – тут Клор несколько замялась.

– Что – правда? – насторожился замешательством девочки Скрек.

– Ну-у, мамка меня наругала, что здесь гуляла, а батюшка сказал, чтобы я не занималась ерундой. не плела всяких баек и не якшалась с троллями. А лучше бы козу пошла подоила. А другие смеялись.

Решимость Скрека значительно пошла на убыль от этих слов. Клор, видя его реакцию, поспешила добавить:

– Но ты не переживай! Они хорошие! Они увидят и все сразу поймут.

Не особо утешили эти слова Скрека. Чем ближе они подходили к деревне, тем меньше оставалось уверенности в принятом решении. Когда уже почти пришли, даже возникли мысли, что не понятно, зачем вообще он сюда идет. Но вдруг он разозлился сам на себя какой-то разухабистой отчаянной злостью. Дескать, да сколько можно-то?! Хочу, но боюсь, боюсь, но хочу! То не так и эдак не то! Тфу! Зачем вообще тогда сюда перся если возвращаться ни с чем?! А вот возьму, да покажу всем! А погонят, так хоть знать точно буду, а не догадки строить.

С такими мыслями, ведомый Клор он вошел за деревенскую околицу, выбрал местечко сразу у входа и, распаковав свои «сокровища», разложил их поверх коробов перед собой. Клор встала рядом. Видно было, что она волнуется, но старается это не показать.

***

Вновь прибывшего деревенские заметили. Стали помаленьку подходить: по одному, по двое. Мужики кто с вилами или топором, кто просто с колом. Женщины шли позади, придерживая, в свою очередь, ребятню. Скрек почувствовал, как отброшенный вспышкой злости страх возвращается, все сильнее стягивая нутро безжалостной петлей. Тело тотчас откликнулось: лечи еще больше ссутулились, кулаки сжались, лицо собралось угрюмыми складками, а верхняя губа помимо воли поползла вверх, обнажая зубы.

Кто-то крикнул из толпы:

– О, Клорка и впрямь чуду свою привела! Вы гляньте! Страшной-то какой!

Следом посыпались едкие комментарии по поводу внешности Скрека и непутевости Клор. Насмешливые предположения чего он там может нарукодельничать, такими-то лапищами. Скрека охватило отчаяние пополам с взметнувшейся гневной мыслью: «И вот этим я хотел открыться?! Да что они могут увидеть?!»

Вперед протолкнулись припоздавшие отец и мать Клор. Мать с мукой переживания на лице нервно стискивала на груди края накинутого на плечи платка, бегая глазами по Скреку, Клор, потихоньку напирающей толпе. Отец хмурил брови, гневно кривя губы.

– Ты чего это творишь, Клорка? Перед людьми нас позоришь! Ну-ка быстро домой, кому сказал?! – выдал отец, сердито притопнув ногой.

Клор упрямо фыркнула, вытянулась в гордую струнку, крепко сжав маленькие кулачки на напряженно выпрямленных вниз руках, и с недетским огнем в голосе прокричала:

– Хороший он! Ты сам учил меня справедливости, батюшка! А он никому плохо не делал, чтоб его так! А ты, матушка, любить меня учила все вокруг! А он тоже все вокруг! А еще он любит все вокруг и красоту такую делает! А вы!..

Отец Клор несколько опешил от такого яростного отпора дочери и растерянно остановился, не находясь с ответом. Видно было, что слова Клор попали точно в цель. Ситуацию подстегнул осанистый мужик, староста. Он решительно вышел вперед и двинулся к разложенным «сокровищам» Скрека, громогласно вещая:

– Ты зачем его привела, Клор?! Народ пугать да смущать?! Чтобы духу тут его не было! – И примерился, судя по всему, с ходу пнуть выставленное на короба.

Клор бросилась наперерез и встала у него на пути.

– Не смейте! – закричала она. – Не вы ладили, не вам и разлаживать!

– А ну уйди, соплявка! – оттолкнул ее с пути разгневанный прекословием староста и тут же сам еле на ногах устоял, отринутый мощным толчком: отец Клор встал на защиту дочери, словно матерый дуб воздвигнулся на крепких корнях. Телом заслонил, рукава подкатывая на перевитых жилами предплечьях.

– Дочу мою? Не позволю, – проворчал низким голосом.

– Ах ты ирод! – присоединилась к отцу и мать Клор, сорвав с шеи платок и охаживая им ошалевшего от такого старосту.

Толпа, как единое существо, надвинулась сердито гомоня, нахлынула волной, оттеснив вынужденных отступить Клор и ее родителей, чуть ли не придавила сжавшегося от этого наплыва яростных эмоций Скрека. «Сокровища» с хрустом исчезли под беспорядочно переминающимися ногами. Все кричали друг на друга: кто-то обвинял, кто-то заступался. Внутри Скрека ощущения неизбежного несчастья, страха, отторжения всеми, горечи разочарования и рвущей душу тоски поднимались черной вязкой волной, грозящей укрыть его с головой и утащить в бездну полной потери веры в возможность чего-то доброго в этом мире.

– Не-е-е-ет! Вы сломали их! – раздался отчаянный детский крик.

Толпа раздалась: Клор сидела на коленях рядом с раздавленными «сокровищами» и отчаянно плакала. Все на мгновение замолчали, а потом принялись с удвоенной силой поносить друг друга.

При виде плачущей Клор внутри Скрека что-то надломилось. Он словно застыл на краю, заглядывая в разверзшуюся под ногами пропасть безумия: сорваться, обрушившись вместе с грузом, принесенным той черной волной, брызгами о камни? Остаться? Но как?! Судорожно метавшееся сознание Скрека вдруг замерло, найдя среди хаоса чувств одно, стоящее среди прочего островком безмолвного спокойствия – то самое, что были при любовании красотой, – оперлось на него и поднялось над черной волной. И Скрек остался. Страх, разочарование, гордыня, обида, злость: весь этот груз подобно накопившейся снежной шапке на вершине скалы сорвался вниз лавиной, а Скрек, как та самая скала, остался.

Шум толпы, плачь Клор словно отодвинулись, его окутала тишина и спокойствие. Скрек выпрямился и вперил взгляд в картину разрушений на месте разложенных «сокровищ», спокойно подошел и опустился рядом с Клор на колени, ласково забрал из ее рук один из обломков, над которым она горько плакала, прикоснулся успокаивающе к плечу. Клор посмотрела на него широко открытыми, полными слез глазами, еще раз тяжело всхлипнула и перестала плакать.

***

Разбросанные, вдавленные в землю ногами бездушной толпы части некогда целого. Скрек отдал все свое внимание без остатка обломкам «сокровищ», вслушался в тишину внутри себя, втянул прохладный воздух, улыбнулся солнечному лучу, упавшему на его лицо, как приветствие чего-то доброго и родного. Разом, как бывает при прыжке с высоты в глубокое озеро, с головой накрыло ощущение Силы всей той красоты, что он накапливал и отдавал, верша свои творения. Оказалось, она не ушла, выплеснутая в трансе создания, осталась, а может, как и в случае с красотой природы, оказалась неистощимой. Ее светящаяся основа горела ровным светом в самой сути Скрека, сама суть его стала этой Силой. Он улыбнулся таким мыслям, почувствовав причастность к такой великой мощи и, окончательно отбросив уже все, погрузился в ведомый внутренним чутьем процесс.

Скрек не замечал, что гневное облако, охватившее толпу, расточается, сходит на нет вместе с шумом криков и обвинений. Словно тишина, охватившая все его существо, ширится, затапливая собой все окружающее пространство, выравнивая его, гармонизируя: кулаки разжимались, напряженные плечи расслаблялись, лица разглаживались. Скрек всего этого не видел: его руки сновали, подчиненные внутреннему интуитивному ритму, создавая из частей трех «сокровищ» одно. Он соединял, перекладывал, расправлял, оглаживал, выстраивая гармонию сочетаний, цветов, гладкостей и шероховатостей, воздушности и монументальной массивности. Найдя место последней детали и застыв в ощущении кристально чистого счастья, он не сразу понял, что вернуло его в реальный мир.

– Светится… Оно светится! – повторил кто-то уже громче.

Скрек привычно бросил взгляд на Клор, уже поняв, что это не она: голос был взрослый. Он оглянулся: на лицах окруживших его людей застыло благоговение, глаза их по мере того, как каждый начинал «видеть», загорались внутренним светом. Уже со всех сторон вразнобой стало доносится:

– Светится! Светится! Во дела! Красиво-то как! А Клор-то не выдумала…

Мать Клор стояла, придерживаемая мужем, переводя изумленно округлившиеся глаза попеременно то на Клор, то на «сокровище», то на Скрека.

– Рука… Не болит рука больше. Доча, и впрямь… Не болит… Отец, говорила дочь-то нам, а мы… Вот ведь как, – непрестанно повторяла она.

Отец Клор тупил глаза и смущенно покряхтывал. В его бросаемых на Скрека взглядах сквозило глубокое удивление, неудержимо сменяемое неподдельным уважением и благодарностью.

– Люди, люди! Что нашло-то на нас?! Какой тролль-то?! Тфу, что за напасть! Привидится же… Чуть не обидели хорошего человека, – вдруг запричитал кто-то из толпы, и народ опять загалдел, но уже без злобы, а сокрушаясь на свою невнимательность.

Скрек посмотрел на свои руки: сильные руки любящего ремесло человека. Ощупал лицо – он изменился. Если это было заклятие, оно спало. Скрек посмотрел на Клор: она улыбалась, казалось, лучики света разлетаются от ее довольных глаз.

– А я сразу тебе таким видела, настоящим. Поняла, что это просто мара какая-то, – таинственным шёпотом поведала она, наклонившись к Скреку.

Сбоку, смущенно покашливая и переминаясь с ноги на ногу, стоял староста. Собравшись с духом, он, преодолев неловкость, сказал:

– Э-э, мастер Скрек, вы уж извините… Совсем с заботами этими голова дурная, как с дубу рухнул… Понесло, как собаку бешену! Не серчайте уж… У меня тут это, свояк в городе, в управе… Я поговорю: давайте и там ваши работы покажем, а?

Скрек, не найдя с непривычки слов, коротко кивнул. Староста, немного неловко, но с просветлевшим лицом, вежливо отошел.

И тут Скрек понял одну вещь: вся суть в том, что он сам открылся. Что до этого, при всем своем желании делиться, он все же прятался, скрывался, не только снаружи, но и внутри. Думал о том, что люди отвергнут его, а по сути, сам отталкивал их своими страхами, которые и были его заклятием, сменившим облик. И что невозможно научить людей видеть, не открывшись самому, не отбросив полностью гнетущее, не сбросив тяжкий груз сомнений, болей, разочарований. Не обнажив свое сокровенное, не научишь видеть других. Понял, как отбросить гнетущее: все в нем, он знал путь с самого начала, видел красоту вокруг, светящуюся основу Силы в ней. Теперь он познал основу Силы в себе и внутренне поблагодарил свой облик за то, что тот дал ему возможность пройти этот путь.