Текст книги "Царь муравьев"

– Он ушел! Он всегда чует опасность, все заранее знает!

– Ты видел его после того, как освободился?

– Нет! Ей-богу, не видел!

– Нечестный ответ, – Родион положил руку на рукоять ножа и резко качнул ее, Ледяной тонко завизжал от боли. – Попробуй еще раз, дружок.

– Да, видел!!!

– Ты знаешь, где найти его? – Снова нажим на «шило», и новый вопль Ледяного.

– Да, да, знаю!!!

– Где?

– В Гнилухе. Там у «Некромантов» кайф-базар.

– Это я и без тебя знаю. Дом показать можешь?

– Могу.

– Уф-ф… – Родион стер ладонью пот, обильно выступивший на лице. – Слава богу, раскололся… Почему ты не сказал сразу, дурень? Сказал бы сразу, было бы у тебя одной дыркой меньше.

– Трупак… – задыхаясь, прошептал Ледяной. – Вы не представляете, какой он… Он двинутый по фазе, но мозгами соображает, как академик. Очень крутой. Сунетесь к нему – всех вас замочит.

– И взвод спецназа замочит? – Родион поднял брови в деланном удивлении.

– Легко!

– Ладно, увидим…

Родион легко, двумя пальцами, выдернул нож из несчастной лапки Романчука, тот даже завопить не успел. Затем достал из кармана упаковку с кровоостанавливающим комплектом и кинул мне:

– Залепи парнишку. Он нам еще понадобится.

Я осмотрел сквозную дыру в руке. Кровь оттуда почти не текла, удар был поразительно профессиональным: в средней части кисти, изобилующей сосудами и сухожилиями, где расстояние между костями всего лишь несколько миллиметров, не было задето ничего, кроме мышц. Интересно, где Родион научился этому? В Чечне? Или на каких-нибудь спецкурсах по особо эффективным методам допроса?

– Тебе повезло, – зачем-то сказал я Ледяному, обматывая его бинтом. – Обычно он отрубает таким придуркам, как ты, пальцы. А может и пенис отрезать. Ты знаешь, что такое пенис?

– Знаю…

– Не шути с ним, он очень злой. Будь откровеннее, и выживешь. Не ври ему, он всегда чувствует ложь.

Родион одобрительно кивнул. Похоже, я делал все правильно.

Зачем я влез в спектакль, начал подыгрывать Родиону? Сам не знаю. Не испытывал я к Ледяному ни малейшей неприязни, наоборот, жаль его было от всей души. И то, что мальчонка Денис Сухарев без малейшего труда перевешивал Григория Романчука на весах человеческой ценности, всего лишь из-за богатства и социальной иерархии его родителей, тоже не нравилось мне нисколько. Мы живем в скотском, несправедливом мире. И все же хочется верить, что существует некий установившийся порядок, хотя бы иллюзия стабильности. Агрба разрушал эту иллюзию бессовестно и цинично.

Родион не держал зла на продырявленного им торчка, просто использовал его, холодно и расчетливо, не задумываясь о личных ощущениях гуманоидной особи, коей втыкают насквозь в ладонь острый нож. Именно это беспокоило меня больше всего. Подлизы, похоже, не слишком уважали обычных людей, считали их существами низшего сорта. Я был обычным, и, стало быть, низшим.

– Пойдем, – сказал Агрба, – сдадим Гришу на хранение. У нас еще много работы сегодня.

Глава 21

Мы не промчались и пары километров, когда запиликал сотовый. Родион ответил на звонок, выслушал информацию и помрачнел.

– Вот дела! Кажется, приехали… – Агрба резко вырулил вправо и причалил к обочине. – Выходим все, кроме этого, – показал он на Ледяного. – Сиди здесь, дружок, и не вздумай оригинальничать. Будешь совать руки куда не следует – шкуру сдеру.

Гриша посмотрел на замотанную бинтом руку и покорно кивнул. Безобразничать он явно не собирался.

Мы выбрались наружу, Родион нажал на кнопку пульта и замки «Тойоты» защелкнулись.

– Слушайте сюда, люди, – сказал Родион. – Случилась ужасная вещь, ситуация обострилась до крайности. «Некроманты» прислали Сухареву фоту – на ней Денис в том самом свитере, который мы ему передали: сидит, показывает руки. И без пальца.

– Черт! – Женя подняла кулаки в жесте отчаяния. – Началось! Говорила тебе: медленно работаем, сорвется Трупак!

– Ничего не понимаю! – заявил я. – Без какого пальца?

– Денису отрубили палец, – глухо сказал Родион. – Большой палец на правой руке. Сглазил ты, доктор: сказал Ледяному, что он может пальцев лишиться, а пострадал наш Денис. Похоже, барыги у аптеки засекли, что мы зацапали Пилипенко, донесли «Некромантам», и последовали карательные меры. Мало того, что покалечили мальчишку, они снова требуют легализации наркотиков!

– Дурдом! – я не поверил собственным ушам. – Кто им легализует наркотики? Президент? И из-за кого? Из-за украденного школьника?

– Брат, это куда хуже, чем дурдом, – хмуро сказал Джеф. – Легализация наркоты – кривая маза, не нужно никому такое дело, особенно барыгам, они же первые через нее и пострадают. Просто у Трупака снова крышу сносит, вот в чем проблема. Бабло, по большому счету, ему не очень нужно, он на своей химии и так тыщи гребет. Он поиздеваться хочет. Славы хочет, чтобы снова об нем все говорили и боялись его все – не менты, конечно, плевать ему на ментов, а свои чтоб шарахались и уважали за безбашенность. Если мы Дениса за несколько часов не найдем – труба пацану, закопают его в земельку живым, как в прошлый раз было. По делу говорю тебе, брат.

– Да, похоже, так, – согласился Родион. – Шансов выжить у Дениса с каждой минутой все меньше. Времени нет, придется вытаскивать парня. Вытащим его сами.

– Вы с ума сошли! – возопил я. – Родион, ты же говорил, что мы не будем туда соваться, что не наше это дело! С чем бы к ним пойдем – с одной твоей пушкой, и с «шилом» твоим? Ведь поляжем все ни за что ни про что! Давай, связывайся с Антоном, вызывай ОМОН, или РУБОП, или что там положено, отдадим им Ледяного, пусть наведет профессионалов на хату, и умываем руки.

– Это мы с тобой профессионалы, – веско сказал Агрба. – Я – профессионал, Женя – профессионал, и Джеф профессионал, и ты, док теперь тоже профессионал. Назвался груздем? Тебе не надо лезть в кузов, ты давно уже там, на самом донце. Кто-то шелестел мне в уши, что ты умеешь драться. Посмотрим, как ты это делаешь.

Тут мне надо было бы героически выпятить грудь, выставить вперед нижнюю челюсть, принять боевую стойку, произвести пару движений, имитирующих хуки, джебы, удары в печень, апперкоты и прочие боксерские штучки. И крикнуть по-молодецки: «Вперед, шеф, мы превратим их в лепешку!» Но почему-то не крикнул я, не кричалось как-то. Я отчаянно мандражировал, нутром чувствовал, что ничего хорошего от предстоящей операции ждать не приходится. И особенно боялся за Женю. Нельзя ей было соваться в дурацкую, беззаконную и никоим образом не подготовленную авантюру. В заварухе ее могли не то что прибить, а даже и убить.

– Отдадим Ледяного РУБОПу, и все будет нормально, – повторил я. – Ледяной покажет им дом, они возьмут «Некромантов» и освободят мальчишку. Все, наше дело сделано.

– Ничего не сделано! А если Ледяной врет? Никакой гарантии, что он говорит правду! Наркоманам доверять нельзя. Пойдут ребятки брать «Некромантов», а он наведет их не на ту хату. И все тогда, пиши пропало! В Гнилухе три сотни домов, и в двух десятках из них – наркоманские притоны. Половина – цыгане, вторая половина – торчки и отморозки славянской национальности. Стоит тебе вломиться в первый дом, и все остальные сразу будут предупреждены. Раньше мальчишки между хатами бегали, а теперь просто по сотовому предупреждают. Технический прогресс, мать его за ногу…

– Тогда я тем более не понимаю, в чем наше преимущество перед милицией.

– В этом, – Родион, кто бы сомневался, показал на свой нос. – Кофту мы зря Денису передавали, что ли?

– Ты хочешь сказать, что сможешь вынюхать кофту с улицы? – Я недоуменно покачал головой. – Ври, да не завирайся. А если Денис в подвале сидит? Тогда его и служебная собака не вынюхает, не то что ты.

– Джемпер не просто пахнет, он меченый. Ты прав: если бы он пах только Денисом, наши шансы были бы ничтожны. Но мы опрыскали джемпер специальным составом. Для обычных людей этот запах не чувствуется, а для нас он – как путеводная дорожка. Он очень стойкий, сохраняется неделями. Не хочу сказать, что учуять его будет легко, тяжелая работенка, но будем надеяться на удачу.

– Ну, вынюхаете его, и что дальше?

– Брать будем.

– Может быть, все-таки связаться с милицией? Мы вынюхаем, а они пусть делают все остальное.

– Нет, нельзя.

– Почему?!

– Во-первых, потому что мало времени, – Родион загнул палец. – Как только мы найдем Дениса, освобождать его нужно будет немедленно – нас засекут, переполошатся, и время пойдет на минуты. Во-вторых, – Родион загнул второй палец, – Антон подозревает, что чистильщики просекли, что мы побывали на квартире у Сухаревых и занимаемся их делом. Поэтому, стоит только нам позвать РУБОП, тут же появятся и чистильщики, и хана нам тогда, да и Денису хана, потому что вся операция завалится. Нет у нас особого выбора, док. Просто нет.

– Ясно… – Я тяжело вздохнул. – Может, Женю с собой брать не будем, сами справимся?

– Без тебя мы, может, и справимся, извини за откровенность. А вот без Жени – никак. Она у нас главный нюхальщик.

– Понятно говоришь…

***

Время поджимало, но все же мы не полезли в пекло сломя голову. Нужно отдать должное Родиону: дело свое он знал, и уделил подготовке достаточно внимания. Сперва мы отправились в дом, где «на хранении» находился Костыль. Там снова сменили внешность, перегримировались. Теперь мы стали похожи на длиннопатлых торчков – неухоженных и несвежих. Женю избавили от бержераковского носа и переодели в мужчину, налепили ей жиденькие усики и козлиную бороденку. Я избегал на нее смотреть: по моему мнению, девушка, переодетая в мужчину, выглядит так же нелепо и безобразно, как мужик, переодетый в тетку. Впрочем, бутафория была сработана профессионально, и со стороны Женя смотрелась как парнишка, истощенный на почве употребления всяческой отравы.

Кроме того, мы усилили личный состав – к нам присоединился еще один подлиза. Звали его Рафис, сокращенно Раф, был он татарином лет двадцати пяти, сухощавым и жилистым. Судя по мозолям на костяшках рук и свороченному набок носу, парень имел основательное представление о науке избиения людей, что, конечно, тоже было очень кстати.

Итак, три боевые единицы: Родион, Рафис и я, ваш скромный слуга, доктор врач Бешенцев. Нюхательная единица: Женя. Дополнительная единица, консультант по делам торчков: Джеф Мулькин. Гриша Ледяной не в счет, от него только и жди гадостей. Такая вот оперативная группа для освобождения заложника. Честно говоря, не очень убедительно.

Наверное, я бы не так боялся, если бы мне не прожужжали все уши про дикого, безбашенного и непобедимого Трупака. Я мысленно представлял его: нечто двухметровое в черных кожаных штанах, бугрящееся мускулами, в правой руке окровавленный зазубренный тесак, в левой руке обрез с дымящимся стволом, на черепе вздыбленный панковский гребень, на морде оскаленная пластиковая маска, басистый рык голодного лева. В общем, странно работало мое воображение. Откуда у наркомана мускулы? И рык откуда у него, скажите? Он такой же торчок, как и все, только более умный и активный. Не надо нас пугать, мы и сами злые. Нам поперек дороги не вставай, затопчем!

Пока я успокаивал себя, «Тойота» подрулила к окраине, напоминающей больше деревню, чем город. Вы сами видели нечто подобное: почерневшие деревянные домишки, скособоченные заборы, лебеда-крапива в огородах, многогорбая дорога из высохшей глины. Деревня дураков, пакостное место. Некоторые местности обладают нехорошей аурой, идущей, как утверждают геологи, из глубинных тектонических разломов, и даже если на место это придвинется цивилизация, наползет мегаполис, и будет построен на сем месте гостиничный комплекс о пятидесяти этажах, или, к примеру, торговый центр со стеклянными лифтами, не будет им ни счастья, не удачи. Неспроста эта деревня называлась Гнилухой со времен монгольского нашествия.

– Сейчас мы – торчки, – объяснил Родион. – Машину кидаем здесь, бредем по Гнилухе понуро и неприкаянно, в поисках дозы. Тут таких страдающих личностей – хоть отбавляй. Внимание, конечно, на нас обратят, но если не будем выпендриваться, внимание не слишком пристальное. Григорий ведет нас к дому. Если я почувствую, что мы напали на след, скажу об этом. Тебе, парень, – повернулся он к Ледяному, – в этом случае лучше всего отчаливать собственным ходом, и потихоньку, не вздумай побежать. А мы, как говорится, будем действовать по обстоятельствам.

Пошли понуро, как положено. Ледяной вел нас по деревне, вел долго, и окружающая обстановка менялась на глазах. Появились вдруг основательные дома из красного и белого кирпича, окруженные высокими заборами. «Цыгане, – пробормотал Джеф, – разжирели на народном горе». Потом крепкие дома кончились, по сторонам снова возникли развалюхи. И тут мы остановились.

– Здесь, – сказал Ледяной, показав взглядом на деревянный дом метрах в ста от нас, чуть приличнее и выше остальных. – Ближе не пойду, а то засвечусь по полной. Все, мне можно уходить, да?

– Погоди, сейчас проверим. Док и Джеф, идёте с Женей туда и разговариваете с местными обитателями. Женя нюхает, Джеф ведет базар, док на прикрытии, язык не распускает. Мы ждем здесь. Возвращаетесь, докладываете обстановку. Все понятно?

– Все.

– Пахнет, – негромко сказала Женя, когда мы подошли к калитке. – Варят «черняшку» и еще что-то эфедриновое. Это наркоманская хата.

– А денисов свитер не чуешь? – спросил я.

– Нет.

– Может, не то место?

– Откуда я знаю?

– Ну-ка, заткнулись оба! – цыкнул на нас Мулькин.

С той стороны калитки угрюмо паслась здоровенная лохматая псина размером с собаку Баскервилей. Почему-то она не гавкала, косилась на нас молча – видимо, боялась отпугнуть лаем добычу. Ждала, когда мы пересечем охраняемую границу, чтобы сбить с ног, резко лишить жизни и приступить к поеданию.

– Не дергайтесь, – сказал Мулькин, – здесь волкодавы в каждом дворе. Сейчас позовем хозяев, побазарим.

Ограда дома была прочной. На калитке, сваренной из грубой железной арматуры, имелся электрический звонок. Мулькин позвонил. Минут через пять из-за задней стороны избы появился человек, не спеша поковылял к нам. Остановился метрах в двух, потрепал животное по холке, обратил на нас мутный недовольный взгляд.

– Ну, чего?

– Солому надо, – сказал Мулькин.

– Какую, на хрен, солому? Валите отсюдова на хрен, собаку спущу.

– Пять стаканов, – сказал Мулькин, извлекая из-за пазухи пригоршню невероятно мятых денег. – У вас чего, «Заргун»?

– А чего надо? Герасима, что ли, хочешь?

– У вас «Заргун»? – настойчиво переспросил Мулькин. – На герыча – откуда бабки?

– Ну да.

– Давай, нормально. Почем?

– Как обычно.

– Он пойдет и возьмет, – Мулькин ткнул пальцем в Женю. – У вас нормально все, без закидонов?

– Все нормально. Только никуда он не пойдет, щас сам принесу.

– А я сказал, он пойдет! – Мулькин визгливо повысил голос. – Пойдет, и принесет, и посмотрит, что вы там толкаете! Толкают всякое фуфло, вторяки[29]29
  «Вторяк» – вторично используемая, вываренная маковая солома (жарг.).


[Закрыть] всякие, затрахали уже! А если нет, то пойдем дальше, без вас обойдемся.

– Ладно, пусть он сходит, – неожиданно легко согласился человек – видимо, субтильный «он», то есть Женя, не вызывал ощущения опасности. – А насчет фуфла ты гонишь, не толкаем мы фуфло, все у нас чисто. Бабки сюда, – он протянул руку, Джеф положил деньги на его ладонь.

Женя открыла калитку и пошла по дорожке. Овчарка дернулась вперед, глухо взревела, торчок проявил неожиданную прыть, успел схватить ее за ошейник и удержал, едва не свалившись с ног. Подтащил к конуре, прищелкнул поводок на карабин и потрусил за Женей.

Боже, как я перепугался в этот момент! Не за себя перепугался, за Женю. Проклял Родиона, и Джефа, и уж, конечно, всемогущую сволочь Ганса! Не задумываясь, они запихнули девушку в наркоманский притон – в одиночку, безо всякой страховки. Уроды! Я дернулся было, чтобы пойти вслед за Женей, но Джеф схватил меня за руку.

– Спокойно, – сказал он. – С ума спрыгнул? Стой здесь и не дергайся, на нас из окна толпа таращится.

Я начал ждать. Ожидание заняло вечность – минут пять, не меньше.

Потом появилась Женечка. В сопровождении все той же помятой личности она шла по огороду, прижимая к груди желтый пластиковый кулек. Вышла из калитки и молча побрела к Родиону и Рафу, ни слова не сказала. Впрочем, это логично – как ей говорить-то, с ее высоким тонким голоском? Интересно, произнесла ли она там, в хате, хоть звук? Вряд ли, только разве что шепотом.

– Ну что? – спросил Родион, когда мы собрались все вместе.

– Денис там, – сказала Женя. – в одной из комнат. Там всего две комнаты, а еще коридор и кухня.

– Ты уверена?

– Насчет комнат?

– Насчет Дениса.

– Сто процентов.

– Можешь сваливать, и держи рот на замке, – сказал Родион Ледяному. – Если скажешь кому-то хоть пару слов, считай, что ты умер.

Ледяной ретировался, панически оглядываясь на ходу – боялся, очевидно, что мы можем передумать.

– Трупака не видела? – как бы невзначай спросил Родион Женю.

– Видела.

– Серьезно? Почему ты думаешь, что это он?

– Он самый. Пришел на меня полюбоваться – ненадолго, на пару секунд. Я отвернулась, чтобы меня не узнал.

– Он тебя знает?!

– Да. И ты его знаешь. Трупак – это Мухин.

– Быть такого не может! – едва не заорал Родион. – Мишку Мухина убили три года назад!

– Значит, не убили.

– Я точно знаю, что убили!

– Ты его хоронил? Видел тело?

– Нет, но… Я знаю точно.

– Это Мухин, без вариантов, – повторила Женя. – Он живой, он колется какой-то химией, и это меняет все дело.

– Мухин колется? Ты в своем уме? Нет, ты все-таки обозналась!

– Ты достал меня! – заявила Женя, зло сверкнув глазами. – Говорю тебе, Трупак – это Майк Мухин, бывший наш дружок, вроде бы покойный, а на самом деле живой! И это объясняет многое, практически все!

– Да… – Агрба почесал лысый затылок сквозь парик. – Хорошо мы попали… Он точно тебя не узнал?

– Уверена. Если бы узнал – неужели бы живой выпустил?

– Как он выглядит?

– Как ненормальный. Он задвинут дозой чего-то похожего на кокаин, но внутривенного. Мощный какой-то стимулятор. Похоже, Пилипенко сказал правду: Мухин варит для себя что-то особенное.

– Да уж… – Родион хмыкнул. – Если фрагрант изобрел для себя наркотик, это точно что-то выдающееся.

– Так что, – вмешался я, – этот ваш Трупак Мухин – подлиза?

– Если Женя не обозналась, то да. Лучше бы она ошиблась. Майк Мухин был гнилым типом, с ним всегда были проблемы. Никто не заплакал, когда узнали, что он погиб. Но, как выясняется, погиб не до конца.

– Подлизы не переносят алкоголя и табака, – заявил я. – Как же получается, что они употребляют наркотики?

– Не употребляют, в том-то и дело. Даже речи не может быть о том, чтобы подлизам колоться наркотой. Никто из нас не пробовал наркотики, страшно подумать, что они могут сделать с организмом фрагранта.

– А Трупак, значит, колется. И ничего, живой.

– Живой? – Родион с сомнением покачал головой. – Прозвище у него неподходящее для живого: «Трупак».

– Ну не труп же он, в самом деле?

– А кто его знает…

– Бр-р! – Я передернул плечами. – Кончай жуть нагонять, и без того страшно. Лучше скажи, что делать будем?

– Как что? Идем забирать Дениса. Прямо сейчас.

– Там такая псина! Она не даст нам войти.

– Собачки испугался? – Агрба бросил на меня снисходительный взгляд. – Ладно, собачку возьму на себя. Женя, иди к машине. И сразу рули сюда, к этому дому, чем быстрей, тем лучше.

Женя двинулась к «Тойоте», мы остались втроем.

– А они не всполошатся, когда машину увидят? – забеспокоился я.

– Еще как всполошатся, только поздно будет. Через пять минут мы будем в доме. Еще через несколько минут должны вытащить Дениса, прыгнуть в тачку и уехать. Единственный наш шанс – сделать все так быстро, чтобы никто хлебало не успел разинуть.

– Сумеем?

– Увидим… – Родион пожал плечами.

Скоро в конце улицы показался наш автомобиль. Родион шумно вдохнул сквозь стиснутые зубы.

– Все, идем! – сказал он. – Раф – первым, я – вторым, док третьим. Джеф, останешься здесь, с Женей.

И мы пошли.

***

Последующие минуты растянулись для меня в мучительные часы – время размазалось, казалось, что я двигаюсь в воздухе, сгустившемся до состояния студня. Я плохо понимал, что происходит, голова кружилась, руки и ноги едва слушались. Рафис и Родион, напротив, действовали как автоматы, четко и рационально, не задумываясь ни на миг.

Почему я так перепугался? Ведь совсем недавно я героически вызволил Женю из негодяйской квартиры, отлупил при этом кучу здоровенных парней, и при этом ни капли не мандражировал. Здесь было все по-другому, вот почему. Аура опасности окружала притон плотным коконом, я физически ощущал ее прикосновение – ледяное, бросающее в дрожь. Когда я ехал вызволять Женю, то не чувствовал ничего, кроме азартной злости, уверен был, что справлюсь с любым на своем пути, и, едва увидел перед собой дверь элитной квартиры, укрепился в своей уверенности. Те, кто похитил Женю, хотя и были подонками, соблюдали условные приличия в обычной своей жизни. От обитателей наркоманской хибары, особенно от Трупака, условностей ждать не приходилось. Нас запросто могли перестрелять еще до того, как мы войдем в дом.

Первым выстрелил Родион – всадил две пули в собаку, с ревом бросившуюся к ограде, продырявил ее огромную голову. Собака еще падала на землю, когда Рафис пинком распахнул калитку и понесся по тропинке. Мы с Родионом побежали вслед. Раф летел как молния, скорость его сделала бы честь любому спринтеру, он очень спешил. И он успел. Когда я завернул за угол, задняя дверь дома была открыта, а на крыльце валялся в сломанной позе тот торчок, который выходил к нам – должно быть, дежурный менеджер по продажам. Родион на скаку перепрыгнул его и скрылся в проеме. Я сжал кулаки… о боже, как мне не хотелось входить внутрь! И все же вошел.

Не увидел ни Рафа, ни Родиона. Не успел увидеть ничего, потому что на меня напали. Двое. Сложения парни были дохлого, но в руках держали бейсбольные биты, и я сразу же получил по плечу и по спине. Я даже не ощутил боли, боль пришла потом, а тогда лишь отрезвел, словно окатили ведром холодной воды. Так что в какой-то мере я был благодарен торчкам – они привели меня в чувство, за что немедленно поплатились. Дракой я бы это не назвал – одного я сшиб на пол жесткой подсечкой, у второго вырвал биту из рук, и тут же отоварил этой же битой по башке – не до деликатности в тот момент было. Потом наклонился и отоварил второго, причем весьма результативно. И наконец огляделся.

Я находился в коридоре – не длинном, но довольно широком, обшитом старой покоробившейся фанерой. Вдоль стены шел стеллаж, заставленный трехлитровыми банками, пустыми и пыльными. Здесь было дьявольски много мух – черных, жирных, наглых. Они ползали по грязному, почти непрозрачному стеклу перекошенного оконца, жужжащими стаями роились в воздухе и облепляли людей, лежащих на полу. Людей было четверо – кроме тех, кого уложил я, еще двое. Двое, уложенные до меня, выглядели мертвыми – во всяком случае, лежали они в темно-красных лужах, и кровь продолжала медленно вытекать из их тел.

Я пару раз взмахнул битой, приноровляясь к новому для меня оружию, осторожно заглянул сквозь приоткрытую дверь в комнату и увидел Рафиса.

Рафис стоял ко мне боком, бледный и мокрый от пота. Он судорожно дышал, к виску его был приставлен ствол пистолета. Пистолет держал долговязый детина, лысый, голый по пояс, в узких штанах из ткани, отливающей золотом, в пижонских сапогах-казаках на высоком каблуке. Я не видел его лица, зато во всех подробностях мог разглядеть спину – худую, с выступающими ребрами и торчащими позвонками, в то же время сильную, жилистую, даже мускулистую.

Передо мной стоял Трупак собственной персоной, я в этом не сомневался.

Комната имела немалую площадь, квадратов под двадцать, но мебели в ней не было совсем. Половину комнаты устилали матрасы, покрытые пожелтевшими от пота и грязи простынями. На матрасах лежали люди мужского и женского пола – числом шесть. Сразу было видно, что лежат они не под кайфом, вмазавшись «черняшкой» и ожидая прихода. Позы их красноречиво свидетельствовали, что каждого из них несколько раз ударили по голове и прочим частям тела. Рафис и Родион работали меньше, чем минуту, но потрудились от души. Но Раф все-таки прокололся, Трупак оказался ему не по зубам. Трупак поймал его.

– Мухин, кончай! – раздался из соседней комнаты голос Родиона. – Отпусти Рафа! Он же твой брат, Майк! Ты наш брат, Майк, не забывай об этом!

– Вот мои братья и сестры – они лежат, вы избили их безо всякой жалости! – проскрежетал Мухин. – Вы не братья мне, подлизы, смрадные черви! Вы нелюди – такие же, как и те, на кого вы работаете. Все вы сдохнете! Много ли вас еще осталось в живых, насекомые, что притворяются человеками?

Голос его не был зловещим, подобающим истинному порождению ада, вовсе нет. Я бы скорее назвал это болезнью голосовых связок – нарушением растяжимости, связанной с постоянным вдыханием едких паров. Так или иначе, голос звучал как синтезированный, словно Трупак в самом деле перестал быть живым и превратился в нечто вроде киборга.

– Майк, не доставай меня! – снова заорал Родион. – Не надо меня злить, я человек южный, злой! Я тебя не тронул – хотел бы, пришиб бы на месте. Я забираю мальчишку, а ты отпускаешь Рафика! И мы расходимся!

– Я сейчас убью его! А потом тебя! А потом мальчишку!

– Ты идиот! Если что-то случится с Рафом, развешаю твои кишки по всему дому! Ты у меня на мушке, кретин! Псих, параноик! Говорил же Ганс, что тебя надо убрать, что бесполезно с тобой нянчиться. Ты вовремя сбежал!

– Все вы умрете! И Ганс умрет, он достоин смерти более вас всех, и могила – дом его. Я найду его сам и убью его…

Препирательства продолжались, и я не знал, что делать. Сквозь щель не была видна дверь во вторую комнату, но я понял, что она открыта, и там находятся Родион и Денис, и Родик целится в Мухина. Патовая ситуация. Патовая для всех, кроме Рафиса. Малейшее неверное движение, и душа его отправится на тот свет через здоровенную дыру в черепе.

И тут кто-то дотронулся до меня. Я едва не заорал, дернулся в сторону, взмахнул битой. Слава богу, не ударил. Джеф Мулькин стоял рядом со мной и прижимал палец к губам – тихо, мол, доктор, без паники.

– Что делать? – шепнул я беззвучно.

Мулькин не стал шептать, он разыграл пантомиму. Взял биту, изобразил пару карикатурно-осторожных шагов по полу и легонько стукнул деревяшкой по своему затылку. А дальше показал пальцем на меня – мол, тебе делать все это, доктор.

Я замотал головой: нет, нет! Джеф кивнул головой и прикрыл глаза: да, доктор, да, твоя это работа.

Вот зачем я был здесь нужен, вот в чем заключалась моя роль: сыграть последний оглушительный аккорд, отпечатать финальную точку на лысом затылке Трупака. А как же профессионализм Родиона и Рафиса? Если не справились они, то смогу ли я? К примеру, выдам себя скрипом двери или половицы под ногой, и подпишу тем самым смертный приговор Рафису…

Тьфу ты, слишком много мыслей! Я вдруг понял, что почти успокоился, и еще через пару секунд успокоюсь излишне, до полного оцепенения. И потому не стал ждать. Медленно приоткрыл дверь – петли явили идеальную бесшумность, словно их смазали полчаса назад. На цыпочках, не дыша, скользнул вперед, и обрушил дубинку на затылок, обтянутый желтой кожей.

Рафис увидел меня еще до удара, и немедленно начал двигаться. Это спасло его жизнь, но помешало мне вырубить Мухина. Словно в замедленном кино, увидел я, как рука Рафа скользит вверх и бьет по пистолету, сдвигая его наружу, как голова Рафа уходит в противоположную сторону, как вздрагивает и поднимается ствол, как кувыркается в воздухе кусок уха Рафиса, вырванный выстрелом, и вслед за ним выплескивается кровавый фонтанчик. И только после этого – тупой удар твердого дерева в кость. Рафис сдвинул Трупака с точки равновесия, и я промазал, ударил битой вскользь. Трупак упал на пол, но не оглушенно, а собранно, держа пистолет перед собой. Снова шарахнул выстрел, и я невольно зажмурился. Когда открыл глаза, пистолет уже валялся у моих ног, Родион с размаху молотил Мухина кулачищами, а Рафис медленно оседал на пол, держась за грудь, между пальцами его просачивалась кровь.

Мулькин шмыгнул в дверь и захлопотал вокруг Рафиса. Родион вышиб из Трупака способность к сопротивлению и связывал его руки за спиной ремнем, вытащенным из джинсов одного из торчков. А я стоял, тупо вертел головой и беспомощно хлопал глазами.

– Забери в той комнате Дениса, – крикнул Агрба, – и неси его в машину! Бегом, док, бегом!

Неси… Что значит «неси»? Он тоже ранен?

И я, значит, вбегаю в соседнюю комнату. Тут стоит кое-какая мебель – комод, стол с парой компьютеров, диван и кровать. На кровати, свернувшись клубком, лежит подросток, я с трудом узнаю в нем Дениса. Правая рука перемотана бинтом. Тормошу его за плечо, он не реагирует. Пульс прощупывается четко – по крайней мере, жив. Скорее всего, ему вкатили дозу, чтобы вел себя тихо и не мешал честным наркоманам ширяться. Я пытаюсь приподнять парня и вскрикиваю. Левое плечо простреливает резкой болью – удар битой, полученный несколько минут назад, напоминает о себе. И как я потащу этого ребеночка, ростом выше меня? Да уж потащу как-нибудь, деваться некуда. Присаживаюсь, подсовываю правую руку под спину Дениса, левую – под голенастые его коленки, поднимаюсь, скрипя зубами – взял вес. Разворачиваюсь и иду к двери, быстро перебирая ногами. Тяжести пацан относительно небольшой, килограммов шестьдесят пять, как полтора мешка картошки, но вот в левое мое плечо словно шуруп ввинчивают… шурупец длиной в полметра. Перелом? Что за глупости, Дима? Если перелом, не шел бы ты так бодренько, не удержал бы пацана. Небольшая травма мышц и связок, малюсенькая такая травмочка. А ты идешь шустро, почти бежишь, не уронить только, а то потом уже не поднимешь на руки, придется тащить по земле волоком… А, вот уже и машина, передняя дверь распахивается мне навстречу. Приплыли!

– Женька, привет… – говорю свистящим, хрипящим шепотом, сваливая ношу на переднее сиденье.

Вот ведь дела: не курю, а дыхалка никуда не годится. Редко тренируюсь, редко. Пора снова бегать по утрам. Бегать от чистильщиков? Жизнь твоя переменилась, Дима. Совсем переменилась, и никак не к лучшему.

– Димка, – бледная как смерть Женя почему-то тоже шепчет, – получилось, да?

– Получилось.

– Я очень боялась за тебя, Дим.

– Я в порядке.

– Я знаю.

Даже не спросил, почему знает, и так понятно. Чует все своим шпионским носом, как всегда.

– Дерьмецом от меня жидким не попахивает? – спрашиваю. – Кажется, я обгадился.

– Ты молодец, милый, я не сомневалась в тебе.

– Чего за меня переживать, я шел в хвосте. А Рафика ранили.

– Он фрагрант, с ним все будет нормально, все зарастет быстро. А ты не фрагрант. Хорошо, что тебя не зацепили.