Текст книги "Знакомство с Библией"

Основной мотив проповеди Амоса – возвещение грядущего суда над Самарией за ее нечестие. Он грозно обвиняет жителей страны за их жадность, лживость, угнетение бедных. Народ Самарии отступил от закона и должен понести наказание. Пророк возвращает своих слушателей к традиции Моисея: «Вас Я вывел из земли Египетской и водил вас в пустыне сорок лет, чтобы вам наследовать землю Аморрейскую. Из сыновей ваших Я избирал в пророки и из юношей ваших – в назореи… А вы назореев поили вином и пророкам приказывали, говоря: не пророчествуйте» (Амос, 2:10–12).

Эта Моисеева традиция была хорошо знакома слушателям пророка, но они, как объяснил Амос, неверно понимали ее. Да, Бог заключил союз с Израилем на горе Синай, став его Богом и сделав его Своим народом. Но это не значит, что Бог при всех обстоятельствах будет всегда хранить Свой народ. Амос утверждал, что быть богоизбранным народом означает лишь тем большую ответственность перед Богом, а не свободу от такой ответственности.

В то время многие в Самарии и Иудее тоже ждали Божьего Суда, Дня Яхве, отождествляя его с победой над врагами.

В народном сознании грядущий День Яхве ассоциировался с апогеем истории, когда Бог, разгромив всех врагов, увенчает Израиль славой и честью. Амос первым разрушил это представление о Божьем Суде. Он напомнил о важнейшем условии синайского завета: «Если вы будете слушаться гласа Моего и соблюдать завет Мой, то будете Моим уделом из всех народов» (Исход, 19:5). Но раз это условие не исполнено, то тем большим, по словам Амоса, будет наказание.

Увидев истинный свет, израильский народ предпочел тьму. А потому и День Яхве станет мрачной ночью: «Горе желающим дня Господня! Для чего вам этот день Господень? Он – тьма, а не свет. То же, как если бы кто убежал от льва и попался ему навстречу медведь, или если бы пришел домой и оперся рукою о стену – и змея ужалила бы его. Разве день Господень не мрак, а свет? Он – тьма, и нет в нем сияния» (Амос, 5:18–20). А в другом месте Амос уточняет: Бог вскоре воздвигнет народ против дома Израилева, который и осуществит Божий суд.

Никакое показное благочестие не спасет никого от грядущего суда. Истинная вера требует честной жизни и справедливости: «Ненавижу, отвергаю праздники ваши и не обоняю жертв во время торжественных собраний ваших. Если вознесете Мне всесожжение и хлебное приношение, Я не приму их… Пусть, как вода, течет суд, и правда – как сильный поток» (Амос, 5:21–24).

Это, однако, не значит, что Амос отменяет культ или отвергает завет с Богом. Напротив, он углубляет их понимание. Нельзя оправдаться только тем, что народ состоит в союзе с Богом. Суд Божий поразит не только язычников, не знающих Бога, но и сам избранный народ, который сошел с истинного пути.

Судьба народа Самарии для Амоса уже решена, и он почти не видит никакого света на горизонте. «Упала, не восстанет более дева Израилева! Повержена на землю, и некому поднять ее» (Амос, 5:2). Израиль не выполнил завет и потому должен погибнуть.

Но если масса народа и кажется Амосу уже осужденной, то он все же выделяет некий остаток, пусть и очень небольшой, который выйдет из испытания с победой. Пророк надеется, что наказание приведет к обращению хотя бы немногих. «Ищите добра, а не зла, чтобы вам остаться в живых, и тогда Господь Саваоф будет с вами, как вы говорите. Возненавидьте зло и возлюбите добро и восстановите у ворот правосудие; может быть, Господь Саваоф помилует остаток Иосифов» (Амос, 5:14–15). Отныне это понятие остатка станет очень важной частью учения пророков, вновь возникая у Исайи, Иеремии и Иезекииля.

Вслед за Амосом на служение вышел следующий пророк Осия, тоже проповедавший в Самарии. Он был на поколение моложе Амоса, и в его дни угроза уничтожения страны, где он жил и служил, стала вполне реальной. И его книга тоже состоит из проповедей, сказанных в разное время, а затем объединенных вместе.

О жизни Осин известно мало. Современные библеисты полагают, что он, возможно, был священником или близко соприкасался с кругами духовенства. Наиболее примечательный факт из жизни Осин – это его женитьба на Гомери, которая была блудницей. Пророк также говорит о своей любви к женщине, которая прелюбодействует.

Писать исповедь о своих чувствах на современный манер, разумеется, не входило в задачи пророка. Таких откровений литература Древнего Востока не знала. Весьма вероятно, однако, что событиям своей жизни пророк намеренно придавал символическое значение. Быть может, именно в знак тяжкого «блудодейства страны» Осия сознательно женился на женщине-блуднице, которую, он тем не менее, горячо любил, и которая родила ему детей. Такой странный поступок – вполне в духе пророков, которые часто стремились привлечь к себе внимание необычным поведением, а потому, как мы бы теперь сказали, юродствовали. Во всяком случае, книга Осип не случайно начинается словами: «И сказал Господь Осип: иди, возьми себе жену блудницу и детей блуда, ибо сильно блудодействует земля сия, отступившая от Господа» (Осия, 1:2).

По точному выражению о. Александра Меня, нравственные страдания, через которые прошел пророк, не только повлияли на символику его произведения, но и стали тем внутренним опытом души, в котором раскрылось его мистическое зрение. Ему было дано пережить трагедию неразделенной любви, трагедию измены и одиночества. Пережив этот опыт, он прикоснулся к невыразимой тайне Божественной любви и страдания.

Как и Амос, и даже еще в большей мере, Осия опирался на Моисееву традицию. Но он осмыслял ее со своей собственной позиции. Бог Сам выбрал Свой народ и вывел его из рабства, и это было актом свободной любви. Но Израиль предал эту любовь, впал в блудодейство, отдав свое сердце на служение кумирам и расторг завет с Богом. Забвение же истинного Бога повлекло за собой и крайний нравственный упадок. «Нет ни истины, ни милосердия, ни Богопознания на земле; клятва и обман, убийство и воровство и прелюбодейство крайне распространились, и кровопролитие следует за кровопролитием» (Осия, 4:1–2). Сами богослужения Яхве в Израиле превратились в пустой ритуал, из которого выхолощен смысл и в котором нет любви. Но Бог устами Осии восклицает: «Я милости хочу а не жертвы, и Боговедения более, нежели всесожжений» (Осия, 6:6). Но этого Боговедения как раз и нет в Израиле.

В интерпретации Осии, Боговедение, или Богопознание, имеет двойной смысл. С одной стороны, это знание о том, Кем является Бог и что Он сделал для Израиля, т. е. знание традиции отцов. Отсутствие такого знания привело к идолопоклонству и нарушению заповедей. И здесь вина священников и пророков, не научивших народ. Но, с другой стороны, знание, о котором говорит Осия, – это знание сердца, требующее ответной любви на любовь Бога. И эту любовь, которую Израиль хранил во время странствий в пустыне, народ, как считает Осия, утратил, вступив в землю обетованную.

Как и Амос, Осия тоже возвещал неизбежную кару за грехи и разрушение царства. По мысли пророка, чтобы осуществить свое предназначение, народ должен умереть, а затем творческим актом Бога он будет возрожден для новой жизни. Осия провидел время, когда Господь возвратит избранный Им народ из переселения, восставит его от смерти, упразднив саму смерть и власть ада. Именно тогда и осуществится та цель, для которой Бог призвал народ Израиля.

Не умаляя критерия истинной правды, сформулированного Амосом, Осия все же больше говорил не о Боге, грозном Судье, но о Боге милосердной любви, что по-еврейски выражено очень многозначным и труднопереводимым словом хесед. Открытие этой любви придает всей проповеди Осии новый смысл. Само понятие народной вины обретает у пророка более глубокий, трагический оттенок. Из нарушения правды она превращается в измену любви, блудодейство, с которым пророк столкнулся в своей личной жизни и опыт которого он переосмыслил в своей проповеди.

Меняется и возникшее у Амоса представление о целебном наказании. У Осин оно выступает как высшее доказательство любви – любви, которая не мирится с изменой возлюбленной, но принуждает ее к спасительному для нее страданию, чтобы вернуть ее.

Кстати, символичными были и имена, которые Осия дал своим детям от Гомери. Своего сына он назвал Изреель, что значит Бог рассеет, но также и Бог рассудит. Само это имя как бы служило для людей указанием на близящийся Божий суд над израильским народом и одновременно говорило о милосердии Бога, Который, в конце концов, восстановит рассеянный народ. Дочерей же пророк назвал Ло-Амми, т. е. Не Мой народ, и Ло-Рухама, т. е. Непомилованная, что он тоже обыграл в тексте книги, когда проповедовал о чистосердечном покаянии.

Осия не только делает такое сердечное раскаяние возможным. Он твердо верит, что оно обязательно совершится. И тогда та, которую назвали Ло-Рухама, станет называться Рухама, т. е. Помилованная, а Ло-Амми станет называться Амми, т. е. Мой народ: «И помилую Непомилованную, и скажу не Моему народу: Ты Мой народ, а он скажет: Ты мой Бог» (Осия, 3:23).

В конце времен в новом обществе, среди нового Израиля, целомудренного как дева и многочисленного как песок морской, ибо к нему присоединятся язычники, будет восстановлен брачный союз с Господом во всей его полноте. Основой этого союза со стороны Бога будет правда, суд, благодать и милосердие, а со стороны человека познание Господа, т. е. единение с Ним в любви.

Брачные образы, возникшие в пророчестве Осин, очень важны. Они как бы исходная точка всей той брачной мистики, которая развивается в дальнейшем, переходя из Ветхого в Новый Завет и концентрируясь в Ветхом Завете в книге Песнь Песней. Нельзя отрицать, что задолго до пророка Осин эротический символизм уже имелся в разнообразных восточных религиозных и магических культах, связанных с плодородием. Но то, что раньше было выражением узкоматериалистического отношения к божеству, теперь меняется до неузнаваемости. В союзе мужчины и женщины все внимание теперь сосредоточено не на плотском начале отношений, но на соединении двух личностей, слиянии двух сердец. Образ же Бога, ищущего сердце человека, рождает новое представление о Божественной любви как милости и особом даре Бога, любви, облагораживающей и возвышающей человека, приобщающей его к вечности. Заслуга Осин и состоит в том, что он первым развил это учение о взаимной любви Бога и человека. Недаром же отцы Церкви сравнивают строгого Амоса с Иоанном Крестителем, а Осию – с любимым учеником Христа апостолом Иоанном Богословом.

Исайя Иерусалимский. Иеремия

Вслед за Амосом и Осией на проповедь вышел самый известный из древнееврейских пророков Исайя. Он жил и проповедовал в Иерусалиме. Согласно преданию, он был видным государственным деятелем и, может быть, даже членом царской семьи.

Исайя – самый вдохновенный и поэтически одаренный из всех пророков. Его речи являются жемчужиной древнееврейской словесности, что легко можно почувствовать даже в несовершенных переводах в прозе на русский язык.

Исайя отличался необычайной силой характера. Он всегда смело боролся за истину перед сильными мира сего, чего бы это ни стоило. Секрет его стойкости – в его твердой, не знающей никаких колебаний вере. Он считал, что тот, кто не верит, не спасется.

Исайя вышел на проповедь в 742 году до н. э. и затем проповедовал около 40 лет. Таким образом, он стал свидетелем нескольких политических кризисов и передела мира. На его глазах пала Самария, а потом он видел и неравную борьбу между Иудеей и Ассирией. Согласно преданию, в тяжелейший момент осады Иерусалима ассирийской армией, когда все понимали, что дальнейшее сопротивление бесполезно, Исайя, поверив откровению свыше, сказал иудеям: «Не сдавайтесь!». Они послушали пророка, и вслед за этим ассирийская армия неожиданно сняла осаду и ушла прочь. Как показали данные археологических раскопок, в ассирийском стане, скорее всего, началась какая-то эпидемия, и войско было вынуждено уйти. Иерусалим оказался спасен.

Книга Исайи в том виде, как находим ее в Библии, состоит из 66 глав. В течение долгого времени считалось, что Исайя сам написал или продиктовал ученикам все эти главы. Однако сейчас подавляющее число ученых пересмотрело это мнение. Они утверждают, что главная часть книги действительно принадлежит пророку Исайе, жившему в VIII веке до и э. Но вместе с тем целый ряд глав книги был написан учениками и толкователями пророка.

Нужно помнить, что понятия авторства в современном смысле этого слова тогда еще не было. (Его не было даже и в эпоху Возрождения.) Единственным способом сохранить речения пророка было доверить их его ученикам, которые тщательно запоминали и записывали слова учителя. Знаменательно, что сам Исайя рассказал нам, как это происходило. Еще в начале своего служения, почувствовав, что его не хотят слушать, он по повелению Бога уединился с учениками. Господь сказал ему: «Завяжи свидетельство, и запечатай откровение при учениках Моих» (Исайя, 8:16). Очевидно, уже тогда Исайя доверил свои проповеди ученикам, которые бережно хранили их, дополняя их и соотнося их с более поздними проповедями учителя. После смерти Исайи они передали их другим ученикам следующих поколений. Таким образом традиция Исайи сохранялась.

Ученые считают, что она включала в себя не только речения самого пророка, но и другие материалы, которые, по мнению учеников, соответствовали этой традиции. Первоначально в еврейской Библии писания пророков хранились в четырех довольно больших свитках примерно одинаковой длины. Очевидно, для древних именно размер свитка был одним из важнейших факторов при отборе материала, включенного в этот свиток. Например, в свитке, содержавшем речения малых пророков, их проповеди были объединены вместе не по хронологическому принципу или по принципу важности содержания, хотя это и учитывалось, но потому что все вместе они должны были заполнить пространство одного свитка.

Современные ученые считают, что и свитки Исайи, Иеремии и Иезекииля тоже представляют собой своеобразные сборники, куда вошли проповеди разных лиц, хотя и принадлежащих к единой пророческой школе. Соответственно наше понимание каждой данной книги – и прежде всего свитка Исайи – становится гораздо более полным и адекватным, если мы будем различать в ней отдельные пласты, которые, подобно голосам в хоре, сливаются в единое целое.

Современные библеисты, тщательно проанализировав текст книги Исайи, пришли к выводу, что главы 40–66 были написаны каким-то другим анонимным пророком, хотя и принадлежавшим к школе Исайи, но жившим много позже, очевидно, уже в VI веке до и. э. Ученые называют этого пророка Исайей Вторым, или на греческий манер Девтероисайей, а некоторые исследователи даже полагают, что последние десять глав книги написаны уже Исайей Третьим, что, впрочем, спорно. Что же касается первых 39 глав, то и здесь не все так просто. В частности, библеисты выделяют главы 24–27 в так называемый Малый Апокалипсис, написанный якобы еще позже Исайи Второго. Есть сомнения и в отношении некоторых других глав.

Начать разговор об учении Исайи лучше всего с анализа 6-й главы его книги, где пророк вспоминает о том, как Бог призвал его на служение. Это одно из самых знаменитых и поэтичных мест в писаниях пророков. (Недаром же Пушкин выбрал его как материал для своего стихотворения «Пророк».)

Обратим внимание на время и место видения Исайи. Глава начинается словами: «В год смерти царя Озии видел я» (Исайя, 6:1). Озия был сильной личностью, и его смерть вызвала в народе смятение и уныние. Это объяснялось не только тем, что народ почитал Озию, но прежде всего тем, что в представлении древних иудеев царь являлся фигурой символической, отцом народа, дававшим благоденствие и силу своим подданным. Именно в этот момент Исайя напомнил соотечественникам, что их истинный Владыка – Яхве, Космический Царь небесных воинств, или, выражаясь словами самого пророка, «Царь, Господь Саваоф» (Исайя, 6:5). Местом же видения был знаменитый Храм Соломона, считавшийся местом особого присутствия Господа. Именно там Исайя пережил мистический трепет Богоявления.

Пророк пишет: «В год смерти царя Озии видел я Господа, сидящего на престоле высоком и превознесенном, и края риз Его наполняли весь храм. Вокруг Него стояли серафимы; у каждого из них по шести крыл: двумя каждый закрывал лицо свое, и двумя ноги свои, и двумя летал. И взывали они друг к другу: Свят, Свят, Свят Господь Саваоф! Вся земля полна славы Его! И поколебались верхи врат от гласа вопиющих, и дом наполнился курениями. И сказал я: горе мне! погиб я! ибо я человек грешный с нечистыми устами, и живу среди народа также с нечистыми устами, – глаза мои видели Царя, Господа Саваофа» (Исайя, 6:1–5).

Видение Исайи основано на принятом среди иудеев того времени представлении о том, что Иерусалимский Храм служит земным подобием Небесного Храма. Поэтому Яхве, являясь трансцендентным Богом, восседающим на небесном престоле, в то же время обитает и в Иерусалимском Храме. В видении пророка элементы храмового богослужения, антифонное пение, жертвенник с горящими углями, благовонные курения и таинственная глубина Святого Святых (помещения, где хранился ковчег завета) преображены. Своды Храма неожиданно раздвигаются, и пророк попадает в Храм Небесный. Исайя видит Самого Бога на престоле высоком и превознесенном, называя Его Царем Господом Саваофом, т. е. Господом воинств. Как одно из имен-эпитетов слово Саваоф символизирует беспредельное величие Бога, Его владычество над всем тварным миром, Его всемогущество и славу.

Знаменательно, Исайя не пытается описать внешность Бога, но поэтическая образность слов пророка передает слушателям ощущение внушающего трепет величия Творца. Престол Бога окружен таинственными существами – серафимами, имеющими, как указывает их имя, огненную природу. Три пары крыльев серафимов тоже имеют символический смысл. Одной парой крыльев они закрывают лицо от слепящей взор славы Бога, другой они прячут свою наготу в присутствии святой чистоты Бога, а с помощью третьей они летают, чтобы выполнить повеления Бога.

Таким образом, войдя в Храм Соломона, Исайя неожиданно перенесся в видении в Небесный Совет Яхве, где изрекаются Божественные повеления, и Божественные вестники отправляются, чтобы их исполнить. В момент мистического озарения Исайя увидел то, что скрыто от взора смертных – глаза пророка увидели Царя, Господа Саваофа.

В речах Исайи образ Бога обрел новые черты, по сравнению с проповедями Амоса и Осии. Теперь это уже не только Бог правды и милосердия, но также Бог святости, Царь славы неприступной.

Замечательный гимн серафимов («Свят, Свят, Свят Господь Саваоф! Вся земля полна славы Его!») возвещает о святости и славе Бога. Итак, Бог свят. Но что это значит? В Ветхом Завете понятие святости имело совершенно особый смысл, вовсе не сводимый только к нравственному совершенству. Первоначально еврейское слово кадош (от корня kdsh – отделять) означало нечто, посвященное культу или храму, нечто, относящееся к сакральным действиям. Исходя из этого сакрального смысла, термин «святость» развился в Ветхом Завете до обозначения самого Божественного бытия, обособленного в своей сущности от всего остального, «иного» в сравнении со всем прочим. В применении к человеку это слово означало посвященность Богу, а также моральную незапятнанность, т. е. то, что в греческом языке передается словом агиос.

Божественная святость может также истолковываться в этом смысле, но ее основа, ее суть в том, что Бог отделен от всякого несовершенства. Трансцендентность, непостижимость и таинственность Бога связана с чувством духовного трепета, которое и ощутил Исайя. Это чувство порождено тем, что Бог воспринимается как нечто совершенно иное, несравнимое с любым земным явлением. Эта несоизмеримость Бога и мира и выражена в гимне, который поют серафимы в видении Исайи («Свят, Свят, Свят Господь Саваоф!»). Но при этом Бог остается для пророка Богом Живым. По словам о. Александра Меня, Он есть Личность, действующая в мире, хотя Его Лик и Его образ действий совершенно иные, чем у людей. Человек может лишь знать Его волю, но не Самого Бога.

Вместе с тем Бог открывается пророку в пламенном ореоле Своей славы: «Вся земля полна славы Его!». Это слава всемирная, космическая, предопределяющая присутствие Бога во всей вселенной, сияющее и властное в одно и то же время. Как показали ученые, употребленное здесь слово кавод по смыслу гораздо шире русского слова «слава», с помощью которого оно переведено. Это еще и подобное огню сияние света, отраженное в огненной природе серафимов. Свет этот настолько ярок, что для человеческого глаза он кажется тьмой. В Библии все, что непосредственно соприкасается с Богом, отражает эту Его славу. Ею Он также отличает все, что делает Своим – вспомним хотя бы светящееся лицо Моисея, сходившего с Синайской горы, где он беседовал с Богом.

Есть смысл сделать небольшое отступление и сказать, что по-еврейски слово, означающее славу (кавод), включает в себя также понятие о весе. Вес человека в жизни определяет его значительность, уважение, которое он внушает, его славу. Следовательно, в еврейском языке в противоположность греческому и русскому слава означает не столько доброе имя, сколько подлинную ценность, как бы измеряемую весом. В основе славы может быть богатство. Слава означает также высокое общественное положение человека, его авторитет, его могущество. Так же, как и могущество, слава заключает в себе сияние. Она содержит в себе блеск красоты. В Библии говорится о священных одеждах Аарона, сделанных для славы и благолепия, о славе Храма в Иерусалиме.

Все это помогает понять библейское выражение слава Яхве, которое означает Самого Бога в проявлении Его величия, могущества, сияния Его святости, действенной силы Его существа. Считалось, что Бог являет Свою славу Своими дивными делами, Своим судом, Своими знамениями. Но можно также говорить и об особом виде явления Бога, где Его слава – это видимая реальность, которая есть ослепительное сияние. «Покажи мне славу Твою», – молился Моисей (Исход, 33:18). И на Синае Слава Господня приняла образ пламени на вершине горы, подобно «огню поядающему» (Исход, 24:17). Моисей, приблизившийся к этому пламени, возвратился, не зная, что «лицо его стало сиять лучами» (Исход, 34:29). После Синая слава наполняет святилище и царит над ковчегом завета, а потом обитает и в Иерусалимском Храме.

Исайя созерцает славу Яхве как некую царскую славу. Пророк видит Господа, Его высокий престол, края Его ризы, наполняющие весь Храм; он видит и поющих славу Господню серафимов. Эта слава есть «огнь поядающий», та святость, которая разоблачает всякую скверну твари, ее ничтожество, ее коренную тленность. Но она побеждает, не уничтожая, а очищая и возрождая, и стремится наполнить всю землю.

Знаменательно, что сразу после упоминания о славе Яхве в речи пророка возникают чрезвычайно важные слова, которые показывают, до какой степени нравственные понятия, подчеркнутые Амосом и Осией, теперь слиты с ощущением святости: «Горе мне… ибо я человек с нечистыми устами, и живу среди людей с нечистыми устами, – и глаза мои видели Царя, Господа Саваофа». Нечистые уста означают нечистые речи и, следовательно, нечистые мысли. Таким образом нравственная чистота в своем трансцендентном совершенстве отныне нерасторжимо соединена с Божественной святостью.

Исайя прекрасно понимал, что далеко не все в Иудее способны принять Бога святости, Царя славы неприступной, о котором он говорил в своей проповеди. Грядущая кара, наказание народа неминуемо. Но кара эта для верующего и послушного остатка – о нем говорил и Амос – будет в то же время и очищением, которое путем огненных испытаний приобщит остаток к святости.

В видении в Храме, о котором мы только что говорили, уже содержится образ такого очищения, показанный на примере самого Исайи. Пророк восклицает: «Горе мне… ибо я человек с нечистыми устами». И тут же один из серафимов слетел к нему, неся горящий уголь, взятый с жертвенника. Этим углем серафим коснулся уст Исайи, сказав: «Вот, это коснулось уст твоих, и беззаконие твое отдалено от тебя, и грех твой очищен» (Исайя, 6:7). Очистившись, приобщившись к святости, Исайя слышит голос Господа, говорящего: «Кого мне послать?» (Исайя, 6:8). Пророк отвечает: «Вот я, пошли меня» (Исайя, 6:8).

Исайя должен пойти на проповедь к народу, чье сердце огрубело, «и ушами с трудом слышат, и очи свои сомкнули, да не узрят очами, и не услышат ушами, и не уразумеют сердцем, и не обратятся» (Исайя, 6:10). В ужасе пророк восклицает: «На долго ли, Господи?» (Исайя, 6:11). И слышит ответ: «Доколе не опустеют города, и останутся без жителей, и домы без людей, и доколе земля эта совсем не опустеет» (Исайя, 6:11). Но Яхве сохранит существование святого семени, остатка верных душ, о котором пророк постоянно говорит в проповедях.

Как Амос и Осия, но с несравненно большим красноречием Исайя обличал нравственную распущенность своих современников, особенно сильных мира сего, их неблагодарность и отступничество от Бога и предсказывал скорое возмездие. И для Исайи День Яхве – это тоже день гнева и суда. Именно об этом говорит знаменитая Песнь о Винограднике, приведенная в пятой главе книги. По форме она напоминает популярные в народе урожайные песни, которые пелись во время осенних праздников сбора урожая. Как полагают библеисты (Андерсон), возможно, сам Исайя первоначально спел ее, нарядившись певцом и встав неподалеку от Храма, чтобы привлечь к себе внимание идущих туда людей. «У возлюбленного моего был виноградник на вершине утучненной горы», – пел пророк (Исайя, 5:1). Хозяин сделал все возможное, чтобы собрать хороший урожай, но виноградник принес дикие ягоды. Что сделать с этим виноградником? – спрашивал Исайя у жителей Иерусалима. «Итак, Я скажу вам, что сделаю с виноградником Моим: отниму у него ограду, и будет он опустошаем, разрушу стены его и будет попираем. И оставлю его в запустении; не буду ни обрезывать, ни вскармливать его; и зарастет он тернами и волчцами, и повелю облакам не проливать на него дождь» (Исайя, 5:5–6). Как видим, достаточно неожиданный поворот урожайной песни. А дальше Исайя вообще взрывает традиционную форму, объявляя жителям Иерусалима, что Виноградарь – это Яхве, а виноградник – они сами.

Исайя первым в Ветхом Завете изобразил Бога в виде труженика, заботливо возделывающего сад и ждущего плодов. Впоследствии Иеремия, Иезекииль и авторы псалмов повторили эту притчу. А в Новом Завете к ней обратился Иоанн Богослов в 15-й главе своего Евангелия, где Иисус Христос говорит: «Я есмь истинная виноградная Лоза, а Отец Мой – Виноградарь» (Иоанн, 15:1). Этими словами Христос заменяет Собой израильский народ, а за Яхве оставляет Его традиционное имя Виноградаря. Позже Христос назовет и Свою Церковь виноградной лозой, приносящей плоды.

О. Александр Мень справедливо полагал, что Исайя, проповедуя о Дне Яхве, по сути дела, сформулировал новую философию истории. Если раньше думали, что все важные победы народа – это знак высшего благоволения Бога, то теперь Исайя заявил: планы Бога неисповедимы. Он может дать силу и власть врагам иудеев, не давая этим врагам Своего благословения. Они будут бичом в руках Яхве, поскольку Он и зло тоже направляет к Своим целям. Но рано или поздно придет День Яхве и восторжествует Его царство. Сначала наступит политическая катастрофа, а потом уже и глобальная – таковы этапы возмездия и суда. Люди, живущие по законам нечестия и неправды, должны понести наказание: «И падет величие человеческое, и высокое людское унизится, и один Господь будет высок в тот день» (Исайя, 2:17).

Но на этом история не кончится. Исайя провидел и другие времена. В период жестоких войн, когда уже пала Самария, а маленькой и слабой Иудее постоянно угрожала опасность захвата язычниками, пророк возвестил грядущий всеобщий мир и конечное торжество справедливости, спасение, которое Бог несет всей земле: «И будет в последние дни, гора дома Господня будет поставлена во главу гор, и возвысится над холмами, и потекут к ней все народы… и перекуют мечи свои на орала, и копья свои на серпы, не поднимет народ на народ меча, и не будут более учиться воевать» (Исайя, 2:2–4).

В эсхатологических видениях Исайи неразрывно сливается национальное самосознание с универсальным взглядом на мир. Не только евреи, но и все народы мира познают истинного Бога, и на земле воцарится полная гармония, которая подчинит себе всю природу: «Тогда волк будет жить вместе с ягненком, и теленок, и молодой лев, и вол будут вместе, и малое дитя будет водить их. И корова будет пастись вместе с медведицею, и детеныши их будут лежать вместе, и лев, как вол, будет есть солому. И младенец будет играть над норою аспида, и дитя протянет руку свою на гнездо змеи» (Исайя, 11:6–8).

Во главе этого грядущего царства всеобщего мира и справедливости должен встать совершенно особенный таинственный царь из рода Давидова. В трагический момент, когда ассирийцы, уже разрушившие Самарию, шли походом на Иерусалим, сметая все на своем пути, Исайя произнес одну из своих самых знаменитых и поэтичных проповедей, описав царя грядущего царства мира и справедливости. В Своем лице Он соединит все добродетели, которыми прославились Его предки. Он будет мудр, как Соломон, осторожен и храбр, как Давид. Он будет знать Бога и бояться Его, как праотцы и пророки. Именно Он и даст мир и гармонию, которая символизируется согласием между хищными зверями и теми животными, которые служат им пищей. «И произойдет отрасль от корня Иесеева, и ветвь произрастет от корня его, и почиет на Нем Дух Господень, дух премудрости и разума, дух совета и крепости, дух ведения и благочестия. И страхом Господним исполнится… и будет судить бедных по правде, и дела страдальцев земли решатся по истине; и жезлом уст Своих поразит землю, и духом уст Своих убьет нечестивого. И будет препоясанием чресл Его правда, и препоясанием бедр Его – истина» (Исайя, 11:1–5).

Исайя называет этого царя разными именами: «Ибо младенец родился нам; Сын дан нам; владычество Его на раменах Его, и нарекут имя Ему: Чудный, Советник, Бог крепкий, Отец вечности, Князь мира» (Исайя, 9:6). И еще: «Се, Дева во чреве приимет, и родит Сына, и нарекут имя Ему: Еммануил» (Исайя, 7:14). По-еврейски Еммануил значит «с нами Бог». Эти слова пророка мы и сейчас слышим в православной Церкви на службе в праздник Рождества Христова и в некоторые другие праздники, когда читается великое славословие.