Текст книги "Великая кошачья революция"

– Да ладно, не елозь гриву. Я шучу. Неужели ты думал, что я буду дебатировать с соседом? – главный оратор смачно сплюнул. – Ща просто постоим, пообщаемся. Как кот с котом. Тебя как в целом зовут?

– Тренитург…

– А меня Проблемадий. Давай сюда лапень свою. О, фигасе, какая крепкая.

Остальные ораторы тоже зря времени не теряли – они работали с цараптанским населением: предлагали присесть, угощали оливками, интересовались делами-делишками и неизменно отвечали «ы-ы-ы-ы-ы». Физкультурники, в свою очередь, по мере возможностей старались не дерзить и не поддаваться панике. Увы, психика здоровяка Котобилдия все-таки не выдержала, и он, расталкивая котафинян, сорвался с места. Но далеко убежать ему не удалось. Коварный вопрос парализовал крепыша похлеще инфаркта:

– Э, слышь, остракизм ходячий, ты че ваще?

Котобилдий весь обмер. Через мгновение перед ним оказалась троица запыхавшихся ораторов.

– Вот ты себе фатум заработал, – констатировал один из котафинян.

– А ты че такой шустрый? – подключился второй.

– Ты понимаешь, что это так-то невежливо – взять растолкать нормальных котов, которые стоят, философские вопросики решают? – стал заводиться третий.

– А ты вообще как себя самоидентифицируешь? – ткнул здоровяка в грудь лапой второй. – Ты, собственно, по жизни кто такой?

– Я кот, – смущенно ответил Котобилдий.

– Да какой ты кот? Мое сознание определяет тебя как индюка! И попробуй мне аргументировать, что ты не индюк.

– Так, коты, че за перипетия внеплановая? – подошел к землякам Проблемадий.

– Этот пылесборник мой венок помял, когда лапы отсюда намыливал, – показал на свой головной убор один из ораторов. – Ща я ему немезис устрою.

– Да ладно, забей, – махнул лапой Проблемадий и выплюнул очередную косточку от оливки. – Как говорит Ученый Котэлла: «Не венок делает из кота оратора, а грамотное позиционирование себя как центрального звена в цепи межличностного взаимодействия».

– Ы-ы-ы-ы-ы, Котэлла – красава! Может задвинуть по-серьёзке.

– Где он, кстати?

– А ты че у меня спрашиваешь? Я в пастухи ему нанимался? Тут где-то.

– Ладно, коты, харэ жужжать, – прервал младших ораторов Проблемадий. – Пора сворачивать гастроль.

Центральный оратор вернулся к царю Тренитургу. Тот был ни жив ни мертв. Его огненно-рыжий окрас за каких-то полчаса стал бледно-бежевым.

– Слышь, братуха, – самым уважительным тоном обратился Проблемадий к главному физкультурнику. – Мы, пожалуй, метнем наши лапы в обратный путь. Давай тут держи хвост по ветру. Если помочь надо, свисти. Ах да, чуть не забыл… А есть че по баранам? Поделишься, может, парочкой?

– Неа, – еле шевеля губами, прошептал Тренитург.

– Значит, вот так ты, Тренитург, с нормальными котами поступаешь, – состроил разобиженную морду Проблемадий. – Я тебя и оливочками угостил, и уважуху всяческую выказал. Да чего там – я тебя уже братухой своим стал считать. А ты, писистрат цараптанский, бараном поделиться не хочешь?

– Нет-нет, что ты, – залепетал царь.

– А че нет-то? Нужны мне твои бараны! Да я просто по-соседски хотел узнать, как дела идут. Не голодаете ли. А ты такую постанову выкидываешь. Ну что сейчас делать – придется тебе всех баранов нам отдать. Так сказать, чтобы перевести наметившуюся трагедию обратно в русло комедии.

– Не-е-е-ет! – в ужасе отшатнулся Тренитург.

– Ты че жадный, что ли?

– Нет.

– А че тогда для нормальных котов баранов зажал?

– Но нам ведь самим нечего будет есть!

– Та-а-ак, я смотрю, ты, братуха, опять дерзить начинаешь. Короче, слушаем сюда, соседи любезные. Сейчас подкатят повозочки. И вы без нервов, без импровизаций погрузите в них баранов.

– Нам самим еще и грузить?! – опешили цараптанцы.

– Я не понял, вам че, сложно помочь нормальным котам?

9

Пушок твердо решил дезертировать из Цап-Царапты в более курортные Котафины. И беляку было совершенно не нужно, чтобы ораторы приняли его за физкультурника. Кот собрался дождаться окончания барано-изъятия и проследить за ораторами до Котафин. А там уж он что-нибудь придумает. Задохлик распластался на наблюдательном посту и стал следить за разворачивающимся действом.

Немногим раньше из стана ораторов внезапно пропал незаменимый Ученый Котэлла, как прозвали его новые друзья. Умник окончательно разуверился в котафинской системе. Оказалось, что это не цараптанцы нападают на котафинян, а наоборот. А бедолагам физкультурникам приходится по мере моральных сил неумело отбиваться от прожорливых соседей. Ученый Кот знал, что больше не вернется в Котафины, и был решительно настроен просить у цараптанцев политического убежища. Справедливо рассудив, что спортсменам лучше не видеть его со своими врагами, Котэлла по дороге незаметно юркнул в ближайший куст. Палеокот осмотрелся по сторонам. Его внимание привлекла гора неподалеку. «Лучшего места, чтобы переждать словесную потасовку, не найти», – рассудил Ученый Кот и во всю прыть понесся на вершину…

Пушок поднял глаза на раздавшийся шорох и увидел того, с кем простился тысячи лет назад. Оба кота секунду недоверчиво протирали глаза, а потом радостно бросились навстречу друг другу. Когда эмоции улеглись, начался более предметный разговор.

– Ученый Кот, ты что здесь делаешь?

– Да вот, к цараптанцам собрался.

– К цараптанцам?! Твой мозг, видимо, существенно подморозило! Цараптанцы – самые невыносимые коты, которых я знаю. Они только и делают, что тренируются, – от слова «тренируются» Пушка всего передернуло. – Бери пример с меня, я бегу в Котафины.

– В Котафины?! Там совершенно нечего делать, если, конечно, в твои планы не входит смерть от обжорства или кома от бесконечных бессмысленных разговоров.

– Ты знаешь, лучше уж я помру от лишней бараньей ноги, чем от ее отсутствия! – Пушок, довольный своей фразой, заулыбался. Но уголки губ быстро вернулись в исходное положение. Беляк заметил разительные перемены в поведении друга. Его взгляд уже не пытался объять необъятное. И говорил кот как-то нехотя. Казалось, умнику совершенно безразлично, что происходит вокруг.

– Ученый Кот, у тебя все хорошо? Ты неважно выглядишь… Что случилось с тем словоохотливым котярой, который смеялся перед пастью саблезубых?

– С ним, Пушок, случилась жизнь… – и Ученый Котэлла рассказал другу историю своей трагической любви. – … от обжорства, представляешь!! Не проходит и дня, чтобы я не думал о Персефоне. Мне надо отвлечься. И, по-моему, спорт – лучшее лекарство.

– Да уж, сочувствую, дружище, – Пушок похлопал умника по спине. – Но, знаешь ли, мое сердце тоже разбито. Черная Красавица куда-то запропастилась. Давным-давно ее не видел. Неужели она меня разлюбила? Хотя, может, я сам ее бросил. С памятью в последнее время вообще беда. Вон, когда с тобой последний раз виделись, уснул неподалеку от нашей стоянки, а очнулся уже в Мургипте. Как туда попал – ни малейшего представления. Или вот как я добрался до Цап-Царапты, притом еще и отравленный этим карликом Живодёрком?

Пушок ожидал, что умник, как обычно, если и не даст готовые ответы на его вопросы, то уж точно обеспечит сотней разнообразных версий. Но Ученый Котэлла лишь скромно пожал плечами.

За разговором коты не заметили, что словесный террор на поляне уже закончился. Цараптанцы нехотя погрузили баранов в повозки ораторов и понуро двинулись в сторону дома. Котафиняне тоже не стали задерживаться – запрыгнули на краешки транспортных средств и, гогоча, отправились в путь.

– Эх, как времени мало, – вздохнул Ученый Кот, с тоской взглянув на Пушка. – Если все-таки не передумал бежать в Котафины, постарайся там подружиться с Лаврентиклом. Он у них председатель… и отец Персефоны.

– А ты, если еще хочешь жить в Цап-Царапте, как придешь туда, сразу найди царя Тренитурга. Скажи ему, что хочешь сдать нормативы и получить политическое убежище.

Старинные друзья обнялись, а затем разбежались в противоположные стороны.

10

Пушок не захотел проситься к ораторам в повозку. Он решил войти в контакт с котами уже в Котафинах. Но через пять часов пешего пути выяснилось, что цараптанцы и котафиняне не такие уж и близкие соседи. К этому времени беляк уже и рад был потеснее сойтись с ораторами, но обоз, увы, ушел. Куда идти, вопроса не возникало: на земле и траве виднелись отчетливые следы от колес. Пушок шел и шел, шел и шел, а граница с Котафинами на горизонте все не появлялась.

Когда заморыша окружили сумерки, его желудок совершенно некстати сообразил, что в Цап-Царапте сейчас время пусть плохонького, но ужина. Пушок больше не мог терпеть голод – он с головой нырнул в поле, по которому шел, и принялся жевать. Правда, выбор флоры был невелик. Кругом буйно произрастали только неприлично тонкие растения с мелкими бело-розовыми цветками. Вид у них был далеко не презентабельный. Зато на вкус зелень оказалась вполне себе ничего. «Очень даже ничего!» – причмокивая, резюмировал Пушок. Причем коту понравились не сами стебли и листья, а сок от них. Сладковатый аромат щекотал нос, зеленые ручейки, скользя вниз по горлу, приятно обдавали его нутро теплом. Скоро беляку стало так комфортно и спокойно, что он со спокойной совестью присел на землю.

– И куда я спеш-ш-шу? – с чуть заметными ухудшениями дикции поинтересовался сам у себя экс-фараон. – Кругом ткая красотиш-ш-ща. Сидел бы бескнешно и любвался. Так и хочется припасть к земелюшке и поцловать! А еще лучше – встать во весь рост да как затянуть что-нить эткое задушевное.

Тут тело Пушка качнулось из стороны в сторону, и он рухнул на землю. Под звездным небом раздался мерный храп.

– Ну ты и тарахтишь, приятель!

Пушок открыл глаза. Рядом с ним неожиданно оказался улыбающийся кот. Беляк было решил, что это отставший от повозок оратор. Но ораторы не были зелеными и от них не шло серебристого свечения, как от луны. А незнакомец был цвета благородной ели и светился. В лапах он сжимал глиняный кувшин.

– Ну что ты разлегся, Пушок? Давай вставай – пора веселиться!

– Ты меня знаешь? – удивленно приподнялся экс-фараон.

– Конечно, знаю. Ты – Пушок, главный повеса и гуляка Котафин. А я – Валерьянис, бог валерьяноделия. Ну, давай же, поднимайся. Будем петь и куролесить! – незнакомец подставил носик кувшина ко рту. В глотку полился зеленоватый нектар. – Этот божественный напиток называется «валерьянка». Ты и твои новые друзья из Котафин скоро начнете сами делать его. Поверь, валерьянка придется по вкусу всем, кто попробует ее. Вот тебе и ответ на вопрос, как расположить к себе котафинян. Дай им попробовать валерьянку, и они на веки станут твоими братьями.

– Хм, неплохая идея! Спасибо, Валер… – Пушок открыл глаза. Он лежал посреди поля. Никакого Валерьяниса рядом не было.

11

Пушок, а точнее его валерьянка, действительно произвели в Котафинах фурор. Физкультурник-перебежчик сразу же отыскал в городе Лаврентикла и дал ему попробовать нектар. Напиток на минуту притупил воспоминания старого кота о гибели дочери. И он немедленно потребовал добавки…

Вскоре предприимчивый председатель поставил производство валерьянки на поток. С божественным нектаром коты стали еще словоохотливее и веселее. Местные жители повсеместно принялись практиковать хоровое нестройное пение и повальные сиртаки. Ради валерьянки котафиняне даже пошли на беспрецедентную жертву: они начали трудиться! Ораторы взяли на себя выплавку гигантских бронзовых чаш. Не зря ведь они ходили в вечернюю школу. Остальные горожане подвизались собирать валерьяну, а потом массово ее топтать в чашах. Благо избыточный вес этому весьма способствовал. Вскоре производство было поставлено на поток, а валерьянные феерии стали неотъемлемой частью вечерней жизни.

На правах первооткрывателя валерьянки Пушок не участвовал в производстве божественного напитка. Зато не пропускал ни одной дегустации, к началу которой он и выползал из постели. Беляку выделили домик в центре города. День у него начинался, когда солнце уже стремилось к закату. Продрав глаза, кот отправлялся в рейд по всем крупным дворам. Для местных валерьянников, которых с каждым днем становилось все больше, было честью угостить легендарного изобретателя валерьянки. Чем тот охотно и пользовался. Неизменно в каком-нибудь из дворов Пушок натыкался на музыкантов. И дальше продолжал свой пьяный путь уже под звонкие мелодии арф.

Поздно вечером едва стоящий на лапах Пушок отправлялся продолжать веселье на дворовое собрание. Но однажды двор встретил его постными мордами котафинян.

Коты сидели как в воду опущенные, не обращая на беляка ни малейшего внимания. Даже кульки с оливками стояли нетронутыми.

– Я не понъял, где бранина?! – начал злиться пьяный кот.

– Нету баранины, – ответил Лаврентикл.

– Как нету? – опешил экс-фараон. – Сегодня ведь ораторы должны были вернуться от цараптанцев.

– В том то и дело, что вернулись. Ни с чем. Впервые!

– Не пнял…

– «Не пнял» он! – передразнил валерьянника председатель. – А ты бы, Пушок, пошел проспался. Может, и понял бы чего.

– Лавруш-ш-ша, мне кажется, тебе надо выпить. На! – примирительно заявил Пушок и протянул кувшин.

Но Лаврентикл лишь отмахнулся от назойливого повесы и продолжил собрание.

– Так вот, и знаете, что ответили цараптанцы на контрольный вопрос Проблемадия «Есть че по баранам?»? Просто верх наглости и хамства – «А ты с какой целью интересуешься?»!!!

– Вопросом на вопрос – какая пошлость!

– Ужас!

– Кошмар!

– Непостижимо!

– А что Проблемадий?

– Проблемадий, естественно, подвис, да и все остальные ораторы тоже. А кто бы тут не выпал из колеи? А цараптанцы в это время стали нашим втюхивать какой-то бред про пользу спорта и сменяемость власти. И вот ведь фатум какой приключился: соколики наши родненькие добровольно пошли тягать гири, – последние слова председатель прошептал почти беззвучно.

– Но что случилось с цараптанцами? – икая, поинтересовался Пушок.

– Ученый Кот с ними случился, – тяжело вздохнул Лаврентикл. – Это он, шельма, шептал на ухо царю, что тот должен отвечать Проблемадию. Котэлла вообще там развернулся. Какие-то заводы, больницы, обсерватории строит. Адамантиевый загон для баранов монтирует.

– Нéкот!

– Предатель!

– Изменник Родины!

– Агент Цап-Царапты!

– Надо ликвидировать неблагодарного ирода, пока не стало слишком поздно, – резюмировал председатель. – Кто за? Единогласно!

– Эй-эй-эй, – запротестовал уже почти задремавший Пушок. – Притормозите повозочку, сограждане! Ученый Кот – мой друг, если кто забыл. Так что, ик-ик, давайте повежливее с ним. И чтобы я больше не слышал этих разговоров про ликвидацию! Понятно?

– Конечно, мы помним, что ты – друг Ученого Кота! Ты же каждый день нам про это рассказываешь, – приобнял пьяного беляка Лаврентикл. А про себя добавил: «А значит, тебе будет проще всего усыпить бдительность умника». – Выпей-ка, Пушок, еще стаканчик, а лучше весь кувшин за своего друга!

– Лучшего друга! – с важным видом уточнил пьяный Пушок и за один присест осилил всю валерьянку. Едва к и без того критической кондиции экс-фараона добавилось еще и содержимое кувшина, он рухнул без чувств.

– Ну, что ж, переходим к следующему голосованию, – перекрикивая громогласный храп валерьянника, обратился к котафинянам пожизненный председатель. – Как говорится, Пушок мне друг, но баранина дороже. Конечно, заслуга этого кота безгранична: он открыл нам дивную валерьянку. Но и мы были с ним очень добры. Пора Пушку отблагодарить нас за гостеприимство. Пора ему убить Ученого Котэллу. Кто за?

В небо взметнулись сотни лап.

12

– Разойдитесь! Дайте дорогу! Мне срочно нужен Ученый Кот! – кричал Лаврентикл, управляя повозкой. В телеге отсыпался Пушок. Они на полном ходу въехали в Цап-Царапту. Оторванные от упражнений физкультурники недоверчиво косились на воз неприятеля.

– Что тебе нужно, котафинянин? – тут же прибежал на крики Тренитург.

– Расслабься, царь. Я приехал не за тем, чтобы врачевать вам мозги. Мне нужно всего лишь потолковать с Ученым Котом.

– И о чем же нам с тобой толковать? – из-за спины Тренитурга вышел посвежевший и подтянутый умник. – Здравствуй, Лаврентикл.

– Отлично выглядишь, Ученый Кот. Персефона бы оценила… – у пузана на глаза навернулись слезы. Но он быстро справился с собой. – Говорить мы будем о твоем друге Пушке. Он ведь друг тебе?

Умник кивнул.

– Я думаю, тебе стоит его забрать, – Лаврентикл указал лапой на дно повозки. – Мы с ним больше не справляемся. Пушок спивается. Целыми днями только и делает, что глушит валерьянку… Ну, это напиток такой веселящий. Вам, цараптанцам, не понять… Котафинянам безумно тяжело смотреть, как этот молодой кот в самом расцвете сил гробит свою жизнь. За два месяца он стал нам практически родным. Но нет у нашего повесы чувства меры. Там, где котафиняне стакан выпьют, он кувшин выдует. А когда на стол кувшин поставят, тот уже к бочке присосется. У Пушка только один шанс на спасение – завязать. Лекарь Бромик так и сказал: «Отвези подальше от валерьянки». Но в Котафинах валерьянка сейчас на каждом шагу. Вот мы на дворовом собрании и подумали: все-таки Цап-Царапта – не чужое для Пушка место, а ты, Ученый Котэлла, к тому же и друг его лучший. Может, возьмете его, пока хотя бы острая форма валерьянизма не пройдет? А там уж мы повесу нашего обратно заберем. Так как?

– О чем ты вообще спрашиваешь, Лаврентикл? Конечно, мы ему поможем! – бросился к повозке Ученый Кот.

– О! Благодарствую несказанно! Я и про гордость свою позабыл. Подумал, ради Пушка переживу несколько минут позора и приеду в Цап-Царапту. Только бы Пушок жил, – Лаврентикл хотел помочь Ученому Коту выгрузить в стельку пьяного товарища, но тот играючи, как пушинку, поднял друга. – Кстати, я тут подумал… Чтобы Пушок не рвался к валерьянке, когда очнется, скажи ему, что мы вылили все пойло, а валериановые поля выкосили и сожгли подчистую. Пусть бедолага сразу поймет, что валерьянку он больше не попробует ни-ког-да…

13

Лаврентикл сухо попрощался с физкультурниками и покинул Цап-Царапту. Однако он не спешил возвращаться в Котафины. Его миссия здесь только начиналась. Председатель спрятал повозку в ближайшем лесу и стал наблюдать за действиями Ученого Котэллы из укрытия.

Тот поселил Пушка в клетке для баранов. Умник с радостью бы определил друга в более приятное место, но домов в Цап-Царапте не было, а с подстилки под открытым небом беляк сразу бы сбежал на поиски валерьянки. Поэтому Котэлла просто сделал в клетке небольшой, но уютный отсек для спивающейся грозы мамонтов.

Пушок пришел в себя только на следующее утро. Когда он продрал глаза, его уже ждала первосортная баранья нога. Но кота едва не вырвало, стоило ему только взглянуть на нее. Голова болела неимоверно. Ученый Кот сделал пару шагов вперед и ободряюще взъерошил беляку шерсть на голове.

– Ученый Кот? Ты вернулся в Котафины? – сжав лапами виски, прохрипел Пушок.

– Нет, дружище. Это Лаврентикл привез тебя в Цап-Царапту. Сказал, ты там спиваешься.

– Ха! Так и сказал? Вот идиот! У него мозг не в голове, а в пузе. Ну, да, бывает, что выпиваю. Но зато какие я там феерии закатываю. У-у-ух!.. Как голова раскалывается! Хоть сейчас к Морскому Котику в пучину. Мне бы стаканчик валерьянки. Так сказать, чтобы оклематься и адаптироваться к новой-старой обстановочке.

– Ты же знаешь, Пушок, цараптанцы не делают валерьянку.

– Все еще не делаете?! Зря! – беляк, шатаясь, засобирался. – Извини, друг, но мне придется тебя покинуть. Не могу я оставить Котафины в трудный час. У них сейчас самый урожай. Надо проконтролировать дилетантов.

– В том-то и дело, Пушок, что котафиняне сами завязали с валерьянкой. Они вылили все бочки в сточные канавы. А валериановые поля скосили и сожгли. И, знаешь, мне кажется, это даже к лучшему. Посмотри на себя: в былые времена твоя тень выглядела лучше, чем ты сейчас.

– В былые времена. Тьхе! – презрительно зыркнул глазами Пушок. – Да что ты знаешь про былые времена?! Выпусти меня немедленно! Я должен навестить Котафины и лично проверить. Вдруг у них в запасниках осталась пара кувшинчиков.

– Прости, Пушок, но я не могу тебя выпустить, – развел лапами Ученый Кот. – Ты болен. И я не отпущу тебя, пока ты не выздоровеешь…

На второй день Пушку стало хуже. К еде он так и не притронулся. Кота всего трясло, голова продолжала раскалываться. Когда в загон вошел Ученый Кот, беляк на четвереньках подполз к нему.

– ВЫПУСТИ МЕНЯ, Я СКАЗАЛ!!! – зашипел он. – Или дай мне валерьянки! Друг называется. По-твоему, вот она, дружба, – запереть в клетке и смотреть, как я медленно подыхаю?

Ученый Кот молча поднял Пушка и аккуратно перенес на подстилку.

– Думаешь, ты самый умный, да? – продолжал исходить слюной трясущийся кот. – Ты не Ученый Кот, ты Тупой Урод! Я ненавижу тебя!

Пушок сполз с подстилки и укрылся ею с головой.

На четвертый день, когда Пушка уже практически вывернуло наизнанку и он был готов лезть от валерьянного голода на стены, возле клетки появился Лаврентикл.

– Здравствуй, наш повеса, – ласково помахал лапой председатель.

– Кто… К-к-к-то ты? – едва смог совладать со своим языком валерьянник.

– Пушок, как же они издевались над тобой, если ты не можешь вспомнить меня – Лаврентикла.

– Лаврентикл-Лаврентикл, – стал бормотать валерьянник. – Лаврентикл… Котафины… ВАЛЕРЬЯНКА!!!

По морде Пушка скользнула тень сознания. Он напрягся и взял себя в лапы.

– Я слышал, вы уничтожили всю валерьянку, – зашептал беляк. – Зачем? Зачем вы, дармоеды, это сделали?!

– Кто тебе это сказал? Ученый Кот? – сделал возмущенную морду дворовый председатель. – И что еще он тебе сказал?

– Что вы привезли меня сюда и сказали, что я спиваюсь…

– Ну разумеется! Что этот злой гений еще мог тебе сказать? А теперь слушай правду, сынок.

Но разум снова стал покидать «сынка». Пушок съежился, сел на корточки и жалобно замяукал. Лаврентикл кивнул и протянул через прутья стакан валерьянки. Оптимальную дозу, чтобы воспаленный ум стал жадно впитывать информацию, но недостаточную, чтобы начать соображать. Экс-фараон проглотил валерьянку и принялся грызть глиняную тару. Пузан насилу отобрал посуду.

– Слушай-слушай правду, сынок. Вскоре после того, как ты уснул на дворовом собрании, в город ворвались цараптанцы. Им было нужно только одно – валерьянка. И они вынесли ее всю, до единой капли. Этот стаканчик – единственное, что уцелело. Естественно, мы сразу метнулись на валерьяновые поля, а там стояла одна голая земля: все растения были скошены. Но верх вероломства – это то, что цараптанцы похитили тебя, нашего первооткрывателя! Физкультурники пригрозили, что, если мы попытаемся вернуть золотой запас валерьянки, они убьют тебя. Кстати, эти слова произнес твой старый знакомый – Ученый Кот.

Подернутые валерьяновой пеленой глаза Пушка расширились.

– У него вообще нет ничего святого, – продолжал Лаврентикл. – Внешняя разведка доложила мне, что именно он подговорил цараптанцев похитить валерьянку. И ладно бы из добрых побуждений, например чтобы спасти своего друга от валерьянизма. О нет! Он сделал это из злой черной зависти. Он не мог смириться с тем, что у него, у Ученого Кота, не хватило мозгов придумать валерьянку. Умник возненавидел тебя, Пушок. Он стал презирать тебя за то, что тебе, а не ему открылся великий секрет производства божественного напитка…

Глаза Пушка превратились в тлеющие угольки зеленого гнева. А от слов о валерьянке изо рта потекли обильные слюни.

– …Ученый Кот забрал всю твою валерьянку, Пушок. А тебя запер в этой ужасной тесной клетке. Знаешь, что он делает сейчас? Я видел, когда пробирался к тебе. Он сидит на баране и поглощает кувшин за кувшином валерьянку. И смеется. Ученый Кот смеется над тобой вместе со всей оравой физкультурников.

Когти беляка заходили вверх-вниз по прутьям клетки.

– Без валерьянки Котафины скудеют на глазах. Кругом тлен. Коты перестали веселиться. Без валерьянки когти не попадают по струнам, и арфами сейчас подпирают двери. Страна умирает, Пушок. И только ты можешь спасти нас. Верни котам валерьянку! Верни ее в свое нутро!

– Р-р-р-р-р-р-р! – с готовностью отозвался Пушок.

– Ученый Кот предал тебя. Такой кот недостоин жить, Пушок. Убей его! И валерьянка польется рекой, морем. У нас будет целый океан валерьянки!

Пушку на миг показалось, что перед ним стоит Валерьянис. Забулдыга моргнул. У прутьев вновь был Лаврентикл. Председатель протянул запутавшемуся повесе кинжал. Лезвие обожгло трясущиеся лапы холодом.

– Восстанови справедливость, сынок, – отчеканил незваный гость и растворился в темноте.

Пушок медленно опустился на подстилку. За последний месяц кот сильно сдал. Он перестал следить за своим мехом, и тот обильно скатался. Шерсть из белой стала грязно-серой. Половина усов сломалась, а нос превратился в одну большую ссадину – результат пьяного столкновения с мостовой. Но внешний вид сейчас волновал поблекшего красавца в последнюю очередь. Его воспаленный мозг раз за разом прокручивал слова Лаврентикла. И картина ужасного перевоплощения Ученого Кота из лучшего друга во врага-завистника становилась все отчетливее. Пушок сжал кинжал в лапе. Неподалеку раздались шаги. Они приближались. Беляк спрятал клинок за спиной.

Это был Ученый Кот. Он катил ночную лежанку Пушка.

– Ну как ты сегодня, дружище? – закатив агрегат в скромные апартаменты валерьянника, поинтересовался умник. Дружище в ответ зловеще улыбнулся. Но Котэлла принял улыбку за самую искреннюю. – О, я гляжу тебе, наконец-то, лучше. Вот видишь, не сошелся свет клином на твоей валерьянке. А я тебе твою старую лежанку принес. Мне кажется, в ней ты будешь лучше спать.

Пушок до боли в подушечках сдавил рукоятку. В его больной голове правил бал Лаврентикл: «Ученый Кот предал тебя. Из злой черной зависти. Он забрал у тебя валерьянку! А тебя запер в этой ужасной тесной клетке. Такой кот недостоин жить. Убей Ученого Кота!»

– Я, кстати, разобрался в твоей лежанке. И понял, почему ты засыпаешь в одном месте, а просыпаешься в другом. Это не только и не столько лежанка…

Умник продолжал говорить, но Пушку было все равно. Он встал с подстилки, вплотную подошел к лучшему другу, которого знал тысячи лет, заглянул в его добрые, умные зеленые глаза. И по самую рукоятку вонзил кинжал в сердце.

Ученый Кот не закричал. Он пораженно посмотрел на Пушка, потом попытался в последний раз что-то ему сказать. Но не смог. И навсегда упал под лапы своему убийце.

В тот самый момент, когда тело глухо ударилось о землю, в мозгу Пушка что-то щелкнуло. Его сознание стало кристально ясным. Единственное, что сохранилось от былого валерьянизма, – это дрожь в лапах. Но она не имела к валерьянке никакого отношения. За секунду в голове беляка сложились все кусочки утерянной реальности, и Пушок понял, ЧТО он сделал. Убийца посмотрел на свои лапы – они были в крови. Он долго, очень долго пытался докричаться до мертвого, уже не ученого, кота. Дрожь била страшно и беспощадно. Но ей было не сравниться с самим Пушком, который причинял себе адскую боль одним краешком фатального воспоминания. Раздавленный повеса, съежившись и сгорбившись, подошел к родной ночной лежанке, с десятой попытки открыл крышку и залез внутрь. Там он свернулся в жалкий комочек и попытался перестать существовать.

14

Через час в загон пришел Котобилдий. Он понимал, что пообещал Ученому Коту отдать свой любимый спортивный инвентарь Пушку. Но все-таки рассчитывал, что задохлик разрешит ему в последний раз поупражняться. В загоне стояла страшная темень. Физкультурник позвал – никто не откликнулся. «Видимо, Ученый Кот повел Пушка гулять», – решил цараптанец. Вдруг его лапы больно ударились обо что-то гладкое и тяжелое. «Гантеля!», – обрадовался здоровяк и решил, пока друзья не вернулись, одолжить у беляка возвращенную вещь. Крепыш на ощупь захлопнул крышку, закинул тяжеленный агрегат на плечо и вышел. Идти в саму Цап-Царапту Котобилдий не собирался. Там уже все спали. Поэтому физкультурник отправился на гору Кирдыкай. После двухсот одиннадцати жимов передними лапами упражнение не задалось. «Странно. Обычно я спокойно делаю по двести пятьдесят раз, – нахмурился Котобилдий. – Видимо, я сегодня баранины переел». Здоровяк поднапрягся и поднял серебристую гантелю еще раз. Но он не рассчитал силы: лапы свело, и криогенная камера рухнула на каменный склон. Колесики почувствовали под собой твердь и, не раздумывая, начали крутиться. Однако едва они развили приличную скорость, как земля закончилась. Спустя тридцать секунд агрегат оказался на дне пропасти.

В ту ночь на Цап-Царапту впервые обрушился град. Да такой крупный, что легко разбивал кувшины. Несколько градин врезались и в криогенную камеру. Оживший таймер в ответ заругался датой «431 год».