Текст книги "Сопромат"

II

Лошманов выбрался из своего тесного кабинета – письменный стол и двухместный диван, обитый джинсой, пытались отвоевать себе кусок в девятиметровом пространстве, поэтому перестраивались Лошмановым раз в три дня – и ни чего не сказав секретарше направился к лифтам, которые открывались прямо в офисе строительной фирмы «Профстройобъект».

Он пересек и дорогу и зашел в кафе «Лемон Бразерс».

Благо время бизнес-ланча еще не вышло, поэтому он заказал мясной салат, щи из щавеля, куриный крокет с картофелем фри и… – Лошманов подумал немного – сто пятьдесят грамм Джека Дениэлса.

Лошманов, в общем-то, понимал, что потерпел крупное поражение. Полковник, оставшийся к сорока годам ни с чем – отличный сюжет для романа. У него уже в голове как трусливые мыши растекались мысли о том, чтобы описать свою жизнь в Управлении. Именно жизнь, а не работу, потому как еще двадцать лет назад близко к сердцу принял идеалы государственной безопасности и на работе только тем и занимался, что жил. Он даже представлял, как бы написал этот роман. Без выпендрежа и языковых изысков, просто и ясно, как было. Весь роман он разбил бы на мелкие, в полстранички, фрагменты, и каждый фрагмент имел бы четкую структуру с началом, серединой и концом. Где-то в середине романа он поместил бы большое исследование, посвященное влиянию фильма «Семнадцать мгновений весны» на формирование корпоративной культуры в новых русских офисах, расплодившихся в начале девяностых годов. О том, что фильм этот заложил отшлифованные модели поведения в головах расслабленных и инфантильных советских людей. И о том, что только благодаря этим вмиг активизировавшимся моделям удалось быстро и безболезненно перейти из конторских помещений с вечным всесоюзным чаепитием в белые опен-эйры офисов с жесткой дисциплиной и субординацией. Он бы написал о том, что каждый русский человек в офисе чувствует себя Штирлицем, засланным – кем? надо еще подумать – с особо важным секретным заданием. Оттуда и воровство и взяточничество, потому что воровать у фашистов можно. Поэтому каждое увольнение воспринимается не как попрание социальных норм, нарушение трудового законодательства и прочие глупости, а как провал со сдачей вех явок и пытками внутреннего мягкосердечного доктора Плейшнера.

Это он наблюдал и в Управлении, с тем же столкнулся и на новом месте работы. Только сейчас он действительно был условным Штирлицем на спецзадании. По легенде работа эта подвернулась ему благодаря испытанным связям со старым армейским другом, который работал на другом предприятии империи Даренко заместителем начальника службы безопасности. Друга этого Лошманов ни разу в жизни не видел, но, скорее всего, их засекреченные личные дела были заброшены в один общий шкафчик.

Лошманов тоже стал замом по безопасности. Каждую неделю он писал отчеты о работе и внутреннем распорядке компании. В них не было ничего интересного, потому что он только-только принимал дела, и, чтобы заполнить пустоту, он просто распределял по отчетам уже готовый ворох информации: в один отчет он старательно вписывал номера телефонов сотрудников (личные и служебные), в другой – схемы расположения камер систем видеонаблюдений на строительных объектах и в готовых зданиях, в третий – надо было написать, о том, что у него произошла встреча с владельцем компании «Промстойобъект» Сергеем Даренко, но Лошманов ограничился только личными характеристиками двух толстых бухгалтерш, которые вывесили на своих страничках в «Одноклассниках» личные фотографии, претендовавшие на полноценное коверное порно.

Даренко в тот день забежал в его комнатушку и плюхнулся на диван.

– Ну, как оно? Рассказывай, – спросил он, как будто оставлял Лошманова на час проверить систему отопления.

– Принимаю работу. На следующей неделе проведем комплексную проверку по зданиям «Промстройобъекта», – отчитался Лошманов.

Даренко с минуту смотрел на него молча.

– Из конторы что ли? – вдруг сказал он, не сдержав широкой улыбки.

– Следственный комитет. Ушел по собственному.

– А что так? Работы много?

– Да как-то, знаете, с карьерой не заладилось.

– О, ничего не говори. Так и вижу, ответственный честный работник. На компромиссы не идет, в сомнительные игры не играет.

– Почти, – сказал Лошманов, достал сигарету из пачки и закурил.

– А вот с этим завязывай. Ты ж служба безопасности, приказ о запрете курения на всех объектах не читал что ли?

Лошманов выпустил струйку дыма под стол, медленно размял почти целую сигарету в пепельнице.

Даренко рассмеялся:

– А желваки-то играют. Так бы и треснул пепельницей по макитре-то. Угадал?

Даренко вскочил с диванчика и протянул ладонь.

– Ну, мне все ясно, – Даренко посмотрел на часы, – Ровно три минуты испытательного срока прошел успешно. Поздравляю.

Лошманов встал и крепко пожал руку Даренко.

– Только знаешь что? – тихо сказал Даренко, не отпуская ладонь Лошманова. – У меня к тебе большая просьба. Ты там особо не усердствуй с отчетами. Ладно?

– В каком…

– В таком. Ты понял, о чем я.

III

Как только Лошманов залпом выпил граненый стакан с джеком дэниэлсом он понял, что цель сегодняшнего дня – нажраться в свинину. Время бизнес-ланча давно ушло, и в «Лемон Бразерс» подтягивались компании отработавших свое офисных жителей.

Из колонок, развешанных по всему периметру кафе, долбили басы самой разной иностранной музыки, которая прошла мимо него за эти двадцать лет. Со своим знанием английского, который внедряли в академии каким-то первобытным способом заучивания и зубрежки, он различал, что молодые голоса надрывались все о том же самом – несовершенстве мира и неразделенной любви.

Молодые… Лошманов усмехнулся и подумал, о том, как он быстро постарел за годы службы. Чуть ли не больше половины голосов, льющихся из колонок, принадлежали его ровесникам, которые и не думали взрослеть, остановившись в своем развитии лет в двадцать пять. Лошманов же, встав на полувоенные конкретные и четкие рельсы, взрослел быстро и бесповоротно. Каждое очередное и внеочередное звание отмеряло этапы его взросления. Младшим лейтенантом он женился, а старший уже имел ребенка и претендовал на отдельную квартиру. Капитан проводил сына в детский сад, а майор стоял на школьной линейке при посвящении сына в первоклассники. Подполковник перестал регулярно заниматься сексом с законной женой, а полковник проводил семью за сотни километров от столицы.

Он слабо помнил, как ему позвонил Леша и как отдал приказ срочно явиться в «Лемон Бразерс».

Леша был как всегда был на позитиве. Он искренне считал, что его перевод на наблюдение за строительным рынком было очередным этапом перед повышением, тем более поле деятельности было благодатным – в вагончиках торговцев процветали подпольные молельные комнаты, в которых промышляли салафиты и ваххабиты.

– Действую по обстановке, – пытался перекричать музыку Леша. – Точку себе выбил, обувью торгую. Мне мама всегда говорила, что в любые времена самый ходовой товар.

– Молодец, – говорил Лошманов и разливал в граненые стаканы еще по соточке.

– Там эти ребята смирные, вроде, но хитрые. Меня пока не подпускают.

– А с какого им тебя подпускать?

– Так я решил в игру сыграть, – тянул слова Леша, – Вроде как проникся исламом. Уже два раза в мечеть ходил, Коран, вот читаю.

– Леша, в опасные игры играешь.

– Что?

– В опасные, говорю, игры играешь! – проорал Лошманов.

– Не понял? Что играешь?

– А, ладно, херня, Леша. – махнул руками Лошманов и выпил – пятый? седьмой? – стакан виски.

Народу в этом небольшом закутке становились все больше, музыка выкидывала новые туши на танцпол, и в глазах Лошманова все запрыгало – телеса, сиськи, стены, окна, лампы, потолок.

Незаметно для себя и он уже прыгал вместе со всей толпой, пристроившись к кружку трех полуголых девчонок и Леши, выделывавшего техничные танцевальные движения.

Вот дурак, вот дурак, – болталось в голове Лошманова в такт музыке. Со школьного выпускного не дрыгался, не любил никогда, а сейчас чего уж – можно и потрясти жирком, пусть и девчонки от его разухабистых прыжков шарахаются, жмутся поближе к Леше.

– Он из фээсбэ, – орал Леша на ухо одной, и та рассмеялась, – Во, мужик! Рекомендую!

Лошманову уже было по барабану нарушение инструкций – невелика потеря, если эти волосатые дурочки будут знать, что он из конторы, ибо всем на все похуй, и больше всего похуй в этом заведении было Лошманову.

IV

Он пытался понять, откуда берется эта притягательность, то, что в гламурных журналах без особых мудрствований заклеймили термином «сексуальность». Красота ни при чем – сколько красивых и стройных особей по всем объективным оценкам, лишены той самой пресловутой сексуальности. Да, конечно, их хочется трахнуть, хочется увидеть это превращение неприступных моделей, обладающих с рождения выверенными чертами лица, в беззащитных, потных телок, с благодарностью принимающих автоматические удары между ног. Хочется потешить собственное животное самолюбие и убедиться на деле, что в них нет ничего, сплошная пустота в красивой ухоженной оболочке. Все то внешнее, что в них есть, пригодно только для произведения внешнего эффекта, появиться на людях, собрать положенную порцию респектов, и на том кончить – этакая социальная мастурбация.

И с теми счастливыми обладательницами красоты и внутреннего содержания тоже не все так сложно. Если красивая и недалекая полностью полагается на внешность, эксплуатируя ее по полной программе, не боясь выглядеть просто тупой овцой, то красивых умниц портит излишний самоконтроль и пренебрежение своей красотой. Понимая заниженную цену своей привлекательности, они окончательно превращаются в стервозных сук, которые, конечно, способны вызвать похоть, но похоть особого свойства, замешанную, скорее, на садо-мазохистских наклонностях особи мужского пола – какой дурак не захочет напялить конченую стерву или побыть ее рабом и ощутить превосходство женской особи.

Нет, она не принадлежала ни тем, ни другим.

По лицу каждой женщины можно прочитать судьбу, и с первого взгляда на лицо, словно на незнакомую карту местности, где-то в подсознании в мозговых бороздках и бугорках вырисовывается линия будущей совместной жизни, и не важно сколько будет длиться эта жизнь – одну ночь или до гробовой доски. Но в том-то и дело, что по ее лицу нельзя было предугадать ничего, как будто-то карта менялась каждую секунду: дорожки, тропинки, озерца, дома – все находилось в постоянном движении и превращении. Ее можно было представить развратницей, живущей от одной постели до другой; скромной домохозяйкой, преданной мужу и детям; ничего не соображающей простушкой или собранной и резкой руководительницей в сером офисе. И эта захватывающая неизвестность притягивала. Он не раз замечал, как сникают мужчины, только-только увидев ее, как будто уходили в себя и забывали о своих фирменных приемчиках привлечения внимания. Может быть, все это происходило потому, что ее не хотелось соблазнить, снять, оттрахать на месте, а хотелось просто находиться рядом с ней, и не жить даже, а творить жизнь.

И когда Умрихин с упорством сумасшедшего допытывался от нее рассказов о бывших хахалях, перед глазами вставали самые разные персонажи – вечно ноющий музыкант-неудачник, воротила-ювелир, суливший ей счастливую судьбу содержанки, прямой и конкретный офицер-особист, закидывавший ее цветами. И каждый из них пропадал из ее жизни сам собой так же неожиданно, как и возникал.

После того пьяного путешествия за город, он целый день накачивал себя пивом, чтобы сократить время до ее появления. Сидел с бутылкой у проходной общаги до темноты и вяло здоровался со знакомыми. Она пришла только на следующий вечер, сказав, что все эти два дня была у тетки. Они долго сидели в ее комнате, пили пиво – себе покрепче, ей полегче. Ели доширак – он и не заметил, что эти два дня питался только пивом. О чем они говорили, в ту первую ночь, он никогда не вспомнит – с каждым годом, память освобождалась от ненужных воспоминаний. Помнил, что когда она уже засобиралась спать и стала расправлять постель, он неподвижно сидел в своем кресле. Ольга выключила свет, разделась, не обращая на него внимания, и забралась под одеяло. И он лег рядом – одетым или раздетым? – хотя какая разница.

V

Он спал, не раздеваясь, до трех часов дня, то и дело просыпаясь, прислушиваясь к тишине в квартире, и засыпая снова.

Ольга и Саша так и не вернулись. Направлений у них было всего два – домой или к тетке, жившей как раз на той железнодорожной ветке, неподалеку от которой они и разошлись.

Он нашарил под кроватью мобильник и, не глядя, нажал на кнопку вызова. Как только в телефоне раздались гудки, из-за стены послышалось слабое пиликанье, которое поманило его с кровати.

Он выбежал из спальни и ворвался в гостиную. На полу, возле банки с краской лежал телефон Ольги, который медленно, подгоняемый судорожными вибрациями, полз к единственному, широкому окну.

Он нашел в ее телефонной книге номер, обозначенный «Тетя Валя» и позвонил, но никто не ответил.

Как всегда, – думал он, – как всегда, как всегда. И большой палец, словно подыгрывая его раздражению, сам по себе жал на кнопки. Будильник, калькулятор, секундомер, сообщения, два новых сообщения. Он открыл верхнее, с безымянного номера – «Скучаю, жду-не дождусь», в первом было – «Сегодня в 5 у Пушкина ок?» Остальные сообщения не добавили ничего нового, но подлили маслица – сила слов, жалкие электронные пиктограммки, а поди ж ты, адреналин хлещет как из прорвавшейся трубы. Все те же – «встретимся сегодня», «скучаю», да, еще «целую», «люблю», «хочу» и вертикальные подмигивающие улыбки, насмехавшиеся над его слепотой.

Оля, Оля, Оля, – бормотал он, – что ж ты делаешь, что ж ты делаешь.

Мозг работал уже сам по себе, среагировал быстро, без ненужных вздохов-ахов банального обманутого мужа – Умрихин послал в ответ неизвестному сообщение: «ок». И ровно через четыре секунды в телефон Ольги прилетела свежая улыбка.

Умрихин представил, что будет делать через два часа на площади. Подойдет и скажет, что он муж Ольги? И что дальше? Ему ответят, что он никакой не муж, а идиот, раз приперся сюда. Отстаивать… Что остаивать? Ерунда какая-то. Какое такое право? Ольга уже не принадлежала ему, и этот неизвестный номер имел на нее больше прав, потому что у них были свои тайные дела.

Он прошел в ванную, набрал холодной воды в ладони и с силой брызнул в лицо.

Он глянул на себя в зеркало.

Ну и кто ты? – спросил он себя. – Не знаешь? И я не знаю. Ты, наверное, простой курьер, который в конец заврался. Или ты архитектор. Черт, хорошая профессия архитектор, сразу вызывает уважение. Особенно, с тех самых пор, как в каждую квартиру проник придурковатый архитектор Мундисабаль. Мля, вот словечко-то, то еще – Мундисабаль. Ну, что ты чувствуешь? Обиду, жалость к себе, ненависть, без разницы, к себе или к Ольге, отчаяние, отвращение. Или чувствуешь себя лохом педальным. Или ты выше всей этой глупенькой истории, ну, подумаешь, с кем не бывает. Ну, поубавилась страсть за восемь лет, сколько уже не трахались, да месяц, поди, нет, ну если считать полноценный секс, без этих ленивых движений, кончающихся ни чем, выходит полгода, а может, и год. Да и кончала ли она, давай уже посмотрим на это прямо. Вроде ты как понимал, что ей и не особо важно, и на этом успокаивался, на нет и суда нет, а вдруг ей это было важно, в конце концов, есть же у тебя супружеские обязанности. А то хорошо устроился, отхватил не последнюю женщину, можно сказать, отбил у всего мира, и кто ты после всего для этого мира – вялый импотент, жалкий мастурбатор, пыль на замшевых туфельках.

Ну, давай уже, определись, что делать-то будешь. Выдашь мужика, удар по носу, в солнечное сплетение, локтем по хребтине на добивание. Или как мудак будешь мямлить, дрожать и заикаться от волнения. Погоди, погоди, погоди, а что это у тебя там внутри, ну, там глубоко-глубоко, в районе печении. Теплится, сияет, улыбается счастливо. Что? Хрен с этим со всем, пусть пиздует на все четыре стороны, наконец-то есть повод исправить главную ошибку молодости? Так что ли? Н-да, не ожидал от тебя такого. Еще есть чо?

Ладно, давай сделаем так. Ты сейчас пройдешь в спальню и оденешься поприличнее, ну что бы совсем идиотом не выглядеть. Доставай, что там у тебя есть – пиджачок, короткий, травяного цвета, рубашка голубая, или лучше черную, черная она как-то посолиднее выглядит, но с другой стороны, ты что, на похороны идешь, как-то совсем безвкусно – обманутый муж одет как на похоронах, скорбь, печаль, ты же нормальный человек, все понимаешь. Давай все-таки остановимся на голубой рубашке. А если вдруг произойдет драка, вдруг ты пристрелишь этого урода, и на голубой рубашке останутся красные пятна, это опасно, сразу обратят внимание, заметут. Давай все-таки черную, похрен, что похож на служителя ритуальных услуг, так практичнее, и вообще. Джинсы или брюки под пиджак. Нет, ну тут все однозначно, конечно, джинсы, при полном параде ты будешь выглядеть, как совсем мудак-мудак, а джинсы они добавляют житейской мудрости. В джинсах можно уебать пару раз с носка, а в брюках от костюма, во-первых, неудобно поднимать ногу, а во вторых, чувствуешь себя беззащитным, вопрос – ты на строгое пати пришел, или все-таки уебать хорошенько. С джинсами беда, почему все джинсы во всех магазинах обязательно потертые. Хотя, сойдет. Вот ты – с одной стороны, модный пиджак, с другой стороны, рабочие потертые джинсы. С одной стороны у тебя есть вкус, с другой, ты – нормальный кормилец семьи. Нет, ты не жалок, а вполне себе уверенный мужик, правда, мужик этот обнаружил буквально пару часов назад однозначные сообщения на телефоне жены. Значит, так себе мужик, с гнильцой мужик.

А вот пистолет пригодится, не задумывайся, зачем и для чего. От него не убудет. Пистолет придает больше уверенности. Где взять пистолет? Да вот же, буквально в паре шагов от тебя, ну, соображай, давай. Догадался? Правильно – Гусь! Гусь повернут на оружии и на всем, что придает ему больше уверенности. Зеленые штаны, разукрашенные салатовыми лужицами, разгрузка, забитая ножами, ножичками, маникюрными ножничками, веревками, отвертками, пакетами с сухпайками и обидой сокращенного офицера, ее много, обиды, вся в карманы не рассовалась. И квартира в элитном доме обиду не утолила, хрен с тобой, вот тебе квартира, и пшел вон из вооруженных сил российской федерации, а на кой ему квартира, без жены и детей, он со свой Пальмой и в будке не плохо бы устроился.

Позвони в дверь и дождись, пока он не попрячет свои противозаконные пожитки. Чуешь, глядит в глазок, изучает, кто знает, что тебе еще в голову придет, может быть, там, на лестничной площадке, вне зоны видимости стоят оперативники. Даже для него ты чудной какой-то, отдал почти новую машину за треть цены, забыл уже, наверное, а он тебе напомнит, прямо в прихожей.

– О, Андрей, давненько тебя… Где пропадал? Проходи, проходи, – скажет Гусь.

Рот его будет растягиваться, как будто он лимон жует, но ты особо не обращай внимания, это он так пытается изобразить на своем бугристом лице улыбку.

– Ты знаешь, машина – зверь. Я правда, маленько… Как-то неудобно по первому разу. Кожаный салон, все дела, а потом, знаешь, привык. Пальма, фу!

Пальма все еще держит зло. Насупилась. Но это ее проблемы, главное, что она тебя не укусит, потому что на самом деле она тебя боится. Посмотри на нее, не отводи взгляда, видишь, уши поджимает, боится, сука немецкая. А ведь ты можешь посмотреть. Только держи взгляд до конца, не сдавайся раньше времени, иначе трындец – грош цена этим гляделкам.

Квартира – казарма. В единственной большой комнате – железная кровать, спертая из военных запасов, пузатый телевизор, собачий коврик у окна. В воздухе запах псины. На стенах – обои в тусклый цветочек, комплимент от застройщика. На кухне – плита, раковина, между ними – три шкафчика из дэвэпэ с отколупанным по краям сизым ламинатом.

– Да ты, Андрей, не стесняйся, садись. Поесть только нечего.

Заметил, как-то подозрительно посматривает на тебя? Ну, что там у тебя на лице – злоба, раздражение, потерянность?

– Хочешь водки? – предложит Гусь.

Соглашайся, поможет сбить дрожь в руках, ручонки-то дрожат. Кивни, и он даже обрадуется, засуетится по-хозяйски, много у него что ли гостей побывало с самого новоселья. Мудила с нижнего тагила.

Он разольет водку в белые кружки, желтые от крепкого чая. Времени мало, сразу переходи к делу. Помнишь, как его зовут? Валерий или Виталий, вечно путаешь эти имена, потому что знакомых с такими именами не встречались ни разу в жизни.

– Мне пистолет нужен. Можешь одолжить?

– Ну, ты правда чудной какой-то. Откуда у меня пистолет? Андрей, смеешься что ли?

И рот свой скривит, только нервно так у него получится, значит врет – обязательная программа, я не я и лошадь не моя. Смотри на него как на Пальму, не отводи взгляда, даже если он будет отводить глаза или смотреть в район адамова яблока.

Подгони его, чтобы телился поскорее:

– Очень нужно.

Вы даже еще не выпили и он с сожалением поставит кружку на стол. Сейчас до него дойдет, что дело выгорает стоящее. Ты, конечно, чудной, но что-то в тебе есть настоящее, просто так пострелять не попросишь, не для игрушек надо, для дела.

– Ну, ты Андрей… Я тебе, конечно, благодарен за машину… Чего уж там, я тебе вроде как обязан. Должок. Машина, правда зверская… Кстати, а козла на дверце я так и не замазал. Так и езжу козлом.

– Ты же не козел, – правильно, разрядка не помешает, улыбнись. – У меня мало времени.

– Андрей, дело-то подсудное. За ствол срок реальный.

Не отводи взгляд. Если бы у него самого в заднице не щекотало, конечно же, не суетился бы, выставил бы из квартиры за провокацию. У самого руки, поди, так и чешутся шмальнуть в голову какому-нибудь борзому. А тут такое дело – он вдруг оказался не один в своем скромном желании. Когда сам немного псих, при виде еще большего психа становится как-то прямо хорошо на душе, благостно. Конечно, сейчас ты больший псих, тут и рассуждать нечего, и хорошо, конечно же, Гусю.

Он хлопнет ладонями по коленям и быстро выйдет их кухни.

Посиди, переведи дух, посмотри в окно, для того, чтобы глаза отдохнули нужно смотреть на самую дальнюю точку. Да, и хряпни водки уже, наконец.

Гусь появится с картонной коробушкой из-под зефира в шоколаде. Лакомка, значит, или на помойке подобрал.

– Вот, макарыч, с трех метров можно убить нахрен.

– Травмат что ли? Мне бы посерьезней что-нибудь – еще бы понять, зачем тебе посерьезней, сказал же Гусь, что можно убить, и вообще, ты бойню собрался устраивать?

– Говорю же, опасная штука. Ты там что, бойню собрался устраивать, или как? Тебе для чего, вообще?

Вот что значит пистолет в руках, пусть даже и в коробке из-под зефира в шоколаде. Гусь уже расправит плечи и пойдет в атаку.

– Револьвер нужен.

– Не, Андрей, тут тебе чего, это самое, оружейная лавка что ли?

– Револьвер привычней как-то.

Гусь махнет рукой:

– А, хрен с тобой.

Он бросится к мусорному ведру под раковиной, разворошит пакеты, забитые пластиковыми контейнерами из-под салатов и достанет оттуда короткоствольный револьвер.

– Вот, шесть патронов внутри. Но учти, если что, выкидывай его куда подальше, чтоб не нашли. А то наворошишь дел, стрелок.

Проверь, как ходит боек. Не забыл еще? Большим пальцем, тяни-тяни-тяни.

– Ты чего совсем? – Гусь ловко обхватит ствол и вывернет револьвер из твоих пальцев. – Ты, это самое, знаешь что, я с тобой поеду.

– Зачем?

– За тем… для подстраховки. Заодно по дороге расскажешь, что там у тебя за дела.