Текст книги "От прокурора до «контрреволюционера»"

4. Юридические курсы

После очередного инсульта в 1923 г. В. И. Ленин полностью отошел от дел, и между членами Политбюро ЦК РКП (б) началась активная борьба за власть. Наибольший политический вес имели Л. Д. Троцкий, Л. Б. Каменев, Г. Е. Зиновьев и И.В. Сталин. В сложившемся противостоянии Троцкий остался в политической изоляции и стал постепенно сдавать позиции. Его действия и идеи подверглись резкой критике.

В январе 1925 г. на Пленуме ЦК РКП (б) Троцкого обвинили в попытке раскола партии и подмены ленинской теории и тактики международной пролетарской революции троцкизмом как разновидностью меньшевизма. Согласно резолюции Пленума «О выступлении т. Троцкого» он выдвинул против большевистской оценки движущих сил русской революции и против ленинского учения о мировой пролетарской революции свою теорию перманентной революции, которую Ленин не раз характеризовал как эклектическую (путаную) попытку соединить мелкобуржуазный меньшевистский оппортунизм с «левой» фазой и как стремление перескочить через крестьянство[80]80
  Коммунистическая партия Советского Союза в резолюциях и решениях съездов, конференций и Пленумов ЦК (1898–1986). Т. 3: 1922–1925. 9-е изд. М., 1984. С. 323–331.


[Закрыть].

Троцкий был отстранен от руководства военным ведомством. Последующее объединение его усилий с Каменевым и Зиновьевым по противодействию усилившегося влияния Сталина успехов не принесло. Он выведен из состава Политбюро, а затем вовсе исключен из партии, выслан из СССР и лишен советского гражданства.

К началу 1930-х годов Сталин различными мерами разобрался со всеми конкурентами, и в 1934 г. на XVII съезде ВКП(б) было продекларировано, что достигнут разгром фракционных и оппозиционных группировок, в результате чего укрепились единство и сплоченность партии[81]81
  Там же. Т. 6: 1933–1937. 9-е изд. М., 1985. С. 102.


[Закрыть].

Г. Г. Клуцис «Без революционной теории не может быть революционного движения». 1927

Государственная идеология фактически поставила под запрет проявления инакомыслия, поэтому любые суждения вопреки предписанным партией установкам стали расцениваться как контрреволюционная деятельность.

Идея упомянутой перманентной (непрерывной) революции выдвинута в XIX в. К. Марксом и Ф. Энгельсом и заключалась в том, что при осуществлении буржуазно-демократической революции буржуазия будет стараться завершить революцию, тогда как пролетариат (т. е. рабочие) не остановится на достигнутом и будет стремиться к социалистической революции для отстранения от власти всех имущих классов. Непрерывность в данном случае сводилась к последовательной смене этапов революционного процесса.

Ленин и Троцкий поддерживали идею социалистической революции, однако по-разному смотрели на пути ее реализации в мире и отдельно взятой стране. В связи с этим при Сталине взгляды Троцкого рассматривались как несостоятельные и противоречившие ленинизму, а следовательно, как антибольшевистские.

«Правильность» политического мышления объясняли советским гражданам на работе и учебе. Дискуссии по данному поводу не приветствовались.

Зимой с 1934 на 1935 г. тема перманентной революции была затронута при обучении политической грамоте слушателей шестимесячных юридических курсов Горьковского края. Среди обсуждавших этот вопрос был Иван Сергеевич Корсаков.

И. С. Корсаков

Родился 14 октября 1895 г. в с. Яново Сергачского уезда Нижегородской губернии в крестьянской семье. Отец ввиду малоземелья работал грузчиком на реке Волге, но вследствие полученного при переноске груза увечья скончался. Обучение мальчика ограничилось тремя годами сельской церковно-приходской школы, и в 14 лет он стал работать рассыльным в волостном правлении, а затем помощником волостного писаря и делопроизводителем землеустроительной комиссии.

В 1915 г. призван в армию и направлен на фронт. Служил младшим унтер-офицером 152-го пехотного Владикавказского полка, однако летом следующего года госпитализирован с ушибом левого глаза и язвой левой голени, после чего вернулся домой.

Занял пост председателя волостного продовольственного комитета, после Октябрьской революции 1917 г. работал секретарем Комкинского волостного исполкома Княгининского уезда, членом и председателем Сергачской уездной следственной комиссии по уголовным делам, вступил в большевистскую партию.

В 1920 г. мобилизован рядовым на советско-польскую войну. Принимал участие в боях на западном фронте, затем отозван из роты и назначен следователем отдела революционного Военного трибунала 17-й дивизии, чуть позже – членом Выездной сессии Ревтрибунала при полевом штабе.

Вследствие болезни в 1921 г. уволен с военной службы и вновь оказался в Нижегородской губернии, где работал заведующим Сергачским уездным Политпросветом, председателем уездного Бюро юстиции, избирался членом Президиума и секретарем Сергачского уездного исполкома.

По распоряжению Нижгубкома РКП (б) направлен на работу инструктором в Канавинский комитет партии. Успел также поработать членом Президиума и секретарем Канавинского совета, секретарем партийной ячейки и заместителем директора жирхимтреста, директором государственной мельницы, заведующим санаторием, инспектором краевой рабоче-крестьянской инспекции.

Сменив много должностей, 1 апреля 1933 г. Иван Сергеевич, которому было на тот момент 38 лет, пришел работать в органы прокуратуры, где был назначен помощником прокурора Канавинского района г. Горького.

Хорошо зарекомендовал себя по службе и через некоторое время был переведен помощником прокурора Горьковского края, при этом возглавил первичную парторганизацию краевой прокуратуры.

Однако в сентябре 1934 г. районная комиссия ВКП(б) по чистке подвергла критике работу Корсакова в прокуратуре по партийной линии, сделав выводы о самоустранении парторганизации от борьбы с бюрократизмом и канцелярской волокитой, отсутствии чуткого отношения к людям, проникновении в аппарат прокуратуры чуждых элементов и попытки «смазать» факты использования отдельными работниками своего служебного положения.

На Ивана Сергеевича наложили партийное взыскание. Он был переведен на должность прокурора Шатковского района Горьковского края, а в ноябре 1934 г. для повышения квалификации отправлен на шестимесячные краевые юридические курсы, где принял участие в обсуждении темы перманентной революции.

Рассуждая относительно взглядов Ленина и Троцкого, он, рассчитывая на свободу дискуссии, высказал мнение, что теория перманентной революции Троцкого не имела отношения к меньшевизму.

Преподаватель решил его поправить, но настойчивый Корсаков захотел отстоять свою позицию и на следующий день на занятиях попытался привести аргументы со ссылками на Хрестоматию по ленинизму. Естественно, попытка не увенчалась успехом, и ему пришлось признать неправоту.

На семинаре по дисциплине «Уголовная политика» в один из дней зимы 1934–1935 гг. Иван Сергеевич принял участие в обсуждении вопроса убийства видного государственного деятеля С. М. Кирова.

Член Президиума Горьковского краевого суда объяснял слушателям качественное отличие преступлений, совершенных в условиях диктатуры пролетариата и капиталистических государств. Преподаватель рассказывал, что преступления классовых врагов даже в форме обычных уголовных преступлений являлись выражением классовой борьбы, направленной против диктатуры пролетариата. О преступлениях, совершенных трудящимися и не носящих контрреволюционного содержания, говорилось как об особой форме классовой борьбы против укрепления новой трудовой дисциплины и самодисциплины трудящихся.

Перед курсантом Корсаковым был поставлен вопрос о том, к какой «форме преступления» нужно относить убийство Кирова. Иван Сергеевич рискнул предположить, что преступление не являлось результатом классовой борьбы и относилось к форме борьбы против укрепления дисциплины и самодисциплины, поскольку совершено Николаевым – трудящимся, т. е. лицом, который не мог ставить перед собой задачу свержения советской власти.

Тут же посыпались опровержения других курсантов, в большей части являвшихся следователями и судьями, а также самого преподавателя. Общее мнение аудитории свелось к тому, что Корсаков хочет замазать классовое содержание преступления. Он не стал вступать в пререкания и фактически согласился со всеми.

Состояние здоровья Ивана Сергеевича, ранее подорванное на фронтах, вынуждало его пропускать много занятий и не позволило закончить юридические курсы. В связи с этим весной 1935 г. он был исключен из списков курсантов.

Информация же о его некорректных политических взглядах дошла до органов госбезопасности, и начались допросы бывших однокурсников и преподавателей.

В результате 11 мая 1935 г. временно исполнявшим обязанности оперативного уполномоченного первого отделения секретно-политического отдела (СПО) с согласия заместителя начальника отдела и утверждения начальника Управления НКВД по Горьковскому краю в отношении 39-летнего Корсакова вынесено постановление об избрании меры пресечения в виде содержания под стражей и предъявлении обвинения по статье 58.10 УК РСФСР (контрреволюционная пропаганда или агитация). В постановлении указывалось о его достаточном изобличении в том, что на краевых юридических курсах «высказывал контрреволюционные троцкистские настроения»: не признавал Троцкого меньшевиком и говорил об убийстве Кирова как преступлении бытового порядка.

Арест согласован с краевым прокурором. На следующий день на основании ордеров начальника краевого УНКВД и заместителя начальника Шатковского районного отделения НКВД Иван Сергеевич задержан, проведены обыски по местам его проживания и личный обыск, при котором присутствовал вновь назначенный прокурор Шатковского района. Были изъяты различные документы, книги, переписка, фотокарточки, а также револьвер с патронами и перочинный ножик. Впрочем, все это следствию не пригодилось.

Согласно анкете арестованного 13 мая Корсаков был помещен под стражу во внутреннюю тюрьму краевого УНКВД.

С постановлением об избрании меры пресечения и предъявлении обвинения его знакомить не стали, но в ходе допросов виновным в преступной деятельности он себя не признал, пояснив, что допущенные им высказывания являлись результатом неосведомленности и недопонимания. Полагал, что мог об этом говорить на юридических курсах, так как обучение как раз и должно было заключаться в том, чтобы преподаватель разъяснил политику государства и объяснил ошибочность тех или иных мнений курсантов.

По окончании следствия 8 июня обвиняемому объявили об окончании следствия и направлении дела на рассмотрение Особого совещания при НКВД СССР. При этом за день до этого сотрудниками секретно-политического отдела уже было составлено двухстраничное обвинительное заключение, утвержденное заместителем начальником краевого УНКВД. Утверждение данного заключения прокурором, видимо, посчитали излишним.

Пытаясь добиться справедливости, Иван Сергеевич направлял заявления в УНКВД и прокуратуру Горьковского края, а также на имя Прокурора СССР, однако усилия оказались тщетными.

Постановлением Особого совещания при НКВД СССР от 15 октября 1935 г. за контрреволюционную троцкистскую агитацию он заключен в исправительно-трудовой лагерь сроком на три года.

Для отбытия наказания направлен в Сибирский исправительно-трудовой лагерь НКВД в г. Мариинск. В Горьковском крае у него остались жена и двое малолетних детей.

К родным вернуться Корсакову было не суждено. Его обвинили в участии в контрреволюционной вредительской группе и 5 мая 1938 г. тройкой при УНКВД по Дальстрою приговорили к высшей мере наказания, а спустя чуть более месяца, 10 июня, расстреляли.

Иван Сергеевич Корсаков по последнему осуждению реабилитирован постановлением Магаданского областного суда в 1967 г., а по первому – на основании заключения прокуратуры Нижегородской области в 1992 г.

5. Сельская интеллигенция

Для снабжения населения товарами в условиях дефицита издревле известна карточная система, когда для покупки товара требовалось не только заплатить деньги, но и предоставить одноразовую карточку (талон и т. п.), дающую право на его приобретение по определенной норме в конкретный промежуток времени (например, в месяц).

Такая система применялась в разных странах мира и широко использовалась для распределения продуктов питания в Советской России до 1921 г., после чего в связи с переходом к новой экономической политике карточки были отменены. Однако к концу 1920-х годов взятый государством курс на индустриализацию и коллективизацию, а также запрет частной торговли привели к отсталости сельского хозяйства, особенно его зерновой отрасли. Производство хлебной продукции значительно отставало от потребностей, причем не только для развития экспорта, но и удовлетворения нужд внутреннего рынка.

Как отмечалось в резолюции Пленума ЦК ВКП(б), в результате не урожайности и целого ряда иных причин в 1928 г. государство оказалось перед лицом дефицита хлеба. Это угрожало кризисом всему народному хозяйству, в заготовительных районах создавало почву для повторного применения чрезвычайных мер, административного произвола, нарушения законности, частичного применения методов продразверстки (обход дворов, закрытие базаров, незаконные обыски и т. д.), а в потребляющих районах в связи с резким сокращением плана снабжения привело к образованию «хвостов» и частичному введению карточек на хлеб, вызывая недовольство среди крестьянства[82]82
  Резолюция Пленума ЦК ВКП(б) от 4–12 июля 1928 г. «Политика хлебозаготовок в связи с общим хозяйственным положением» // Коммунистическая партия Советского Союза в резолюциях и решениях съездов, конференций и Пленумов ЦК (1898–1986). Т. 4: 1926–1929. 9-е изд. М., 1984. С. 348–354.


[Закрыть].

К началу 1929 г. карточная система на хлеб действовала уже повсеместно. За этим последовало введение нормированного распределения других дефицитных продуктов и промышленных товаров.

На очередном Пленуме ЦК ВКП(б) в ноябре 1934 г. провозглашено, что теперь государство располагало достаточно большим количеством хлеба для того, чтобы полностью и безусловно обеспечить снабжение населения без карточной системы путем развертывания широкой торговли хлебом[83]83
  Резолюция Пленума ЦК ВКП(б) от 25–28 ноября 1934 г. «Об отмене карточной системы по хлебу и некоторым другим продуктам» // Коммунистическая партия Советского Союза в резолюциях и решениях съездов, конференций и Пленумов ЦК (1898–1986). Т. 6: 1933–1937. 9-е изд. М., 1985. С. 182–186.


[Закрыть].

В связи с этим Постановлением СНК СССР с 1 января 1935 г. отменена карточная система по печеному хлебу, муке, крупе и развернута торговля из государственных и кооперативных магазинов[84]84
  Постановление СНК СССР от 7 декабря 1934 г. № 2684 «Об отмене карточной системы по печеному хлебу, муке и крупе и системы отоваривания хлебом технических культур» // СЗ СССР. 1934. № 61. Ст. 445.


[Закрыть]. Чуть позже отменена карточная система снабжения мясом и мясопродуктами, жирами, рыбой и рыбопродуктами, сахаром и картофелем[85]85
  Постановлением СНК СССР, ЦК ВКП(б) от 25 сентября 1935 г. «О снижении цен на хлеб и отмене карточной системы на мясо, рыбу, сахар, жиры и картофель» // СЗ СССР. 1935. № 51. Ст. 421.


[Закрыть].

В. И. Говорков «Колхозники и единоличники! Сдадим хлеб государству…» 1933

Однако объявленное изобилие продовольствия не соответствовало действительности, поэтому ограниченное распределение товаров продолжалось в иных формах, например, в виде «прикрепления» тех или иных категорий граждан к определенным торговым точкам, выдачи талонов на право закупки хлеба, установления «предварительных заказов» и т. п.

Доходило до того, что в ряде мест купленный в разных магазинах хлеб отбирали в административном порядке, а самих покупателей за факт приобретения хлеба в количествах, превышающих двух-трехдневную потребность, привлекали к уголовной ответственности за спекуляцию.

Прокуратура СССР отмечала, что все эти ограничения нарушали установленный порядок торговли хлебом[86]86
  Директивное письмо Прокурора СССР от 29 января 1935 г. № 8/36/00825 // ГА РФ. Ф. Р-8131. Оп. 38. Д. 6. Л. 12–14.


[Закрыть].

Разумеется, люди не могли быть довольны таким положением дел и свое отношение к происходившему с юмором выражали в народном творчестве – частушках и анекдотах, однако партийные органы и органы государственной безопасности не разделяли подобного отношения.

Одной из распространенных частушек была следующая:

 
«Когда Кирова убили, то талоны отменили.
Если Сталина убьют – хлеба белого дадут».
 

Эта и другие неидеологические частушки звучали, в частности, на вечеринках в с. Красное Красносельского района Костромского округа Ивановской Промышленной области, на которых присутствовал секретарь районной прокуратуры Иван Иванович Опарин.

Родился 14 августа 1895 г. в д. Погост Барский Костромского уезда Костромской губернии, что в пяти километрах от указанного села. Был средним из трех детей в семье, учился в сельской школе. Отец занимался хозяйством и подрабатывал кустарем по металлу.

В 1915 г. Иван Иванович отправился в армию, служил в артиллерии и команде связи.

После Октябрьской революции на его малой родине сложилась крайне неспокойная обстановка. Многие не хотели мириться с произошедшими переменами, и в 1918 г. стали вспыхивать восстания крестьян, связанные с реквизицией хлеба и лошадей, а также с мобилизацией в армию.

В конце 1918 г., в отличие от многих местных жителей, он призвался рядовым в Красную армию, однако в июле следующего года, приехав с фронта в отпуск домой, оказался в гуще трагических событий.

Крестьяне всеми силами стремились уклониться от службы. Чаще всего они просто не являлись на сборные пункты или бежали при первой возможности по пути следования на фронт. Постепенно дезертирство приняло угрожающий характер: сказывались усталость от войны и разорение крестьянских хозяйств. В Красносельской и Семеновской волостях скопилось более тысяче дезертиров, из которых под влиянием бывших офицеров создавались отряды, а 13–14 июля 1919 г. произошло крупное Красносельское восстание.

Сначала восставшие разгромили Семеновский волостной исполком в д. Захарово, а в ночь на 14 июля по плану восстания один отряд был направлен в Колшевскую волость, остальные пришли в с. Красное. Прежде всего устроили налет на милицейский участок, захватив все имевшееся там оружие, избили и арестовали милиционера, провели обыски в домах коммунистов. Специально уполномоченные дезертиры согнали на митинг население Красного. Тех, кто не хотел идти, привели под конвоем, угрожая расстрелом, а сопротивлявшихся избивали. «Революционный порядок» восстановил прибывший карательный отряд Ярославского ГубЧК, в ходе проведенных им операций было убито около 400 человек[87]87
  См.: Лапшина М.А. Красносельское восстание: легенда и факты // Красносельская старина. Красное-на-Волге, 1994. № 1. С. 57–69.


[Закрыть].

Опарин, несмотря на то что не состоял в этих отрядах, шел с охотничьим ружьем вместе с восставшими на с. Красное. Он не был убит или ранен и не попал под арест. После тех событий вернулся к службе в армии и даже вступил в большевистскую партию.

Демобилизовавшись в 1921 г., вернулся в родные места, был членом и председателем Погост-Барского сельсовета, работал ответственным приказчиком в кооперации. Имел дом с сельскохозяйственными постройками, лошадь и корову, а в 1930 г. вступил в колхоз. Женился на дочери священника, в счастливом браке у них родилось четверо детей.

В 1931 г. вместе с семьей переехал в с. Красное, где обустроился в каменном доме, однако в том же году подвергся аресту сотрудниками милиции и был осужден Красносельским народным судом за растрату в кооперации по части 1 статьи 116 УК РСФСР к одному году исправительно-трудовых работ.

Затем Иван Иванович устроился на должность секретаря прокуратуры Красносельского района, а его жена работала учительницей в Красносельской школе. В 1934 г. они подружились с семьями местных учителей и стали поддерживать отношения, отвлекаясь от тягот рабочих будней на совместных вечеринках, на которых выпивали спиртное, играли в карты, общались и веселились.

В марте 1935 г. информация о привольных беседах на этих вечеринках дошла до сотрудников управления государственной безопасности Управления НКВД по Ивановской Промышленной области, которые приступили к допросам учителей и иных присутствовавших на данных мероприятиях лиц.

Выяснилось, что на вечеринках звучали нецензурные стихи, частушки и анекдоты, в том числе, об отмене карточной системы на хлеб. Наряду с приведенной выше частушкой был анекдот, смысл которого заключался в том, что приехавший в Советский Союз иностранец не смог купить продукты из-за отсутствия у него карточек. Анекдоты также были о К. Марксе, Ф. Энгельсе и В.И. Ленине. Велись разговоры о трудностях на селе, связанных с хлебозакупками и лесозаготовками; о тяжелом труде учителей и их низкой заработной плате; о возможной войне с другими государствами и вероятном поражении в ней СССР по причине отсутствия поддержки советского правительства со стороны крестьянства и интеллигенции; о бесполезном для страны походе челюскинцев из Мурманска во Владивосток.

Все участники вечеринок не расценивали сказанное как антисоветскую агитацию: стихи, частушки и анекдоты считали просто современными, а в разговорах выражали свое мнение относительно происходивших в стране событий без призывов к чему-либо. По этим причинам они не старались запоминать услышанное и позже в ходе следствия, как правило, в лучшем случае могли пояснить, о ком и о чем говорили, подчас даже не помня сути высказываний. К примеру, приведенную выше частушку один из участников вечеринок запомнил в противоположном смысле: «Когда Кирова убили, то талоны отменили. Если Сталина убьют – вовсе хлеба не дадут».

На безобидные вечеринки сотрудники НКВД взглянули иначе, посчитав, что ими «вскрыта и оперативно ликвидирована в Красносельском районе контрреволюционная группировка сельской интеллигенции». В результате пять местных жителей были арестованы. Среди них оказались двое учителей, секретарь промыслового колхоза (также бывший учитель), бухгалтер артели инвалидов (муж арестованной по тому же делу учительницы) и секретарь районной прокуратуры Опарин.

Постановление об избрании меры пресечения и предъявлении обвинения в отношении 39-летнего Ивана Ивановича вынесено 7 мая 1935 г. начальником второго отделения секретно-политического отдела УГБ УНКВД по Ивановской Промышленной области и утверждено начальником данного отдела. Арест санкционирован помощником областного прокурора.

Опарину инкриминировано совершение преступлений, предусмотренных статьями 58.10 (контрреволюционная пропаганда или агитация), 58.11 (участие в контрреволюционной организации) и 58.12 (недонесение о контрреволюционном преступлении) УК РСФСР. Мерой пресечения способов уклонения от следствия и суда избрано содержание под стражей в арестном доме областного УНКВД по второй категории.

В тот же день указанное постановление исполнено и составлена анкета арестованного. Обыск у него проводить не стали.

Ни в каких контрреволюционных деяниях Иван Иванович виновным себя не признал. В ходе допросов и очной ставки с одним из свидетелей последовательно заявлял, что антисоветских разговоров на вечеринках в его присутствии не велось.

В конце мая всем обвиняемым объявлено об окончании следствия, они ознакомлены с материалами дела, и сотрудниками секретно-политического отдела составлено обвинительное заключение, утвержденное 5 июня заместителем начальника областного управления НКВД. Опарину ставилось в вину, что он участвовал в контрреволюционных сборищах, на которых принимал участие в обсуждении политических вопросов и делал выпады против проводимых мероприятий партии и правительства в деревне; оскорблял память умерших вождей пролетариата гнусными выражениями; будучи привлеченным по делу в качестве свидетеля, скрыл от следствия контрреволюционную деятельность группы.

Помощником прокурора Ивановской Промышленной области 16 июня вынесено постановление, согласованное с заместителем областного прокурора, об утверждении обвинительного заключения и направлении дела на рассмотрение Особого совещания при НКВД СССР. В действиях всех привлекаемых к ответственности лиц прокуратура усмотрела составы преступлений, предусмотренных статьями 58.10 и 58.11 УК РСФСР.

Вместе с тем 28 августа Особым совещанием при НКВД СССР постановлено направить дело через прокурора в Спецколлегию областного суда.

На подготовительном заседании Спецколлегии суда Ивановской Промышленной области, состоявшимся 22 сентября с участием помощника прокурора области по спецделам, принято решение об утверждении обвинительного заключения, принятии дела к производству Спецколлегии и назначении его к слушанию в Ярославле с вызовом свидетелей.

Дело было рассмотрено в течение одного дня в закрытом судебном заседании без участия гособвинителя и защитников. Подсудимые вину в совершении преступлений не признали, утверждая, что на вечеринках никаких антисоветских разговоров не было.

Приговором Спецколлегии суда Ивановской Промышленной области от 5 октября 1935 г. Иван Иванович признан виновным в совершении преступления, предусмотренного частью 1 статьи 58.10 УК РСФСР, и осужден к трем годам лишения свободы. Обвинение по статье 58.11 УК РСФСР суд посчитал неустановленным.

В судебном решении указывалось, что Опарин, являясь секретарем районной прокуратуры, на вечеринках не только не давал отпор антисоветским выступлениям, но и поддерживал их, а также сам распространял антисоветские анекдоты.

Еще трое подсудимых приговорены к пяти годам лишения свободы. Один из подсудимых учителей оправдан в связи с тем, что, по мнению суда, не принимал участия на тех вечеринках, на которых велись антисоветские разговоры.

Определением Специальной коллегии Верховного суда РСФСР от 1 ноября 1935 г. приговор оставлен в силе.

В октябре 1958 г. по жалобе осужденной учительницы прокуратура Костромской области истребовала из архива уголовное дело и направила его в Управление КГБ по Костромской области для передопроса осужденных и свидетелей.

В то время Иван Иванович проживал в с. Сидоровское Красносельского района и работал кладовщиком лесосклада Яковлевского льнокомбината.

По результатам дополнительных допросов 22 декабря 1958 г. прокуратурой области составлено заключение, утвержденное заместителем областного прокурора, об отсутствии оснований для принесения протеста, так как вина осужденных доказана, а согласно Указу Президиума Верховного совета СССР от 27 марта 1953 г. «Об амнистии» судимость с них снята.

Лишь по протесту исполнявшего обязанности Прокурора РСФСР Постановлением Президиума Верховного суда РСФСР от 20 сентября 1989 г. вынесенные в 1935 г. судебные решения отменены, а дело производством прекращено за отсутствием в действиях привлеченных к ответственности лиц состава преступления.

Как справедливо указано в протесте прокурора и постановлении суда, высказывания осужденных не содержали призывов к свержению, подрыву или ослаблению советской власти либо к совершению других контрреволюционных преступлений.