Текст книги "Второй шанс"

25

Сергей пришел в себя от того, что его кто-то отчаянно тряс за плечо.

«Убью гада! – решил он, и не думая открывать глаза. – Что за моду взяли „духи“ позорные „дедушек“ вот так по-борзому будить?..»

Во сне он, конечно, уже был «дедушкой», без пяти минут – дембелем…

В следующий момент он ощутил низкий, муторно выворачивающий душу гул, даже рев в ушах и испуганно подскочил на постели.

Никакой казармой, ночью, да и постелью даже не пахло… «Дух», правда, присутствовал, причем очень знакомый – Анофриев. Это он непочтительно тряс без пяти минут «дедушку» за плечо, чего-то от него добиваясь и беззвучно разевая рот на белесом, перемазанном землей лице.

– Чего тебе? – проорал младший сержант и с ужасом не услышал собственного голоса.

Лишь в ушах что-то тупо и больно толкнулось, отдавшись где-то в середине спины и почему-то в желудке…

Исходя мучительной рвотой, раз за разом выворачивающей его наизнанку, Сергей вдруг понял, что сквозь рев и скрежет, наполняющие все мироздание, слышит чей-то невнятный скулеж. Странно так слышит, одним ухом… Левым. Или правым?..

Странное дело, он никак не мог сориентироваться, где у него лево, а где – право…

Требовательная рука уже не трясла его, а гладила по плечу.

– …нький…нись…жа… – слышались непонятные отрывки слов, писклявые, будто у девчонки.

В носу неожиданно засвербело, словно подбирался чих, и Сергей поднес к лицу руку, чтобы сморкнуться…

Очнулся повторно он, уже лежа лицом вверх.

Свист у ушах не прекратился, но стал как-то ниже и тише. Особенно в левом…

В левом?

Да, он снова знал, что то ухо, которое лучше слышит, – левое…

– Сережа… Ну вставай… – простонал кто-то рядом, и Черниченко сел, упираясь в сырую землю руками.

Рядом сидел на корточках измурзанный Арсений без шапки и рыдал, размазывая грязь и сопли по лицу черной пятерней.

– Что это ты?..

Он снова слышал свой голос, хотя и как-то невнятно, будто через слой ваты.

– Куликов… И Гена…

Только сейчас Сергей разглядел…

Почти весь сноп осколков пришелся на проводника, шедшего впереди, Володьке досталось меньше. Так, ерунда – один осколок даже не до кости располосовал правую скулу и словно бритвой смахнул кончик верхушки уха, а два других разорвали бушлат на плече. Ну и распоротый по ребрам бок – больно, много крови, но не смертельно. Контузию уже можно не считать. А вот спецназовец…

С первого взгляда даже неискушенному зрителю было понятно, что парень – не жилец.

Но он продолжал жить. Жить, несмотря ни на что, с оторванными по самый пах ногами и размозженной правой рукой, с развороченной правой стороной лица и вытекшим глазом… Если бы не шлем-сфера и бронежилет, его бы вообще прошило навылет, но так он своей широкой спиной прикрыл других…

Ребята, как смогли, перетянули культяпки ног и руку ремнями, но кровь продолжала сочиться на опавшую хвою нескончаемыми черными лентами. На перевязку ушел весь жалкий запас бинта и разорванное белье, но все равно повязки тут же насквозь пропитались, и толку от них практически не было.

– Шприц!.. – прохрипел спецназовец, с трудом придя в себя, и Сергей, стиснув зубы, как учили, вколол ему в целое плечо прямо через суровую ткань камуфляжа дозу промедола из шприц-тюбика.

Жаль, что вторая аптечка, лежавшая в правом нарукавном кармане, превратилась в пластмассовое крошево вместе со всем содержимым, но и от одной дозы Геннадию немного полегчало.

– Все… живы?..

– Все. Володьку вот чуть-чуть зацепило…

– Ноги целы?..

– Да.

– Не п… Мои ноги, спрашиваю, целы?..

Сергей сглотнул и отвернулся.

– Понятно… Тогда – кранты…

– Ничего… Мы вас сейчас обратно потащим…

– Не смеши… – попытался улыбнуться офицер одной стороной лица, и жуткая эта улыбка походила на оскал какой-то туземной маски: сквозь разорванную щеку виднелись зубы… – Мне абзац… Даже не пытайтесь с места трогать…

– Может быть, подмогу вызвать? По рации…

– У тебя есть?

– Нету…

– Вот и у меня нет… Проволоку принеси…

– Какую проволоку?..

– Там растяжка была… Поздно я ее заметил… Неси… Только осторожно…

Обрывок тонкой медной проволочки, скрученной пружиной, отыскал Анофриев.

– Не успела потемнеть… – повертел ее перед уцелевшим глазом Геннадий. – Недавно поставили… Вчера… Позавчера… Нагаев, с-сука…

– Что?

– Да ничего… Вы это, ребята… Идите дальше… Только теперь – по левую сторону заломы оставляйте… И под ноги смотрите… Проволоку…

– Мы вас не бросим!

– Это приказ! Не обсуждать!..

Офицер прикрыл глаз и замолчал.

– Автомат мой берите с собой… И патроны… И пистолет… Все вообще берите… Что спереди навешано – то и берите… Не переворачивайте… И все… Уходите… Приказ…

Когда шаги и хруст сучьев стихли в отдалении, Геннадий Серебров, двадцатисемилетний лейтенант спецназа внутренних войск, один из «краповых беретов», вытащил из-под бронежилета коробочку рации и две сцепленные друг с другом гранаты. Рацию он разбил кулаком, а гранаты поднял к лицу.

Несколько минут он лежал неподвижно, глядя уцелевшим серым глазом в почти такого же цвета небо и беззвучно шевеля губами. Потом вздохнул, выдернул зубами одну чеку и, прижимая рычаг, осторожно засунул обе гранаты под себя. Теперь, если лишь чуть-чуть шевельнуть тело, рычаг соскочит и… Однако лейтенант шевелиться не собирался – сюрприз предназначался не ему…

Беглецы отошли уже изрядно, когда позади что-то глухо громыхнуло.

– Бежим! – крикнул Сергей, поворачиваясь обратно, но Арсений поймал его за плечо:

– Не надо… Он сам так решил…

По грязным лицам солдат, оставляя белые дорожки, бежали и бежали слезы. В этот момент мальчишки стали взрослыми по-настоящему…

* * *

Утомительные протокольные мероприятия завершились, и два президента, наконец, остались с глазу на глаз. Неприметные, будто бестелесные тени переводчиков, синхронно толмачивших каждое слово, можно было не считать. Равно как еще более незаметных телохранителей.

– Вы в первый раз посещаете Соединенные Штаты, господин Сергеев? – поинтересовался президент Вельд.

Подобный вопрос уже задавался перед камерами, но нужно же было с чего-то начать. Тем более что виртуозный по обтекаемости ответ своего русского визави он как-то запамятовал. Как ни крути, а это первая их встреча, и Вельд несколько волновался. Слишком уж крепко сидели в памяти впитанные с молоком матери ненависть и страх, вызываемые этим загадочным народом.

Президент США отлично помнил, как во время Карибского кризиса он, тогда еще восьмилетний несмышленыш, с ревом забирался в постель к родителям, когда ему снилось, что страшные русские сбрасывают на его родной городок водородную бомбу. Не забыл он и постоянные тренировки в школе, когда учителя с противогазными сумками на боку заставляли их, испуганных мальчишек и девчонок, по сигналу вылезать из-за парт и укладываться на пол, чтобы уберечься от светового импульса и ударной волны при ядерном взрыве… Никогда не сотрутся из памяти глаза девочки с соседнего ряда, которой всегда выпадало лежать рядом с ним при таких учебных тревогах. Странное дело: как звали ту девочку, он давнымдавно позабыл, сливаются в одно бледное пятно черты лица, а вот огромные голубые глаза, в которых плескался неподдельный ужас, забыть не может.

Хотя он тогда уже знал, что большая часть русских такие же белолицые, как и он сам, в ночных кошмарах они почему-то виделись маленькому Джорджу раскосыми краснокожими дикарями, перемазанными человеческой кровью, похожими на индейцев из дешевых комиксов, которые они с приятелем Томми покупали в лавке на углу Мэйн-Стрит на сэкономленные от завтраков и кровно заработанные центы. Может быть, сыграло свою роль прозвище красные, которым пестрели тогда страницы всех газет?

В том, что русские никакие не краснокожие и не раскосые, он убедился сам во Вьетнаме, когда впервые увидел пленного русского на расстоянии вытянутой руки. Правда, тогда его избитое в кровь лицо мало походило на европейское…

Может быть, тот русский был коллегой русского президента? А может быть, это был он САМ?

Придет же такое в голову…

– Нет, господин президент, не доводилось.

Сергеев непонятно зачем покривил душой: еще при Горбачеве ему пришлось как-то раз сопровождать одного высокопоставленного партийного чинушу, который должен был присутствовать на какой-то официальной встрече в Вашингтоне, но тогда, честно говоря, он совсем мало запомнил. Так что этот раз можно считать первым. А уж в таком ранге…

Интересно, о чем думает этот здоровяк с немного обрюзгшим лицом, что скрывается за этими крохотными бледно-серыми глазками? Ишь рассматривает, как противное и к тому же опасное насекомое: вдруг ужалит! Хотя на тонких губах змеится приветливая улыбка. Боится. Конечно, боится…

А как боялись русские дети в начале шестидесятых, когда надвигающейся войной запахло так сильно, что почувствовали даже они, тогдашние несмышленыши. Уж им-то, отцы, а то и старшие братья которых пронесли на плечах страшные четыре года военного лихолетья, не нужно было рассказывать о ее ужасах! Сергеев родился почти через десять лет после Победы, но, по рассказам взрослых, о войне знал столько, будто пережил ее сам.

Не из-за угрозы ли американских атомных бомб прятались советские школьники в подвалы при звуке учебной тревоги? Перед глазами президента до сих пор стояли сырые осклизлые стены бомбоубежища, обоняние помнило тяжелый застойный запах подземелья, а шальные мысли: «А вдруг не тренировка?» не забудутся до самой смерти.

А потом в семьдесят втором, в ГСВГ[49]49
  ГСВГ – аббревиатура «Группы Советских Войск в Германии», советского военного контингента, расквартированного в Германской Демократической Республике.


[Закрыть], на плацу под Магдебургом, разве не стискивали пальцы автомат, когда офицер давал вводную о прорыве танковых колон «вероятного противника»? Разве не подразумевались под «синими» те же самые американцы? А потом…

– Господин президент, – прервал мысли Сергеева Вельд. – Я человек прямой, в политических интригах не особенно искушенный… Я бы хотел от лица США выразить вашей стране поддержку в связи с развернутой вокруг этого вашего параллельного мира шумихой.

Чуткое ухо российского президента тут же уловило, что американец сделал упор именно на слово «вашего», что само по себе говорило о многом. Он в достаточной мере знал английский язык, чтобы обойтись без услуг переводчика, но не особенно стремился афишировать это.

– Честное слово, – продолжал президент США. – Если бы Господь Бог даровал такой подарок не вашей стране, а Америке, вот бы они получили у меня, эти койоты! – Вельд выбросил вперед руку в истинно американском жесте, заставив напрячься телохранителей и переводчиков, успешно совмещавших обе профессии. – А этих зажравшихся свиней из ООН давно уже пора разогнать по их стойлам! С каких это пор может диктовать великим державам, что им можно делать, а что – нет, какой-то дикарь, вчера свалившийся с пальмы и еще не до конца обломавший себе хвост?

Американский президент сам захохотал над своей шуткой, а после некоторой паузы к нему присоединился и российский.

– Вы совершенно правы, господин Сергеев! – отсмеявшись и вытерев слезы, Вельд дотянулся длинной ручищей до кресла собеседника и поощрительно похлопал того по коленке. – Никому не отдавайте контроля над своей дыркой… в другой мир, конечно!

Он снова рассыпался трескучим смехом и жестом показал присутствующим американцам, чтобы те оставили двух политиков наедине друг с другом.

– Вы не будете возражать, господин президент, если мы с вами поговорим наедине? При одних лишь переводчиках? Вы доверяете своему?

– Еще ни разу ничего у меня не украл, – выдавил из себя шутку Сергеев, искренне надеясь, что здесь, за океаном, она еще не успела обрости бородой.

– Как? Не украл?.. – напряженно вслушался американец в перевод слов русского президента. – А-а!.. Понимаю! Это шутка! Нужно будет запомнить. Джерри, запиши, пожалуйста.

– Уже, сэр, – кивнул «переводчик».

– Я за своего в этом плане не могу поручиться… Но в остальном доверяю как себе.

– Что бы вы хотели за свою поддержку? – напрямик спросил Сергеев собеседника, когда в комнате осталось четыре человека.

– Вы деловой человек, господин Сергеев… Мигом раскусили старого торгаша!

– А конкретно?

– Ничего особенного. Всего лишь полмира. Того, конечно.

– Какие именно полмира?

– Западное полушарие вашего Парадиза. Вам останется восточное и наша всесторонняя поддержка здесь. Мне кажется, что сделка более чем выгодна, тем более что собственными силами вы освоите свой Новый Свет лет эдак через пятьсот, а до тамошней Америки руки просто могут и не дойти. А вдруг кто-нибудь еще найдет другую дырку или научится вертеть их, не полагаясь на Господа Бога?

– Возможно, вы правы…

– Так по рукам?..

* * *

– Что у тебя, Нагаев? – хмурый полковник оторвался от разложенных на столе бумаг и поднял глаза на вошедшего спецназовца.

– Полный ажур. Только что сработал маячок.

– И как думаешь? Все там?

– Куда они денутся. МОН-50. Сейчас, наверное, кишки по веткам висят! Лохи ведь зеленые – растяжку им ни в жизнь не обнаружить. Можно было и «сотку»[50]50
  МОН-100 – несколько иной тип мины направленного действия, более мощный.


[Закрыть] поставить, но это уже стрельба из пушки по воробьям…

Полковник Тимохин поднял руку со сложенными щепотью пальцами так, как будто хотел перекреститься, но передумал.

– А если Серебров с ними пошел?

– Нет, он их собирался только немного проводить, а дальше – сами.

– А все-таки?

– Тогда все четверо там. Земля им пухом.

Нагаев так невозмутимо глядел на полковника, что тот ни на минуту не усомнился – у этого в душе ничего не шевельнется, даже если придется убить товарища собственными руками. Что поделаешь – нужны и такие вот. Решительные… Хотя оставлять его за спиной при серьезном деле не стоит…

«Пора уже решать с этим что-нибудь, – подумал Тимохин, делая вид, что внимательно читает какую-то бумажку. – Перевести его куда-нибудь, что ли… На повышение…»

Он привык к тому, чтобы доверять всем своим бойцам без исключения? и такой вот, не выбирающий средств, ему, откровенно говоря, был ни к чему. Сейчас он, конечно, выручил, решил острую проблему, но дальше… Нет.

– Надо все же проверить, как там и что. «Сапогам» опять же трех «двухсотых» передать нужно. В любом состоянии. Короче говоря, пойдешь туда. Если Серебров не вернется. Возьмешь Кошкина и Болотова.

– Они не в курсе. Про Сереброва. Могут не так понять.

– Черт… Верно. Пойдешь один, а как сюда «двухсотых» доставить? что-нибудь придумаем.

– Так точно. Могу идти?

– Свободен.

Нагаев кинул ладонь к виску и, четко повернувшись, вышел.

Тимохин, занятый своими мыслями, еще минуту тупо разглядывал бумагу, зажатую в пальцах, потом повертел ее, недоумевая, откуда она взялась, и в сердцах швырнул в стопку других.

Нехорошее какое-то получалось дело, тухлое… Но приказ – есть приказ. Это за годы службы полковник уяснил отлично. Те, которые не уясняли, дотягивали в лучшем случае до капитана, реже – до майора. А Тимохин хотел уйти на пенсию с зигзагами на плечах[51]51
  Фактуру в виде зигзагов имеют генеральские погоны.


[Закрыть]…

* * *

Нагаев скользил справа от тропы, по которой прошли беглецы, словно волк, выслеживающий добычу.

Он легко примечал надломленные ветки кустов и сбитую листву там, где неуклюже ломились непривычные к таким прогулкам дилетанты. Краем глаза он время от времени отслеживал циферблат часов, привычно переводя пробежавшие минуты в пройденные сотни метров и километры. До цели оставалось всего ничего, и требовалось удвоить осторожность.

Конечно, он не допускал и мысли, что кто-нибудь из выживших может устроить ему – опытному бойцу-спецназовцу – западню, в которую он попадется, как слепой щенок. Серьезную проблему мог представлять лишь Серебров, но он, скорее всего, шел впереди и принял большую часть осколков взорвавшегося «сюрприза» на себя.

«Паршивый из тебя был волк, Гена, – презрительно думал боец, никогда особенного тепла к своему „товарищу“ не питавший. – Пер всегда, как слон, напролом, а растяжку за тебя замечал кто-нибудь другой…»

За две сотни метров до того места, где собственноручно устанавливал ловушку, Нагаев сменил «аллюр» и вперед продвигался плавным шагом, будто по-предательски колышущемуся болотному мху, в любой момент готовому разверзнуться под ногами. Не доходя пятидесяти – вообще остановился, чутко считывая информацию во всем доступном ему диапазоне чувств: зрением, слухом, обонянием и даже вкусовыми рецепторами, словно собака-ищейка вдыхая воздух открытым ртом и ощущая на языке лимонно-кислый привкус сгоревшей взрывчатки. Не задействовано пока было лишь осязание, но придет и его время.

Зато вовсю сигналило о таящейся в туманном прогале между деревьями опасности неучтенное шестое чувство, обычное для людей «опасных» профессий. Не просто сигналило, а трубило, выло, вопило на разные лады.

«Неужели кто-то остался и теперь ждет меня?»

Почти бесплотной тенью спецназовец по широкой дуге двинулся вокруг полянки, не убирая указательного пальца со спускового крючка автомата, который ласкал одной лишь подушечкой, всегда готовый легонечко придавить послушный металл…

Странно. Человека – живого человека – он не чувствовал, равно как и мертвеца, но чувство опасности никуда не пропадало…

С новой позиции пространство просматривалось отлично. Ни единой детали не скрывалось от цепкого наметанного взгляда, но… Там ничего не было. Ни тел, ни пятен крови.

«Чушь. Мина не могла сработать впустую!..»

Позабыв о профессиональных привычках и табу, Нагаев обшарил свою западню вдоль и поперек, но единственными доказательствами того, что капкан сработал не впустую и сработал вообще, оказались только пара обрывков проволоки от растяжки, покореженные сошки самой мины, вырванные из земли отдачей, и крохотный обрывок бинта, окровавленный с одного края.

– Не может быть! – вертел в руках «вещественное доказательство» профессионал. – Неужели кому-то лишь палец оцарапало? Не может быть…

Не веря себе, он облазил весь сектор поражения и убедился, что мина сработала штатно: утыканная осколками кора деревьев, срубленные ветки, даже небольшая березка, сваленная под корень почище иного топора.

– Что тут, черт возьми, произошло?..

Нужно было, бросив все, начать преследование и идти по следу до тех пор, пока вся четверка не окажется на прицеле, но он лишь бесцельно кружил по полянке, маясь от ощущения неопределенной опасности, как от больного зуба. Внезапное исчезновение этого чувства, похожее на то, как перегорает от скачка напряжения электрическая лампочка, он воспринял в виде почти физического удара.

– Что? Где? – завертелся спецназовец на месте волчком, в любой момент готовый открыть огонь по любой цели, даже на смутный шорох или шевеление листвы. – Покажись!..

И ужас материализовался.

Прямо на Нагаева из редкого кустарника, где и котенку-то не спрятаться, прямо из ничего, неслышно ставя в опавшую листву огромные лапы, выплыл облаком тумана крупный буро-рыжий зверь. Прозрачно-голубые, почти бесцветные глаза неотрывно смотрели прямо в лицо пятившемуся все быстрее человеку.

Совсем человеческие, осмысленные глаза. Не угрожающие или яростные, а скорее, печальные, укоризненные. Такие, словно хищник знал чтото такое, дающее ему право пожалеть человека.

«Очередью в морду, потом отскочить в сторону и – в бок… – мелькнуло в мозгу профессионального убийцы, назубок помнившего все инструкции, касающиеся технологии убиения любого живого существа на Земле, но палец на спуске не напрягся, наоборот, распрямился. – Почему у него такие глаза?..»

Зверь надвигался неотвратимо, как рок, а человек отступал, пока не уткнулся спиной в древесный ствол.

– Серебров, ты? – пролепетал он стынущим от ужаса языком…

Часть 4
Парадиз ни для кого

26

С утра «военно-транспортный аэродром Кирсаново», как он назывался в официальных документах, пребывал в лихорадочном возбуждении. Хотя до давшей ему имя деревни Кирсаново было «сто верст киселя хлебать», по выражению старожилов здешних мест, техников-смотрителей, заставших здесь еще «андроповские» времена и одноименную водку по четыре семьдесят, «неуставное» название приклеилось к в/ч №… ну и так далее, намертво. Собственно говоря, лихорадка на аэродроме не прекращалась уже неделю. С тех самых пор, как стало известно, что нехитрое хозяйство из двух бетонированных в незапамятные времена взлетно-посадочных полос, трех десятков ангаров и небольшого военного городка, на три четверти пребывавшего в запустении, избрано для приема высоких гостей. Куда уж выше – авангарда военной миссии Соединенных Штатов Америки! По двустороннему договору, подписанному в Вашингтоне, стотысячный американский контингент, при всей причитающейся ему военной технике, должен был совместно с российскими вооруженными силами охранять ворота «на тот свет» от всяких посторонних. Кого именно имели в виду президенты Вельд и Сергеев, подписывая договор, знал весь мир, кроме еще одной великой державы с полуторамиллиардным населением, предпочитающей об этом «не догадываться». Заодно предполагалось, что морская пехота США должна представлять заокеанскую великую державу «по ту сторону», плечом к плечу с нашими солдатиками.

Дело оставалось за малым – перетащить такую ораву вояк на другую сторону «шарика», да еще в те места, которые ни один из самых отмороженных стратегов «потенциального противника» никогда подходящими для развертывания наземных сил не считал. Тем более на тысячи километров отстоящие от любых более-менее обустроенных американских военных баз, а также морей-океанов, по которым бравые янки так любят подбираться к своей цели.

Любезно предложенный президентом России железнодорожный транспорт, всегда выручавший нашу страну в подобных ситуациях, «гости» отвергли сразу и с негодованием, поскольку их разведке давно и во всех деталях был известен сомнительный «комфорт» данного способа передвижения. Особенно с учетом российской специфики. Скрепя сердце, решились доверить «путям железным» лишь часть тяжелой техники, остальное же – только воздуху…

И вот сегодня на затерянную в тайге кирсановскую полосу, сквозь растрескавшийся бетон которой бурно пробивался бурьян, должен был приземлиться первый пузатый DC-30 с авангардом «пришельцев», появление которых предвкушали почище, чем визит каких-нибудь «зеленых человечков» на НЛО. И то, к слову сказать: «летающие тарелки» над аэродромом появлялись часто, особенно в день получки или после присвоения кому-нибудь из офицеров очередного звания, а вот живых американцев никто из обитателей Кирсанова не встречал еще никогда, даже после грандиозных банкетов в честь «красных» дат календаря.

Старшие офицеры уже предвкушали водопад президентских милостей, готовый пролиться на их головы и плечи в виде вполне материальных и чисто символических («звездочки» на погоны) благ. К чести командования заштатной «точки», которой выпал баснословный выигрыш, эту неделю сложа руки в Кирсанове не сидели.

Нет, снег там никто не белил по причине практического его отсутствия, да и опавшие листья обратно на ветки не наклеивал, попутно выкрасив в летний зеленый цвет. Но такого «марафета» на эту часть, не слишком избалованную высокими визитами, за ее славную семидесятипятилетнюю историю еще никто не наводил. А так как обычную для подобных «авралов» рабочую силу – солдат-срочников – можно было по пальцам сосчитать, то трудились все: включая самого командира части подполковника Шарапова, его супругу Надежду Михайловну и даже «боевую подругу» прапорщика Сонечку Табакову по совместительству – телефонистку части. Бравый подполковник, к примеру, проявил недюжинное мастерство в области плотницкого искусства, а из начальника финчасти майора Протасова вышел бы неплохой маляр… Жаль только, что таланты эти столько лет зарывались в землю…

И вот теперь все это славно потрудившееся население, ожидая вожделенного самолета вчерашнего противника, высыпало на бетон, приодетое как на праздник, а слабый пол к тому же – в полной боевой раскраске. Не был забыт даже русский каравай, над которым колдовал всю ночь старшина-контрактник Расстегаев, штатный повар-хлебопек части, а в качестве солонки подполковник Сапогов пожертвовал из личного серванта двухсотграммовый хрустальный стаканчик, почему-то смахивающий на азиатскую пиалу. Вручать традиционный дар отрядили все ту же Сонечку.

Замечу, что она весьма пикантно смотрелась в радикально укороченном сарафане, искусно переделанном из реквизированного из гардероба Надежды Михайловны турецкого платья «от Кардена» и картонном кокошнике, расписанном под хохлому местным Рафаэлем первого года службы, бойко малевавшим в дембельских альбомах пылающие истребители и роскошных блондинок «а ля ню». Пшеничная коса до пояса зато была совершенно натуральной, хотя и обесцвеченной из совсем другой масти.

Подполковник с букетом купленных в Кедровогорске роз, теряющийся на фоне своей монументальной подруги жизни, едва помещающейся в тесноватом брючном костюме двадцатилетней давности (купленном в польском Щецине на «чеки» и вынутом из нафталина ради такого случая), нервничал, ежеминутно глядя на часы. Шарапову и невдомек было, что со стороны он напоминает влюбленного, мающегося под фонарем в ожидании ветреной пассии или свежеиспеченного отца перед роддомом. Но даже если кто-нибудь и поставил бы его в известность – он бы на такие мелочи совсем не обратил внимания.

Не переставая сверяться со своими «командирскими» Чистопольского завода, командир не забывал то и дело бросать ревнивые взгляды на стоящую по стойке смирно Сонечку с караваем наизготовку. Нет, не заморских гостей он опасался: с тылу к прекрасной телефонистке бочком-бочком придвигался местный Дон-Жуан де Кирсанова, старший лейтенант Ляпишевский, успевший за неполные два года службы на аэродроме снабдить развесистыми украшениями почти всех без исключения семейных офицеров и прапорщиков части. Переживавший свою «лебединую любовь» пятидесятидвухлетний подполковник в случае чего готов был разделаться с молодым соперником любыми доступными способами, включая дуэль на табельных ПМ…

Однако кровожадным намерениям Владлена Тимофеевича не суждено было сбыться – по толпе собравшихся пробежало: «Летят!». Это радиолокационный пост засек приближающийся «борт».

А еще через две-три минуты из-за низкой облачности вынырнул и сам виновник торжества, тянущий за собой густые шлейфы выхлопа мощных двигателей.

Шарапов подобрался, перехватил поудобнее обернутый пленкой «веник» и приготовился отдавать команды…

* * *

– Да-а… Хреновенькое, надо сказать, «дедовство» получилось…

Арсений и Сергей сидели, сгорбившись, перед крохотным костерком, разожженным в очаге, поминутно перхая от дыма, идущего внутрь избушки, и вытирая обильно струящиеся из глаз слезы. Единственный «лесной человек» в маленькой компании – Володька – в который уже раз утащился в лес с найденной в зимовье двустволкой в тщетной надежде подстрелить какую-нибудь живность. Единственной его добычей за все дни отшельничества троицы в этой глуши были две небольшие птички, которые после долгого обсуждения были, с изрядной долей сомнения, признаны рябчиками. Вот и сейчас выстрелов слышно не было.

С голоду солдаты умирать не собирались: в хорошо оборудованном тайнике (скорее, от дикого зверья, чем от людей) нашлась и мука, и крупа, и сахар, и пара десятков банок мясных консервов, и даже сгущенка, но перезимовать лишь на этих запасах нельзя было и надеяться. Самое большее, учитывая молодой аппетит троицы, их хватило бы на неделю, а при режиме жесткой экономии – на две. После этого оставалось лишь грызть сосновую кору…

– Хотя… Какое там «дедовство»… Ты вот на три года старше…

– Перестань, Сереж…

– И вообще, как-то неинтересно все это, когда рядом никого нет.

– А раньше было интересно? – оторвался от огня Анофриев, обличающе сверкая на соседа треснутыми стеклышками очков. – Когда ты меня обзывал, когда сапогом пинал?

– Ну… Все так делали, не один я… И меня ведь тоже в свое время… Знаешь, как тяжко было поначалу?

– Но ведь если тебе самому было так тяжело, ты мог к другим относиться не так?

– Как «не так»?

– Гонять, чмырить, издеваться, одним словом.

– А я разве издевался?

– Сам-то как думаешь?

Сергей помолчал, пожал плечами…

– Я не думал… Просто так заведено, понимаешь? «Духи»… Новобранцы то есть, приходят, а «деды» их жизни учат. Потом новые приходят, и уже «духи», когда до «дедов» подымаются…

– А раньше ведь по-другому было.

– Когда «раньше»? При царе?

– Почему при царе? Еще в шестидесятые по-другому было. Отец мне рассказывал, как он служил, да я и сам читал… Это когда закон приняли о призыве отбывших наказание, они принесли в армию тюремные порядки…

– Значит, у нас, как на зоне?

– Ты сам это знаешь.

– А мы – зэки?

– Так получается…

– У тебя получается, а у меня – нет!.. – непонятно почему начал выходить из себя Сергей.

Если бы еще год назад кто-нибудь сказал ему, что он будет защищать когда-нибудь дедовщину, солдат рассмеялся бы тому в лицо или, еще скорее, врезал бы от души. Сколько раз униженным первогодком засыпая после стирки «дедушкиных» портянок и подшивания «кителя» во втором часу ночи, он мечтал… О чем же он тогда мечтал?.. Но точно, не о том, как будет гонять «духов» и «молодых». Об этом сладострастно мечтали многие ровесники, но не он. Неужели армия так меняет человека?..

– Закон такой, понимаешь?!.. Не нами придуман!..

Черниченко не заметил, как вскочил на ноги и теперь стоял, раскорячившись и растопырив пальцы рук, перед Арсением. В точности так же, как плюгавенький «дед» Чапа, давным-давно дембельнувшийся. А до этого вдоволь поизмывавшийся и над Сергеем, и над Володькой, и еще над множеством забитых «духов»… Сколько раз на стрельбище будущий младший сержант давил в себе желание повернуть ствол «калаша» в сторону не по годам старо выглядевшей ряшки дегенерата и, переведя «флажок» на автоматический огонь, давить и давить на спуск… Садить пулю за пулей прямо в давно переломанную переносицу, в узенькие подлые глазки непонятного цвета, в тонкогубый рот…

– Не нам и менять!..

– Но кто-то ведь должен?! – Анофриев тоже вскочил на ноги, пытаясь унять трясущиеся губы. – Кто-то ведь должен стать не зверем, а терпеливым и доброжелательным наставником!.. Ведь мы же свободные люди! Защитники отечества!..

– Добреньким, что ли?.. – по-чаповски прохрипел Сергей и, не отдавая себе отчета в том, что делает, всадил сапог в пах противника…

Противника! Конечно, противника! Врага!..

Согнувшийся с болезненным вскриком Арсений, вместо того, чтобы упасть на колени, рванулся вперед, снося плечом сержанта и валя его на пол. При всей своей мягкотелости он все-таки был почти на голову выше соперника и килограммов на тридцать тяжелее.

В следующее мгновение по неровным доскам пола катался зверь о двух головах и двух парах рук и ног. Рычал, ворочался, разбрасывал многочисленными конечностями нехитрый скарб…

Именно такую картину застал Кулик, вернувшийся не солоно хлебавши.