Текст книги "Веллоэнс. Книга вторая. Царские игры"

– Конечно, – Инэгхи понимающе, с уважением закивала. – Кабан помощнее будет, а заяц посноровистее. Да и про «прелесть обнаженных женских тел», наверное, Павол подсказал.

На окруженной обозами и шатрами полянке разложили трапезу. Расстеленная скатерть заложена чанами с перловой кашей и зажаренными маслятами, кастрюлями с помидорами и апельсинами, отдельно лежали веточки укропа, кинзы и гвоздики, пузатый бочонок доверху залит терпким зеленым настоем.

Кабан с зайцем получились на славу. Зажаристая корка лопалась и истекала ароматным, одуряющим сознание, соком – так, что поднос доверху наполнился жирной мутной влагой. Циркачи отщипывали от хлебного каравая небольшие мякиши и макали в соус.

Одар и здесь ввел свои каноны. Наедаться за раз не позволялось. Ели в шесть-восемь заходов, по малу. Трапеза перемежалась представлениями, выступлениями, решались важные вопросы, репетировались номера. Сначала съедалось горячее и свежее, затем остальное.

– Покажите-ка нам новую змейку! – Одар возлежал на большой цветастой подушке, пережевывая мясо и закусывая луковицей.

Этрин встала, братья-азотяне достали свирель, цитру и бонг.

– Красивая! – одобрительно кивнул фокусник. – И необычная. Такая кожа делает тебя похожей на змеиную королеву.

Фатира и Линна подошли к девушке. Линна задорно поклонилась:

– Мы еще не учили ее движениям. Пусть она понаблюдает за нашим танцем?

Одар пошевелил пальцами, мягко улыбнулся:

– Поучите сейчас. Ваш танец мы уже видели, а вот её возможности ещё не оценили.

– Хорошо, – Фатира опередила подругу. Не стоит препираться с чародеем – за мягкой улыбкой скрывается острый кинжал. – Устроим поединок. Этрин будет повторять движения за мной.

Немая кивнула, уставилась со всей внимательностью на светловолосую. Фатира наклонилась, прижавшись подбородком к коленям. Этрин повторила. Зеленоглазая послала девушке поцелуй и прогнулась назад, встав на мост. Этрин повторила. Вмешалась Линна. Она игриво погрозила новой змейке пальцем и уселась на шпагат. Этрин погрозила в ответ и растянулась на песке, вытянув ноги в идеально ровную полоску. Торбка восхищенно цокнула:

– Теперь повторяй за любой из нас.

Линна, не выходя из шпагата, нагнулась вперед, вытянув руки, распластавшись на земле. Фатира встала в разучиваемую днем стойку скорпиона. Этрин вытянулась вперед, упершись локтями в землю. Таз подался вверх – она застыла на локтях с поднятым в воздух шпагатом. Девушки переглянулись. Они показывали все изученные ими позы – каждый раз Этрин безукоризненно повторяла движения, часто совмещая и придумывая совершенно новые – под восхищенные возгласы мужчин.

Одар повернулся к удивленной Инэгхи, сладко улыбнулся, послал аггше воздушный поцелуй и обратился к танцорам:

– Змейка великолепна! Она насытила наши глаза так же, как подбитый секач насытил наши желудки! Дадим же ей насладиться трапезой и нашими представлениями.

Павол рассказал смешную балладу. Гит, Вит и Дит прокатились на колесе и с помощью шестов поднялись на высоту трех человеческих ростов. Мимах разжалобил всех номером с огромным белым шаром, а у Одара чудесным образом посуда помыла себя, объедки исчезли и из уха Этрин каким-то образом выудилось тридцать три дорогих, расписанных золотом и серебром платка. Очаг прогорел и на труппу опустилась вечерняя темень.

– Дорогие мои! – Фокусник воздел руки. – Наступает час мыши и нас ждет чудесное путешествие. Заключительное представление Инэгхи совпадет с этим чудом. Мы перенесемся в земли Ионнель-Генриетты – царевны Третьего Веллоэнса. Стоит ли говорить о выгоде и славе, которую мы получим?

Все радостно воскликнули. Одар одобрительно обвел труппу взглядом:

– Путь необычен. Помните – всё, что будет происходить – лишь видения! Нашему благополучию ничего не угрожает.

Фокусник улегся на подушку и кивнул аггше.

Четырехрукая развернула цепи. На концах, в небольших клетях тлели вспыхивающие синим и оранжевым уголья. Темнота объяла поляну и зеленокожая начала свой танец. Огни разыгрались, слились в сверкающие кольца, восьмерки, звенья из разных металлов мерно гудели, добавляя в музыку азотян особые нотки. Она долго разучивала финальную фигуру, показанную Одаром. Много раз попадала цепями по локтям, косточкам на стопе, ссаживала кожу на спине и животе. Но сейчас она готова. Сейчас – время идеального выступления. Разум успокоен, мысли приручены. Внутри – биение сердца и дыхание, снаружи – огни и гудение цепей.

В один миг весь стан охватило цветастыми лентами. За обозами возникла светящаяся решетка, за ней – красные, желтые, фиолетовые призраки. Они бросались к артистам, но не могли преодолеть решетку. Фатира посмотрела на друзей – их лица искажались и меняли цвет, от кожи шло излучение. Увидев Этрин, вскрикнула – вместо немой девушки стоял седой фиолетовый карлик со светящимися красными глазами. Прозрачный насквозь, с летающими внутри искрами и трехпалыми костлявыми руками он был страшен. Через миг все закончилось.

Обозный круг стоял на вытопченной кулиге среди аккуратно подстриженных яблонь. На окоеме светлела полоса. В ста шагах возвышалась городская стена, первые лучи раскрашивали верхушки башен. Они уже здесь.

Бледный Одар указывал на Этрин дрожащими руками, голос искрил гневом:

– Это не человек! Выгнать её… его! Это… существо уничтожит цирк!

Инэгхи решительно заслонила испуганную девушку, нижняя пара рук предупреждающе выставила совню, верхняя выудила из крокодилового страфиона кинжалы:

– Я за неё в ответе. Выгонишь её – уйду и я!

Фокусник сжал пальцы, глаза потемнели, в них сверкнули злые молнии. Голос захрипел, вся сладость куда-то исчезла, четырехрукая уловила в нем что-то нечеловеческое:

– Так и быть! Она остается в цирке. Пока что.

Глава 22. Ионнель

Царевна наслаждалась ночной прохладой. Редкие капли приятно били в лицо, свежий воздух колол легкие, озябшие пальцы покраснели.

Небо залито светляками звезд, по чернеющему полотнищу совершает свой путь одинокая комета.

– Ах, как величественно творение Высшего!

Башенная мансарда, на которой находилась Ионнель, возвышалась над всеми башнями небольшого замка на юго-западе Царства. Восьмиугольная площадка, вымощенная синим кирпичом, по краям возвышаются изгибающиеся массивные рога, отчеканенные бронзой, медью и железом.

С башни город открывался как на ладони. За замковой стеной темнели дома ремесленников, на ветру колыхались шатры бродячих артистов и цирковых трупп. Сейчас, в тусклом сиянии звезд и мерном горении сфер все флаги были одинаково серыми.

«Осталась ли я той маленькой девочкой, которая любит праздники?» – она задавала себе этот вопрос снова и снова. Не так давно она веселилась на праздниках, устраиваемых отцом, танцевала под изысканные мелодии менестрелей, дарила цветы победителям в турнирах.

Скоро завершится её прецарствие и она станет владычицей Третьего Веллоэнса. Первым правит Андор, старший брат. Он сделает из него великую военную державу. Его воины надежно будут защищать мирные земли от мятежных кеттинов и тварей, обитающих за красными горами. Близнец Лавьен уже вовсю посылает стригов к властителям, заключает союзы, выторговывает земли и умы. «Феанор…» Ее любимый младший никогда не стремился к власти. Это правильно, что ему досталось лишь родовое гнездо. Из него выйдет отличный мудрец, вектир, советник. Он снова отправился в Обитель Шестнадцати Рук постигать премудрости мироздания во всей глубине.

«После воцарения стоит собраться с братьями и отцом в замке, будет, о чем с ним поговорить». Нет, она уже не та маленькая девочка, которая беззаботно плясала под рожок паяца. Пиры и представления – лучшее место для политики. Если Андор берёт силой, а Лавьен – умом, она – Ионнель, установит в своем Царстве власть искусства! Девушка вздохнула – до празднества осталось не так уж долго, а приготовлений ещё невпроворот – и отправилась в опочивальни.

Обитель царевны преобразилась. Стены замка очистили и выбелили, расписали витиеватыми узорами – в строгом соответствии с рисунками Дарилиона – волшебного зеркала, увезённого царевной с Осдерна. Анфилады блестели мозаикой, вместо строгих гобеленов повесили приятные мягкоцветные полотнища. Факелы заменили на сияющие люмены – благо в местных хранилищах их нашлось достаточно. Главная восьмистенная зала – просторный атриум с высоким куполом – претерпела самые значительные изменения. Каменный пол застелили кондовым белым дубом, отполировали и покрыли лаком. Потолок сделали из сорока тысяч осколков цветного хрусталя, приторочили по краю две сотни и шестнадцать сфер, а для ухода за этим сооружением Дарилион месяц обучал двух немых парнишек, гордо нареченных «осветителями». Осветители из своей каморки легко управляли сферами – снизу казалось, что само небо меняет цвет, переливается, показывает знамения. Стены зала выбелили серебрянкой, разрисовали тридцатью двумя изображениями – символами тридцати двух искусств.

Преобразился и сад под стенами замка – пересаженные деревья образовывали замысловатый узор, который Ионнель могла созерцать часами. Рощи и палисадники наполнились новыми деревьями – грабами и вязами, лохами и кедрами, эбеном и ольхой. Садовники даже поляны по настоянию царевны выжгли и засадили особым разнотравьем – выросшая зелень оказалась мягкой на ощупь, после опыления распустилась желто-синими, красно-зелеными и черно-оранжевыми цветами, источающими свежий медово-пряный аромат. Даже короткая прогулка по такому лугу наполняла силами и дарила благое расположение духа. Среди зелени прогуливались ручные карликовые олени, деловито чистили рыбу в протоках еноты, заливались трелями соловьи.

Для знатных гостей приготовляли комнаты – вычищали, белили, смазывали жиром дверные петли. Оконные рамы пропитали маслами – свежий ветер приобретал едва ощутимые нотки корицы, мяты и мелиссы. Для простого люда в садах и рощицах натягивали полупрозрачные тенты и раскидывали шатры – хоть солнце всё ещё припекало, но к празднику воцарения ветер может быть прохладным.

Ионнель поутру решала все царские дела, а после скромного обеда и занятий с Энталлой спешила к Дарилиону. Вот и сейчас она поднялась по винтовой лесенке, отворила узенькую дверь и оказалась в комнатушке под площадкой царской башни – самой высокой в её замке.

Царевна погладила старое зеркало. Темная поверхность замерцала и по ту сторону появился смуглокожий юноша в шелковом халате и желтом колпаке:

– Приветствую, владычица.

– Ах, Дарилион, к чему эти преферансы. Зови меня Ионнель.

– Слушаюсь и повинуюсь, владычица Ионнель.

«Раз тебе так хочется, зови как угодно».

– Мне нужен твой совет.

– Я к твоим услугам, – юноша поклонился.

– Мы собираем замечательных артистов и влиятельных гостей. Благодаря твоей мудрости, представления пройдут на славу. Многое уже готово. Но мне нужно что-то, что запомнится правителям надолго.

– Программа великолепная, так же как и ты, моя госпожа, – Дарилион учтиво улыбнулся, во рту блеснул синий зуб. – Яства насытят желудки приглашенных, а зрелища напитают их взор.

Ионнель поправила фероньерку – красный агат на лбу тяжеловат, убор все время норовит сползти на нос:

– Да, твоя… программа… прекрасна. Вот только, – царевна помедлила, подбирая слова. – Всё это господа могут себе позволить. Артистов можно переманить, рецепты яств достать или подобрать самим. Празднества пройдут отлично, но я хочу что-то исключительное, чего нет ни у кого. И не будет. Я хочу построить лучшее во Второй земле царство и прошу тебя помочь.

Смуглокожий сложил ладони, притронулся пальцами ко лбу. Ионнель знала, что в этот момент Дарилион размышляет – или молится? Она все время гадала, кто же этот юноша по ту сторону зеркала. Джинн? А как же желания? Да и, насколько она помнила старые предания, джинны жили в лампах, среди знойных пустынь – но никак не в Осдерне, земле лугов, полей и лесов. А спросить – вдруг ответ разжалобит её – глядишь, дарует узнику свободу, – а ей такой советник сейчас, ой, как нужен. Вот через три-четыре года, когда царство укрепится…

– Я готов, царица. На третий день гуляний, после вечерних представлений, произнеси – «Да славится новое Царство – Веллоэнс прекрасный!». Все гости убедятся в величии и красоте твоего замка, а молва распространит весть о пристанище искусства до краев земли. Я не скажу, что задумал, ибо и малую мысль птица может перенести завистникам. И ты никому не говори обо мне, иначе злые языки и зависть испортят наши труды, как малая закваска квасит огромный таз с тестом.

Девушка кивнула:

– Замечательно. Теперь приступим к учению. Хочу знать, как вести беседы со знатными господами. Я молода и должна предстать перед правителями достойной владычицей.

– Смотрите, слушайте и запоминайте, Ваше величество.

– Как твои занятия? – Ионнель нашла Энталлу в яблоневом саду.

Девчушка изящно поклонилась:

– Всё болит, моя госпожа, но мастер Крэг доволен.

– Крэг научит тебя всему, о чем ты попросишь, Змейка. Он отличный учитель и не дает больше, чем возможно.

«Бездушный». Ионнель не могла избавиться от чувства смущения рядом с этими творениями. Кошки, собаки, кони – любая живность имеет душу, чувства, боится боли, жаждет ласки. Бездушные – лишь инструмент. Они не размножаются, стареют очень медленно, не учатся новому, но и не забывают того, что в них вложили. Мудрец Суфий рассказывал, что их создают в тайных обителях школы Летаа. Ткачи собирают тончайшие волокна, превращая их в кости, сухожилия, связки. Волшебницы вдыхают в созданные тела жизнь и знания. Создание такого существа требует многих сил. Крэга ей подарили на тринадцатилетие – как телохранителя и слугу – Ионнель подозревала, что его принялись делать задолго до её рождения. Бездушный обучил царевну фехтованию и стрельбе из лука – остального беспечной Генриетте не требовалось – да и зачем, если всю свою жизнь царевна собиралась провести на пирах и балах?

– Он обучает меня искусству баланса, битве на копьях и шпионажу.

Брови Ионнель вздернулись:

– Шпионажу?

Энталла смиренно поклонилась:

– Я попросила его. Моей госпоже пригодятся слова знатных гостей – вы сразу обнаружите обман. Пир в Веллоэнсе – не праздник в Осдерне, только моих умений здесь мало. А Крэг открывает такие премудрости, что Ваша подданная будет незаметна среди пришельцев.

– И какие «премудрости» ты уже освоила? – Ионнель давно забыла, что Крэг владел не только мечом. Да и сколько – пять лет минуло с ее тринадцатилетия, и все это время бездушный служил ей лишь кучером и переносчиком.

– Я могу читать по губам, изготавливать тайнописные чернила, нашептывать мысли и развязывать язык во сне.

– Хорошо, – смущенно пробормотала царевна. – Запоминай все, чему Крэг тебя учит. Ты сослужишь добрую службу, моя дорогая Змейка.

Девчушка сделала реверанс. Ионнель протянула ей яблоко:

– Те три дня очень важны для меня. У приезжих господ разные желания. У многих – свои шпионы. Третий Веллоэнс для них – лакомый кусок, ведь им правит «какая-то глупая девочка». Одни будут свататься. Другие – торговаться. Кто-то может припугнуть, намекнуть о «древней меже».

– Древней меже?

Ионнель недовольно вздернула носик:

– Наше царство расширялось не одно столетие и многие не прочь срезать наросший жирок, вернуть себе земли, якобы принадлежавшие их древним предкам. Особенно теперь, когда Царством правят трое.

Энталла понимающе закивала:

– К братьям не полезут сразу, а вот сестру…

– Да. Поэтому ты нужна мне как никогда. Либо мы установим свое первенство на этом пире, либо нашу землю начнут делить в следующую же ночь.

Глава 23. Чаши

День сменялся ночью, жара – холодом. Лето уступало место теплой осени, солнце уже не опаляло плечи, не сушило глаза. Песок пустынь сменился степью, а степь – редким лесом.

Сколько уже идут – один, два или три энамбела? Они меняли коней, чинили обоз, покупали пищу. Охотились, давали отпор разбойникам, в вечерней прохладе упражнялись каждый в своем ремесле. Мимо пролетали поселения и деревеньки – где-то принимали на ночлег. Таким они помогали – поправляли забор, вспахивали поля, корчевали пни, охраняли скот и забивали дичь. В других выгоняли, или попросту не отпирали ворота – такие обходили, примечали.

Когда на пути появились деревья, странники приободрились. Где лес – там и дичь для пищи, и ручей для питья, и хворост для костра.

Марх почти не огрызался. Не шутил над боевыми навыками Авенира и не подначивал Пармена. Долгий путь измотал тела, иссушил души, притупил разум. Тарсянин рассматривал ятаган, трогал рубин, старался узреть что-то в его глубинах, ухватить лишь ему одному понятную мысль. Лицо мужчины посерело, глаза ввалились, нос и скулы заострились. До обморока, дрожи в руках и потери дыхания сабельщик упражнялся с Кото, тренировал волю, постигал тёмную душу оружия.

Авенир тоже постигал. Вспоминал премудрости Глинтлейской библиотеки, раскладывал в памяти события последних двух-трех витов. Узнал не так много, но… Занятия с Евлампией, Дольснейской ведуньей помогли понять, насколько гармоничным может быть этот мир и магия в нем. В Герейских пустынях, на подходе к Турмаге, встреча с загадочным странником – или призраком? – показала, каков он – пленник по собственной воле. В Элхои молитвы и упражнения со стариком Калитом помогли найти эту гармонию и в себе – мятущемся, неуверенном… Жаждущим.

«Увидеть бы Сивуша, Ягоду, старосту Роуэльда».

Акудник стряхнул мару. Важно обдумывать и понимать прошлое, но недопустимо, крамольно застревать в нём. Молодой маг часто встречал в пути людей, живущих вчерашним днем. Они – лишь память, приукрашенная и искаженная. В сегодняшнем дне их нет – лишь оболочка, плотский мешок увядшего духа.

Нир отполировал посох с белым ралисту, потемневшим глубоко внутри, натер лазурит в обруче. Снять его не удалось ни ему, ни монахам Элхои. Была на то какая-то своя причина и чаровник надеялся, что причина эта в мощной, непрекращающейся связи с небесным камнем. Выудил купленную у Джабаля трёхпалку. Белая, на ощупь шероховата – как кость, или бамбук. Надо бы сходить к мастеру тайн, определить свойство предмета.

«Приду, заплачу серебряный, может – золотой. А он мне – тайна невелика. Это великое оружие полян – грабля! Ужас и великая смерть для сорняков».

Да уж, Марх бы улыбнулся. А Корво бы повалился со стула, ржал бы как конь перед случкой. Озеро Чистых Душ. Оно же – озеро Светлых Ликов, Источник животворящий. Возвратят ли эти воды его соратника? Хватит ли мощей оживить то, что болтается у него на шее в кристалле? Или, может хоть Пармена исцелят, вернут облик и разум. Хочется верить…

Цыганчик угрюмо сидел в углу обоза, царапал швыряльным ножом стенку. Сабельщик давно перестал обращать на это внимание – как раз после того, как Авенир въехал ему по переносице своей граблей и продержал неделю связанным. Марх просто молча заменял доски, когда Пармен расковыривал дерево в щепки.

Так и ехали.

Редкие деревца сменились рощицами.

– Ну, волхв, можешь дивиться! – Марх откинул полог арбы. – Таких деревьев в Глинтлее и Турмаге не водится.

– Вижу! – юноша удивленно рассматривал растущие из травяного ковра причудливые формы. – Вот эту палку еще знаю, бамбук вроде. А то зеленое пятно рядом с ним – сандаловая рощица. Только странно, сандал не с западной стороны, а с юга. Листья тонковаты и кончики остры. А вот тот волосатый шар – это басси, скотина от нее прямо таки распухает. Ну а про тик, сиссу, миробалл, тик и дальбергию вообще слухом не слыхивал, глазом не видывал, нюхом не нюхивал.

Сабельщик ощерился:

– А ты на язык возьми. Тогда задница всю правду расскажет.

Путники уперлись в бамбуковую бочкообразную хижину. Добротно смазанная глиной, утрамбованная по бокам землей, заросшая травой – прекрасное укрытие от дождя, ветра и посторонних глаз. Марх подошел ближе, отыскал вделанное в цветущую дверь кольцо, с силой потянул. Маленький вход, войти можно только согнувшись, гуськом. Тарсянин воскликнул:

– Есть кто из наших? Или угас уже светильник?

Из недр землянки раздался высокий теплый голос:

– Дипак выпотрошит тебя своими катарами, Боевой Молот! Он развесит твои чёрные кишки на заборе, чтобы вороны и грифы клевали срамное тело!

– За что птичек-то потравить решил, цветочник, чем тебя крылатые обидели?

Голос зычно загоготал. Наружу вылез низенький жилистый темнокожий мужчина. Курчавые черные волосы, густые усы, короткая борода. На коричневом лбу намалевана желтая волна. Из одежды – оранжевая набедренная повязка да ожерелье из семян.

– Маах’елус, ты до сих пор ищешь приключений? Нет бы, остепенился, жену завёл.

Марх заботливо обнял Дипака:

– Не семейный я человек. А ты, вижу, не одинок?

Из норы выползла голая женщина. Из одежды на ней были лишь золотые браслеты на руках и ногах, колечки в сосках и пупке, да замысловатая роспись по всему телу – черная, красная, зеленая. Она без тени смущения рассматривала незнакомцев, даже не думая скрыть свои прелести.

Дипак широко улыбнулся:

– Моя помощница. Хариша.

Тарсянин бросил на женщину пристальный взгляд. Меднокожая чуть пухловата, карие глаза, тяжелые черные волосы скручены в тугую косу, опускаются ниже спины. Груди небольшие, с ровными темными сосками. Марх перевел взгляд на старого знакомого:

– С цветами ладит?

– Лучше чем со мной. Помогает мне в очищении от скверны, а растения просто боготворит.

За холмом-хижиной раскинулась широкая сандаловая роща. Дипак угостил путников травяным чаем, кашей из семян, медом, цветочным вареньем, миндалем и бананами.

– Я бы попотчевал вас своими особыми блюдами, – бородач капнул в чашу с миндальной мукой масла, скатал шарик и отправил в рот. – Вот только боюсь, с непривычки живот сведет.

– Благодарствуем за мед-бананы, Дипак, – тарсянин расстегнул ремень, бугристый живот округлился. – Повар из тебя отменный. Даже мяса не хочется.

– Мясо… – цветочник отхлебнул зеленый вяжущий чай. – Уже лет пять не ем. Первые пять лет посвящения не мог без жареного, вареного, вяленого – да хоть сырого, окорока. Следующие пять – изредка. А сейчас вот так – не ем. А куда путь держишь – неужель опять осмелился пойти по Ен-Гарди?

– До озерца прогуляться решил, от грехов отмыться.

Дипак пригладил усищи:

– Жизнь твоя, отговаривать не стану. Идите на север до Великой Дороги. По нему дойдете до стены, огораживающей дорогу от бедных земель. Вы за стену юркайте и шагайте на восток-север-восток. Коли живы останетесь, оттуда на юг… С небольшой восточной тенью. Обратно на дорожку и выйдете.

Сабельщик ударил по коленям:

– Тогда уж и отправимся.

– Переночуйте, а там и отправитесь. Не у меня конечно, во дворике, – цветовод похотливо взглянул на женщину. – У меня жена молодая.

– И сколько она твоя жена?

– Да уж лет десять. Или тринадцать.

Утром Дипак с Харишей забили обоз финиками, вялеными бананами, миндальной мукой, маслом, курагой, изюмом и пряностями. Бангхиллец вручил Марху замысловатый круглый предмет:

– Компасом ты пользоваться умеешь. Еды должно хватить. Хочу предупредить, – Дипак погладил каурого низенького тяжеловеса по стриженой гриве, – чашу Светлых Ликов охраняют магуры.

Авенир, разглядывающий цветы, встрепенулся. Магуры – змееподобные существа размером с борзую. По спине вьется жесткая щетина, на носу и хвосте – по закрученному рогу. Задние лапы крупнее передних с длинными мощными пальцами и голенями. Магуры редко бегают на всех четырех, передние лапы используют, чтобы ползать по деревьям – второй и третий пальцы венчают длинные загнутые когти-бритвы. В треугольной пасти – по четыре ряда острых зазубренных клыков. Зрение у тварей неважное, бесцветное, но нюх… Они ощущают движение воздуха всем телом, ловят мельчайшие запахи. Собаки по сравнению с ними – безносые уроды. Лучше всего они чуют кровь. Хоть и всеядны, а свежая плоть – лучшее блюдо на трапезе. Что еще страшнее – они не убивают сразу. Сначала окружают в плотное кольцо и медленно наступают, пугая жертву, затем рыскают вокруг, проносясь мимо и нанося мелкие царапины. Обезумев от крови, бросаются, кусают, вгрызаются в плоть – жертва умирает долго, видя свое разорванное тело – слюна этих тварей притупляет боль и не дает сознанию отключиться.

– Магуры? Как мы пройдем через них? – чаровник побледнел.

– Не промочи портки, акудник, – огрызнулся Марх. – У меня есть отличный план, но сначала надо до них доползти.

– Маах’елус, оставь мне парня на три дня.

– Вернешь? – с сомнением покосился тарсянин.

– Обоз твой прибудет к стене через неделю, не раньше, – заверил Дипак. – Я покажу ему некоторые растения, обучу нужным в пути рецептам. После дам коня и он тебя догонит.

– Конь то догонит, – согласился Марх. – А вот волхву любая гусеница фору даст.

Дорога, о которой вещал Дипак, оказалась широкой гладкой черной полосой. Марх для интереса достал тесак, рубанул, с досадой пощупал внушительную зазубрину. На пути не осталось и щербинки. Благо, каурый подкован, не разобьет копыта об этот камень. Странно – вокруг рощицы, травяники и поляны – а поверхность черная, блестящая, ни пылинки, ни травинки, ни лошадиной кучи.

«Будто с щелоком моют».

Первый день прошел как нож под точилом. Второй день обещал быть таким же спокойным. На дороге не парило, гнус не приставал, ощущалась необычная бодрость и сила.

«Надо же, как после Дипаковых харчей распирает. Тоже от мяса заречься?».

Не успел Марх додумать мысль, как солома на обочине зашевелилась. Из ворохов выскочило десятка два мужчин. Заросшие, невысокие, грязные сосульки свисают с голов, глаза бешено горят, лица и ноги разрисованы белой известью. Заскорузлые ладони сжимают небольшие луки, плевательные трубки и блестящие синими искорками швыряльные звезды. Трое выскочили на дорогу, принялись совать в морду копья с острыми каменными наконечниками.

Сабельщик потянул узду.

«Порезать бы, но Пармена могут задеть. Что ж, прикинемся мирными торгашами».

– Слезай!

Из рощи вышел ухмыляющийся бритый детина. Глаза налиты кровью, в ухе золотая серьга. Застежки серо-зеленого жилета сделаны из сапфиров, шаровары подвязаны красным шелковым поясом. Здоровяк подошел к спешившемуся Марху, с размаху двинул в лицо кулаком. Тарсянин распластался на черном полотне, из расквашенного носа хлынула кровь.

– Я же слез!

– Долго! – разбойник врезал ногой под дых, повернулся к ораве. – Обыскать телегу, а я пока с этим закончу.

Сколько его били и как притащили сюда, сабельщик не помнил. Он очнулся в темноте. Душно, вонь невыносимая. Во рту солоно, глаза не открываются, тело ломит. Попытался встать и ударился затылком о решетку. Охнув, присел, связанные руки принялись ощупывать ребра. Целы – калечить разбойники не собирались.

– Очнулся?

– Где я?

– Ты в Чашах Азмодая, сынок, – голос поскрипывал и дрожал, его обладатель не иначе, как старик. «Или замученный пленник». Марх спохватился:

– Пармен!

– Другу твоему повезло, – невольник закашлялся. – Отправят в халифат. Владычица хорошо содержит своих уродов. Только и знают, что жрать да сношаться. Хочет вывести новую породу. Вяжет их с лошадьми, козами, собаками, между собой – и это только то, что известно. А какие прелести у нее в подземелье обитают!!! Повезло твоему другу – он мужчина, а мужчине какая разница, какие ворота брать тараном? Неместный сам?

– Угу, – тарсянин с горечью обнаружил, что всю одежду – а значит, и оружие, с него сняли. Ноги тоже связаны. Можно высвободится, но как сорвать решетку?

– У нас водится поговорка: «Нет ничего лучше, чем есть мясо, скакать на мясе и втыкать мясо в мясо». Ты ее поймешь. Женщин здесь нет – их или отправляют в свои гаремы надзиратели, или приносят в жертву. Приходится довольствоваться друг другом. В темноте и не отличишь от бордельной шлюхи.

Загремели ключи, дверь темницы распахнулась и вошел разбойник с двумя невольниками. Те отперли решетку и вытащили Марха. Тарсянин стонал и бормотал что-то невнятное. Его кинули на рогожу и поволокли по узенькому коридору. Каменный пол гладок, видать хорошо отполировался голыми пятками за долгие годы.

В кузне было жарко, чадно, тускло горели лампады, да в горниле зловеще алели угли. Невольники уложили его на дыбу, примотали руки и ноги к штырям. Подошел обливающийся потом толстяк. Невысокий, лысый, из-за щек не видно шеи, лицо изуродовано длинным шрамом от брови до подбородка – вместо глаза повязка, одной ноздри нет, раздробленная челюсть срослась неровно, оставив посередине глубокую впадину. Руки у детины здоровые, мышцы скрыты под слоем жира. Кузнец наложил ошейник, щипцами вставил в отверстие искрящийся бронзовый брусок, одним ударом расплющил. Наученные помощники плеснули на раскаленный металл вонючей жижей. Дыхание перехватило, сердце встрепенулось. Такие же кандалы с короткой цепью легли на руки и ноги.

Его с остальными невольниками усадили в деревянную коробищу, рабы у гигантских шестерней вжались в упряжь. Медленно поворотились черные от масла кругляки. Медленно, шатаясь, короб оторвался от земли и поехал вбок, а затем вниз по железным рельсам. Марх посмотрел вниз и закатил глаза – выпади он, или сорвись с троса кабина, эта поездка станет путем в преисподнюю. Это была первая чаша Азмодая. Широкая, на два поприща, а уж глубина на все четыре. К низу сужалась, края выщерблены и похожи на громадные – в три человеческих роста – ступени.

Невольники – голые, в кандалах – кишели в яме как муравьи в разворошенном муравейнике. Одни пилили камень, другие долбили породу киркой, извлекая драгоценную руду и камни. Третьи сортировали, грузили добычу на тачки и толкали к разным подъемникам. Надсмотрщики, в прибитых чалмах, цветных шароварах и мягких туфлях покрикивали на рабов, взмахивали черными плетями.

«Где-то среди них и тот, который меня встретил».

Кабина стукнулась о каменную поверхность – Марх от неожиданности и, больше от усталости, потерял равновесие, больно ушиб колено. Перегородку отворили, выйдя, тарсянин увидел знакомого детину. На поясе болтался Кото – сердце сабельщика сжалось от боли. Бритоголовый довольно ухмыльнулся, что-то гаркнул. Невольники разбежались, остался стоять Марх и еще четверо вновь прибывших. Здоровяк злорадствуя выхватил черный ятаган, повертел, подкинул, со свистом ударил по куску мрамора – тот раскрошился, будто известь. Сабельщик смиренно опустил голову, но про себя пообещал отомстить.

«Как только обагришь ятаган кровью, станешь одержимым. А уж одержимого-то я одолею, не впервой».

Надсмотрщику, однако, хватило вида поникшего невольника. Он больно ударил Марха в подбородок тупым концом плети, что-то проорал. Показал на выкрашенную в синий тачку, затем на пещеру с синим и желтым щитами в вершине арки, потом в сторону подъемника с такого же цвета эмблемой.