Текст книги "Наемники фортуны (сборник)"

Глава 19

Широкая, бурая от ржавчины труба наискось уходила в темную воду между проломленными перекрытиями нижних этажей. Трубу накрывала крышка с колесом запорного механизма и резиновым ободом.

Подняв над головой лампу, Дюк Абен первым спустился по решетчатым ступенькам, приваренным к внутренней стенке трубы. Следом шел Манихей, потом Юна, я, Чак и трое вооруженных монахов. Люк над нашими головами захлопнули, скрипнуло колесо.

Было слышно, как вода плещется о стенки трубы, но потом звук этот остался где-то вверху и постепенно стих. В глухой тишине у меня заложило уши, пришлось несколько раз сглотнуть. Мы шагали по скользким ступеням, один раз я чуть не упал, когда мокрая пластиковая подошва скользнула по железу, но идущий следом монах удержал меня, схватив за шиворот.

Труба привела нас в земляную пещеру, дальше были туннель, укрепленный деревянными брусьями, и ведущая вниз железная лестница.

Стало светлее, один за другим монахи погасили лампы. Снизу доносились голоса, гудение и ритмичный лязг. Спустившись по лестнице, я остановился рядом с Юной. Чак, толкнув меня, встал рядом и присвистнул.

Мы оказались на краю небольшого депо с тремя парами рельс. Боковые ветки просто обрывались с обоих концов, а средняя уходила в темный туннель.

– Это он дальше, что ли, под озером идет? – прошептал Чак.

Под высоким потолком тянулась кран-балка, с нее свисала цепь с крюком. По железным стропилам полз, разматывая за собой кабель, бородач в черном комбинезоне. На другой стороне депо четверо монахов катили сварочный аппарат, перед наковальней стоял толстяк в фартуке, стучал молотком по раскаленной металлической ленте, которую длинными щипцами держал безбородый монашек.

На рельсах посередине депо стоял тепловоз. Впереди – кабина с почерневшим от копоти обрубком трубы, рядом с трубой приварена бочка, наверно, с водой для охлаждения дизеля. Двигатель и прочие агрегаты закрыты толстыми броневыми плитами. За кабиной чугунный бункер для топлива, в горловину вставлен гофрированный шланг, протянувшийся от цистерны на соседнем пути. Тихо тарахтел насос – монахи перекачивали топливо. За бункером на рельсах стояла платформа, накрытая кузовом, срезанным с большого междугороднего автобуса. От окошек, заваренных листами железа, остались лишь узкие бойницы, сзади была широкая подножка с оградой из арматурных прутьев. Облокотившись на нее, стоял монах с короткой светлой бородкой и курил трубку.

Дюк зашагал в сторону приоткрытых железных дверей на противоположном от выхода из туннеля конце депо. Монах с трубкой повернулся к нам, и преподобный, подняв руку, крикнул:

– Приветствую, мастер Алекс!

Светлобородый тоже поднял руку, но ничего не сказал. Несколько монахов-рабочих оглянулись на нас, но никто не прервал своих занятий.

– На этой штуке нас и должны были встретить? – негромко спросил Чак. – Про нее, кажись, Почтарь толковал…

– Молчать, недомерок!

Ствол нагана стукнул его по голове, и карлик едва не подскочил.

– Еще раз ударишь меня, – ощерившись, процедил он, кинув взгляд через плечо, – и тебе конец, урод жирный!

Манихей в ответ хохотнул, огладил бороду и пихнул Чака в спину так, что тот чуть не упал.

– Прекрати, – велел Дюк, толкая двери.

Дальше была столярная мастерская, где за станками работали монахи в фартуках. Потом мы долго шли по кирпичному коридору без окон, и наконец, преодолев две лестницы, очутились в комнате с тремя дверями, одна из которых была заперта на засов. На табурете сидел пузатый коротышка-монах и чистил карабин. К стене рядом с ним была прислонена пика.

При нашем появлении монах быстро сунул что-то под стол и вскочил. Шагнувший вперед Дюк тихо заговорил с ним, остальные конвоиры вместе с Манихеем стояли позади нас. Коротышка снял с пояса ключи и стал отпирать дверь. Чак кивнул мне, я присел на корточки, и карлик шепнул мне на ухо:

– Сколько у них ходов под Храмом, а? Не знаю, как тебя, а меня теперь точно прибьют – слишком много видел…

Широкая ладонь стукнула его по затылку, и карлик брякнулся на пол, ударившись подбородком. Извернулся, кое-как встал на колени и прошипел:

– Тебе точно конец, жирный. Слышишь? Я тебе это обещаю!

– Правда, что ль? – Ухмыляясь, Манихей нагнулся к нему. – И что сделаешь, недомерок? Плюнешь в меня?

Вместо ответа Чак, вскочив, ударил его носком ботинка по колену. Чернобородый замахнулся. Кулак у него был здоровый, легко мог размозжить Чаку голову. Юна Гало крикнула:

– Не трогай его!

– Манихей! – окликнул Дюк Абен, оглядываясь.

– Да ты погляди, Дюк, что за глаз на лбу у него, – пробасил в ответ монах. – Он же еретик из Беловодья, сволочь, крабодианин богопротивный! Его давить надо, как червя поганого.

– Я видел знак культа Крабода Сверхпредателя, – отрезал Дюк. – С этим… мутантом-недоростком мы будем разбираться потом, а сейчас не трогай его. Юна Гало, ты идешь со мной. Манихей, ты тоже. – Он повернулся к остальным монахам. – Этих двоих в камеры. Накормить их. Григорий, будь осторожен, они опасны.

– Понимаю, Дюк, – ответил монах-коротышка, отодвигая засов.

Нас ввели в коридор с двумя рядами массивных дверей. Засовы, решетчатые окошки… Знакомая картина. Подобное я видел в следственном изоляторе, откуда выбрался благодаря Губерту.

Насколько я мог понять, большинство камер за дверями с решетками были пусты. Из одной донесся рык, к решетке приникла искаженная морда, волосатые пальцы вцепились в прутья.

– Бесятся они, – надзиратель кивнул на мутанта в камере. – Будто чуют чего. Что там вверху? Шумят?

– Мы со стороны озерных башен прибыли, – сказал один из монахов, идущих за нами с Чаком.

– А чего ж так?

– Потому что топливные площадь обложили, пальба там. На стенах катапульты поставили. Цитадель аж гудит.

– Вот про то я и говорю. Шумят наверху, а мутанты бесятся. Ладно, обыщите этих, только хорошо, чтоб ничего ни в карманах, ни в ботах ихних… Хотя лучше боты вообще чтоб сняли. И ремни, если есть. Проверьте, чтоб иголок нигде в рубахах не заткнуто, шпилек, ничего.

Отомкнув кандалы, мне приказали снять куртку, потом монахи долго удивлялись, ощупывая пластиковый комбинезон, и в конце концов срезали ножом его верхнюю часть, так что я остался только в штанах и майке. Чак лишился рубашки, мы разулись.

Григорий отпер две двери и прошелся по камерам, после чего втолкнул карлика в одну, а меня в другую. Когда дверь за моей спиной захлопнулась и лязгнул замок, я огляделся.

Свет сюда проникал только через решетчатое окошко. Стены каменные, у одной гранитная плита с ворохом соломы. Подушки, ясное дело, нет. И вообще ничего больше нет.

На холодном полу ступни быстро замерзли, я сел на лежанку, поджав ноги. В коридоре стояла тишина, только мутант иногда начинал порыкивать и метаться, шурша соломой, и тогда из другой камеры ему отвечали глухим бормотанием – кажется, там сидел еще один. Я подошел к двери и позвал в решетчатое окошко:

– Чак!

Он не отзывался, и я окликнул еще пару раз. В коридоре стукнула дверь, раздались шаги, и вдруг между прутьями просунулся железный наконечник. Возникший за окошком Григорий ткнул в меня пикой, но я отскочил назад, и она лишь царапнула плечо. Попытался схватить пику за древко, однако монах успел выдернуть ее обратно.

– Не шуми, южанин, – угрюмо сказал он. – Иначе худо будет.

– Дюк велел, чтобы нас накормили, – сказал я. – И воды дайте.

– Когда принесут с кухни, тогда получите. – Григорий, обдав меня самогонным духом, зашагал обратно. – Не шуми, уяснил? Себе ж плохо сделаешь.

Стукнула дверь в конце коридора, лязгнул засов. Я опять сел, подгреб под ноги солому и привалился к стене. Голод мешал думать связно, в голове крутились мысли про устройство этого мира, про Меха-Корп, Храм, топливные кланы и небоходов… Я лег, обняв себя за плечи и поджав ноги. Небоходы, летуны, как их назвал Чак, – единственные здесь, кто умеет летать, не считая хозяев этих таинственных небесных платформ. Надо как-то связаться с ними. На земле мне рано или поздно становится неуютно, я должен подниматься в небо, хоть на самолете, хоть на дирижабле, а раз так – нужно найти этих небоходов, но сначала, конечно, добраться до отца Юны Гало и вытрясти из него всё… С этой мыслью я заснул.

* * *

Чак стоял перед койкой и смотрел на меня своими необычными светлыми глазами. Третий глаз, вытатуированный вместе с пирамидой на лбу карлика, тоже глядел на меня. В первый миг показалось, что я еще сплю и карлик мне снится, но потом я сел, протер глаза… Нет, он никуда не делся. Спустив с койки ноги, я ощутил холод каменного пола. Это окончательно пробудило меня. Посмотрел на дверь камеры – она была приоткрыта.

Карлик стоял, наклонив голову к плечу.

– Как ты сюда попал? – спросил я хрипло.

Заворчал мутант. Чак на цыпочках подошел к двери и выглянул, прислушиваясь.

– Как? – повторил я недоуменно, поднимаясь с койки.

– Есть способы, – откликнулся он шепотом.

Встав рядом, я через щель оглядел пустой коридор. Поворочал из стороны в сторону головой, разминая шею, повел плечами. И повторил в третий раз:

– Как?

Он сказал:

– У всех свои секреты. У тебя ведь они тоже есть, а, южанин? Вот поведай мне, ты и вправду южанин или нет?

– Где ты прятал отмычки? С нас же даже ботинки сняли.

Загадочно ухмыльнувшись, Чак шире открыл дверь и переступил порог.

– И почему ты тогда не вскрыл замок на катере? – не унимался я.

– А толку? – Он засеменил по коридору. – Куда с того катера деваться?

– Прыгнуть в воду.

– Да ты сдурел, человече! Я б там утоп быстро. И потом, вьюны же в реке. Не-е, выжидать надо было… Вот и выждали.

– Но куда сейчас идти? Снаружи этот Григорий… Эй, ты что делаешь?

Я поспешил к нему, собираясь схватить и оттащить назад, но было поздно – Чак, встав перед дверью, ведущей в камеру с мутантом, и заслонив от меня засов с замком, заскрипел чем-то, хрустнул… Я ухватил его за плечо. Тихо лязгнул засов. Когда я рванул карлика на себя, он потянул за собой дверь, и она приоткрылась. Изнутри пахнуло хлевом, донеслось взволнованное мычание.

– Тюремщик! – взвизгнул Чак, подныривая под мою руку. – Григорий, некроз тебе в печень! Мутант ваш наружу вылез как-то!

Карлик метнулся обратно по коридору, и я бросился следом. Мы заскочили в камеру, прикрыли дверь, но не до конца. Заметив, что в створке на той высоте, где снаружи находится засов, прожжено узкое отверстие, я снова изумился: как он это сделал?!

Зазвенели ключи, скрипнули петли, раздались рычание и лязг.

– Тупой! – прошипел я, ткнув Чака указательным пальцем в лоб. – Не мог заранее объяснить?!

– Да ты б сомневаться начал, прикидывать, другие планы выдумывать… – Он оттолкнул мою руку. – А надо быстро.

– Сволочь богопротивная! – взревел Григорий в коридоре. – Как ты вылез?!

Раздался удар, крик, что-то шлепнулось на каменный пол.

– Пошел! – Чак распахнул дверь, и я рванул наружу.

Григорий припал на одно колено у стены, выставив пику, которая проткнула тощего мутанта, очень похожего на того, что мы видели возле заставы с ружьем в руках. Монах прижимал его к другой стене коридора, все глубже погружая наконечник в облезлую впалую грудь. Мутант обеими руками вцепился в древко и дергался, медленно съезжая спиной по камням.

Услышав топот, тюремщик повернул ко мне голову. Я прыгнул. И тогда он допустил ошибку – ему надо было бросить пику и вытащить длинный нож, висящий на ремне, но, растерявшись от неожиданности, Григорий попытался развернуть ко мне пику. Мутант держал крепко. Монах рванул, выдернул ее. Я был уже рядом. Древко шлепнуло меня по ноге, а потом я налетел на монаха, с ходу ударив кулаком в лицо, повалил на пол и упал сверху, согнув ноги. Под коленями треснули ребра, я привстал, схватил Григория за волосы и дважды стукнул головой о камни.

Чак прошел мимо, на ходу похлопав меня по плечу:

– Молодец, наемник, драться умеешь. Тебе б еще научиться мозгами побыстрее шевелить…

Мертвый мутант сидел, привалившись к стене, вытянув ноги и свесив голову на пробитую пикой грудь. Я расстегнул пряжку, стащил с монаха ремень и нацепил на себя. Достал нож, осмотрев, поспешил за Чаком.

В комнате с тремя дверями никого не было. На столе лежал карабин – почти точная копия того, из лавки киборга, только поновее, без царапин на прикладе. Рядом клок грубой желтой бумаги в масляных пятнах, на ней россыпь патронов. Чак выдернул карабин из-под моей руки и сказал:

– Э нет, теперь пусть у меня будет. Ты себе пику можешь взять, для меня она большая. Шмотки наши на крюке висят, и боты вон стоят, так что одеваемся и вниз валим.

Он нацепил рубаху, нырнул под стол и снова показался с железной фляжкой в руках. Откупорил, хлебнул и закашлялся. Впрочем, это не помешало Чаку сделать еще несколько глотков.

– Прими для храбрости, человече, – посоветовал он.

Там оказался самогон, настоянный на ягодах, очень крепкий, ядреный. Заткнув фляжку пробкой, я сунул ее в карман. Пока натягивал мокасины и надевал куртку, Чак успел зайти в коридор, обыскать Григория и вернуться с пикой.

– Хватай. – Он бросил пику мне под ноги, забрался на стол и развернул на нем кусок бумаги, который тоже нашел в карманах монаха. Рядом положил зажигалку.

– Куришь, наемник? Георгий-то наш развратник – табачком балуется, водкой… Монахам, кажись, не положено.

Я покачал головой, но потом передумал:

– Хотя сейчас бы не помешало.

Своими маленькими шустрыми пальчиками Чак ловко свернул две самокрутки, раскурил одну и, оставив вторую с зажигалкой на столе, спрыгнул на пол.

– Затянись пару раз и пошли.

Табак оказался таким же крепким, как и самогон. После первой же затяжки голова закружилась, я выпустил в потолок синеватый дым, бросил самокрутку на пол и затоптал, а зажигалку сунул в карман.

– Куда ты хочешь идти?

Чак, поплевав на ладонь, затушил о нее свою самокрутку.

– Вниз, я ж сказал. Обратно, а куда еще?

– Почему вниз?

– От послал мутант большака на мою голову! – Он дернул серьгу в ухе. – Где мы, по-твоему, находимся сейчас?

– В подземельях Храма.

– Ну! Большого ума мужчина. Правильно, в подземельях, и как вылезти отсюда? Наверх, что ли, топать? Вокруг монахов куча. Где-то наверху покои самого Владыки! Да еще, слышал же, топливные на Храм насели, так что сейчас здесь все на ушах стоят. Куча бородатых с ружьями… Ну и как нам отсюда смыться?

– На тепловозе, – сказал я.

– На чем?.. А! Да, на дизеле том. В депо охраны не много было, заметил? Точно, проберемся туда, сядем, раскочегарим машину – и ходу в туннель.

– А дальше куда?

– Вот дальше и будем решать. Пока что нам из Храма вырваться надо, а если наверх сейчас пойдем – никакого «дальше» не будет. Потому…

– Хорошо, убедил, – перебил я. – Но сначала надо забрать Юну.

– Чё?! – взвизгнул карлик. – Это еще зачем? Ты не слышал, что ли, об чем я только что талдычил?

Я нагнулся к нему и сжал пальцами узкое плечико. Чак сморщился.

– Мы должны забрать Юну, – раздельно произнес я, глядя ему в глаза.

Карлик дернул плечом, сбросил мою руку и локтем толкнул дверь, выходящую на лестницу, по которой нас привели сюда.

– Не пойду я за ней, наемник.

– Забыл про деньги, которые она обещала?

– Не забыл, но…

– Семь золотых, – напомнил я.

– Моя жизнь сто́ит дороже! Там, наверху, монахи толпами шастают, а ты туда хочешь идти! И еще жрецы! Конечно, тебя-то, может, не убьют, но меня так точно пришибут.

– Дело не в семи золотых, тут другое. Если мы Юну Гало спасем, если все же найдется способ с некрозом справиться, если все получится… Она нам благодарна будет, правда?

– Ну так и чего? – не понял он. – Слишком много «если», наемник.

– В любой рискованной операции много всяких «если». Так вот представь: мы вместе с Юной в Арзамас возвращаемся. Победителями. Она нас в Форт приводит, или где там их старшины живут…

Чак поразмыслил. И сказал, переступая порог:

– Нет, все равно наверх не пойду. Ты мне, конечно, смутил сейчас разум, наемник, заманчивое предложение, но… Ладно, вот что: я вас внизу подожду. Пролезу в тот тепловоз, осмотрюсь. Это я хорошо умею – пролазить незаметно. И вас буду ждать. Но недолго, слышишь? Все, больше не о чем говорить.

– Хорошо, тогда дай мне карабин.

Чак остановился на верхней ступени, ссутулившись, некоторое время стоял неподвижно, потом скинул ремень с плеча. Я подхватил карабин, а Чак вытащил из кармана патроны, которые забрал со стола.

– Я не обманываю, человече, – подожду вас. Но долго ждать не стану. А ты бы лучше туда не шел, наплевал на девку. Тебе ее из Храма не вытащить, гиблое дело.

– Не могу, – сказал я. – Ты всего не знаешь, и сейчас нет времени объяснять… Она мне нужна. По-настоящему нужна.

– Ну, как хочешь. – Он положил патроны на пол. – Тогда удачи, наемник. Тебе никогда в жизни она не нужна была так, как сейчас. – И быстро заковылял по широким ступенькам, переставляя ноги, будто ребенок.

Я подобрал и сунул в карман патроны, закрыл дверь на лестницу, взял пику. Махнул ею, зацепив наконечником низкий потолок, достал нож Григория, сделал надрез примерно на середине древка и сломал пику о колено. Качнул обломком – вот так, теперь им можно и как дубинкой действовать, и наконечником, если надо, кого-то проткнуть. В коридорах таким орудовать удобнее.

Еще минута ушла на то, чтобы стащить с Григория черную рубаху – Юна, когда мы ехали на дрезине Почтаря, упомянула, что тут их называют полурясами, – и нацепить на себя. Галифе монаха для меня были явно слишком коротки и широки в талии, но я все равно стянул их с тюремщика и штанинами связал его руки за спиной. Он застонал, но в себя не пришел. Я перетащил его в камеру, мертвого мутанта – в другую, закрыл двери, потом запер ту, что вела в коридор, ключами монаха. Ключи бросил под стол. Слегка распустил ремень карабина, перекинул через голову. Рукава полурясы оказались коротковаты, зато она была просторной и не жала в плечах.

Поправив карабин за спиной, я открыл третью дверь, разглядел в полутьме каменную лестницу и зашагал по ней вверх.

Глава 20

Вскоре стали слышны выстрелы. В Остановившись в начале длинного, полого изгибающегося коридора, я стволом карабина отодвинул край занавеса на окне с мутноватым стеклом – первым оконным стеклом, которое я увидел в этой реальности.

Коридор находился на нижнем этаже здания, окруженного гранитной стеной. Лучи закатного солнца озаряли вершины красных башен. Кремль! Вот что они называли Цитаделью… Иногда в окошках башен поблескивали вспышки. Над одной развевался черно-желтый флаг. Хорошо, а где я нахожусь? В храме Христа Спасителя, вот где. С огромного центрального купола монахи могут простреливать внутренний двор Кремля, то есть Цитадели, и площадь с Мавзолеем. Интересно, он разрушен?

В окруженном гранитной стеной внутреннем дворе Храма ровными рядами росли деревья и тянулись аккуратные каменные дорожки. Возле сторожевых будок стояли монахи с желтыми повязками на рукавах, горели костры. Бесхвостая лошадь тащила по аллее к стене «сорокопятку» с угловатым бронещитком в заклепках и литыми колесами из пластика. Следом, положив руку на орудийный ствол, шагал монах.

Когда я отошел от окна, в другом конце коридора хлопнула дверь. Раздались голоса, быстрые шаги. Откинув занавес, я нырнул за него и влез на подоконник. Занавес лег на место. Шаги стали громче – и стихли. Я не видел людей, а вот они на фоне льющегося из окна света могли различить мой силуэт. Хотя на улице вечер, а занавес плотный…

– Что случилось? – прозвучал голос совсем рядом. Что-то скрипнуло.

Я приподнял карабин, чтобы выстрелить прямо сквозь занавес, но тут другой голос откликнулся:

– Зальем кровью весь пол. Быстрее, он же умирает!

– Сейчас, только удобнее перехвачу, – произнес третий.

Стон, опять скрип, звук шагов – люди удалялись в ту сторону, откуда я пришел.

Выглянув из-за края занавеса, я увидел четырех монахов, которые тащили носилки с раненым. Полурясу с него сняли и кое-как перемотали ею залитый кровью живот.

Монахи скрылись за поворотом коридора, стукнула дверь, и я слез на пол. Уже собрался откинуть занавес, но что-то заставило оглянуться – на каменной дорожке во дворе стоял молодой монашек с желтой повязкой на рукаве и пялился на меня. Когда мы встретились взглядами, он встрепенулся и, стаскивая со спины ружье, бросился к крыльцу слева.

Вскинув карабин, я прицелился в него сквозь стекло. Нет, нельзя стрелять – монахи сбегутся со всех сторон… Что делать? Сейчас он подымет тревогу, и тогда конец…

А ведь коридор, судя по всему, ведет в соседнее здание, куда и бежит монашек. Сообразив это, я сорвался с места. Не было времени прислушиваться, есть ли кто в помещении за дверью в конце коридора – распахнув ее, я прыгнул вперед, выставив перед собой карабин.

В холле со сводчатым потолком и паркетным полом было пусто. С одной стороны вверх шла мраморная лестница, с другой была массивная дверь и потертый ковер под ней.

Та самая дверь, к которой снаружи сейчас подбегал монашек.

Встав сбоку от нее, я опустил карабин и занес над головой пику. Дверь распахнулась, монашек ввалился в холл с ружьем на изготовку. Во рту его была деревянная дуда-свисток, он даже успел свистнуть, а потом наконечник пики плашмя ударил его по лбу.

Едва не проглотив свисток, монашек свалился на ковер лицом вниз. Я прыгнул на него, просунув пику под подбородком, уперся коленом в хребет и надавил, вжимая древко в шею. Он захрипел, засучил ногами.

Продолжая душить его, я ногой захлопнул дверь, наклонился и прошептал в ухо:

– Вякнешь что – убью! Только звук издашь – сразу убью, ты понял?!

Он закашлял, пытаясь кивнуть. Я разжал руки, и парень упал лицом в ковер. Подтянув к себе отлетевшее в сторону ружье, я повесил его на плечо. Достал нож, вывернул правую руку монашка за спину, приставил клинок к горлу и выпрямился, подняв его на ноги.

Он был ниже меня ростом и гораздо легче. Румяный, едва пробивающаяся рыжеватая бородка, веснушки на скулах. Ворот полурясы порвался, из разбитого носа текла кровь.

– Где Юна Гало? – спросил я.

Парень опять закашлялся, и я слегка ослабил хватку.

– Где ее держат?

– Кого? – просипел он, икая.

– Юна Гало, переговорщица из Меха-Корпа.

– Ра… разве она в Храме?

– Да, где-то здесь. Тебя как звать?

– Тим… Тимофей. – Он хлюпнул окровавленным носом и снова икнул.

– Я тебя не убью, если будешь отвечать на вопросы и делать что сказано. Переговорщицу привели сюда через подземелья. Куда ее дели потом?

– Я не знаю! – застонал он. – Я же просто…

– А ты попробуй сообразить! Она пленница, ее должны запереть. Но при том она важная особа, ее не кинут в обычную камеру. Посадят в такое место, из которого она не сбежит, но где тепло, есть стулья и можно нормально поговорить. Владыка наверняка захочет поболтать с ней… Ну, где она? Думай, Тимоха! Только так ты свою жизнь спасти можешь.

– В первой малой башне! – выкрикнул он. – Если Владыка беседовать с ней желает… Чтоб запереть, да не в камере… значит, в первой малой башне, наверху!

– Где эта башня? – спросил я. – Мы сейчас где?

– Мы под второй малой… Первая… она за коридором тем… Который вбок, дугой…

Я сильнее вывернул его руку, он застонал и умолк.

Значит, если парень не врет, Юна в башне, которая над входом в подземелье, откуда я только что вышел. Но там лестница наверх была перекрыта решеткой, потому-то я, покинув подвал, и свернул в этот коридор, а не стал подниматься дальше.

– Где-то вверху в ту башню из этой есть ход? – спросил я, опять ослабляя хватку.

– Да, арка с крыши идет, но по ней не пройти… – Он уже плакал, слезы и кровь из носа текли по рыжей бородке. – Там… жрецы… они стреляют чуть что и… – Монашек снова начал икать.

– Жрецы? – переспросил я, вспомнив про Луку Стидича. – Какие жрецы?

– Это… они стража Владыки…

– А другого хода туда нет? – Я направился к мраморной лестнице, подталкивая парня перед собой. Рассохшийся кривой паркет громко скрипел под ногами.

Этот дурак попытался покачать головой – и лезвие ножа надрезало кожу на горле. Тимофей ойкнул и закашлялся. Дойдя до лестницы, я посмотрел вверх, но увидел лишь широкую площадку между этажами.

– Сколько там жрецов, Тимоха?

– Два… два точно. Может, и три, не знаю… Я… Не убивай меня!

– Я же сказал: не убью, если все расскажешь. Где они сидят? Говори!

После того как, давясь рыданиями, он сообщил все, что знал, я еще спросил:

– А пол там такой же, как здесь?

Он ответил, что не знает этого. Надо было спешить, и я потащил монаха за лестницу. Тимофей решил, что там я собираюсь по-тихому прибить его – задергался, опять стал икать, и тогда, толкнув пленника вперед, я ударил его прикладом ружья по затылку. Как подкошенный, Тимофей рухнул на паркет у стены. Не было времени связывать его, да и смысла особого – если к тому моменту, как он очнется, я все еще буду в этой башне, значит, ничего не получилось и для меня это уже не будет иметь значения.

Я побежал вверх. Ружье монаха болталось на одном плече, карабин на другом. Если бы по Храму не стреляли люди топливных кланов, я бы наверняка столкнулся с монахами на лестнице или этажах, но сейчас почти все ушли на стены, охраняли ворота и двор – в башне было пусто.

Как выяснилось, «аркой» Тимофей назвал коридор, который выгнутой кверху дугой соединял вершины двух башен.

Весь третий этаж занимал квадратный зал со шторами на окнах и деревянными балками под куполом. Отсюда можно было попасть либо на мраморную лестницу, либо в коридор-арку, других выходов не было.

Я остановился сбоку от широкого проема без дверей. От него паркетный пол коридора полого уходил вверх. Стараясь не скрипеть, я прислушался, потом лег под стеной и очень осторожно выглянул.

Выше арку перегораживало нечто вроде прилавка или барной стойки, в ней была калитка, а с другой стороны дежурили двое. Не монахи – без бород и в свободных желтых одеждах. Лампочка над их головами озаряла коридор тусклым мерцающим светом. Интересно, у них на крыше ветряки или они течение реки как-то используют? Так или иначе, энергию монахи экономили. Либо приглушили свет в целях безопасности, чтобы по башне тяжелее было целиться из Цитадели.

Только поэтому жрецы и не заметили непрошеного гостя, хотя оба смотрели в мою сторону.

Я сел, прислонившись спиной к стене. Сердце быстро стучало в груди. Достал флягу, вырвал пробку, сделал большой глоток и заметил, что рука немного трясется. Глотнув еще раз, тихо сплюнул на пол.

Если Чак сумел забраться в тепловоз, то вот-вот уедет отсюда. Или внизу очнется Тимофей. Или кто-то зайдет в башню и поднимется по лестнице.

Я выплеснул самогон на паркет. Рама вокруг проема тоже была деревянной – полил и ее в нижней части. Положив пустую флягу, чиркнул зажигалкой.

Самогон на полу загорелся. Тихо шипя, синеватая лужица огня разбежалась по сухим доскам, языки пламени поползли вверх по раме. Я ковырнул ножом паркетину, у которой загорелся один конец, взял ее и на коленях отполз подальше. Вскочив, прыгнул к окну, закрытому шторой. Прислушался – сквозь потрескивание из коридора донеслось приглушенное:

– Гляди!

– Там что, огонь?

– Ну да, горит… Может, ядром зажигательным в ту башню попали?

– Да мы бы услышали…

Раздались шаги. Я нырнул под штору, залез на подоконник, сжимая паркетину, как факел.

И ткнул ею в плотную ткань.

Она загорелась. Прижавшись спиной к стеклу, я достал нож. От ткани пошел удушливый дым, дышать сразу стало тяжело.

– Паркет горит!.. И занавес! – крикнули совсем рядом.

Кто-то ответил потише:

– Да с чего он загорелся вдруг? Сорви его, пока на балки не перекинулось, потом пол туши!

Послышались быстрые шаги. Штору с треском рванули вниз, и я что было сил ударил горящей паркетиной по голове того, кто сорвал ее.

Сыпанули искры, деревяшка сломалась, жрец присел, вскинув руки. Я пнул его ногой в плечо. Он упал, брякнув о пол оружием, которое держал в руках, а я спрыгнул и врезал рукоятью ножа ему по лбу.

– Что там? – долетело из коридора. – Порфирий, что это стукнуло?

Оружие у него было необычное – вроде моего карабина, но ствол короче, а справа торчит длинный узкий магазин… Автомат! Первый автомат, который я вижу здесь!

Паркет у входа в коридор дымил и стрелял искрами, огонь взбирался по раме.

– Нормально! – глухо ответил я. – Тушу́ занавес!

На жреце были шаровары и нечто без пуговиц, похожее на длинную борцовскую куртку, но с карманами. Я перевернул его на живот, сдернул куртку, и, сняв свою вместе с черной полурясой, переоделся. Снова перекинул через голову ремешок карабина, бросил ружье Тимофея, схватил автомат, побежал к проходу…

И столкнулся с высунувшимся оттуда вторым жрецом.

Он заподозрил неладное, после чего у него было два пути: спрятаться за стойкой и целиться, ожидая, что в коридоре появится либо живой и здоровый напарник, либо кто-то другой, – или идти смотреть, что происходит.

Жрец выбрал второй вариант. Но он не стал просто выбегать в зал – опустился на одно колено в конце коридора и подался вперед, выставив автомат из-за угла. Именно в этот момент я появился там. Ствол жреца почти ткнулся мне в живот, я ударил коленом, мы оба выстрелили. Я попал ему в плечо, а пуля жреца впилась мне в левый бок.

Когда я отпрыгнул, сквозь зубы мыча от боли, жрец завалился на спину. Паркет горел все сильнее, полоса гудящего огня достигла верхней части рамы.

Я осторожно ощупал ребра. Пуля порвала куртку, рассекла кожу, рана сильно кровила, но кости и внутренности, похоже, целы. На боку ожог, будто утюгом раскаленным приложили. Я нагнулся за автоматом жреца, но понял, что так не смогу его поднять – упаду лбом в пол. Присел, медленно и глубоко вздыхая, взял оружие. От боли хотелось орать на весь Храм. Повесив автомат за спину рядом со вторым, я медленно пошел к прилавку. В ушах гудело.

С другой стороны оказался приставной столик, на нем в углублениях лежали пять гранат и подсумок с торчавшими из него магазинами для автомата. Я сунул гранаты за пояс, подсумок запихнул в широкий карман куртки и уже быстрее пошел вниз по коридору. Кровь текла по бедру, бок горел огнем, но заниматься раной не было времени.

В проходе впереди возник силуэт. Монах выстрелил и сразу отскочил назад. На ходу я вытащил гранату, вырвав зубами кольцо под ребристым набалдашником, бросил. В правой руке уже был автомат, кидал левой, и граната улетела недалеко – упав на пол, выкатилась в темный зал, куда вел коридор-арка.

Прежде чем она взорвалась, прозвучал второй выстрел, и в зале мелькнула вспышка. Пуля прошла мимо, а потом впереди полыхнуло куда ярче. Вслед за взрывом раздался крик.

Когда я вбежал в зал, Манихей лежал на боку, выл от боли, колотя кулаками по полу и дергая ногами. Не знаю, где он находился во время взрыва, но осколки изрешетили его лодыжки, превратив штанины в мокрые от крови лохмотья. Подскочив, я ногой отбросил далеко в сторону лежавший рядом с монахом наган и шагнул к приоткрытой двери, из которой в зал падала полоса света.