Текст книги "Записки школьного врача"

Пора бы уже догадаться, кто скрывается за псевдонимом «Карпинская С.М.». Могу раскрыть свои настоящие инициалы – Ю.Н.

С уважением, Карпинская С.М.»

«Неуважаемая госпожа Карпинская!

Если у заведующего пищеблоком есть время на дурацкую переписку, то у меня нет. Так что впредь попрошу слать ваши остроумнейшие письма прямо на адрес [email protected] Там их оценят по достоинству и вознаградят по заслугам.

С неуважением,

Врач гимназии «Пантеон наук»

Коновалов Сергей Юрьевич.

Телефоны : +7 49* *** ** **

+7 9** *** ** **

Скайп: d***** k**

ICQ: ** ** ** *»

Рукоприкладство

Когда-то слово «рукоприкладство» имело совсем другой смысл. «Рукоприкладствовать что, прикладывать к бумаге руку свою, подписывать… Рукоприкладство, то же подпись, скрепа чего, своеручное свидетельство. Судебное рукоприкладство состоит в подписи записки и с изъявленьем удовольствия или неудовольствия» – сказано в толковом словаре Даля.

Случаи рукоприкладства в нашей гимназии? Я и вообразить не мог ничего подобного! Чтобы наши педагоги да прикладывали бы руки к ученикам?

Впрочем, так оно и есть – наши педагоги к ученикам рук не прикладывают. А вот обратное случается, хоть, слава богу, и не часто.

Бывает так, что со всеми у тебя складываются хорошие отношения, а с кем-то одним – нет. Бывает и так, что со всеми классами ты находишь общий язык, а вот с одним – ну ни в какую. И непонятно, чем это объяснить.

Преподаватель мировой художественной культуры Шнуренко никак не могла найти общего языка с восьмым «Г». То ли потому, что там по несчастливой случайности собрались самые безбашенные из восьмиклассников, то ли просто не заладилось с первого дня.

Дети все видят, все подмечают. Возможно, Ксения Станиславовна сразу же, что называется, «дала слабину» или же взяла неверный тон. Такое случается и у опытных педагогов, ведь недаром говорится, что и на старуху бывает проруха, а Ксения Станиславовна имела всего три года педагогического стажа, из которых два отработала в обычной свибловской школе. А в обычных, как их еще называют – городских, школах многое проще, хотя, конечно, кое-что сложнее.

Ксения Станиславовна – эффектная, броская женщина. Спортсменка, сторонница активного образа жизни и просто красавица, разве что не комсомолка. В восьмом «Г» ее внешность оценили сразу.

– Скажите, пожалуйста, Ксения Станиславовна, а ваша сестра не в бутике «Огуретти» работает? – невинно хлопая глазами-озерами, спросила Аня Германова, дочь банковского деятеля средней руки, оторва и заводила.

– У меня вообще нет сестер, – чуя подвох, ответила Шнуренко.

– Странно, – словно про себя удивилась Аня, – а похожи как две капли воды. Может, тогда это вы там подрабатываете?

Команда «фас» прозвучала, травля началась.

– Нет, я нигде не подрабатываю, – сухо ответила Ксения Станиславовна, с трудом подавляя желание добавить к сказанному еще кое-какие слова.

По выражению лица учительницы классу стало понятно, что Аня нашла у нее болевую точку.

На следующем уроке Ксению Станиславовну встретили объявлением:

«Бутик модной европейской женской одежды класса люкс объявляет конкурс на замещение вакансии «продавец-консультант».

Требования: гражданство РФ, постоянная или временная регистрация в г.Москве или Московской области, опыт работы по продажам женской одежды от 1 года обязателен, презентабельная внешность, приятные манеры, коммуникабельность, грамотная речь, чувство моды и стиля, инициативность, творческий подход к работе, внимательность, ответственность, желательно высшее образование.

Обязанности: работа с клиентами в бутике модной женской одежды: консультирование покупателей, помощь в выборе одежды, выкладка товаров.

Условия: график работы сменный 2/2, оформление по ТК РФ, оплачиваемый отпуск и б/л, медицинское страхование, обеспечение форменной одеждой, возможность приобретения со скидкой одежды из ассортимента бутика, перспектива карьерного роста, бесплатное обучение.

Оплата: фиксированный оклад (по договоренности) плюс процент от продаж».

Объявление, распечатанное на стандартном листе формата «А4», было на совесть приклеено к доске каким-то моментально сохнущим клеем. Сдирая его, Ксения Станиславовна сломала два ногтя, после чего расплакалась. Как от боли, так и от обиды, смешанной с чувством собственного бессилия.

Педагог, пустивший слезу на уроке, подобен дрессировщику, показывающему хищникам, что он их боится. Сожрут – и не подавятся, ведь проигрываешь уже тогда, когда показываешь свою слабость. Проигрываешь сразу и окончательно.

Слово «бутик» стало персональным кошмаром Ксении Станиславовны. На ее столе регулярно появлялись красочные проспекты московских, и не только, бутиков, так же регулярно слово «бутик» писалось на доске во время перемены, бутики вспоминали на уроке, про бутики пели песню. Точнее – не всю песню, а один куплет из какой-то подростковой песни протеста:

 
Выхожу я и вижу, что мой город притих.
Я подожгу бесполезный и душный бутик.
Я разгромлю супермаркет с едой дорогой.
Успеть бы все сделать, пока молодой…
 

Ксения Станиславовна пыталась игнорировать издевки, но ее выдавало лицо. Щеки краснели, брови сходились на переносице, глаза увлажнялись, нижняя губа начинала подергиваться. Дети сразу понимали, что в очередной раз попали точно в цель.

На уроке, посвященном искусству Центральной и Восточной Азии, рассуждения Ксении Станиславовны о символическом характере искусства Древнего Востока могли прервать вопросом:

– А в бутиках можно купить что-то из этих древностей?

Ученики восьмого «Г» были воспитанными детьми. Они не ржали во весь голос, подобно застоявшимся в конюшне жеребцам. Они только улыбались. От души, во весь рот, как солнышко на детских рисунках. Представьте себе двенадцать таких улыбающихся солнышек… Мороз по коже, хотя где, казалось бы, солнышко и где мороз?

Разумеется, ни к директору, ни к завучу Ксения Станиславовна за помощью не обращалась. Прекрасно понимала, что ничего хорошего из этого не выйдет. Иногда отводила душу в учительской, тихо, в «своем» кругу. «Свой круг», состоявший из четырех молодых учительниц, выражал сочувствие и советовал запасаться терпением.

– Одно из двух – или им надоест, или ты закончишь их вести, – утешала испанка Ася Вадимовна, – в любом случае время работает на тебя. Думаешь, мне с этим восьмым «Г» легко? «Гэ» он и есть гэ. А эту мерзавку Германову, попадись она мне в глухом лесу, я бы голыми руками задушила бы и так же руками закопала бы. И по поводу испорченного маникюра не расстраивалась бы. Знаешь, что она мне ляпнула на прошлом уроке? «Ася Вадимовна, а почему вы носите такие обтягивающие юбки? Вы считаете, что это прилично?»

– А что ты?

– Я подобные вопросы пропускаю мимо ушей. Еще не хватало бы с ними в перепалку вступать! Маленькая гнусь, одним словом…

На очередной урок в восьмом «Г» Ксения Станиславовна пришла раньше обычного и застала одного из учеников, Игоря Алтунина, на месте преступления. Высунув от усердия язык, он выводил на доске слово «Бутик», да не простым, а готическим шрифтом. При появлении учительницы Алтунин положил мел на полочку и как ни в чем не бывало сел на свое место. Слово «бутик» было написано полностью – не хватало всего пары декоративных готических штрихов в последней букве

– Игорь, сотри, пожалуйста, с доски свое художество. – Ксения Станиславовна добросовестно старалась хранить спокойствие.

– Вам надо – вы и стирайте! – не моргнув глазом ответил Алтунин.

Прозвенел звонок, и в класс подтянулись остальные ученики. Чинно расселись и начали следить за поединком.

– Игорь, я считаю, что стирать должен тот, кто напачкал…

– Я не напачкал, а написал! Это разные вещи!

– Хорошо, пусть будет «написал», но это не относится к теме урока…

– Это вам так кажется!

– Тема нашего урока «Музыка Средневековья», а на доске написано «бутик». В Средние века не было бутиков.

– Откуда вы знаете, вас же тогда тоже не было? Где же средневековые люди покупали приличную одежду?

– Приличную одежду в те времена заказывали у портных…

– А где подрабатывали бедные училки?

– Игорь! – вспылила Ксения Станиславовна. – Что ты себе позволяешь?!

– Ничего лишнего! – Алтунин встал и пошел к двери. – И вообще вы меня достали своими придирками!

– Разве я разрешила тебе встать и уйти? – Ксения Станиславовна преградила ему дорогу.

Ни говоря ни слова, Алтунин оттолкнул ее обеими руками, да так сильно, что Ксения Станиславовна чуть не упала. Проход, однако, освободила. Вдобавок ко всему Алтунин так хлопнул дверью, что на шум прибежал охранник.

Прибежал он вовремя, потому что у бедной Ксении Станиславовны началась настоящая истерика, с рыданиями взахлеб. Охранник тут же привел ее ко мне, а на обратном пути известил о случившемся Эмилию Леонардовну.

Директор отправила в восьмой «Г» Тамару Ивановну, у которой было «окно» и которая как историк вполне могла провести урок по средневековой музыке, а сама явилась в медпункт. Пришла она в тот момент, когда Ольга делала Ксении Станиславовне внутримышечный укол.

– Что – так все запущено? – тоном, не обещающим ничего хорошего, поинтересовалась Эмилия Леонардовна.

– Сильный стресс, назначил успокаивающий укол, – не вдаваясь в подробности, доложил я.

Ксения Станиславовна уже не рыдала, а всхлипывала. Дрожь, правда, еще сохранялась.

– Что у вас произошло?

– Я бы не рекомендовал сейчас обсуждать эту тему. – Врачебный долг может заставить меня перечить директору гимназии. – Через час Ксения Станиславовна будет готова…

– …написать заявление об увольнении! – перебила меня Эмилия Леонардовна и ушла.

Однако та еще сволочь наша Эмилия Леонардовна. Могла бы для начала выслушать Ксению Станиславовну или дать ей время прийти в себя. Сейчас второй укол понадобится…

Не понадобился – Ксения Станиславовна вскочила, застегнула юбку, заверила меня, что чувствует себя превосходно, и поспешила давать объяснения. Я попытался задержать ее, объясняя, что после укола надо полежать хотя бы полчасика, но не смог.

– Какие «полчасика», Сергей Юрьевич?! – патетически вздевая руки вверх, воскликнула она. – Тут судьба моя решается, я же месяц назад машину в кредит взяла!

«Кредитный» автомобиль – довод серьезный. Не поспоришь.

Около полудня в гимназию приехала мать Алтунина, квадратная женщина восточной внешности с редким именем Ровена. Ровена Альбертовна.

Обычно родители скандалят, диспутируют, выражают недовольство и, вообще, всячески «качают права» в директорском кабинете, но Ровена Альбертовна начала с учительской. Дождалась перемены, появилась на пороге и, грозно вращая глазами, вопросила:

– Кто здесь будет Ксения Станиславовна?!

Именно – вопросила. Громко и с выражением. Так, наверное, орали когда-то свое фирменное «иду на вы!» киевские князья.

– Ну я!

Ксения Станиславовна уже узнала от Эмилии Леонардовны о своей полной педагогической несостоятельности, написала заявление об уходе и дорабатывала свой последний день в гимназии. Если Эмилия Леонардовна увольняет со скандалом, то всегда сразу, без отработки двух положенных недель. Она права – обиженный сотрудник не должен задерживаться в гимназии и создавать дополнительные проблемы.

Ксении Станиславовне было нечего терять, только вот гневная посетительница этого еще не знала.

– Что значит «ну»?! – попробовала возмутиться она, но в ответ услышала классическое:

– Баранки гну!

Все находившиеся в учительской, в том числе и я, прекрасно понимали, что тетке не поздоровится. Ксения Станиславовна сейчас выдаст ей, как говорила моя мама, «за девочку Галю, за мальчика Валю и всех пионеров-героев».

Так оно и вышло.

– Как вы разговариваете? – опешила толстуха и даже вроде как сдулась, немного уменьшившись в объеме, и решила представиться: – Я – Ровена Альбертовна, мать Игоря Алтунина.

– Точно так же, как со мной разговаривал ваш сын! – ответила Ксения Станиславовна.

Эмилии Леонардовны и Нины Петровны в учительской не было, а всем остальным очень хотелось посмотреть шоу. Поэтому никто не вмешался.

– Вы довели моего мальчика до стресса…

– Вашего мальчика можно довести до стресса? Ой, не смешите меня!

– Я что – клоун, чтобы вас смешить?!

– Не знаю, вам виднее.

– Что значит «вам виднее»? Довела мальчика…

– Да ваш мальчик сам меня довел! И еще толкнул!

– Не может быть! Не пытайтесь оправдаться!

– Я не собираюсь перед вами оправдываться! Хотите оправданий – валите к директору! Пусть она перед вами стелется!

– Да ты просто хамка!

– От хамки слышу! У вас вся семья такая! Яблочко от яблони недалеко падает!

– Ай, посмотрите на эту учительницу! – Ровена Альбертовна попыталась найти понимание у зрителей. – Это разве педагог?

В ответ она услышала очень эмоциональную характеристику своих умственных способностей, а заодно и способностей своего сына. Далеко не все слова, произнесенные Ксенией Станиславовной, были цензурными, но все они, надо признать, были уместными. Весьма и весьма.

Никто из зрителей и не подумал возмущаться.

– Да это… это… как… – запыхтела Ровена Альбертовна и ушла.

Бедная женщина настолько расстроилась, что забыла хлопнуть дверью.

Прозвенел звонок.

– Иду на последний урок, – улыбнулась Ксения Станиславовна. – И если она встретится мне в коридоре, то…

– Мамаша Алтунина – феерическая женщина, – сказала Марина. – Я думала, что она порвет Леонардовну на кусочки, хотела даже Вячеславандреича на подмогу вызвать…

– …но потом решила, что представился очень удобный случай избавиться от Эмилии, и решила подождать. – Я с сожалением поставил на стол опустевшую чашку.

Марина встала, подошла к раковине и стала мыть джезву, чтобы сварить еще кофе.

– Да я сам сварю, – сказал я.

– Не на моей кухне. Кухня – это сакральное место для женщины, средоточие ее женской сущности.

– А в университете нам говорили, что женская сущность сосредоточена совсем в другом месте.

– Ты о чем-нибудь другом думать способен?! – Марина обернулась ко мне, чтобы изобразить мимикой возмущение. – Взрослый человек, а ведешь себя как мальчишка!

– Мы так редко встречаемся… – вздохнул я.

– По сто раз на дню!

– Я не в том смысле…

– Смысл у тебя всегда один!

– Ладно, хватит свирепствовать, – миролюбиво сказал я. – Лучше расскажи, как Эмилии удалось остаться в живых?

– Ты знаешь – она ее просто уболтала, как сирена. Леонардовна – мастер словесного айкидо. Сначала со всем согласится, усыпит бдительность, а потом вывернет все наизнанку, да так, что будешь чувствовать себя полным дураком.

– Она умеет, – подтвердил я.

– Вот и тут так же рассыпалась в извинениях, потом завелась насчет трудностей переходного возраста, отдельно остановилась на подростковой агрессии и в конце концов навязала размякшей мамаше платные занятия у нашего психолога. Под соусом – сегодня он толкнул учительницу, а завтра изобьет вас. Учитесь, юноша, как из всего извлекать выгоду.

– Жалко Ксению.

– Ты знаешь – у нее к этому шло. Если педагог неспособен переломить ситуацию в классе, то он рано или поздно пострадает. Таким, как Шнуренко, лучше преподавать в вузах. Студенты, в отличие от подростков, не самоутверждаются на каждом шагу. Ой, забыла тебе рассказать – видела в воскресенье в «Маркс энд Спенсер» такую сценку. Стоят возле юбок две девицы, и одна другой говорит: «Давай я еще эту юбку примерю – и пойдем есть суси». А та спрашивает: «Только примеришь? Ничего покупать разве не будешь?» Подруга отвечает: «Нет, сегодня у меня не такое поганое настроение, чтобы покупать! Обойдусь примеркой».

– Волшебная история, – оценил я. – И тема для диссертации. Подкинь нашему психологу.

– Она не оценит, – поморщилась Марина. – И потом, она уже кандидат наук, а доктором вне кафедры становиться бессмысленно. Мучений много, а отдача нулевая.

Happy New Year

 
Happy new year
Happy new year
May we all have our hopes, our will to try
If we don’t we might as well lay down and die…

«Счастливого Нового года!
Счастливого Нового года!
Пусть все мы будем полны надежд и желаний,
Иначе лучше просто лечь и умереть…»
 

Почему-то под Новый год людей так и разбирает вспоминать прошлое. Процесс подведения итогов года по мере выпитого превращается в подведение итога всей жизни.

Кто кем стал – общеизвестно, ведь все мы трудимся в одном коллективе. Остается рассказывать, кто с чего начинал.

Первым местом моей работы была сеть итальянских гипермаркетов «Лоретти-Моретти», куда я сдуру устроился в качестве работника торгового зала, сдав экзамены за первый курс. Впереди было два свободных месяца, и не было денег на отдых. А еще мне хотелось поработать на крупном иностранном предприятии (когда еще доведется), почувствовать трудовую копейку на вкус, проверить себя и набраться полезного опыта. Короче говоря – полный набор мыслей девятнадцатилетнего идиота.

Как раз накануне первого собеседования (а в эту контору даже на временную работу в торговом зале принимали после нескольких собеседований) прошел мой девятнадцатый день рождения, впереди замаячила старость, которую люди трусливо называют зрелостью, и поэтому утром по дороге в гипермаркет я был грустен, если не уныл.

Огромное здание гипермаркета в тот день показалось мне величественным и строгим. Внутри него кипела, бурлила и просто царила жизнь. Жизнь, в которой напрочь отсутствовали такие понятия, как грусть и скорбь. Я воспрянул духом, вслух обозвал себя дураком и отправился на поиски заветной комнаты.

На трех собеседованиях в «Лоретти-Моретти» передо мной открылись роскошные перспективы карьерного роста. Для толкового, преданного своей работе и родной компании человека не составляло никакого труда лет за семь выбиться из работников торгового зала в директоры гипермаркета. Представляете себя директором магазина площадью в двенадцать тысяч квадратных метров, в котором трудится около семисот человек? Я представил и, не сходя с места, проникся. Да, вдобавок мне намекнули, что свободное владение английским языком и отсутствие вредных привычек могли сократить семь лет до пяти. Я даже малость пожалел, что устраиваюсь всего на два месяца.

– Вы нацелены на карьеру? – спросила меня на последнем собеседовании девушка из отдела персонала, лицом сильно напоминавшая барсука. Несмотря на отталкивающую внешность, девушка была приветлива и дружелюбна.

– Да, разумеется, – ответил я, уже привыкший к этому вопросу, – нацелен. Только я хочу работать всего два месяца.

– Это неважно, – отмахнулась она. – Я дам вам совет – идите в подходящую секцию, где можно набраться побольше полезного опыта и где хорошие премии. Например – в «Краски».

– Спасибо, – поблагодарил я добрую девушку и устроился в «Краски».

Впоследствии я узнал, что эта секция считалась у сотрудников гипермаркета очень тяжелой и по своей воле туда никто не попадал. Я был единственным наивным дурачком, которого в отделе персонала обвели вокруг пальца. Неприятные запахи плюс интенсивная оборачиваемость товара, требующая его постоянного восполнения, отпугивали от секции «Краски» всех мало-мальски здоровых на голову.

Мне сразу не понравился непосредственный начальник – менеджер Дмитрий, имевший в неполные тридцать внешность хронического алкоголика, но все остальное поначалу просто очаровало меня. Интересная творческая работа, перспективы карьерного роста, нет – карьерного взлета, дружный коллектив единомышленников, множество социальных льгот и прочее, и прочее, и прочее меня не касалось, но красивая форма, стабильно выплачиваемая зарплата и премии, размер которых мог удвоить мой месячный заработок, – это да! Это вам не в больнице санитарить!

Два первых дня, во время которых мы проходили предварительное обучение, прошли в состоянии радостного предвкушения – нас водили по гипермаркету, учили правилам выкладки товара, рассказывали о темпах роста «Лоретти-Моретти» в России и во всем мире и постоянно внушали:

– Вам повезло – вы попали на работу в лучшую из фирм современности! Только в «Лоретти-Моретти» вы сможете стать настоящими профессионалами и сделать достойную карьеру!

Я заметил, что, мягко говоря, далеко не все мои товарищи по работе блещут интеллектом, но вместо того чтобы насторожиться, наоборот, порадовался – тем проще мне будет выделиться на их фоне и заработать премию.

Утро третьего дня я провел в медицинском центре, где оформил медицинскую книжку (увы – временным сотрудникам, в отличие от постоянных компания этого удовольствия не оплачивала), а затем приехал в «Лоретти-Моретти» и завершил свое недолгое обучение, знакомясь с правилами продажи непродовольственных товаров.

На четвертый день в половине седьмого утра я явился в секцию «Краски», представился бригадиру и приступил к работе.

«В поте лица твоего будешь есть хлеб…» Пота из меня вышло столько, что есть уже не хотелось. Только пить.

По окончании смены я еле добрался до дома, небывалым усилием воли заставил себя принять душ и рухнул в кровать, отказавшись к негодованию мамы от ужина. У меня было одно, всего одно желание – упасть и не двигаться. Перед тем как заснуть, я поставил будильник на половину пятого, а затем собрал волю в кулак и сказал себе: «Ничего, все привыкают, и ты тоже привыкнешь! Зато на этой работе можно не только заработать, но и спокойно сэкономить на абонементе в фитнес-центр! И потом – это всего на два месяца». Такая уж у меня привычка – во всем стараюсь найти хорошее. Если хорошего найти не удается, я его придумываю.

Через неделю я уже сильно сомневался в правильности выбора первого в своей жизни места работы и завидовал однокурсникам, санитарившим в приемном отделении. Причин тому было несколько.

Во-первых, я понял, что премия в «Лоретти-Моретти» мне не светит. Я никогда не смогу найти общий язык с бригадиром, потому что мое воспитание не позволяет мне покорно сносить манеру бригадирского общения с людьми. «Эй, ты, дебил», «че филонишь, мудило?», «пошел, пошел!», «тащи и не воняй», «шевелись, а то замерзнешь», вот далеко не самые выдающиеся образцы бригадирской лексики. Спасибо и на том, что бригадиры не отвешивали своим подчиненным пинков под зад, с них бы сталось.

Во-вторых, после недели питания в столовой для сотрудников у меня появились рези в желудке – обеды были, скажем так, далеки от совершенства. Впрочем, качество обеда не сильно интересовало сотрудников, главное – во время обеда можно было присесть и отдохнуть. В торговом зале сидеть или просто стоять без дела категорически воспрещалось.

И в-третьих, «интересная творческая работа» на деле оказалась монотонным изнурительным трудом. Привези товар со склада, выставь его в секции и отправляйся за новым. И так много-много раз. Работники торгового зала ежедневно надрывались, как рабы на галерах. Да и «ароматы» в нашей секции были не самыми приятными.

Через две недели я поймал себя на мысли о том, что прекрасно понимаю тех несчастных, которые поддерживали большевиков в одна тысяча девятьсот семнадцатом году, помогая им в проведении мероприятия, каковое половина историков называет переворотом, а другая половина – революцией. Осмыслив полученный опыт, я принял единственно верное решение – отправился в отдел персонала, где объявил о своем желании расторгнуть контракт до окончания двухмесячного срока. Все последующие студенческие подработки были так или иначе связаны с медициной. «На сторону» я больше не уходил.

Администрация в лице Эмилии Леонардовны и Нины Петровны неслыханно расщедрилась и оплатила аренду банкетного зала для корпоративной новогодней вечеринки. Правда, за то, что стояло на столах, платили уже мы. Все имеет пределы, и щедрость людская не может быть исключением из этого правила.

Настроение у всех было приподнятым – наступающий Новый год, новогодняя премия, каникулы, во время которых можно будет отдохнуть от учеников. Красота! Я уже успел понять, что педагоги, оказывается, радуются каникулам куда больше, чем ученики. Вообще-то логичнее было бы наоборот – ведь учителей, в отличие от учеников, никто не заставляет ходить в школу. Выбор профессии – дело сугубо добровольное.

По мере роста содержания алкоголя в крови рос и общий градус вечеринки, которая из дружелюбно-умиротворенной местами превратилась в не очень дружелюбную.

Учитель английского языка Гусь и учитель математики Пиманова вспомнили, как их «обидели» при составлении расписания, наставив много «окон» в середине дня…

Учитель физики Мигульский никак не мог забыть событий, связанных с интерактивными досками.

Биологов Усыченко и Власова под видом срочного ремонта перевели в другой кабинет, а их прежний («солнечный донельзя», – как выражалась Лариса Анатольевна) отдали географам. Разве не обидно? Обидно, да еще как!

– Ну вы, ботаники, – не очень деликатно высказался учитель физкультуры Литвиненко, – зачем вам солнце, если микроскопы с подсветкой?

– Если так однобоко мыслить, то да, – согласился Власов. – А если посмотреть на проблему шире… Но это, простите, Кирилл Алексеевич, не ваша епархия.

– В смысле? – напрягся Литвиненко.

– В смысле – думать! – пояснил расхрабрившийся от выпитого Власов. – Этому же, кажется, в физкультурных институтах не учат?

– Леня, не хами! – одернула его Усыченко.

Было поздно – цепкая рука физкультурника уже тянулась к галстуку биолога.

Новогодние вечеринки опасны традиционным присутствием на них шампанского, а точнее, тем, что одним лишь шампанским почти никто не ограничивается – все мешают, или, как выражается Марина, «делают микс». Ну а шампанское в сочетании с водкой или коньяком – это очень задорный, боевой микс. Ничем не хуже настойки из мухоморов, которую пили перед битвой викинги.

Дуэли не получилось – налетели, разняли, рассадили подальше друг от друга.

– Руками махать нетрудно! – кипятился Власов.

– Языком еще легче! – крикнул ему Литвиненко и добавил такую похабщину насчет языка, что некоторые из женщин даже покраснели, а вогнать педагога в краску словом – это уметь надо.

– Вот всегда так, – громко сказал Вячеслав Мефодиевич. – Мы такие же педагоги, как и все остальные, у меня, например, академическое образование, а нас все время уколоть пытаются. Как-то неколлегиально все это.

– Какое у вас образование, Вячеслав Мефодиевич? – переспросила «англичанка» младших классов Евгения Александровна.

– Академическое, – с достоинством повторил Вячеслав Мефодиевич, – я закончил академию физической культуры.

– ГИФК по-старому, – прокомментировал Мигульский. – Государственный институт физической культуры. Его сначала из института переименовали в академию, а потом решили, что на академию он не тянет, и сделали университетом.

– А почему не тянет, Яков Соломонович? – спросила учитель химии Сергеева.

– А где вы, Ирина Эдуардовна, академиков от физкультуры видели?

Шутка Мигульского пришлась педагогам по вкусу, над ней смеялись долго, чем привели троих присутствующих на вечеринке гимназических физкультурников и примкнувшего к ним преподавателя айкидо Денисевича в состояние, близкое к неистовству.

– И чем, интересно, наши дипломы хуже ваших? – поинтересовалась физкультурница Прыткова.

Ей никто не ответил – только продолжали смеяться.

– Чего ржете-то?

– Это они над собой, Галина Григорьевна, – сказал Литвиненко.

– Ну и пусть смеются! – Вячеслав Мефодиевич встал. – А мы пойдем. Не будем портить себе праздник, глядя на этих клоунов!

Директор и оба завуча покинули вечеринку сразу после второго тоста, поэтому можно было и выпить от души, и подраться, и пообзываться.

– Почему это мы клоуны? – оскорбились педагоги нефизкультурного профиля. – Сами вы клоуны!

Почин Вячеслава Мефодиевича был поддержан – преподаватели физкультуры и Денисевич ушли.

– Неудобно получилось, – расстроилась Ася Вадимовна, добрая душа.

– Сейчас добавят и придут обниматься, – заверил ее Мигульский. – Что, я их не знаю? Подумаешь – обиделись! Сами виноваты, что шуток не понимают и чуть что – сразу в бутылку лезут.

Однако ушедшие так и не вернулись до самого конца вечеринки – настолько велика была их обида. А может, они не столько обиделись, сколько не хотели продолжения насмешек.

Вечеринка дала трещину, и этого нельзя было не почувствовать. Общая атмосфера не только определяется поведением присутствующих, но и сама определяет это поведение. Если в воздухе, образно говоря, пахнет прениями, трениями и всяким раздором, то какой-нибудь конфликт непременно возникнет. Просто не сможет не возникнуть, права такого не имеет.

– Педагог педагогу рознь! – сказала учитель географии Соковикова, обращаясь не только к сидящей рядом математичке Удальцовой, но и ко всем присутствующим. – И не надо закрывать на это глаза!

– Давайте выпьем за то, что мы такие разные! – провозгласил Мигульский, но его поддержало лишь несколько человек, общего тоста не вышло.

– Все люди разные, и педагоги не исключение, Маргарита Михайловна. Америку вы не открыли.

– Я и не собиралась, Ксения Владимировна. Просто мне тоже иногда бывает обидно…

– Да? – удивилась Удальцова. – Почему же, если не секрет?

– Потому что мы делимся на черную и белую кость, вот почему! – выпалила Соковикова и, несмотря на то, что уже и без того выглядела довольно пьяной, залпом осушила бокал с шампанским.

– Это интересно!

– А по каким критериям?

– Я, чтобы вы знали, – из дворян! Моя прабабушка была княгиней!

– Может, у вас еще и имение есть, Наталья Константиновна?

– Когда-то было. В Смоленской губернии…

– Давайте послушаем Маргариту Михайловну. Пусть она объяснит…

– А что тут объяснять? – Соковикова обвела коллег осоловелым взглядом. – И так же все ясно. Я вот преподаю георг…геро… географию, а кому, спрашивается, нахрен сдалась моя география?

– Как кому? Гимназии. Ученикам.

– Я в более глобальном смысле, Нелечка. Вот ты со своим английским никогда и нигде без заработка не останешься. В любой ситуации, как бы ни переверн… повернулась жизнь, будешь с учениками и при деньгах. Математики и «язычники» – это белая кость, они всегда при деньгах! А мы – географы, биологи, историки…

– Преподаватели информатики…

– И они тоже, все мы – просто лохи, потому что не подумали в свое время головой, а подумали другим местом! Это хорошо, что нам конкретно повезло – работаем в частной школе, а что делать тем, кому не повезло?.. Обидно…

– Обидно мне, досадно мне, ну, ладно… – пропел Мигульский.

Поняв, что все хорошее безвозвратно прошло, я переглянулся со Мариной и стал пробираться к выходу из зала. Прощаться не стал – ушел по-английски.

Получил у гардеробщика дубленку и шапку, оделся и вышел на свежий воздух. На ум сразу же пришли строки из старинного романса «Ах, зачем эта ночь так была хороша…». Ночь и впрямь была хороша – тишина, умиротворение, легкий морозец и снежный покров искрится в лунном свете, создавая впечатление какого-то ускользающего волшебства.