Текст книги "Великая кошачья революция"

Жизнь 6
Однажды в среднекотовье

1

Кот открыл глаза. Все небо было затянуто серыми тучами. Лил дождь. Лежанка ютилась в углу какой-то грязной узкой улочки, составленной из обшарпанных четырехэтажных домишек. Вокруг валялись обглоданные птичьи кости, пожухлая морковная ботва, комки скатавшейся шерсти и просто помои непонятного происхождения. Зверек было решил, что криогенная камера оказалась в выгребной яме, однако, приподняв голову, увидел, что остальная часть улицы еще больше похожа на свалку.

– Пушок, я рожаю… Уже второго! – раздался укоризненно-пронзительный кошачий рык откуда-то сбоку. Беляк, хрустя затекшими суставами, встал и повернулся в ту сторону, откуда донесся крик. На вымощенном неровными камнями тротуаре лежала Мурка. Рядом ползал Пушок. Точнее, там ползал котенок, но этот белый с черными ушами зверек был настолько похож на него, что… Любимец миллиардера упал в обморок.

Беляк снова очнулся и тут же судорожно вздрогнул. По нему кто-то топтался. Первым делом кот решил, что это вернулись мучители, готовые снова подвешивать его за хвост. Но топтательные движения вызывали исключительно приятную щекотку, а уж никак не боль. Пушок подозрительно приоткрыл глаза. По его грязно-белому животу носились три котенка. С самым задиристым и беспокойным он уже познакомился. Маленькая копия его самого так и норовила столкнуть приятелей с занятой высоты. Впрочем, те двое тоже были не робкого десятка. Рыжие непоседы, как две капли воды похожие на Мурку, скооперировались и горными козлами поскакали на мини-Пушка. Тот от неожиданности замер и, получив два мощных лобовых удара, скатился с живота родителя. От этой чехарды у беляка закружилась голова. Он опять в любой момент был готов лишиться чувств.

– Даже не думай больше падать в обморок! – рявкнула на благоверного Мурка.

– Э-э-эт-то кто? – пролепетал упавшим голосом новоявленный отец и указал дрожащей лапой на котят. Те живо откликнулись на новое развлечение и все трое повисли на тощей линялой конечности.

– Дети твои, – безапелляционно резюмировала кошка. Котята, мурлыкая, накинулись на папу и повалили обратно в криогенную камеру. Глава семейства только хотел осведомиться, откуда они взялись, но любимая его опередила.

– Родила, пока ты прохлаждался, – сообщила она сурово. Но тут же растаяла: – Не знаю, как мы очутились в этих краях, но, кажется, здесь тебя никто не собирается убивать. Это, конечно, не лучшее место для воспитания наших котят – все-таки грязь повсюду, – но жить здесь определенно можно.

Мурка запрыгнула к Пушку в лежанку и крепко обняла. Тот в ответ нежно лизнул ее в щеку. Кот наконец более-менее справился с шоком и даже понемногу начал свыкаться с мыслью о многокотятном отцовстве.

– Ту беленькую, которая вылитая ты, я назвала Пушанной, – торжественно объявила миудейка, когда все семейство выбралось из криогенной камеры.

– Это девочка?! – скривился Пушок.

– Конечно, девочка. Смотри, какая хорошенькая! Разве коты могут быть такими? Я не понимаю, чем ты, Пушок, недоволен? У тебя целых два сына, – кошка потрепала по мокрым от дождя холкам рыжих котят. – Тот, у которого кончик хвоста белый, – Лансекот, а вот этот милый мальчик – Персиваль.

– Могла бы и меня дождаться, чтобы выбрать имена, – буркнул Пушок.

– Меньше валяться нужно, – хмыкнула благоверная.

Нежно огрызаясь, парочка вместе с ползущими в грязи отпрысками вывернула с безлюдной улочки на широкий проспект. Впрочем, возросший масштаб на чистоте никоим образом не сказался.

Озираясь по сторонам, Пушок не сразу обратил внимание на надсадный плач. Ревел Персиваль. А может, Лансекот – на мордочку они оба были одинаковы. В заплаканных зеленых глазах ясно читался вселенский ужас: перед малышом важно прогуливался голубь. Периферийным зрением Пушок уловил, что местные жители как-то вдруг напряглись и вроде бы даже сгруппировались вокруг их семейства. Но не успел любимец хозяина уточнить, что им, собственно, надо, как в его левое ухо врезались слова:

– Пушок, сделай уже что-нибудь с этой мерзкой птицей! Смотри, как она пугает Лансекотика!

Кот поморщился, поднял с земли огрызок яблока и запустил в голубя. Пернатое создание испуганно подпрыгнуло и удалилось в небо.

Пушок самодовольно улыбнулся Мурке. Та одобрительно кивнула. Но поднявшийся вокруг ор не дал насладиться вновь достигнутой семейной гармонией.

– Этот идиот спугнул наш ужин! – сорвалась на истерический крик пожилая кошка. – Мы две недели охотились за этим голубем. Говорят, это последняя птаха во всем Мурлеане.

– Оно и понятно. Мы их уже два года едим. А последним, видимо, не полакомимся. Голуби сейчас ох какие пуганые стали. Этот, скорее всего, уже на край света летит, – вздохнули коты.

– Вы едите голубей? – наморщила нос Мурка. – Фу! Какая гадость!

– Гадость?! Да вы вообще откуда такие выползли? – во все глаза уставились на незнакомцев местные. – У нас вообще-то великий голод в самом разгаре. По всей Котовропе, как бы это помягче выразиться, жрать нечего.

– Великий голод? – испуганно переспросила чета чужаков. Пушок машинально погладил живот. Остатки криогенного сна уже окончательно выветрились, и голод, пусть и не великий, начал давать о себе знать.

– Он самый! – отплевываясь от дождевой воды, кивнул какой-то словоохотливый горожанин. – Дожди как зарядили три года назад, так и хлещут. Какая скотина была, от ливней, будь они неладны, заболела да сдохла.

Тут по толпе пронесся ропот:

– Кошквизиторы…

– Кошквизиторы.

– Кошквизиторы!

В следующее мгновение все местные жители, как по команде, расплылись в самых широких улыбках, какие только доводилось видеть Пушку. Через толпу протискивались четыре кота в черных балахонах с охапками хвороста под мышками. Они недолго, но пристально изучали каждую улыбку. Но один мурлеанец не смог совладать с нахлынувшей печалью. На его морде отобразилась вся тоска и скорбь голодной Котовропы. Именно эту гримасу и застали кошквизиторы.

– Какой прекрасный сегодня денек, не находите? – обратился к толпе один из котов в черном.

– Да-да-да! Именно так! – хором ответили горожане.

– А вот один из вас так не считает, – с сожалением покачал головой обладатель самого длинного балахона. – Этот кот определенно не верит, что жизнь прекрасна и будет еще лучше.

Кошквизитор указал острым когтем на грустного кота. Тот мигом спохватился, быстро вытер слезы и попытался изобразить на морде вселенское счастье.

Еле слышным шепотом бедняга выдавил:

– У меня все чудесно. Жизнь – это сплошной калейдоскоп праздников.

В поисках причин для радости он поднял глаза к небу. Но, как назло, сквозь моросящий дождь зверь разглядел очертания голубя, уносящегося вдаль. Досада и сосущее чувство голода подступили к горлу с новой силой. Губы задрожали, глаза заволокла предательская пелена. И слезы с новой силой хлынули из зеленых глаз.

– Это дождь! – поспешил оправдаться мурлеанец.

– Конечно, – сухо кивнул кошквизитор, взял у помощника красный шелковый платок и провел им под глазом дрожащего бедняги. Затем отдал кусок ткани обратно.

Младший коллега лизнул платок и резюмировал:

– Соль.

– Соль. Все слышали? Соль! А значит, слезы! Эти вездесущие приспешники плохого настроения! – громогласно объявил главный кошквизитор и снял капюшон. Его голова была полностью обрита. Черная шерсть осталась лишь на больших ушах. От этого кот казался существом из другого, но уж никак не более радостного, мира. – А ты ведь меня почти обманул, ремесленник. Я и вправду начал сомневаться, что ты грязный пессимист.

– Какой же я пессимист? Что вы такое говорите, кошквизитор Клыквемада? – залепетал обвиняемый.

– Ого! Да ты и имя мое знаешь, – театрально удивился Клыквемада. – Зачем бы правоверный оптимист стал интересоваться каким-то там кошквизитором?

– Так ведь вас весь Мурлеан знает. Спросите у любого в этой толпе, – кот с надеждой повернулся к горожанам. Но те, будто не замечая его, продолжали тянуть улыбки и смотреть в пустоту.

– Хочешь сказать, что ты не предаешься грусти каждый раз, когда закрываешься в своей крохотной холодной квартирке?

– Конечно, нет! Я вообще не знаю, что такое грусть, – попытался непринужденно и весело ответить кот, но от этого его голос зазвучал еще более испуганно.

– Значит, ты отрекаешься от депрессии?

– Еще как отрекаюсь, кошквизитор Клыквемада!

– Что и требовалось доказать, – лучезарно улыбнулся кошквизитор. – Правоверный оптимист никогда не будет отрекаться от того, к чему не имеет отношения.

– Но…

– Никаких «но», ремесленник! Твоя вина доказана! – фыркнул Клыквемада и бросил под лапы «пессимисту» связку хвороста. – Только огонь в силах согреть твое ледяное сердце и вернуть тебе жажду жизни.

– На кой черт мне ваша жажда жизни, если я сгорю?!

– Но перед этим тебя ждет несколько самых ярких минут в твоей жизни. Ты, наконец, поймешь, что жизнь прекрасна.

– Вы мне лучше пожрать дайте. Я тогда этой вашей радостью просто фонтанировать буду! – доведенный до отчаяния кот бросился на Клыквемаду, но запнулся о лежащий под лапами хворост и рухнул в лужу. Подоспевшие младшие кошквизиторы заученными движениями связали пессимиста, заткнули ему рот толстой веткой и водрузили на уже сооруженное кострище.

– Так возрадуемся же, дорогие мои братья и сестры, что одним пессимистом в нашем прекрасном мире стало меньше, – воодушевленно возвестил главный оптимист и щелкнул наточенными когтями. Затем еще и еще раз. Высеченные искры одна за другой упали точно в центр разложенных шалашиком веток.

Когда сырые дрова все-таки занялись огнем, Мурка пристально посмотрела на Пушка:

– А тебе не кажется, дорогой, что наши котята еще слишком малы для таких зрелищ?

Беляк намек понял и без лишнего промедления взял на лапы Пушанну и Лансекота (а может, Персиваля). Второго сына благоверная взяла на себя. Но не успело молодое семейство пройти и десяти шагов, как на их пути возникла пожилая кошка. С ее морды до сих пор не сошла механическая улыбка, но в выцветших глазах застыли слезы.

– Зачем вы согнали голубя? – упавшим голосом спросила горожанка. – Вы хоть понимаете, что бедный Жорж сейчас догорает по вашей вине?

– Простите, – смущенно извинилась Мурка и опустила глаза.

Глава семейства оказался менее сдержан. Пушок решительно сделал шаг вперед и толкнул пожилую особу в лужу.

– С дороги, старуха! – зашипел беляк.

– Дорогой, ты чего? Эта кошка не сделала нам ничего плохого! – попыталась пристыдить любимого Мурка.

– Не успела просто!

– И когда ты успел стать таким злым? А как же заветы Хозяина? «Если бьют по правому уху, готовься подставить левое»…

– Нет никакого хозяина, – угрюмо сообщил Пушок. – Он не спас меня, когда я умирал там на холме в Иерусамяу. А значит, никакой он не хозяин. А сами коты еще хуже. Они только и ждут удобного случая, чтобы кинуть в спину камень потяжелее. Да я и сам такой же: убил лучшего друга. Хотя… Когда рядом ты и наши котята, жизнь действительно прекрасна.

И молодое семейство, не обращая внимания на дождь, гарь и великий голод, отправилось вглубь Мурлеана искать себе жилье для новой (радостной) жизни.

2

Несмотря на то что повсюду свирепствовал великий голод, кошачье поголовье Мурлеана упорно не хотело сокращаться. Даже наоборот: его население год от года увеличивалось уже какими-то неприличными темпами. Неудивительно, что пришлой семье из пяти котов здесь были категорически не рады. Не говоря уж о том, чтобы для них нашелся пустующий угол. Поэтому, безуспешно обойдя весь город в поисках ночлега, Пушок не придумал ничего лучше, кроме как вернуться в родную, порядком затопленную лежанку. Чтобы спастись от дождя, беляк сделал навес. Благо в соседней луже плавала неплохая тряпка, а за углом остались неиспользованные кошквизиторами ветки.

– Надо же, если здесь не лежать, а сидеть, то еще и для детских игр место останется! – подбодрил любимую Пушок, когда они все вместе, продрогшие, забрались в криогенную камеру. Миудейка благоразумно промолчала.

Увы, поспать той ночью беляку так и не удалось. Потомки, еще не обремененные чувством такта, вольготно растянулись на дне их эконом-жилища и заполнили собой практически все его пространство. Мурка хоть как-то смогла прилечь у стенки. А вот Пушку места ну никак не оставалось. Пришлось коту, как главе семейства, пожертвовать сном и примоститься на самом краешке лежанки, свесив лапы на сырой тротуар. Зверек проерзал до рассвета, тщетно пытаясь убедить тело, что спать можно и в вертикальном положении. Когда его мозг уже был готов поверить в сей спорный факт, над правым ухом раздался такой любимый, но в этот ранний час такой резкий голос:

– Дорогой, просыпайся! Пора тебе искать работу.

– Давай через часик.

– А котят кто кормить будет?

– Ты.

– Конечно, я! Но еще пара таких дней, как вчера, и я останусь без молока. Так что будь добр, Пушок, обеспечь семью… Куда побежал?! А поцеловать!

Беляк лизнул Мурку в щеку, зевнул и побрел на поиски работы. Собственно, Мурлеан славился именно тем, что здесь каждый может найти себе работу по душе. «Город ремесленников, – говорили о нем местные жители. – Если у тебя есть лапы, то будет и работа». А у Пушка были лапы. Только вот росли они оттуда, где обычно располагается хвост. Памятуя о своем столярном прошлом, кот первым делом отправился по плотницким лавкам. Но стоило только работничку взмахнуть рубанком, как дерево в два счета превращалось в совершенно непригодный материал. Разумеется, нерадивого подмастерье вышвырнули на улицу. Дальше было хуже. Каменщику Пушок уронил на хвост дюжину кирпичей, цирюльнику оттяпал усы, кузнецу сжег кУзницу, зодчему сломал лапу молотком, промахнувшись мимо гвоздя. С каждым новым собеседованием шансы нетрудоустроенного кота стать трудоустроенным все отчетливее стремились к нулю. Да что там – Пушка не взяли даже в менестрели.

Тем не менее домой глава семейства вернулся не с пустыми лапами. Во-первых, он стащил у башмачника ботинок из мягкой кожи, который в условиях всеобщего голода можно было приравнять к удобоваримому ужину. А во‐вторых, зверек все-таки нашел работу.

– Буду дворником! – с порога, точнее с навеса, выпалил кормилец. – Мой предшественник не справлялся. Правда, его не уволили. Беднягу помои поглотили. Но ничего, я здесь быстро наведу порядок!

Рядом раздался всплеск. Кто-то в очередной раз вылил из окна содержимое горшка.

3

Он погорячился. Ой как он погорячился. В распоряжении Пушка было несколько десятков улиц. И все их нужно было драить каждый день. Зверек не переставал удивляться, откуда в городе, охваченном многолетним голодом, столько огрызков, объедков и прочих неприятных субстанций. Казалось бы, коты здесь давным-давно перешли на духовную пищу. Тем не менее изо дня в день они продолжали извлекать из каких-то неведомых запасников тонны гниющего мусора, сдабривали его собственной шерстью и вместе со своими естественными наработками выкидывали-выбрасывали-выливали из окон. Аккурат на голову бедному дворнику, в распоряжении которого была только метла. В результате Пушок пластался целыми днями, но так и оставался по горло в работе.

Да и дома дела шли не лучшим образом. За работу дворника платили крохи. Хлебные крохи. Их хватало лишь на то, чтобы не умереть с голоду. А тут еще подрастающее поколение окончательно выросло из пеленок, которые Мурка сделала, укоротив свое миудейское платье. Котятам срочно была нужна хоть какая-то одежда. Впрочем, сами они махали хвостами на семейную нищету. С раннего утра и до глубокой ночи Персиваль и Пушанна бесились как заведенные. Они без устали переходили от одной игры к другой. А когда все известные развлечения надоедали, непоседы старались улизнуть за угол, чтобы посмотреть Мурлеан. С Лансекотом было не меньше хлопот. Этот котенок не прекращая плакал. И на то чтобы успокоить малыша, не говоря уж о том, чтобы развеселить, уходила масса душевных и физических сил.

Разумеется, в такой ситуации Мурке было не до правоверного оптимизма. Кошка все чаще упрекала Пушка, что котята практически не видят отца, и крайне редко дарила ему улыбки. Да что там, миудейка из последних сил вымучивала их даже для снующих повсюду кошквизиторов.

В общем, работа хотя бы отвлекала Пушка от мыслей о том, что его семья живет на улице в мокрой лежанке и что ему нечем кормить котят.

В бесчисленный раз прокручивая в голове эти крайне невеселые факты, Пушок мел улицу.

– Молодой кот, нужно вести себя поосторожнее, когда рядом кошквизиторы! – сказал кто-то шепотом.

– Что вам надо? – буркнул Пушок, смерив холодным взглядом большого белого кота, остановившегося рядом с ним.

– О, поверьте, совершенно ничего. Просто у вас такое скорбное выражение морды, что если бы это заметили кошквизиторы, то гореть вам вон на том костре, – горожанин указал налево. Там опять кого-то сжигали за служение пессимизму.

– И зачем вы меня предупредили? Вам-то что за дело?

– Да вы не горячитесь. Просто мне знаком ваш взгляд. Я прекрасно знаю, каково это, когда хочется лезть на стену от отчаяния. Мне и самому, если честно, не до веселья. Я молочник. Молочник Марсель. Хотя какое сейчас молоко: кругом этот чертов голод. Когда у крестьян погибли все коровы, мне пришлось закрыть свой магазин. Вскоре дела стали совсем плохи. Жена не выдержала и вместе с двумя нашими котятами уплыла в Кэтглию. Сказать, что я рухнул в пучину депрессии, это ничего не сказать. Собственно, я и сейчас там. И вы, мне кажется, тоже близки к этому. Так что, ради Хозяина, будьте осторожны…

– Спасибо, – грустно улыбнулся Пушок.

– И еще! Если вам станет совсем тяжело и до боли в когтях захочется с кем-нибудь поделиться, так сказать, излить душу, ЗАБУДЬТЕ ОБ ЭТОМ! Кругом рыщут полчища шкур, готовых сдать вас кошквизиторам.

– Но зачем им это нужно?

– Как зачем? Чтобы самим стать слугами оптимизма!

– Фр-р-р. Вот хвостодуры, – фыркнул Пушок. – Ни в жизнь не стал бы кошквизитором.

– Увы, не все такие благородные, как вы. За квартиру и пищевую дотацию некоторые коты еще и не такое сделают!

– Что вы сказали?

– Да, за то, что вы сдадите десяток-другой пессимистов и станете кошквизитором, вам дадут квартиру. Ну, прощайте, сударь. И держите хвост трубой, – большой белый кот пожал дворнику лапу и зашел в дом. Пушок задумчиво посмотрел ему вслед…

Уже через неделю молодое семейство заселилось в уютную квартиру молочника Марселя. Его пеплу она теперь была без надобности. А вот Пушку нужно было обеспечивать семью. Собственно, эту простую мысль беляк и повторял своей совести, которая регулярно напоминала ему о том, как подло он поступил с грустным, но добрым котом.

4

– Неистово верить в светлое будущее. Считать жизнь величайшим даром и ежедневно, ежеминутно упиваться радостью от того, как прекрасна окружающая действительность. Нечего есть? Не беда! Ты ведь еще дышишь, а это само по себе – прекрасная новость. Не на что купить дров? Какой пустяк, когда вокруг тебя столько красивых, необыкновенных котов, которые с радостью согреют тебя теплом своих улыбок. Меня просто распирает от того, как вокруг чудесно! Даже этот дождь, что льет уже третий год, он ведь так невероятно изумителен на рассвете. Да и засуха, опять же, не предвидится. Пить холодненькую, только что с неба водицу – это ли не счастье, влекущее за собой познание таинства смысла бытия? А эти невообразимые лужи кругом! Скольким котам в наши дни хватит монет, чтобы купить зеркало? А на улицу вышел, посмотрел в лужу, улыбнулся своему отражению и иди по делам – причесанный, опрятный, лучезарный. Истовые правоверные оптимисты – они дружно и весело живут по всей Котовропе. Но есть подлые, беспринципные шкуры, которые сбивают их с пути истинного! Мерзкие плаксы, бесхребетные нытики, тщедушные неудачники. У них много имен. Но служат они одному злу. И имя ему – депрессия. На всех неверных лежит ее печать. Загляните в их глаза на мокром месте, не пропустите лживую дрожащую полоску губ, которую они пытаются выдать за улыбку, уличите поникшие уши и дерганый хвост. Пессимисты своим нытьем оскверняют веру в дивное будущее и чудесное настоящее. Не зря наш великий король Лютик-Котик X и верный друг всех просвещенных монархов Папа Мурский Иннокогтий III назвали искоренение пессимизма величайшим благом современности! И мы – веселые кошквизиторы – воплотим в жизнь их мечту о мире без слез. Делом и хворостом послужим святым заветам оптимизма. Воспламеним сердца, пусть загорятся они радостью! И не бойтесь гнева их, ибо кто гневается, тот несет на себе что? Правильно! Тот несет на себе печать пессимизма.

Что уж тут говорить, верховный кошквизитор Клыквемада умел заряжать позитивом. И с удовольствием делал это каждое утро в своей резиденции, прозванной Домом радости. На его проповедях присутствовали все без исключения кошквизиторы Мурлеана. Еще бы! Кто откажется от такого счастья. К тому же на всех прогульщиках автоматически проступала печать сами знаете чего. Но Пушок, если бы даже лежал при смерти, ни за что бы не пропустил речь начальника. Слишком уж он дорожил своей новой работой. Чтобы получить ее, беляку пришлось сдать не только молочника. На должность кошквизитора был колоссальный конкурс, поэтому претенденты с черными списками из одного имени даже не рассматривались. Благо за время работы дворником кот успел хорошенько изучить обитателей Мурлеана. Так что ему не составило труда предоставить работодателям пару-тройку сотен фамилий.

С тех пор у его семейства началась совершенно новая жизнь. Их квартира располагалась на втором этаже старого, но прочного дома. Каждую неделю за работу кошквизитора беляку полагалась палка колбасы, буханка черствого хлеба, две дряблых репы и несколько монет. Казалось бы, негусто. Но семейство Пушков привыкло обходиться малым. Порой у них даже оставалась наличность. Мурка приоделась сама и одела котят. Сменил свое миудейское рубище и глава семейства. У него появилось аж два наряда: черный рабочий балахон и классический комплект горожанина с узкими штанами на исхудание. В них коты не замечали, что сбросили еще пару килограммов.

По вечерам мадам Пушок все так же ворчала на мужа, что тот проводит на работе слишком много времени и почти не видит собственных котят. Но теперь она делала это ласково и учтиво. Беляк клятвенно обещал приходить домой пораньше. Но сам прекрасно понимал, что это невозможно. Какое там пораньше, когда по улицам толпами ходят пессимисты и угрожают светлому будущему не только Мурлеана, но и всей Котовропы!

Кошквизиторы работали с полудня. К этому времени на улицах яблоку негде было упасть. И в толпе нет-нет да и проскальзывал пессимист. Передвигались весельчаки, как называли защитников оптимизма в народе, по четверо: чтобы можно было дать отпор, если нытиков окажется несколько. Кошквизитор непременно должен был носить под мышкой связку хвороста, чтобы немедленно осуществить кару над приспешником печали.

Каждый кошквизитор был обязан выполнить месячный план по выявлению пессимистов. В противном же случае на его тщательно выбритом лбу все отчетливее проступала печать депрессии. Случалось, весельчак не успевал опомниться, как сам попадал в списки коллег. Ситуация осложнялась тем, что требуемая цифра постоянно возрастала. Если в сентябре достаточно было разжечь огонь в сердцах двадцати пяти поборников грусти, то к октябрю их количество увеличилось до сорока. А в декабре Лютик-Котик и Папа Мурский заломили и вовсе рекордные требования: сто шестьдесят пессимистов с носа. А тут еще не все обвиняемые желали признаваться в служении пессимизму. Кто-то даже во время многочасовых допросов блаженно улыбался и настаивал на том, что жизнь прекрасна. Но проваливающий план кошквизитор по глазам видел, что перед ним закоренелый груститель. И тогда в дело вступали пытки.

У подчиненных Клыквемады были свои методы. Кто-то гладил обвиняемого против шерсти, и в эти моменты жертва не могла не признать, что жизнь – это выгребная яма. Некоторые притаскивали в зал для допросов широкий стол и разрешали потенциальному пессимисту встать на него. А когда кот начинал довольно прогуливаться по нему, кошквизитор надсадно кричал: «Брысь». Успех у затеи был феноменальный: глаза каждого согнанного со стола были не просто на мокром месте, в них легко мог утонуть весь Мурлеан! Но самой жестокой и изощренной пыткой считался «Пояс весельчака», придуманный Пушком. Обвиняемого привязывали к стулу. В это время кошквизитор снимал с себя пояс и принимался водить им по полу взад-вперед, туда-сюда. Пессимист, не отрываясь, следил за полоской материи. Его глаза горели все сильнее. Они жадно ловили каждое движение. Обвиняемый уже не мог сидеть на месте. Он изнывал, дергался, страстно желал броситься за этим злосчастным поясом, впиться когтями, пройтись по нему зубами. Но веревки держали крепко. Кот молил, кот плакал. Он уже был готов сознаться в чем угодно, только бы эта мука прекратилась. Только бы его отвязали и позволили поиграть с этим чертовым пояском…

Как-то кошквизитор Пушок вернулся домой раньше обычного.

– Дети! Дорогая! Собирайтесь! – подозрительно нерадостно проговорил глава семейства. – Мы идем в поход. Крестовый поход.

5

За двенадцать часов до этого Клыквемада неожиданно вызвал Пушка к себе.

– Садись, младший кошквизитор, – радостно поприветствовал подчиненного верховный весельчак. – Ты прекрасно работаешь. Делаешь огромные успехи в деле искоренения пессимизма. Думаю, Пушок, ты и сам отчетливо видишь, как твоя деятельность благотворно влияет на настроения котов. Они определенно стали больше радоваться жизни.

Пушок тихонько замурлыкал. Ему, определенно, нравилось то, что он слышал. «Кажется, попахивает повышением», – улыбнулся сам себе младший кошквизитор.

– На таких кошквизиторах, как ты, Пушок, и держится все наше оптимистичное общество, – продолжал Клыквемада под нарастающее мурлыканье подчиненного. – Но в то же время я прекрасно понимаю, что работа кошквизитора – это сложнейший и упорный труд. Поэтому, чтобы ты отдохнул морально и физически, так сказать, восстановил силы, я отправляю тебя в крестовый поход на год. Погуляешь по пустыням Царапазии, наберешься вдохновения. Ну и так как эти двенадцать месяцев ты не будешь исполнять свои прямые кошквизиторские обязанности, жалование ты, естественно, получать тоже не будешь.

Трель мурлыканья резко оборвалась. Пушок удивленно уставился на начальника.

– Пушок, ты чем-то недоволен? Не заразили ли пессимисты тебя своим унынием?

Младший кошквизитор радостно замотал головой.

– И еще, Пушок. Семью необходимо взять с собой. Твоя квартира в ближайшее время понадобится нам для других служебных нужд.

– А почему поход называется крестовым? – поинтересовался на прощание новичок.

– О! Когда придет время, ты сам все поймешь, – добродушно ответил верховный…

Оказалось, подобный разговор Клыквемада провел с пятьюдесятью кошквизиторами. Сорок девять из них, включая Пушка, приняли новость о походе с присущим весельчакам задором и позитивным настроем. Но запал младшего кошквизитора Луи в тот день сломался. Едва покинув Дом радости, кот принялся рассказывать друзьям и коллегам направо и налево, что Клыквемада (и те, кто повыше) чихать хотел на душевное состояние кошквизиторов. Просто государственная казна пуста, платить весельчакам нечем, вот их и отправляют на год в неоплачиваемые походы. Причем в разные направления, чтобы обиженные коллеги, объединившись, не решили проучить начальство.

Чушь, конечно, полнейшая. Смотреть на повредившегося умом Луи было грустно и больно. А слышать его бредни еще тяжелее. Поэтому, чтобы кот не мучился, Клыквемада оперативно отправил отряд согреть сердце и разум младшего сотрудника. «Знаете, почему крестовый поход называется КРЕСТОВЫМ?? – кричал коллегам связанный Луи, пока те аккуратно раскладывали хворост под его лапами. – Потому что он ставит крест на ваших…» Кота перебил треск горящих веток.

К удивлению Пушка, Мурка даже обрадовалась новости о походе. Она уже не могла смотреть на серые грязные пейзажи Мурлеана, утопающего в дожде. К тому же ее сильно беспокоили участившиеся новости о том, что коты стали умирать от какой-то загадочной хвори. «Сменить обстановку – не самая плохая идея, – подбодрила мужа мадам Пушок. – Да, и наши котята наконец, смогут провести время с отцом. Крестовый поход пойдет всем нам на пользу!»

6

Прошел год. Порядком поистрепавшееся семейство возвращалось в Мурлеан. Когда они только отправились в дорогу, Пушок и Мурка несли детей на себе. А теперь маленькие котятки до того вымахали, что у них на лапах уже легко бы поместились сами родители.

– Кажется, я начал понимать, почему этот маршрут назвали крестовым походом, – в очередной раз пробурчал Пушок. – Мы просто поставили жирный крест на потраченном времени!

– А по-моему, отлично время провели! Все эти пустыни, горы, реки, враждебные деревушки. Это так увлекательно, – подскочила к отцу Пушанна.

– Глупая кошка, – фыркнул брат. – Забыла, что ли, мы еще пока не в Мурлеане. Здесь не обязательно притворяться, что тебе все нравится. Или ты боишься, что тебя папа арестует?

Пушок нахмурился и погрозил сыну лапой.

– Лансекот, дошутишься у меня! Не посмотрю, что ты уже взрослый. Возьму пояс и выпорю!

– Па-а-ап! Ну сколько можно нас путать? Я Персиваль! – закатил глаза молодой кот. – А вон тот плакса, что опять стер лапы, – Лансекот.

– Кхм… Прости, сынок, – смутился Пушок, но строго добавил: – Не обзывайся на брата!

– Но мне правда понравилось путешествовать, – продолжала стоять на своем дочка. – Этот поход – лучшее, что случалось со мной в жизни!

– Глупая кошка! – опять переключился на сестру Персиваль. – Этот поход – единственное, что случалось с тобой в жизн…

Персиваль осекся. Семья добралась до южных ворот Мурлеана. Но город встретил семейство Пушков мертвой тишиной. Все улочки вплоть до центрального Ливерного проспекта оказались пусты. И это при том, что на дворе стоял полдень, а значит, вокруг них просто обязаны были сновать толпы горожан. Путешественники озадаченно озирались по сторонам.

– Дорогой, а где все? – прошептала Мурка.

– Не знаю, любимая, – развел лапами беляк.

– А по мне, без котов даже лучше, – довольно потянулся Персиваль. – Наконец-то, можно, не толкаясь, прогуляться. И на лапу никто не наступит. И не обматерит.

Голос кота потонул в странном шуме, больше всего похожем на металлический лязг. Звук доносился из переулков и быстро нарастал. Не успели Пушки хорошенько испугаться, как из подворотни выскочил отряд котов. Хотя понять, что это представители рода мурлыкающего, было довольно сложно: все незнакомцы носили железные латы. Даже головы, и те были покрыты металлическими шлемами с острыми конусами для ушей.