Текст книги "Начало Игры"

Глава 32

– Нам надо идти догонять братьев, – Станвирм рассеянно обвёл глазами пыльную деревенскую площадь, на которой он ещё недавно произносил свою страстную речь, и затем открыто и прямо взглянул в лицо Олкрина.

– Как плечо? – будто не заметив его взгляда, обратился тот к Ирсинку.

– Ты хороший парень, Олкрин, и руки у тебя умелые. Быть бы тебе лекарем.

– А главное, твоё сердце открыто Добру, – продолжил Станвирм.

Они немного постояли, молча глядя друг на друга.

– Ты можешь пойти с нами, если хочешь, и тогда свет Истины снизойдёт и на тебя.

– За вами стоит сила… Я это вижу… Может быть, и вправду, на вашей стороне Истина… Но я останусь с учителем.

– Тебе решать. Да сделает Бог так, чтобы твой учитель научил тебя Добру. Прощай.

Олкрин долго смотрел вслед удаляющимся всадникам, не отрывая глаз от пыльной дымки, взбиваемой копытами. «Если хочешь стать хозяином своей жизни – постигни, прежде всего, две вещи. Во-первых, научись отличать знаки судьбы от игры случая, и тогда, выбирая путь, ты пойдёшь по тому, который уже предначертан тебе в тонком мире. А во-вторых, выбирать должен не твой разум, а тот, кто знает про этот предначертанный путь и которого разум должен разбудить. Главное – будить осторожно и, конечно, потом не спорить» – эти слова Сфагама крепко врезались в память ученика. «А в чём главная загвоздка?» – спросил он тогда. «А главная загвоздка здесь в том, что предначертанных тебе путей в тонком мире может быть несколько. Тут уж и тот, кто знает, может запутаться».

– Кто сейчас выбирал? Я или тот, кто знает? – спросил себя Олкрин. – Разум даже не допускает мысли о том, чтобы покинуть учителя. Тот, кто знает, вроде бы тоже. Кто же тогда подталкивал к этим?

Что– то мешало Олкрину погрузиться в углублённые размышления.

«Как свечереет, заходи» – эта фраза, мимолётом брошенная внучкой колдуньи, будто отсекла все мысли от своих корней, вынуждая их, как прибрежную рыбёшку, барахтаться в мелкой мутноватой воде.

До вечера оставалось недолго, но было ещё жарко, и Олкрин устроился было под навесом деревенской харчевни. Но покоя не было. Не в силах совладать со странным возбуждением, он несколько раз обошёл вдоль и поперёк всю деревню, мысленно подгоняя издевательски медленно тянущееся время. Наконец, пылающий диск солнца, разбросав по ещё сияющему мягкой бирюзой небу золотисто-огненные лоскутки облаков, начал скрываться за верхушками деревьев, овеивая их прозрачной сизо-лиловой дымкой. Олкрин зашагал по знакомой уже дороге, ведущей на отшиб к дому колдуньи.

Двое солдат тайной службы устроились за столом сбоку от дома так, чтобы держать под наблюдением как переднее крыльцо, так и выход на задний двор. Не отрываясь от игры в кости, они проводили парня двусмысленными ухмылками.

– Заходи, – торопливо проговорила девушка, быстро открыв дверь на осторожный стук Олкрина, – у меня тут дел по горло!

– Может, я не вовремя? – спросил юноша, оглядывая царящий в комнате живописный беспорядок.

– Такой красавец всегда вовремя. – Она широко улыбнулась, бросая в ярко горящую печь пучок сухих трав и ещё что-то завёрнутое в тряпицу. По комнате разнёсся тяжёлый едкий запах.

– Тебя как зовут?

– Меня-то? Для всех – Раглинда.

– А не для всех?

– А не для всех – значит только для меня. Ну, может ещё для кого. Которые не отсюда. Понял?

– Кажется, понял. А моё имя узнать не хочешь?

– Как тебя звать, я и так знаю. Услышала, когда учитель твой с тобой говорил. Уехал он, что ли?

– Да, уехал. Он не приедет до завтрашнего вечера.

«Зачем я это сказал? – подумал Олкрин. – Какое ей дело?»

– А что это ты к вербене добавила, что дух такой идёт? – перевёл он разговор на другую тему.

– Да, накопилось тут всякой дряни – девать некуда. Вот так вот… Помогаешь им, помогаешь, лечишь их, лечишь, а благодарность – сам видел. Ещё б чуть-чуть и сожгли. А ты, я смотрю, в травах понимаешь.

– Учили кое-чему в Братстве.

– А это что? – Раглинда протянула кусочек какого-то корешка.

– Ну, кто же мандрагору не знает? – улыбнулся Олкрин, не став даже брать корешок в руки.

– Хм, и вправду понимаешь! А знаешь, как из красной мухи сделать белую?

– Знаю. Нужен тигель настоящий, а не простая печка. А ещё нужен порошок зёлёной меди и хотя бы немного ртути. Без этого красная муха может улететь ещё до превращения.

– Так ты, выходит, и алхимик учёный! Не зря, стало быть, ты сюда попал. Судьба тебя привела. Я тебе потом погадаю.

– Я не верю в гадания.

– В моё поверишь! – Раглинда обняла Олкрина за шею и близко притянула к себе. Её круглые чёрные глаза оказались совсем рядом. Они были бы похожи на две глубокие чёрные дыры, если бы их не покрывала прозрачная белёсая пелена-паутинка. Отблески огня скользили по её загорелому лицу, и улыбка на миг как-то мертвенно застыла, придав лицу вид недвижной маски. Олкрин слегка отпрянул.

– Чего испугался? Нравишься ты мне, всего и дел-то. Ты мне расскажи кой-чего про алхимию, ладно? Не всё ж мне с одними травами возиться. Я ведь теперь сильная, понимаешь?

– Угу, – растерянно ответил Олкрин, мало что на самом деле понимая.

– Может, завтра?

– Чего завтра-то? До завтра дожить ещё надо. Ты садись, не жмись. Сейчас настоечки выпьем, да и поболтаем чуток.

Девушка зажгла ещё две свечки, поставила их на стол и полезла по приставной лесенке куда-то наверх, где под потолком темнели массивные навесные полки. При этом она стала так, чтобы Олкрину были хорошо видны её крепкие, загорелые и довольно красивые ноги. В ней действительно было что-то привлекательное и затягивающее, но чувство осторожности заставляло держать дистанцию. В душе у парня царила тягостная неопределённость. С одной стороны, он искренне сочувствовал несчастной девушке, едва не ставшей жертвой разъярённой толпы и оставшейся одной в этом удалённом бедном домике. К тому же Олкрин не мог себе не признаться в том, что явственно испытывал к ней влечение. Но с другой стороны, внутреннее чувство настойчиво советовало ему, посидев немного, придумать пристойный предлог и поскорее уйти. Терзаемый сомнениями, он сидел, бессмысленно разглядывая маленькие пузырьки, до половины наполненные мутной жёлто-бурой жидкостью, гирляндой подвешенные над печкой.

Раглинда спустилась, весело потряхивая увесистой бутылью. Две небольшие костяные чашечки наполнились густой красной жидкостью. В нос ударил аромат фруктовой настойки многолетней выдержки. Судя по вкусу, туда были добавлены и травы, но какие, Олкрин не разобрал.

– Пойду солдатикам налью. И поесть кой-чего снесу. Тоже ведь люди…

Она что– то моментально собрала на большое деревянное блюдо и, на секунду задержавшись на пороге, вышла за дверь и вскоре вернулась уже с пустыми руками.

– Как они там? – неожиданно для себя спросил Олкрин.

– Сама, говорят, попробуй! Ишь, ушлые какие! Сидят, в кости режутся. Шестую свечку сожгли. Делать-то нечего. Служба… Так, поди, всю ночь и просидят. Тебе-то чего?

– Да ничего… Так…

– Ну, давай, красавец, ещё по чарочке…

От настойки слегка кружилась голова, но Олкрин продолжал удерживать ясность сознания. Почти не сбиваясь, он рассказывал об алхимических хитростях и рецептах, которые успел узнать в Братстве. Раглинда слушала внимательно, время от времени подливая в чашки настойку. Хотя было совершенно ясно, что все алхимические наставления она слышит впервые, казалось, что она как будто вспоминает забытые прежде знания. Олкрин продолжал более или менее твёрдо держать нить разговора, но всё остальное явно уходило из-под контроля. Он уже не чувствовал времени и не осознавал, как долго длится их разговор. Кажется, они ещё что-то ели. Потом Раглинда снова ненадолго выходила из дома. Может быть, один, а может быть, два раза. Слова её доходили глухо и туманно, откуда-то со стороны. Какие-то сторожа внутри продолжали реагировать и следить за правильностью действий. Но и они стали уставать. «Она делает со мной всё, что хочет», – проплыла усталая мысль и скрылась в волнах вязкой расслабленности.

– Всё, я устал, – тяжко вздохнул Олкрин, вытирая лоб.

– Ну… Ты мне и так много рассказал. Я теперь много кой-чё смогу.

– А настойка тебе нравится?

– Крепкая. Какие там у тебя травы?

– Травки-то разные… Вот одна, к примеру, здесь на огороде и растёт. Хочешь, покажу.

– Покажи.

– А вот ты сам и найди. Красная травка такая. С виду вроде как зелёная. А на самом деле красная. Ну, ты-то увидишь. Вот выйдешь на огород, пройдёшь почти до конца и от дикой сливы четыре шага влево. Там и ищи.

Олкрин подпёр руками отяжелевшую голову.

– Что, слабо травку найти?

– Да нет, чего там…

Олкрин тяжело поднялся и, с трудом управляя непослушными ногами, направился к двери, ведущей на задний двор и огород. По пути он споткнулся о стоявшие у двери свёртки, вроде небольших дорожных мешков. «Откуда они взялись? Она, что ли, их приготовила?» – подумал парень, но и эта мимолётная мысль куда-то сразу ускользнула. Высокая луна светила ярко. Олкрин немного постоял на пороге, жадно вдыхая освежающий ночной воздух. По дороге он быстро глянул на солдат, по-прежнему сидящих за столом. При тусклом догорающем огоньке свечки было видно, что они сидят слишком неподвижно, но притуплённое сознание ничего не отмечало.

«Дикая слива… кажется, она. Дальше… дальше четыре шага налево. Так… И где же эта травка?» Олкрин нагнулся, пытаясь рассмотреть и пощупать тёмный ковёр густой растительности. Его довольно сильно шатало, но тут неожиданно добавилось ощущение, будто почва под ногами действительно прогибается. Сделав ещё полшага вперёд, Олкрин, чтобы проверить себя, слегка подпрыгнул, с силой ударив ногами об землю, и… под хруст и треск полетел вниз.

В Братстве учили падать с высоты. Но сейчас эти навыки сработали, в лучшем случае наполовину. Парень довольно сильно ударился, слегка подвернув ногу. Поднявшись и взглянув вверх на кусок ночного неба, он оценил глубину ямы. Самостоятельно выбраться не представлялось возможным. Что-то вроде древесного корня путалось под ногами, и Олкрин, продолжая глядеть вверх, машинально пнул его несколько раз ногой. Но это продолжало болтаться, прицепившись к сапогу. Юноша взглянул вниз, и сердце его зашлось от ужаса. Вокруг сапога, впившись зубами в голенище, обвилось бурое тело змеи. Даже скупых лучей лунного света было достаточно, чтобы узнать речную гадюку, опаснейшую змею со смертельным ядом. В панике проделав какие-то совершенно непостижимые для самого себя движения, Олкрин стряхнул змею с ноги и отшвырнул носком сапога в тёмный конец ямы. Если бы его глаза теперь хотя бы немного не привыкли к темноте, он не увидел бы ещё двух змей, копошащихся справа, совсем рядом с ним. Но, вовремя заметив опасность, он успел отодвинуться в сторону, туда, где змей пока не было. Весь хмель мигом выветрился из его головы. Просунув руку за голенище, он с бешено стучащим сердцем ощупал голень, ища следы укуса. Нет! Кожа сапога оказалась достаточно толстой, и змеиные зубы не достали до тела. Мысленно воздав хвалу своим духам-покровителям, Олкрин немного перевёл дух. Ужас и паника продолжали трясти его изнутри. Из тёмной части ямы слышались беспорядочные шорохи и шипение. Глаза продолжали привыкать к темноте, и теперь сплетшиеся в клубки змеи были не только слышны, но и немного видны. Они не спешили приближаться, но было очевидно, что появление неожиданного гостя их слишком обрадовало.

На миг Олкрин закрыл глаза. «Надо успокоиться. Только успокоиться». – лихорадочно шептал разум. Струйки пота бежали по лбу, затекая в глазницы. Разум призывал успокоиться, но мысли скакали, как безумные, и паника только нарастала. «Всё! Конец! Деться некуда!» – кричал кто-то внутри, перекрикивая голос рассудка. Олкрин в отчаянии зажал уши руками и затряс головой. «Так! Успокоиться нельзя. Значит, не будем успокаиваться. Пусть идёт, как идёт». И вдруг безумные мысли, как по команде, почти улеглись, и разум получил возможность рассуждать почти как обычно. «Был бы меч, можно было бы и змей отогнать, и попробовать выбраться», Но меч остался в доме, и развивать эту мысль не имело смысла. Кричать? Первый, кто отреагировал бы на крик, были бы сами змеи. Но, может быть, услышали бы и солдаты на дворе.

– Привет, красавчик! – донеслось сверху. – Ну как, нашёл травку?

Олкрин не стал даже смотреть вверх.

– Ну, я пошла. Мне тут больше делать нечего. А за науку – спасибо. Тебе-то уж и ни к чему, а мне – в самый раз. Не скучай там с моими змейками!

Судя по удаляющимся шагам, Раглинда несла с собой какие-то вещи. Вероятно, те мешки, о которые Олкрин споткнулся в дверях. Значит, солдаты уже не могут её задержать. Стало быть, кричать тем более бесполезно.

Клубки змей угрожающе зашевелились.

«Если страх побороть нельзя, то его надо сделать союзником» – стал он лихорадочно вспоминать самые главные уроки. «Сильный страх раскрывает золотой ларец со скрытыми силами. Этот ларец покоится там, где копчик. Надо направить туда чувство и мысль. Пока не поздно… Нет! Опять всё сорвалось!» Торопливо и сбивчиво, начиная всякий раз заново, Олкрин принялся готовить себя к глубокой медитации. Надо было выйти на образ учителя. Опыта парной медитации было критически мало. Лишь несколько раз они входили в контакт на расстоянии, создавая единый духовный канал, и всегда течение этих медитаций направлялось и контролировалось волей и опытом Сфагама. Теперь Олкрин должен был всё сделать сам.

* * *

Стояла уже глубокая ночь, а разговор Сфагама с Тимарсином всё ещё продолжался. Писцы исправно скрипели перьями, не упуская никаких, даже самых мелких подробностей. Собеседники сидели за столом напротив друг друга. Перед ними стояли кружки с пивом и тарелки с орешками. Сфагам, впрочем, ни к чему этому не притрагивался. Тимарсин то и дело извинялся за причинённое беспокойство и затем задавал всё новые и новые вопросы.

Усердие тайного секретаря было для Сфагама вполне понятным. Не оказавшись во время переворота в городе, Тимарсин должен был теперь показать дальнему и высокому начальству своё сыскное рвение. Он явно хотел расширить круг виновных, выискивая всевозможные косвенные улики, вникая в мельчайшие тонкости поведения всех, с кем только столкнулся Сфагам в тот богатый событиями день, а также несколько раньше и несколько позже. Сфагам отвечал подробно и обстоятельно, не давая, однако повода Тимарсину кого-либо в чём-либо заподозрить. Этот прожжённый старый лис со своими уловками и вязкими лукавыми разговорами вызывал у Сфагама чувство глубокого презрения. «Любить… всех любить… Так учат… Можно любить старика, страдающего от подагры, у которого ничего в жизни не осталось. Но любить этого старика, если он готов, чтобы выслужиться перед начальством, отдать в руки палача кого угодно? Самых случайных людей. Нет, весь мир любить нельзя. Вернее, нет! Любовь к миру – это необходимая ступень, поднимающаяся над слепым и недалёким плотским эгоизмом. Но является ли эта ступень последней? Кто знает, может быть, на следующей ступени человек опять получает право иногда проявлять и презрение и даже злобу. Ведь это тоже человеческое… Надо только осознавать и контролировать».

– Да, именно доспехи с красной перевязью были тогда на нём. Нет, знаков отличия не было, – ответил Сфагам на очередной вопрос.

Внезапно, его внутренний голос будто откликнулся на неожиданно сильный импульс извне. Олкрин! Образ ученика, смутно мерцавший в подсознании в связи с какой-то неясной тревогой, вдруг обрисовался предельно ясно. "Опасность. Смертельная. Страх. Смятение. Но выход выбран правильно. Теперь он пытается совместить свой центр сознания с моим. Сфагам начал встречную медитацию, подключая тонкое зрение. Степень его мастерства была такова, что он мог входить в глубокую медитацию, не выводя сознание из обычного внимающего и активного состояния. Как и тогда, в доме лактунба, он мог следить за противником, слушая при этом рассказы Гембры, так и сейчас он устремил своё сверхсознание на помощь ученику, продолжая нелепый и нестерпимо скучный разговор с Тимарсином.

* * *

«Центр сознания, центр сознания, где он?». Отчаяние уже стало холодной рукой подбираться к сердцу, грозя окончательно сломать состояние полусостоявшейся медитации, когда рыхлое и слабое сверхсознание Олкрина, беспомощно шаря в пустом и отчуждённом эфире, вдруг было подхвачено и притянуто к себе мощным потоком энергии учителя. Золотой ларец открылся, и поток энергии поднялся вверх по позвоночнику, мощной вибрацией затрепетав на макушке. Внутри что-то мгновенно разжалось. Страх исчез, как и не было. И золотым дождём хлынуло в душу всепоглощающее чувство любви. Это не была любовь к чему-то или кому-то. Это была любовь ко всему на свете. К учителю, к траве, к деревьям, к звёздному небу и к этим самым змеям, которых он так неделикатно потревожил, напугал и растолкал. Золотой поток любви и тепла сгладил щетину колких нервных страхов и беспокойных прыгучих мыслей. Они исчезли вовсе. Исчезло время и пространство, стиснутое в этой сырой тесной яме. Весь мир сжался в точку, а сознание воспарило на крыльях свободы. Свободы и сострадающей любви, сопричастной переживаниям всех живых существ.

Олкрин сидел неподвижно, скрестив ноги в позе глубокой медитации, не чувствуя своего тела, и не слыша ничего вокруг. По лицу его текли счастливые слёзы. Змеи неторопливо ползали по его недвижному телу, заползая в широкие рукава балахона и обвивая шею, вновь вылезая наружу.

Настал день. Медитация Олкрина продолжалась. Учитель продолжал держать её под контролем. Единственное впечатление дня, вклинившееся в сознание Олкрина, заполненное лучезарными видениями, был причудливый танец змей, которые, собравшись тройками, стали кружиться у него перед глазами. Эти змеи были теперь для него самыми близкими существами, даже почти частью его самого. Он чувствовал всё, что чувствовали они, а они стали как ручные.

Когда же светлые ощущения стали подспудно угасать и начал давать о себе знать тяжкий привкус страданий усталого и измождённого тела, был уже вечер следующего дня. Но до сознания Олкрина это не доходило. Он медленно выходил из медитации. Учителя с ним не было. Лёгкий нервный ветерок поколебал тёплое русло покоя и расслабления. «Всё ещё ночь», – подумал юноша, выходя из оцепенения. «Интересно, сколько времени прошло?» Змеи в другом конце ямы мгновенно почувствовав перемену, слегка забеспокоились. Олкрин закрыл глаза, боясь думать и шевелиться. Но мысли, те самые тревожные колючие мысли, уже предательски лезли в голову. Совершенно явственно Олкрин понял, что ещё немного – и его сознание взорвётся и выйдет из-под контроля.

Что– то мягкое коснулось его носа и, скользнув по щеке, уплыло в сторону. Парень открыл глаза. Перед глазами проплыл растрёпанный конец толстой верёвки.

– Олкрин, – раздался сверху тихий голос.

– Учитель! – взорвалось всё внутри.

– Тише! Поднимайся медленно и отгоняй мысли.

Олкрин поднялся и тут же чуть было не упал, наступив на подвёрнутую ногу. Змеи встревожено зашевелились. Медленно, не делая резких движений, ученик полез вверх по верёвке. Перевалив, наконец, за край ямы и ступив на твёрдую землю, он молча бросился в объятия учителя. Они долго стояли так на краю ямы, пока Олкрин, в конце концов, не оказался в состоянии разжать объятия и взглянуть в лицо Сфагама. Губы парня беззвучно шевелились. Его тряс тот шок, «который после».

– Я… теперь… прости. Как во сне. Всё теперь…

– Не говори ничего. Думай только об отдыхе.

Олкрин вздохнул и расправил плечи, будто очнувшись от тяжкого сна.

– Пойдём в дом, тебе поесть надо и воды попить обязательно, – позвал Сфагам, – и ногу твою посмотреть надо.

– Я сейчас! – Олкрин быстро, насколько позволяла лёгкая хромота, метнулся в сторону и вскоре вернулся к яме с длинным ворохом сухого плюща.

– Сейчас! Надо змей выпустить. Умрут они там без еды. Кормить-то их теперь некому, – озабоченно говорил Олкрин, спуская плющ в яму. – Так! Вот теперь они выползут.

– Олкрин, – серьёзно сказал Сфагам, – ты поднялся на следующую ступень. Я бы никогда не решился подвергнуть тебя такому испытанию, но тут уж сама жизнь вмешалась. Я очень рад за тебя. Ты даже не представляешь, насколько. Я ведь боялся идти с тобой к гробнице.

– А теперь?

– И теперь боюсь, но меньше, – улыбнулся учитель. – Ну, пойдём всё– таки в дом. Ты думаешь, всё кончилось? Тебе надо вернуться в нормальное состояние.

– Ох уж этот дом! Будь он проклят!

– Не делай шагов назад. Дом ни в чём не виноват. Силы здесь плохие крутятся – это точно. Но это не повод для проклятий.

– Сколько же я здесь просидел?

– Почти сутки.

– Вот это да! Смотри, а эти всё сидят, – парень указал на неподвижные фигуры солдат за столом возле дома.

– Они давно мертвы. Она убила их ещё до того, как заманила тебя в яму. А ты и не заметил.

– Пойдём, пойдём, – поторопил Сфагам ученика, который остановился, не в силах оторвать взгляд от застывших фигур отравленных солдат с чёрно-синими лицами.

– Вот чистая вода, и хлеба поешь обязательно. Вот этот можно есть, он без добавок из спорыньи. Я проверил. Потом – сразу ложись. Я тебе помогу успокоиться. И ни о чём не думай. Говорить будем завтра, когда отъедем подальше. Как нога?

– Почти прошла.

– Ну и хорошо.

– Учитель, – тихо заговорил Олкрин, когда они улеглись рядом на широкую низкую кушетку, возле остывшей печки, – а куда она сбежала, как ты думаешь?

– Куда она бежала, я не знаю. Но знаю точно, что её поймали мужики на дороге. Нашли в мешках много всякой колдовской дряни и потащили прямёхонько в управу. Я как раз оттуда ехал. Усвоили, они, стало быть, наши уроки.

– И что с ней теперь будет?

– Думаю, то же, что и со старухой, и с той компанией из Амтасы. Что тут может быть особенного? Разве что Тамменмирт захочет ублажить своего палача и даст ему пофантазировать. Хотя, вряд ли… Каждый ищет то, что хочет, а находит то, что заслуживает, и, бывает, сильно удивляется, когда эти вещи почему-то не совпадают. Поговорим завтра. Отдыхай.