Текст книги "Веллоэнс. Книга вторая. Царские игры"

– Начинаем тренировку.

Волхв едва увернулся от накинувшегося Марха. Руки и ноги сабельщика мелькали как взбесившиеся мельничные лопасти. Акудника от синяков спасали отточенные до автоматизма движения, да железные жилы. Не зря гонял его тарсянин. Спустя пару минут Авенир ощутил, что сумятица в голове исчезла, дух успокоился. Они продолжали бой. На ровной поляне не использовать деревья, валуны, ручьи. Без укрытий не убежать от сильного противника. И приходилось идти стеной на стену.

Они оба устали, дыхание стало сбиваться, движения замедлялись. Наконец, Марх остановился. Первый бой окончился.

– Что ж, ты уже можешь постоять за себя. И поддаваться теперь приходится намного меньше. Против уличной грязи выстоишь. – Тарсянин осклабился. – А вот профессиональный кулак укатает за минуту.

Чаровник щелкнул пальцами. В тот же миг пояс Марха развязался и штаны съехали до колен:

– Если такое случиться в бою, твой кулак рискует себе нос о мостовую расквасить.

Сабельщик взглянул с недоумением, внутри вскипело. Авенир развел руками:

– Я ж не боец, не забывай. Боевая магия – не моё. Мне как-то лучше в тылу, исподтишка удобней.

Марх впервые за время их похода расхохотался. Хлопнув юношу по плечу, благодушно отозвался:

– Ну да, тихарь! Не знаю из под какого тишка тебе удобней, но ход верный. Ожил же! Еще бы Пармена очеловечить – а то не люд, не зверь – баклажан какой-то.

Достав из куля сверток с ножами, Марх отдал их Пармену. Сам встал поодаль, рука сжала камень:

– Эй, чернец! Ходишь с трудом, метаешь-то хоть по-прежнему? Твоё умение пригодилось бы.

Пармен отвел взгляд. Сабельщик не унимался:

– Давай, метни. Просто хоть булыжник поцарапай.

Марх подкинул камень. Пармен даже не оглянулся. Марх окликнул его и подкинул еще. Авенир уловил, что рука цыгана дрогнула – потянулся было к ножу, но не решился.

Сабельщик бросил булыжник. Тот залетел парню в бок, выбив из него стон.

– Что ты делаешь? – Волхв негодовал.

– Я зарежу его прямо здесь. – Тарсянин приближался, в руке опасно блеснул черным лезвием ятаган, – хотя Кото не любит оказывать милость немощным.

– Остановись! – Авенир закрыл Пармена собой, глаза гневно блестели.

Марх вскричал:

– Да что с тобой? – Он указал на скрючившегося цыгана. – Ему и так жизни нет! Обращаться в арпейна не может, оружие не держит, весь искорежен – лишний рот. Ты виноват, что не дал нам умереть в Зуритаевой трясине! По справедливости ты и должен его зарезать.

Нир покрепче зажал мотыгу, кровь прилила к лицу. Покачав головой, волхв произнес:

– Не ты ему жизнь даровал, не тебе её забирать.

– И что ты сделаешь, отшлепаешь меня своей палкой?

Не получив ответа, Марх посуровел, приготовился нападать:

– Помни, Кото – не просто ятаган. Он блокирует магию. Жаль тебя убивать, но безумцам жить незачем.

Тарсянин налетел на Авенира с силой и скоростью взбешённого агга. Юноша было испугался, но заметил, что руки не дрожат, движения четкие, а на трехпалой мотыге-грабле от сокрушительных ударов ятагана не остается и зарубок. По виду бамбук, на ощупь не похожий на дерево и сталь, материал оказался необычайно легок и крепок. При этом балансировка просто идеальна – волхва не покидало чувство, что его движения и выпады получаются быстрее, чем должны.

Авенир оборонялся, Марх наступал. Сабельщик опустил ятаган сверху. Смертельное черное лезвие встретилось с округлой поверхностью трехпалки. Уловив момент, юноша ткнул тупым концом в колено тарсянина и мгновенно упал на колени и откинулся спиной к земле – над лицом проскользнул ятаган, срезав с щеки тончайший слой кожи. Волхв молниеносно откатился и приготовился к атаке. Щеку жгло, на руку капнула горячая кровь. Марх сделал колющий выпад. Авенир отступил, успев выставить мотыгу. Ятаган попал в щель веера и юноша резко крутанул инструмент.

К изумлению обоих, лезвие ятагана плавно изогнулось и укоротилось, выскользнув из тисков.

И тогда волхв побежал. Сжимая до боли мотыгу и проклиная себя за то, что не прихватил кинжал, он несся по пустой твердой пустыне, молясь, чтобы сабельщик забыл про ядовитый кнут. Краем уха уловил легкую поступь разъярившегося Марха. Мышцы ныли, от частого дыхания в глазах темнело. Юноша чувствовал, что расстояние сокращается – еще чуть-чуть – и темное лезвие вспорет кожу на лопатках, высосет кровь – и он падет здесь – на пыльной безлюдной равнине. Не отдавая себе отчет, повинуясь неведомому внутреннему зову, он, не сбавляя скорости, опрокинулся на спину. Ладони врезались в твердую землю, руки согнулись так, что локти коснулись камней. Ноги повело наверх и юноша с силой, на какую только был способен, их выпрямил. Время будто замедлилось. Авенир видел ошеломленное лицо Марха, чувствовал, как руки отрываются от земли и он по дуге взлетает к сабельщику на плечи. Тут мотыга пришлась кстати. Волхв наотмашь зафиндилил налопатником тарсянину меж глаз, отметив, что вещица заметно потяжелела. Тарсянин без сознания расстелился пластом.

Марх пришел в себя через час. Он лежал на животе в качающейся телеге. Пармен сидел на сундуке и безучастно ковырял кинжалом деревянную стенку. Руки и ноги тарсянина оказались туго замотаны и связаны за спиной. Авенир спокойно управлял мулом, тихо напевая замысловатую мелодию. Животное бежало живехонько – хоть и тащит телегу, на спине все же груз поменьше. Сабельщик застонал. Волхв стопорнул повозку. Заглянул в арбу, притронулся к разлившемуся на лице пленника фиолетовому пятну.

– Кость слегка треснула, но жить будешь.

– Ты меня впечатлил! – Марх говорил с хрипом, сухое горло слушалось неохотно, – лучший марлийский крест в моей жизни.

– Дашь ему пить. Только понемногу, чтобы лужу не пустил.

Пармен кивнул, налил в пиалу подкисленной воды из мехов, придвинул к лицу сабельщика. Тот втянул теплую жидкость, уже нормальным голосом воскликнул:

– Нир, развяжи. Пора ехать дальше.

Авенир не обратил внимания на связанного, запахнул полог и погнал мула по тропе. Тарсянин замолк. Он перешёл черту и доверие друзей испарилось. Да, признаться, он позабыл о желании тренировать, и перешёл к обычному оскорблению и унижению попутчиков. «Это от собственного бессилия и их лени. Или же у Кото осталась своя тёмная воля». Марх почувствовал укол совести. «Они не виноваты, что Зуритай отравил наши души. Если бы я мог пробудить в них духовную силу, остановить деградацию…» Повозка качнулась и Марха шоркнуло щекой по деревянному днищу. Кровь вскипела и сабельщик ощутил прилив ярости.

– Развяжи меня!

Молчание. Тихо скрипят дощатые бока, пофыркивает мул, глухо стучат подковы.

– Отпусти меня, пацан! Вы не доберетесь до каравана самостоятельно. Когда я выберусь, то нарежу полос с ваших спин и сделаю себе сапоги. Вы заблудитесь. Попадете в пасть альпиру – помощи не ждите.

Повозка продолжала свой ход и эта равномерность, спокойствие раздражало. Как же хотелось, чтобы откуда ни возьмись, появилась шайка разбойников. Тогда-то они живенько бы его развязали.

Безразличие попутчиков убивало. К вечеру арба остановилась. Авенир сварил похлебку из вяленого мяса, перловки и трав. Пленному руки из-за спины отвели, но спереди все равно привязали к ногам. Сабельщик сдерживая ершистость, позволил себя покормить. Сверля взглядом Авенира, спросил:

– Что делать собираешься? Когда отпустишь?

Юноша не ответил. Тут Марх вскипел. «Несогласие» он выразил всеми известными ему выражениями, от которых не то, что цветы – деревья бы скинули листву и засохли. Хорошо, что вокруг итак лишь иссохшие стволы и мертвая земля. Вскоре слова кончились.

Пармен закутался в одеяло и захрапел. Волхв достал книгу (тарсянин не видел парня читающим со дня их битвы с турмским демоном – а это добрая пара месяцев) и улёгся поодаль от костра. Марх прислонился к колесу, прищурившись, смотрел на костер. Оранжевые язычки растворялись в черноте неба, и вместе с ними растворялся его гнев. Сухо потрескивали обугленные поленца, которых тарсянин благоразумно набрал у Джабаля. В какой-то момент он ощутил покой и смирение, желание не сопротивляться выпавшей роли пленника. Мгновенно, без обычных навязчивых мыслей о битвах сабельщик уснул.

Авенир не знал, куда ведет мула. Душа его металась, кидала в никуда вопли о помощи. Что делать с Мархом и Парменом? Зачем оживлять Корво? Волхв не мог объяснить, как он проделал этот финтиль, благодаря которому вырубил сабельщика. Даже если он и марлиец, какой от этого толк? Выделывать кресты, зачем? Юноша понимал, что не воин, но и в своей принадлежности к магической братии сомневался. Перед глазами всплывал дед Фитрич со словами о принимающем форму духе. Если не колдун и не воин, то кто? Этот вопль тоже улетал в пустоту и ответа Авенир не ждал.

Акудник вздохнул, собрался с мыслями и продолжил чтение. Нужно себя заставлять, заполнять дыру внутри. Может, принять веру? И Писание Древних есть. Но где найти алтарь этому невидимому неведомому богу, пророком которого он каким-то непостижимым образом удосужился стать? Не была ли встреча с безликим наваждением? Что делать дальше, тот бог не сказал.

Волхв перевернул страницу. Как странно. Текст казался знакомым, в то же время истории оживали в сознании по-новому. Будто видишь происходящее, но другими глазами, с другой стороны. «От восхода солнечного до захода будет имя Высшего величаться во всех народах». Как забытый Бог будет признаваем всеми? Возможно, после исполнения пророчества. Великая скорбь разрушит силы братства и тут явится пророк и всё исправит? Юноша задумался. Достал из сумы дневник и кисть.

«Полет мыслей от второго дня, восьми энамбелов, двести семьдесят второго вита…

Хорошо быть спасителем мира, да еще и установить единую веру. Но стоит ли для этого сжигать себя, свои желания, мысли, похоти? Что толку спасать всех, быть сияющей оболочкой божества, а в сердце быть пустым, несчастным и озлобленным на весь этот «обращенный» к небу мир?»

Авенир Мес’о Дитроу.

Волхв закрыл дневник. Что ж. Марх теперь в безопасности, отгорожен от черной воли ятагана, Пармен хотя бы согласился держать в руках кинжал. А он, сбившийся с пути юноша, возобновил чтение старинной книги и излияние мыслей. Слишком много хороших свершений за один день.

Неподалеку забрезжил темный силуэт. Авенир приподнялся, взял на изготовку «граблю», другая рука сжала кинжал. «А ведь я один, остальные небоеспособны». В свет вышел бородатый худощавый карлик. Седые волосы доходят до колен, голову венчает серебристый обруч, сморщенная рука мертвой хваткой вцепилась в посошок.

– Пригласи уж старичка у огонька погреться?

Юноша с подозрением посмотрел на коротышку. Если и дух, то благородный. Домовенок беглый, или лесовичок. Вот только леса не видать, куда взгляд ни брось.

– Проходи, дедушка. Мяса, трав, водицы кислой?

Бородач подошел, уселся на появившееся из ниоткуда бревнышко.

– Приму с радостью, внучек. Не велят боги от даров отказываться.

Дед жевал вяленую конину, щавель и сочный хвощ, а чаровник гадал, откуда же он взялся в этом нелюдимом месте. Мужичок наелся, отёр губы полотняным рукавом.

– Благодарствую, мальчик. Редко кто до меня доходит. А и доходят – не привечают. За такую заботу, позволь оказать и тебе услугу. Спрашивай любой вопрос, ответу-совету не пожалею, поделюсь всем, что знаю.

Авенир поклонился:

– Спасибо, дедушка. Рад бы спросить, да в голову вопрос не идет. Сам расскажи, что считаешь нужным.

Старик расплылся в улыбке, синие глаза превратились в узкие щелочки, довольно протянул:

– Молодчи-и-и-к. Умный ты какой, недаром говорят – мал, да удал. Так ответил бы на один вопрос, а теперь расскажу, что знаю. Только раз голова на плечах есть, объяснять не буду, сам дойдешь. Ответ первый: вы на Марсовом поле. Ответ второй: выбрал оружие под стать себе. Ответ третий: не воин и не колдун, копай глубже. А за то, что так ты меня яствами уважил, вот тебе свистулька. Станет невмоготу, зови. С любой земли услышу, советом помогу. Бывай, внучек.

Лесовик зашел в костер. Тот ярко вспыхнул, а когда «зайцы» в глазах прошли, то юноша с удивлением увидел, что на окоеме забрезжила красная полоска. «Какой сон яркий, давно же я их не видел».

Пармен разлепил глаза, Марх повернулся на бок и, скатившись с колеса, ударился скулой о камень. На щеке надулось синеватое пятнышко. Авенир раздал каждому по куску овечьей брынзы и лепешке.

Тень от телеги укоротилась, мулу соорудили навес и остановились на привал. Стало жарко, пот струился по телу крупными солеными каплями. Одежда намокла и складка заколола бок. Волхв прислонил руку, нащупал в нательном карманце округлый предмет. Юноша извлек на свет крохотную берестяную свирель, в голове сложилась картина. Синеглазный старик с посохом, обручем и свирелью. В рассказах говорилось о перехожих каликах, кладезях мудрости, совершенных владетелях природной магии. Если это был не сон, значит и ответы его имеют смысл. Впервые за три дня, Авенир сам обратился к Марху:

– Слышал что-нибудь о Марсовом поле?

Тарсянин прочистил горло, тихо сглотнул:

– Это алодь близ Манохи. Довольно большая – обычно на день-два пешего пути. На таких местах собирались войска для битв, для кулачных побоищ. Но это просто солончак, вымершая земля.

Юноша пригубил мех. Кисловато-солоноватая жидкость на вкус была не ахти, но жажду утоляла хорошо.

– Ты проходил раньше этот солончак? За сколько дней?

Тарсянин откинулся на подстилку, взгляд блуждал по навесу. Авенир, подавляя усмешку, смотрел на разукрашенное лицо сабельщика. Пятно на лбу пожелтело, на одной скуле расползлась короста от ссадины, на другой аккуратным овальчиком почивал синяк.

– Лет восемь. А может и двенадцать тому назад. Я путешествовал по миру, перешел горный перевал. Меня обогрели монахи из Элхои. Дальше отправился тем же путем, что и сейчас. Познакомился с Джабалем. Он тогда еще был поменьше. А солончак я прошагал за день-два. Дальше до караванного пути рукой подать. Идти легко – дорога прямая, поселения и городки на каждом шагу. И народ незлобивый.

Волхв прервал ушедшего в размышления Марха:

– А шёл один?

Воин непонимающе уставился на юношу, кивнул.

Авенир испытал волнительное ощущение разгаданной загадки, вскочил, лихорадочно затряс руками:

– Мы кружим уже три дня. Ты, конечно, не мул, побыстрее будешь. Но и мы уже должны были выйти. Солончак, конечно, мог разрастись. Хотя у меня другая мысль. Это – Марсово поле. Заколдованное. Возможно, здесь наложена кружевная плеть, или какой-нибудь «обмани-глаз». Потому кровь вскипает и сердце на битву просится. Место влияет. Ты когда шел один, воевать ведь не с кем было?

– Так обезвредь эту… плеть и идем дальше.

Юноша поник, упал на колени, начал изо всей мочи тереть затылок.

– Это не просто бранное поле. Чую. Тут сила большая нужна. Боюсь нас уничтожить. Если же не плеть, а заклятие, то мы под ним уже. Его изнутри не уничтожить. Только если…

– Если что? – Марх почти кричал, проникшись душевными переживаниями Авенира.

– Заклятие можно снять, если удержаться от действий, его подкрепляющих. Например, мы подрались, но не убили друг друга. Значит, на нас оно не действует. Почти. Но, – юноша собрался с мыслями, – это заклятие места. И оно влияет на всех проходящих. А если мы и вырвемся, то после нас поле расширится еще больше.

– Так что делать?

– Самое главное – не давать тебе Кото. У этого ятагана черная душа. Хоть он и освобожден от демонических сил, но тебе нужно подчинить его волю своей.

– А дальше?

Чаровник думал. Откуда-то он знал, что делать. Без трепета, без переживаний и дум изрек:

– Дождемся вечерних мар.

Солнце уже скатывалось за виднокрай, тени удлинились. Авенир достал кисть, широко взмахнул и принялся выписывать пируэты. Марх с Парменом находились неподалеку, мула стреножили, из повозки выгрузили все тюки. Поднявшийся ветер доносил до мужчин вдохновенную песнь:

– «Проклятья веков, полночные тайны

Развеются лентою чистого неба

Круги Зортзиара, сил необычайных

Да явят нам правду земли непотребной…»

Кисть колыхалась, оставляя прозрачное, едва уловимое свечение. В воздухе формировался затейливый рисунок. Юноша что-то бормотал, глаза закрыты, двигается духом. «Танец» закончился и символ, спустя несколько мгновений, растворился. Волхв опустил голову, шумно дышал, руки упер в колени.

– И что должно произойти?

Сабельщик уловил во взгляде парня растерянность. Авенир разогнулся:

– Ждём. Больше ничего на ум не приходит.

Через пару минут воздух сгустился, в вечернем мареве показались людские фигуры. Пармен что-то промычал и друзья удивленно уставились на зеленеющую под ногами свежую траву. Марх указал на край поляны, шагах в двухста от обоза – там по прежнему поверхность была гладкой и беспокровной.

– Не так уж и сильно съежилась бранница, – Авенир не считал себя могучим колдуном, но и простым фокусником он не был. – Должно быть логичное объяснение этому явлению.

Они погнали мула к кайме, где исчезала зелень. Странное дело – спутники прошли не две, а четыре сотни шагов, но травяной рубеж был все также далеко.

– Что это за шутки? – Тарсянин нахмурился, достал из кармана безрукавки трубку. В воздух взмыло вонючее белесое облачко.

– Наверное, сила распространяется постепенно. Нужно просто идти за полоской.

– Минуем пустыню, купим коней. – Сабельщика изматывало ожидание. Он высунулся из арбы, наблюдал, как Авенир погоняет животное. – Дай хоть ножичком поиграюсь? Шучу, мне вектир запретил к оружию прикасаться. Говорит, для ума и печени вредно.

Юноша почувствовал облегчение. Марх начал юморить – значит, не все потеряно.

– Тебе нужно овладеть ятаганом. И ты его получишь. Но в более безопасном месте. Заклятое Марсово поле не лучшее место для тренировки воли.

Мул резко остановился. Развеявшийся туман обнажил. С высоты виднелись два боевых стана, разделенных вытоптанной полосой в пару стадий. По сравнению с истинным размером этой бранницы, поле казалось крохотным пятачком.

Стан ниятов расположился на юге алоди. К ним Авенир и направил обоз. Воины не обращали внимания на приезжих, разводили вечерние костры и толковали о предстоящем сражении. Волхв окликнул молодого парня, раскладывающего шатёр:

– С кем бранитесь?

Тот уставился на Авенира водяными, белесыми глазами, разлепил синие губы:

– Завтра грянет битва и мы одолеем джунгар.

– Чего это нияты идут в ратную на джунгар? Вроде как родственники? – Марх спрыгнул с повозки, взял поводья в руку.

– Не тот вопрос, – волхв почесал затылок. – Сейчас важнее придумать, как не допустить братоубийства. Джунг – суровый бог и строго наказывает за преднамеренное кровопролитие родичей. Да и так – помнишь, рассказывал, как он уничтожил Дябду, когда этот нечистый сожрал Тулая?

– А Мардук-то, их папаша, тогда уж просто елейный дедулька. Скажи-ка мне, умник, у ниятов и джунгар есть право первой битвы?

Авенир уставился на Марха:

– Что ты хочешь?

Сабельщик наигранно отозвался:

– Хочу предложить ниятскому хану выгодную сделку. А ты можешь мне подыграть.

Наступило утро. Нир вылез из теплого шатра. Воздух свеж, пахнет травой, мясом, конским навозом и потом. «Неужели это от меня так? Закончится морока, отмоюсь-отпарюсь. А не закончится…» Утренняя радость омрачилась. Если Марху не удастся его замысел… Если сила начертанного Зортзиара рассеется раньше заклятия… Если что-то пойдет не так… Что с ними будет? Станут такими же призраками-умрунами и этот день будет повторяться до великой скорби?

Перед Марсовым полем в ряд выстроились всадники. Кто-то сжимал кистень, кто-то приготовил копье, многие обнажили кривые сабли. На гордом ахалтекинце восседал невысокий молодой хан. В щелочках-глазах искрилась ненависть, крепкие пальцы сжимали поводья. Марх стоял рядом, о чем-то шептался с правителем.

– Все готово?

Сабельщик кивнул:

– У них даже оказалось масло. Не пескорлиевое, но все же.

Кожа тарсянина лоснилась, портки облегали тело, на спине белели шрамы, а торс был изрисован ритуальными знаками ниятов.

– Позволит ли Великий Хан поговорить с бойцом? Сии низкие речи слишком убоги для правителя.

Хан коротко кивнул.

Авенир отвел Марха в шатер.

– Как ты убедил его на первую битву?

Тот отмахнулся.

– Пришлось помять его силачей – никак не верил, что у меня удали хватит. А ещё пообещал, что унижу вражье войско, одолев их бойца без оружия. – Воин подошел к ларцу, пригубил кумыс. – А в залог отдал тебя с Парменом и телегой.

Юноша кивнул. Ход верный, нияты и не подозревают о заклятии. Если разрушить его не удастся – неважно, что будет дальше.

– Постарайся не пролить ни капли крови. Ни его, ни своей. Ты хоть не из стана, но осторожность не помешает. Кулак.

Марх ощерился:

– Этот парнишка будет без колдовства.

Авенир пожал плечами:

– Всякое может быть. У джунгар есть шаманы.

Посыльный уже вернулся. Хан недовольно посмотрел на сабельщика:

– Они согласны. И выставят сильнейшего. Подумай об оружии.

– Мне не нужно ничего кроме этого. – Марх поднял кулаки, обмотанные мягкой кожей.

– Это твоя жизнь, пришелец. И жизнь твоих соратников, – хан указал на волхва и цыгана.

– Значит, пора.

Сабельщик шёл к противнику спокойно. Недавнее смирение, видимо, кардинально изменило характер. Хотя, может, сказывается отсутствие ятагана? Марху снова захотелось сжать удобную рукоять, ощутить приятный холодок черной стали, сделать несколько выпадов этим прекрасным и, одновременно, ужасным оружием. Обладание Кото наделяло силой и яростью – с ним мужчина был готов выступить в одиночку против любой армии. Или Кото обладал им? Тарсянин подавил мысли. Он подумает об этом после битвы. В середине бранного пятака стоял юноша в зеленом кимоно – длинная коса с вплетенным лезвием, ноги в мокасинах, заостренные носки обуви загнуты – смотрят вертикально вверх.

«Искусство Зо».

Невзрачный на вид, моложавый противник был смертельно опасен и Марх по одному виду оценил подготовку джунгар. Ходили истории о том, как шестнадцать воинов Зо помогли хану Усулу совершить переворот, обезвредив больше сотни профессиональных янычар. Древнее боевое искусство было утеряно более двух веков назад. «Но мы волей Авенира оказались в этом времени».

Он остановился на расстоянии трех шагов. Воины внимательно изучали друг друга. Напряжение длилось несколько минут.

«Надо бы начинать».

– Ты, как вижу, великий воин.

Бритоголовый молчал.

– Мы можем стоять так весь день. Я не желаю крови.

Тарсянин усиленно соображал. Битва должна быть, но юноша не нападет первым. Если его не вынудить. Но как? Оскорбления тратят силу. Он надеялся выступить против самоуверенного нахального громилы, которого легко вывести из равновесия. А с этим воином начинать первым опасно, но и долгое ожидание может вынудить нетерпеливого ниятского хана снести головы друзьям. Если только…

Марх шагнул в сторону. Юноша слегка отклонился, не сводя глаз с соперника. Сабельщик сделал легкий прямой выпад рукой, нарочито медленный. Парень легко произвел захват и дернул на себя. Тарсянин не сопротивлялся, подавшись за движением. Он быстро блокировал колено бойца и свободной рукой дернул за носок сапога. Выскользнув из замка (сработало масло) воин перекатился и выпрямился во весь рост. Рука держала обувку.

– У тебя есть голос? Я бы хотел поговорить. Не думал, что бойцы Зо столь неприветливы к гостям.

Юноша стремительно и плавно сделал мах ногой. Марх увернулся, тут же блокировал серию ударов кулаками и едва выскользнул из захвата. Впрочем, ему удалось дать парню хлесткую пощечину. Боец обескуражено застыл в боевой стойке. У него оказался высокий мальчишеский голос, с легким песком:

– Никто раньше не пытался снять сапог с моей ноги, а потом унизить девичьим ударом. Назови свое имя. Я запомню столь безумного противника.

Тарсянин внутренне улыбнулся.

– Давай продолжать танец. О жизни поговорить успеем.

Глава 14. Феанор

Пахло корицей. Он лежал, укрытый мягким одеялом из собольих шкур. Приятное тепло разливалось по рукам и ногам, воздух – смолистый, вкусный, с пряными нотками – наполнял силами с каждым вздохом. От тишины в ушах звенело, в закрытых глазах мерцало – также в ночи ветер играет со стаей цветастых светляков. Его будто покачивало – знакомое чувство сосредоточения на внутреннем «Я». Вот проявился стук сердца – в голове зашумели мерные насосы. Тело отяжелело, вдавилось в постель, конечности заныли от долгой обездвиженности.

Долго продолжать погружение не удалось – переполненный мочевой требовал освобождения.

Феанор повернулся набок, встал на четвереньки и размежил веки. Стены просторного флэта сложены из кленовых ветвей – на тех зеленеют широкие листья со светлыми прожилками. Ветви уходили вверх и сплетались над головой и подобие купола, через немногочисленные узкие щели проникал солнечный свет.

– Вам кофе или чай? Есть травяная настойка. Для завтрака рановато, но Робен испек булочки со смородиной и цукатами.

Рядом стояло существо, фигурой похожее на невысокую девушку. Серовато-коричневые глаза без зрачков и век, такого же цвета коростоватая кожа, в темные волосы вплетены листья и цветы.

– Мне бы в отхожее – смущенно буркнул Феанор.

Существо вскинуло руки и рядом с лежбищем ветви зашевелились, поползли, извиваясь, сплелись в подобие горшка.

Феанор смутился еще больше – непривычно справлять нужду при девушке, пусть даже и не из человеческого рода, но природа требовала. Да и раз ему не предложили отправиться в нужник, значит, подобного рода действо у «этих» в порядке вещей.

– Нас можно звать Кзэми. Мы – хранители леса. А вы?

– А я… – юноша замялся. – Человек.

– Вы похожи на Олега.

Олег. Выдернувший его из сна. Помешавший уходу в Вечное, растворению в Мировом Потоке. Провал в памяти – слишком далеко он зашел в начало жизни. Вот и сейчас с трудом, будто годовалый малец, встает на ноги.

Азэми провела Феанора по широкой ветви в другой флэт. Запах корицы стал гуще. Там хранитель Робен уже выкладывал на низенький стол поднос с булками. Поодаль, на причудливом переплетении взгромоздился стальной ящик с прозрачной пластиной вместо крышки. Пластина напоминала хрусталь, в искусных выемках ютились три рубина.

– Приступайте к трапезе, господин – голос Робена оказался высоким и звенящим. – Олег прибудет в свое время. Отведайте кофе – особый сорт, такое выращиваю только я.

Сдоба таяла во рту, оставляя привкус смородины и меда. Кофе с корицей бодрил и Феанор едва сдержался, чтобы не опрокинуть весь глечик за раз. Он ел, не торопясь, сдерживаясь – дух должен властвовать над плотью, – но про себя отмечал, что еда не была так вкусна с тех пор, как он попал в обитель. Кровь потекла по жилам быстрее, захотелось жить – жить и радоваться.

Внутрь флэта вошел человек.

«Олег».

Приземистый, худой, в серых штанах и такой же серой рубахе, лыс и крепок, с одутловатым лицом, карими глазами, крепкими жилистыми руками и заскорузлыми ладонями.

«Соглядатай» – Феанор не поверил, что перед ним может стоять обычный крестьянин. Перед глазами всплывали образы прошлого. Феанору исполнилось два года, он уже уверенно ходил и забрёл в одну из комнат. В ней отец учил шестилетнего Лавьена, что в деле государства есть две мудрости. Первая мудрость – не выделяться. Вести политику нужно тихо, мирно, не раскрывая тайн Царства. Вторая мудрость – кричать о своих планах! Вычурность и крикливость возбуждают в противнике недоверие, он начинает искать скрытые замыслы, перестает обращать внимание на творящееся перед лицом.

– Приветствую тебя, странствующий по снам! – в хрипловатом дребезжащем голосе не было ни тени насмешки. – Зачем же так глубоко уходить в себя? Лучше не касаться того, что мудрая природа поместила за пределы памяти.

– Приветствую, незнакомец! – Феанор поспешно поклонился.

– Запомни, – в тоне мужчины появилась сухость. – Не ты взял себе эту жизнь – не тебе ее отбирать. Неизвестно, что произойдет завтра. Выйдет спасительный рассвет – а тебя уж нет.

– Я запомню, – царевич склонил голову.

– Олег.

Юноша непонимающе уставился на протянутую руку. Олег ухмыльнулся:

– Надо протянуть руку и пожать её.

– Зачем?

Мужчина вздохнул, сжал ладонь Феанора и потряс её:

– Древняя форма приветствия. Так и называется – рукопожатие.

Царевич потер пальцы:

– Не знаю про такое приветствие. В моей земле все кланяются.

Олег понимающе кивнул:

– Ты многого не знаешь. Да, поклоны удобнее. Рука за спиной может спокойно кинжал держать. Зачем пришел в Обитель?

– Учиться. Осваивать великую мудрость. А ты – соглядатай? – Феанор спохватился.

«Не хватало еще подставить себя. Ничто не помешает ему убить меня!»

Олег, похоже, прочитал его мысли, хохотнул:

– Конечно! И теперь мне придется тебя убить. Что глаза выпучил? Нет, не соглядатай. В древнем мире соглядатаев называли разведчиками – от слова «ведать». Или шпионами, от слова… – Олег потер лоб. – Не важно. Что собираешься делать?

Царевич развел руками:

– Отправлюсь домой. Сума при мне, я вынослив и крепок, до ближайшего селения доберусь – а там, с обозом, до Веллоэнса – месяц странствия.

– Ты вернешься в обитель! – в низком женском голосе не слышалось гнева – один металл.

На флэт взошла настоятельница обители – высокая, в окаймленном красным меандровым узором белом плаще, с капюшоном, открывающим лишь подбородок и тонкую линию губ. – Твое обучение не окончено!

Мужчина дружески потрепал онемевшего Феанора по плечу:

– Что, друг, думал так легко встанешь и уйдешь, куда глаза глядят? От этой женщины так просто не отделаться! Ай, вернуться бы в прошлое, да красотка?

– Ты остаешься ребенком, Олег! – раздраженно отмахнулась настоятельница. – Из-за твоей дурной выходки погружение не состоялось. Мы потеряли время!

– Время нельзя потерять. А вот человека – можно. – То, что выдержала ты… То, что обрёл я… Он не сможет это пережить. Человек не может сделать то, что сделали боги. Их деяния тебе не по зубам, милая.

– У мальчика есть дар…

– Как и всех предыдущих, которые погибли от твоей руки…

– У каждой войны есть своя цена!

– Нет никакой войны!

– Сейчас нет! – вскричала Скорбь – Но будет! И такая, что тысяча мертвецов покажется лишь искоркой в костре. Нужно предотвратить ее, погашать даже начатки возгорания, искоренять всякие очаги зарождающегося зла!

Олег странно улыбнулся. Глаза его заблестели, а лысина покрылась испариной.

– Нет никакой войны. То, что будет, изменить невозможно. Мы вольны распоряжаться только своей жизнью. Я не отдам тебе мальчика. Мое сознание тебе неподвластно.

Комната потемнела. Феанор заметил, что Скорбь распрямилась и будто выросла. Входы затянуло ветвями, вместо листьев на дереве появились острые темно-зеленые шипы.

– Отвори флэт, – прошипела женщина. – Отдай приказ своим лесным духам. Я не хочу убивать их, но сделаю это, если понадобится. Там, снаружи – три сотни вооруженных бритвами и иглами ткачей. Они превратят деревья в пыль.