Текст книги "Второй шанс"

28

– Думаешь, мы просто приняли его за мертвеца?

Друзья скорчились за кустами, росшими напротив дверей избушки, и, то и дело кидая на нее боязливые взгляды, нервно курили.

Надо ли говорить, что ночевали они в обнимку с оружием на полу, великодушно уступив чудесно ожившему Анофриеву единственное ложе. Чему тот, кстати, был несказанно рад, глуша так и не сомкнувших до утра глаз товарищей богатырским храпом. Только теперь никто не решался даже ткнуть его в бок, чтобы перевернулся…

– Ерунда… Что, я живого от мертвеца не отличу? Не дышал он и вообще… Сердце там, зрачок…

– Ты и зрачок проверял?

– Нет, но… Какая разница? Он мертвый был.

– А я вот слыхал, что бывает такое состояние, что живого от мертвого не отличишь…

– И сердце не бьется?

– Сердце?.. Не знаю я… А ты слушал?

– Я пульс щупал.

– И что?

– Не было…

– И все равно…

Сергей дотянул сигарету до самых губ и, затушив, рачительно спрятал крохотный «бычок» в пустой спичечный коробок – Бог знает, когда еще куревом разжиться удастся… Воровато оглянувшись, он пригнулся к самому уху Володьки:

– Это из-за этого мира проклятого, чужого…

– Ты что, серьезно?

– Да, серьезно! – горячо зашептал младший сержант. – Это ведь тот свет!.. Загробная жизнь!.. Я его убил – а он живой… Мы тоже сдохнуть не сможем, помяни мое слово, Вов!..

– Прекрати! – Куликов почувствовал, как по спине холодной струйкой пробежали мурашки. – Фантастика это!.. Выдумки.

– А то, что мы сейчас здесь, в параллельном мире – не фантастика? Я тебе точно говорю: ожил он! Факт!

Дверь скрипнула, и в проем просунулась жизнерадостная физиономия «привидения»:

– Серег!.. Володь!.. Где вы?.. Кушать подано! Садитесь жрать, пожалуйста!..

В другое время эта избитая цитата из бессмертных «Джентльменов» вызвала бы взрыв хохота, а теперь бледные ребята лишь переглянулись:

– Пойдем?..

– А что делать?..

* * *

Вьюга заметала лагерь, разбитый у подножия «гряды Парадиз», как уже успели окрестить возвышенность, окаймляющую озеро. Синоптики не прогнозировали никакого улучшения погоды на ближайшую неделю. Тем более что и за гранью погода тоже испортилась не на шутку. Метеорологических спутников там не имелось, и размеры облачного фронта так и остались неизвестными. Но ждать каких-либо чудес пусть и от потусторонней, но все же осени не приходилось и тянуть дольше не имело смысла.

Первый официальный переход американских «партнеров» на «ту сторону», под камеру, было решено назначить на утро.

Еще ночью через портал успешно перебралась целая бригада телевизионщиков CNN, ABC, BBS и еще десятка западных телекомпаний, а заодно и парочки отечественных, ранее чести запечатлеть «мир иной» не удосуживавшихся.

Накануне гостеприимные хозяева закатили банкет в стиле «водка – матрешка – калашников», и оператору Роберту Джуллиану, пробудившись, пришлось воочию познакомиться с загадочной русской болезнью «похмелье», о которой ему столько талдычили перед отъездом в варварскую страну более осведомленные друзья и знакомые.

Боб на своем веку бывал в передрягах и повидал всякое. Недельку провел в плену у иракских партизан, подцепил малярию в болотах Экваториальной Африки, после жуткой автомобильной аварии три месяца провалялся на больничной койке, а виски, как нередко похвалялся, начал употреблять, едва оторвавшись от материнской груди, но, как оказалось, испытал в своей жизни далеко не все.

То ли водку свою русские изготавливали совсем из других компонентов, чем во всем остальном мире, то ли закуска с маркировкой «Made in USA» с ней не сочеталась, и вместо того, чтобы смягчать эффект, многократно его усиливала, то ли хозяева банально обманули пришельцев, напоив их под видом национального продукта, к примеру, ракетным топливом, но утром мистер Джуллиан пожалел, что не скончался вчера, после первого же бокала, который радушные собутыльники странновато именовали «стаканом».

Больше всего американцу хотелось, чтобы ему вкололи дозу цианистого калия, прострелили голову из «кольта» 45-го калибра или, на худой конец, оставили в покое, но палачи были неумолимы. Странное дело: пили они вчера наравне с гостями, причем с очаровательным пренебрежением к последствиям, мешали все подряд – свое термоядерное пойло, виски, джин, пиво и даже шампанское, бутылку которого выставил французский репортер с фамилией, похожей на марку парфюма, но, как оказалось, без малейших для себя последствий. Кстати, насчет парфюма: Бобу смутно припоминалось, как военный с незнакомыми погонами на камуфляже латиноамериканских коммандос, приобняв могучей лапищей за плечи, пытался угостить его чем-то явно галантерейным из плоской бутылки, напоминающей карманную для виски. В ушах до сих пор стоял его бас: «Коктейль Александр Третий! Фифти-фифти лосьон „Саша“ энд одеколон „Тройной“!..» Получив вежливый, но непреклонный отказ, военный пожал плечами, выхлебал, не отрываясь, добрую пинту содержимого флакона прямо из горлышка и довольно рыгнул, распространяя вокруг аромат цветущего луга…

«Приснится же такое…»

От радикального лечения, предложенного русскими по принципу «клин клином вышибают», все телевизионщики (почти все: француз и австралиец транспортировке вообще не подлежали) отказались, ограничившись крепким кофе, минеральной водой, аспирином и всяческими «сверхэффективными» средствами, предусмотрительно захваченными с родины. С таким же успехом они могли пытаться привести себя в порядок с помощью медитации по рецептам гималайских монахов…

Процессия, груженная аппаратурой, напоминала цепочку приговоренных, бредущих на казнь.

Боб благодаря своему высокому рангу шагал почти налегке, предоставив надрываться ассистентам, но ощущал себя так, будто тащит на плечах весь Бруклинский мост вместе со статуей Свободы в придачу. И сердце опять забарахлило на самой середине узкого прохода в скалах – не то естественного, не то прорубленного кем-то… Уточнять Джуллиан не имел никакого желания.

За установкой камер и прочего оборудования мучеников застало хмурое утро, на взгляд страдальцев, ничем от обычного не отличающееся.

С низкого неба сыпался унылый дождик, все вокруг набрякло влагой, патентованные «незапотевающие» насадки на объективы запотевали… В добавок ко всему «первопроходцы нового мира» безнадежно запаздывали, и телевизионщики ежеминутно поглядывали на часы, тоскливо обмениваясь нелестными мнениями о пунктуальности виновников торжества.

От кучки зевак, притащившихся из русского лагеря по эту сторону и выдворенных за пределы сектора обзора камер, отделился худощавый мужчина средних лет, закутанный, как и все остальные зрители, в некое подобие средневекового плаща с капюшоном.

– Не волнуйтесь, мистер, – сочувственно обратился он на вполне приличном английском к Бобу. – Тут всегда так… Они там думают, что перешагивают грань точно в намеченный срок, а здесь проходит полчаса или больше. Или меньше… Закон природы…

– Почему у вас в России даже законы природы какие-то перевернутые? – неприязненно буркнул репортер, отворачиваясь: как он в этот момент ненавидел задание телекомпании, этот параллельный мир и всю Россию заодно.

– Зря вы так… – укоризненно заметил русский за его спиной. – Законы как законы. Не хуже ваших… Хотите?

Джуллиан непроизвольно оглянулся. Русский протягивал ему металлический слегка помятый стаканчик, над которым вился парок.

– Опять водка?

– Обижаете. Чай. По бабушкиному рецепту, на травках…

Боб хотел отрицательно мотнуть головой, но вдруг против своего желания выхватил из рук доброхота сосуд и жадно припал к обжигающему краю. Волна жидкого пламени скользнула по пищеводу, и американец с изумлением ощутил, как мучительные симптомы похмелья куда-то испаряются…

«Надеюсь, – пронеслось в стремительно проясняющейся голове, – бабка этого лекаря марихуаны в свой чаек не накрошила… Чересчур уж забирает…»

– Хотя, конечно, с коньячком, – неторопливо закончил русский, вынимая из руки воскресшего к жизни репортера опустошенный колпачок термоса. – В такое собачье утро – самое то! Полегчало?

– Да, сэр… Спасибо.

Растроганный американец хотел было продолжить беседу со столь приятным человеком, но замершие мокрыми привидениями телевизионщики вдруг оживились и схватились за камеры и микрофоны. Защелкали молнии фотоблицев, понеслась со всех сторон репортерская скороговорка на разных языках.

Из вертикальной щели проема появился первый из «пионеров нового мира», поправил каску, поморщился на источающее влагу серое небо, но тут же вспомнил о сценарии и, картинно положив обе ладони на висящую поперек груди автоматическую винтовку, сверкнул в объективы фото-, видео– и кинокамер голливудской улыбкой:

– Этот маленький шаг[55]55
  Начало исторической фразы Нейла Армстронга – первого человека, ступившего на поверхность Луны 20 июля 1969 года: «Этот маленький шаг человека является гигантским шагом для всего человечества».


[Закрыть]…

* * *

– Извините, вы – Варя?..

Перед девушкой неловко переминался с ноги на ногу высокий широкоплечий солдат с некрасивым и простодушным лицом, к тому же украшенным целыми россыпями веснушек пополам с юношескими прыщами.

«Ну и урод! – подумала девушка, невольно оценивая верзилу с женской точки зрения. – Где только таких делают?.. Хотя, если на лицо не смотреть… Сережка пожиже был… Смотри-ка, такие же эмблемы, как у него на той фотке, что присылал…»

Эмблемки на воротнике камуфляжной куртки с сизо-серым «меховым» воротником действительно были мотострелковыми.

– Да, Варя, – чувствуя, как сердце пропустило удар, ответила девушка, неожиданно поняв, что на улице чужого города ее вот так просто по имени, не окликнули бы. – А откуда вы…

Перед тем как ответить, парень воровато оглянулся.

– Я с Серым… с Сергеем Черниченко из одного взвода, – сообщил он, доверительно наклонясь к девичьему уху и обдавая ее запахом дешевого одеколона и мятной жвачки, призванной приглушить неистребимый никотиновый дух, но не особенно помогающей. – Узнал вот, что родичи его не уехали еще и пришел поговорить. А там матушка его… Ну, в общем, не смог я. Все равно что со стенкой разговаривать! Смотрела на меня, смотрела, а потом как заревет… Не могу я так. Вышел на улицу, дай, думаю, закурю с горя, что ли, а тут вы идете…

– Откуда…

– Да мне Серый фотку показывал вашу! – махнул солдат здоровенной, красной, как у гуся, лапищей. – Вы там красивая такая… В купальнике, на берегу озера…

– Ставкá… – машинально поправила Варя, вспоминая, как Сережа щелкал китайской «мыльницей» ее, смеющуюся и брызгающуюся водой… Сразу после выпускного…

– Чего? – не понял парень. – Какая ставка?

– На берегу ставкá. Пруда, по-вашему… Мы тогда после выпускного купались…

– А-а…

– А вы друг Сережи?

– Да нет… – замялся парень. – Так… Он все больше с Вовкой Куликом знался… Знакомый, в общем. Он тогда письмо из дому получил, а там эта фотография. Счастливый был – спасу нет! Мы и пристали с ребятами: «Покажи, мол, не жмись!..» Он и показал. Невеста, говорит, моя…

Варя почувствовала, как в груди закипают слезы, и, чтобы не расплакаться при постороннем, сменила тему:

– А что вы хотели сказать Светлане Андреевне? Ну, маме Сережи.

Солдат тут же погасил широкую улыбку, делавшую его лицо если и не красивее, то уж точно привлекательнее, и нахмурил бесцветные брови, кажущиеся на пунцовом фоне абсолютно белыми.

– Нечисто дело с его… – Он еще раз оглянулся. – Со смертью его и Володьки с тем «духом»… С Анофриевым! – выпалил он. – Не сходятся концы с концами.

– Как это? – обмерла девушка. – Их убили?

– Не знаю! – зашептал солдат, нервно оглядываясь. – Пойдемте отсюда, а то стоим на виду, как три тополя на Плющихе…

– Два… – попыталась улыбнуться Варя, но совершенно серьезный парень уже тащил ее под локоть за угол дома.

Затащив в закуток между заснеженными кустами, напоминающими заготовки для снежных баб, он, поминутно оглядываясь, начал:

– Мы тогда возле этого озера стояли…

– У какого озера?

– Не перебивайте… В общем, скукота была, не приведи Господь. Тут прибегает ко мне в каптерку Володька Кулик…

– Тот самый?..

– Ага! А сам веселый такой… Гони, говорит, два пузыря!

– Каких пузыря?

– Да бутылки! – изумился солдат такой непонятливости «барышни». – Водки!

– В общем, – продолжил он, – я уперся и говорю: «Куда тебе?» А пузыри заначены были, чтобы «черпаков» в «деды» переводить… На бухло то есть.

– Каких черпаков?

– Все равно не поймете! – отмахнулся парень. – В общем, уломал меня Володька. Пузыри… водку, надо сказать, он сам у меня заначил, так что имел право… Завернул, в общем, водяру в портянки, сунул в карманы и – ходу. Я его догнал, спрашиваю: «Куда?» Ну, с тем, мол, чтобы на хвоста упасть, если что… Ну, присоединиться к компании, – поспешил объяснить он, видя, что Варя снова открыла рот для вопроса.

– А он?

– А он говорит, мол, на ту сторону!

– Куда? За границу?

– Да вы что? – опешил рассказчик. – Телевизор не смотрите? Мы в каком городе сейчас?

– Так это…

– Во-во! Я ему: «Влетишь, Кулик!», а он: «Не сс… извиняюсь… Ростик, у меня там все схвачено! Вернусь – расскажу!..»

– И что дальше?

– А ничего. Выскочил на улицу и пропал. А утром нас всех застроили и начали гундеть: «Сбежали, мол, Куликов, Черниченко и Анофриев…». Погнали тайгу прочесывать. Неделю бродили там, двое заблудились, один – ногу подвернул и поморозился, а все без толку… Потом только объявили, что нашли их всех… Мертвых уже…

Солдат вдруг больно схватил Варю могучей пятерней за плечо и приблизил свое лицо к ее лицу так, что она легко различила рыжие крапинки в его зеленовато-прозрачных глазах:

– Не они это! – свистящим шепотом выдохнул он. – Ей-Богу, не они!.. По крайней мере – Серега твой! – от волнения он перешел на «ты».

– А ты откуда… – тоже забыла про приличия потрясенная девушка.

– Нас тоже гоняли их опознавать, – зашептал парень. – По правилам чтобы все было… А что там опознавать? Три жмура обгорелых! Из всей одежки – одни сапоги… Тем более нам все объявили, что это они, парни наши то есть… Все просто заходили и говорили – они, мол, и все. Там дух стоял такой – каждого второго блевать тянуло…

– Не тяни! – тоже схватила Варя рассказчика за рукав. – Ты опознал?

– Вот я и говорю! Я, когда зашел, тоже, было, хотел просто вякнуть: «Они, мол!» и все, а потом смотрю…

– Что «смотрю»?!!

– Сапоги!.. – бухнул Ростик.

– Какие сапоги?!!

– Да у всех троих сапоги были новенькие! Обгорели, конечно, покорежились, но подошвы – не изношенные совсем, нетоптанные!

– Что с того?

– А то, что я – каптер! – взорвался парень, стряхивая девичью ладошку с рукава. – Я эти сапоги выдаю. Всей роте, между прочим. У Володьки и у этого… у Анофриева сапоги были, конечно, новые довольно, можно было и спутать, но у Серого – стоптанные донельзя. Чуть подошвы не отваливались, одним словом. Это я точно знаю.

– Почему?

– А он набойки берег.

– Набойки?

– Да. Циркониевые. Такие, знаешь… Чиркнешь пяткой по асфальту, а из-под ноги искры веером, целый фейерверк. Вообще-то я их для Кулика доставал, а Серый прицепился, словно клещ: подари, мол… Володька, добрая душа, и подарил. Вот и таскал, ходил чуть ли не на цыпочках, чтобы стирались поменьше, на взыскания нарывался, а они все равно уже как бумажки были. Тоненькие. Но искрили. Качественная вещь, кустарная… Серый он вообще попонтовать любил…

– Да, это у него не отнять… Он и зуб из-за этого вставил…

– Во-во! А ведь коронки-то у него давно не было! Прошлый ротный заставил снять. «Зэков, говорит, в моей роте не будет!.. И приблатненных – тоже…». Так Черниченко и сверкал желтым обломком вместо зуба.

– А у этого… трупа… была… – выдавила Варя.

– Вот и я про что. Не они это! На крайняк, Серый – не Серый! Я так смекаю: сунулись они на ту сторону, а их там загребли. А этих – так подсунули, чтобы секретность соблюсти. Так что, может быть, Серега и Вовка живы сейчас. Сидят на какой-нибудь киче фээсбэшной, и все… Не горюй, деваха!

– Это что еще такое? – раздался рядом недовольный голос, и молодые люди испуганно отпрянули в стороны.

Метрах в десяти, сурово нахмурив кустистые брови, стоял отец Сергея, Алексей Михайлович.

– Ну я пошел… – суетливо попрощался Ростик и, не оборачиваясь, потрусил куда-то вдоль дома, засовывая на ходу руки в карманы.

Варя хотела было поделиться с несостоявшимся свекром радостным известием, но тот оттолкнул ее тяжелыми словами, будто нагайкой хлестнул наотмашь:

– Сергей еще не остыл, можно сказать, непохороненный лежит, а ты уже с другим лижешься? Потаскуха!..

– Алексей Михайлович!!!..

– Что Алексей Михайлович? Думаешь, не знали мы про твои шашни за Сережкиной спиной?

– Дядя Леша!!!..

– Никакой я тебе не дядя Леша! Не хотели еще с собой брать, память о сыне поганить, да посчитали, что, может, одумалась, всплакнет над мальчонкой, прощения у покойника попросит… А ты… Стерва!..

Варя всхлипнула от незаслуженной обиды, прижала руки ко рту и, повернувшись, бросилась бежать по «целику», не замечая проторенной тропинки, увязая в сугробах по колено, а вслед ей неслись и неслись тяжелые слова:

– Не смей память Сережкину поганить, сучка гулящая!..

29

Кашу с тушенкой, сварганенную Арсением, надо сказать, совсем недурственно, ели в гробовом молчании.

Анофриев было начал травить какой-то длинный и маловразумительный анекдот на любимую им историческую тему, но, не встретив понимания, затих, обиженно сопя. Кулику с сержантом вообще было не до шуток, и ковыряли они добротную пищу едва ли не с большим отвращением, чем осточертевшую армейскую «жрачку».

При виде ничуть не изменившегося товарища их страхи немного улеглись, но смириться до конца с тем, что недавний покойник (или очень-очень похоже на это, по крайней мере) наворачивает за обе щеки кашу и рассказывает анекдоты, они не могли. Слишком уж сильно впитались у них в плоть и кровь голливудские видео – ужастики про всяких оживших мертвецов, вампиров и разную прочую нежить. Казалось, что вот-вот Арсений отложит алюминиевую ложку, сверкнет очками и разинет в ухмылке рот, из которого высунутся на глазах удлиняющиеся клыки…

– Знаете что, – облизнув, отложил в сторону ложку Анофриев и сверкнул очками. – Уходить нам отсюда нужно…

Вздрогнув от неожиданности, друзья переглянулись.

«Началось!.. – читалось без слов в их панических взглядах. – Сейчас!..»

– Место это какое-то плохое, что ли…

– А откуда ты… – выдавил через силу Володька, незаметно пихая под столом ногой вообще окаменевшего с ложкой, не донесенной до рта, Серегу.

– Откуда знаю? Чувствую как-то… Да и не перезимуем мы тут. Харчей – кот наплакал, дичи совсем нет…

– Может, везде так…

– Нет. Тут люди рядом, дичь боится, поразбежалась… Это аксиома.

– А жить где? – против воли вступил в дискуссию Черниченко, так и не донеся ложки до рта и с ненавистью глядя на нее. – Под сосенкой? Через неделю-другую снега навалит по пояс. Тебе-то хорошо, ты…

И осекся, проглотив слова «ты покойник», от увесистого пинка под столом.

– Можно пещеру какую-нибудь отыскать, – продолжил, не заметив оговорки товарища, Арсений. – Ее и отапливать проще.

– Тут разве есть пещеры?

– Конечно. Полно.

– А ты откуда знаешь?

Анофриев вздохнул, снял очки, осторожно протер их не очень чистым лоскутком ткани, добытым неведомо где, и снова водрузил на переносицу.

– Откуда?.. – виновато и как-то растерянно пожал он плечами. – Просто знаю, и все…

* * *

– Что-то я, похоже, переборщил с этой идеей… – почесал в затылке Егор, захлопнув зеленую пластиковую папку с документами и швырнув ее на угол стола. – Старею, наверное, нюх теряю…

– С чего ты взял?

Дмитрий Михайлович, легко впадавший в панику при первых же признаках неудачи, обычно иллюзорной, сегодня был само спокойствие. Чего нельзя было сказать о заметно нервничавшем Колыванове.

– Как с чего? Мы же получили отлуп по полной программе! Ты что, думаешь, что я не видел списка компаний, допущенных к освоению «зазеркалья»? Нашими интересами там и не пахнет – сплошь концерн Хохлова. Выходцы, мать их…

– Не ругайся. Просто ты не в курсе, вот и все.

– Я не в курсе?! – подался вперед Егор. – С каких это пор?

– Да так… – скромно отвел глаза Дмитрий.

– Значит…

– Вот именно. Например, нефтепровод, который сейчас ударно тянет к Кедровогорску некая фирма со смешанным франко-германским капиталом…

– «Нафтр»?

– Угу.

– А мы там каким боком?

– Просто ты отстаешь от жизни, Гоша.

– Все равно, – упрямо мотнул головой «мозг компании». – Что такое нефтепровод? Капля в море…

– Курочка по зернышку клюет. Рельсы, к примеру, для новой железной дороги тоже наши и еще много чего.

– Но это все ерунда, Дима. К дележке самого пирога нас даже близко не подпустят.

– Ерунда не ерунда… Между прочим, некий интересующийся проблемами геофизики сугубо научный фонд «Лестгард» со штаб-квартирой в Хьюстоне организовал первую неправительственную экспедицию в Парадиз.

– Геофизика?

– Она самая. Знаешь, каких трудов некоему мистеру Эвансу стоило выбить разрешение у Госдепартамента США? А потом еще и в правительстве Российской Федерации…

– Эванс? Это не тот самый?..

– Совершенно верно.

– Действительно старею… – Егор потер ладонью переносицу и поднялся на ноги. – А ты научился, Дима… Зачем я тебе теперь?..

Он повернулся и медленно пошел к двери.

– Стой! Куда ты? – опомнился торжествующий Зильбершток, но Егор Колыванов уже аккуратно притворил за спиной дверь кабинета…

* * *

Коротко, почти под ноль стриженный могучий мужчина в майке-тельняшке задумчиво восседал во главе крохотного кухонного стола, горой возвышаясь над притихшими парнем и девушкой.

– Ну и задали вы мне задачу… – наконец шевельнулся он. – Даже не знаю, с какой стороны подойти…

Вряд ли стоит здесь упоминать, каких трудов стоило Ростиславу Лобанову и Варе найти не в таком уж и маленьком Кедровогорске спецназовца по прозвищу Леший. И не только найти, но и войти в контакт с этим не самым легким в общении человеком, хлебнувшим за свою сорокалетнюю жизнь немало и отлично понимавшим суть поговорки о двух ушах и одном языке, дарованных человеку Господом.

Но теперь все это осталось позади.

Злым человеком, несмотря на свою жесткость, иногда даже жестокость, майор Берендеев не был. В нормальной мирной жизни, крохи которой иногда ему удавалось урвать между командировками в «горячие точки», имела место уютная двухкомнатная квартира в районе новостроек, жена-учительница и двое детей погодков – Машенька и Виталик.

Да, майор был в курсе той истории с тремя «диверсантами», но совсем не одобрял решения командования «пустить под березки» трех пацанов, вся вина которых состояла лишь в неумеренном любопытстве. Во-первых, на фоне нынешней «дружбы взасос» со вчерашним «супостатом», от которого, в общем-то, и собирались хранить секрет. Во-вторых, что и сам он был каким-то боком причастен к случившемуся. В-третьих, судьбу несмышленышей должен был разделить его боевой товарищ лейтенант Серебров…

– В общем, так, – майор скупо ронял слова, тяжелые, будто свинцовые отливки. – Не знаю уж, как вы на меня вышли… И знать не хочу! – осадил он вскинувшегося было Ростика. – Повезло вам, конечно, что дома застали… По идее – гнать вас надо было в три шеи, но раз такое дело – скажу, что знаю. В пределах, конечно…

– Тех трех мальчишек в расход не пустили, – продолжил он после некоторого раздумья. – Приказали сверху, но командир греха на душу не взял. Не поняли бы его ребята. Я тоже так думал. Сначала. Потом уже узнал, что старшой велел Сереброву, который «экскурсантов» навел, и решить проблему.

– Решить? – робко вставила слово Варя, стушевавшаяся при виде такого «волкодава».

– Да, решить. По-тихому. Лейтенант организовал ребятам побег и увел их в тайгу.

– Они живы?

– Не торопись, дочка. Сперва дал Сереброву карт-бланш, а потом передумал и велел еще одному из ребят «присмотреть». Что такое «присмотреть», я вам объяснять не буду. Как там на самом деле было – врать не буду, не знаю. Знаю только, что тот второй – имя вам без надобности – большой дока был по части всяких штучек. Растяжку установить или западню какую…

– Вы говорите «был»? – спросил Ростик.

– Был, – согласно мотнул лобастой, грубо вылепленной головой Берендеев. – На следующий день ушел он проверить, как его капкан сработал, а назад не вернулся. Ходили его, а заодно и Сереброва с его «гвардией» искать, но вернулись с пустыми руками, а слухи потом пошли самые разные, и нам велели все прекратить. А когда америкосы пришли, нас оттуда и убрали…

– А что за слухи-то?

Майор ответил не сразу, а сперва встал, налил воды в чайник и поставил его на плиту, зачем-то открыл и тут же закрыл форточку, долго крутил головой, но потом хмыкнул и выдал, криво улыбаясь:

– Говорили, что видели обоих издали… Но уже не такими, как ушли… Проклятое место…