Текст книги "Веллоэнс. Книга вторая. Царские игры"

Авенир закрыл глаза, изнуренное тело била лихорадка:

– Не знаю.

– Я пойду. Авось и одолею. Ты удивил Эстер своими боевыми способностями, пора удивить царицу моими мысленными.

– Ты же не готовился!!!

Марх выходя из атриума, коротко кинул:

– Сымпровизирую.

Проснувшись, Авенир обнаружил, что вместо жесткой соломенной подстилки лежит на широкой кровати. Несмотря на палящее солнце, внутри комнаты стояла прохлада. Пуховая перина мягко обнимала, сочащийся из оконца свет, проникал сквозь шелковую завесу, рассеивался, создавал ощущение, что воздух в комнате сияет.

Тело отдохнуло, голова отяжелела (то ли от знаний, то ли от пересыпа). Всё бы хорошо, вот только по-прежнему страшно зудит шишка за левым ухом. Авенир повел ладонью – обруч привычно сидит на голове, только края чуть больше вдавились в кожу.

«Эх, Харно», – чаровник приподнялся, преодолевая головокружение. – «Как же не стукнуть уважаемого гостя об стену».

Авенир ощутил чье-то присутствие. Сдернул с балдахина занавесь. В кресле из плетеной лозы сидел Шифу. В глазах-щелочках поблескивали алмазные зрачки.

– Аве-ниэр? – общий язык звучал с необычной интонацией. Юноша вспомнил было про шесть смыслов, но сразу отказался от этой идеи – слишком уж много в последнее время он думал.

– Или может Ниэр-Аве? Ты отказался от поединка ума?

– Истощение. – Волхв поднялся, натянул балахон.

Он все ещё жив – это факт. Марх никогда, ни в какой ситуации не выказывал беспокойства и Авенир учился иногда сдерживать тревогу. Одолел ли тарсянин мудреца, или нет – пока что это не имеет значения. В скором времени всё станет ясно. А сейчас он в комнате с мастером, который никому не показывается, ни с кем не говорит и ничему не учит. Который сейчас сидит здесь и говорит. А значит, примется и учить.

– Только пустотой можно наполнить. Полнота же пуста. Лишь слабый победит сильного. Бездеятельность порождает победу. Деятельный же потерпит поражение. Понимаешь?

– Нет.

Шифу улыбнулся, переплел пальцы:

– Учить тело легче, чем учить разум. Твой разум просыпается – я вижу надежду. Я вижу способности, но они скрыты. Если будить спящего – возненавидит. Если дать ему проснуться самому – будет благодарен. Понимаешь?

– Как понимать?

– Искать имена, вникать в их суть. Созерцать, а не думать. Думающий и знающий – глуп. Созерцающий – мудр. Понимаешь?

Авенир улыбнулся:

– Аве-Ниэр или Ниэр-Аве? Вместо меня на поединок пошёл Марх, я же остался бездеятелен.

Шифу довольно кивнул:

– Поединок окончен. Тебя ждут.

Марх запрягал коней. Невысокие сухие кобылки – непригодны для долгого бешеного галопа, зато неприхотливы в пище и уходе, могут тянуть обоз, смирны и послушны.

Тарсянин довольно хлопнул кобылу по крупу:

– Хорошее животное. Через любое болото выведет. Как же конюх не хотел мне их отдавать.

– Как прошел поединок?

Марх настороженно посмотрел на Авенира:

– Выезжаем после полудня. Я, ты и Пармен.

– А как же Чачар, Керайи и… Савел?

Последнее имя Авенир сказал с неприязнью.

– Трое за троих, акудник. – Сабельщик вдруг просиял. – Смотри.

Из ножен выскользнуло знакомое черное лезвие. Марх ухмыльнулся:

– Кото. Чистенький, целехонький. А еще обоз Дипака разошёлся. Три сотни золотых динаров!!! Я отдал двести в рост, на четырнадцать купил такелаж – и каждому отложил по двадцать – тебе, мне, цыгану.

– По десять? – Авенир прищурился, внимательно взглянул на Марха? – А где остальные?

– Ну… – Марх виновато потупился. – Те двое суток, пока ты спал, надо же было чем-то заняться. Здесь такие знатные игорные, лучшие из всех, какие я знавал…

Глава 31. Поединок

Тело блестело от пота. Мощные бугры мышц – сила, гибкость, быстрота. Акрон завершил танец «смерти», убрал лунные сабли в ножны и снял со стены молот.

Божественный атриум выглядел как ристалище. Усыпан мелким песком, всюду ограждения, тренировочные манекены, оружие. Солнце нещадно палило – на загорелой коже пот оставлял белесые пятна. На арену вело восемь выходов – семь закрыты, за ними ждут своего часа соперники – подобранные Акроном существа из разных миров.

Второй ярус усыпан пустеющими ложами. Во время битв с тёмными они не пустовали. Нет, здесь ликовала толпа, жаждущая крови, души, взывающие об отмщении. Сейчас мирное время. «Затишье перед бурей».

Фортуний – ветреный бог. Он изменчив как погода, капризен как ребенок и беззащитен, как овца. Приходит неожиданно, ломает все планы и потом удивляется – «а что это? Я то ничего…» И ведь не спросить с него – бог удачи – этим всё и сказано.

Гроумит нравился Акрону больше. Работящий, установил в этом мирке сезоны и весь люд по ним живет. Только силу свою направляет на мирное дело, его почитатели меняют плуг на меч только в годину угроз. Они как братья-близнецы – равны по силе, но, как часто бывает, противоположны по духу.

– Ты, как всегда, избегаешь моего общества. Акрон, что же ты не навещаешь свою любимицу? Я истомлена ожиданием.

Мокошь появилась на втором ярусе фонтаном брызг. Короткая кожаная юбка лоскутьями открывала крепкие ноги в мокасинах, проклепанный нагрудник с шейным кольцом переливался бронзой и медью. Загорелое тело исписано поблескивающими рунами. Богиня вертела короткий семиперстник.

Акрон поклонился:

– В этом одеянии ты похожа на Энио.

Мокошь вспыхнула и появилась в шаге от Акрона. Глаза её искрились игривыми огоньками:

– Энио, Иштар, Тиамат… Люди дают нам разные имена, но суть божества от этого не меняется.

– Не завидуй людям, – Акрон отёр лоб. – Все мы существа разного покроя. Что дано им, не дано нам.

– Предлагаю бой на шестах. Что в бою, что в любви – сольная игра – невеликое удовольствие.

Как две молнии, два вихря схватились бог и богиня. Если бы за битвой наблюдал смертный – узрел бы лишь марево, да разметаемый ветром песок.

Схватка закончилось. Мокошь лежала на залитой солнцем арене, шестом удерживая нависшего над ней Акрона. Ловко она схватила его ногами, зажав в замок. Тот вознегодовал:

– От слияния богов всегда рождается герой. Которому предначертано поколебать уклад сущего!

Мокошь невинно захлопала глазами:

– Да? И почему это тебя так волнует?

– Смещение равновесия – всегда нарушение правил. А Высший позвал меня не для нарушения, но для восстановления порядка. Слишком много мира – вредно.

Богиня довольно кивнула:

– Накопленные силы могут разорвать мир, если вступят в схватку. Ты такой послушный на словах, но естество говорит об обратном. Неужели ты воздержишься от того, что так доступно и так близко?

Акрон ухмыльнулся:

– Я вообще-то «злой» бог. Меня боятся даже мои служители.

– Неужели играющий черными – злой? А двигающий белыми – добрый? Черный лишь ходит первым – и теряет часть при подсчёте.

– Что ты хочешь этим сказать, богиня?

Мокошь отпустила шест. Акрон на миг потерял равновесие – этого хватило, чтобы богиня обвила его шею руками. Влюбленная, теряющая от страсти контроль, она с жаром прошептала:

– Правила – не догмы. Их нарушение приводит к появлению новых и делает игру намного интереснее. Ходи первым, черный бог. А о ребенке позабочусь я.

Глава 32. Царские игры

Праздник набирал обороты. Подходил к концу второй день пира в честь воцарения Ионнель. В шатрах не утихал смех и ликованье, среди дубрав и рощ давали представления артисты, вино и музыка лились рекой. В предрассветный час тихие незаметные служки собирали остатки еды, убирали разбитую посуду, отмывали столы и скамьи.

Грустил лишь царский припасник. Тридцать бочек вина, сотня говяжих туш, десятки мешков зерна – вид пустых амбаров разбивал старику сердце. Конечно, провианта хватит еще года на четыре – но уж непривычно скоро уменьшаются цифры в счетном журнале.

Утром третьего дня Энталла заплела царице косу особым редким способом – знающий древние языки прочёл бы в узорах особое послание. Тонкие пальцы изящно и быстро отделяли пряди тяжелых волос, вязали узелки, поглаживая светлые локоны.

– Фатох вечером подаст Вам чашу. В вино будет подмешана краснотка. Граф дождётся, когда зелье подействует и позволит склонить себя к любодейству – на конюшне, или в амбаре. В ответственный момент должны набрести свидетели – менестрель из Ланоса, местная кухарка и сестра графа.

– Подсыпь краснотки ему и сестре. В свидетели приведи священника и мужа сестры, Гарвана. Интересная ожидается сцена – жаль, не смогу на ней присутствовать.

– Старший сын вождя Весталога предложит семейный союз. Его слуги приготовили дары. Лорд Менаптех собирается публично очернить Вас и Ваш праздник, показать своё недовольство.

– Менаптех… После его сплетен владыки посторонятся лезть ко мне с торговыми союзами и предложениями. Что же делать… Выведай у прислуги, какими искусствами и прелестями славится его город. Если мы сделаем что-то подобное, то может… Там видно будет. Сын Весталога… Свеберы – красивый и сильный народ. – Ионнель пригладила прическу, тонкие пальцы пробежались по локонам, лицо стало нарочито капризным. – Ах, право, доблестный вождь, мне ещё рано. Я ведь молода, и боюсь выбрать неправильно. Да, вождь – я мечтаю встретить большую и светлую любовь… Ах, не важно из какого сословия. Политика в делах амурных ведь негожа, любовь тогда мне выйдет в три дороже.

– И ещё, царица. – Энталла убрала гребень. – От брата Лавьена явился посланник, Марсель. Он якшается с артистами, вызнает, как обстоят дела с вечерним торжеством.

– Надо разузнать, чего он хочет.

– С ним письмо от царя. – Змейка протянула бумагу. – Я мельком увидела, списала копию. Написано странно, символы мне незнакомы.

Ионнель взяла письмо, сердце с предвкушением забилось. «Ещё бы. Наш тайный язык, который понимаем только мы – близнецы. Лавьен зачем-то пишет мне».

– Это очень личное, Энталла.

– Понятно, госпожа. Я иду на разведку, – девушка поклонилась и бесшумно исчезла за шторой. За тяжелым полотном бордовой ткани располагался ход, открывающийся руническими ключами. Энталла владела односторонним – он открывал дверь, если с другой стороны приложена отпорная руна. Ключ Ионнель открывал дверь с любой стороны. Ход вёл в скрытую горницу, жилище Змейка. Обычно там селили царского шпиона – сейчас в полной мере это соответствовало истине. Энталла впитывала знания Крэга жадно, запоминала быстро и оттачивала каждый навык до совершенства. Она освоила тайнопись и подслушивание, запомнила вкусы, цвета и запахи ядов, научилась читать по губам на пяти диалектах, понимать витиеватую речь бангхильцев и метала ножи не хуже циркачей.

Ионнель развернула письмо, в глаза бросились придуманные ещё в детстве символы и пометки. Собственной рукой брата было написано:

«Дорогая сестра. Поздравляю тебя с днём воцарения. Верю, что это будет самое запоминающееся событие во всех трёх царствах, а может, и на всей Второй Земле. К огромному сожалению, не смогу присутствовать – царские заботы и маленькая дочь забирают всё мое время.

Обрати внимание на посланника. Марсель – очень умный и опытный артист, он правил несколько театров, играет на двадцати инструментах, сметлив и приятен в общении. Его сыновья верно служат мне при дворе. Также я выкупил его владения и прирастил земли Веллоэнса, нашего общего царства.

Зачем такие подробности, спросишь ты? Он – отличный человек. Но для дела совершенно бесполезен. Андору потребны воины, мне – торговцы, тебе – актёры. Ему можно доверять – он не состоит ни в каких союзах и показал себя честным человеком (а мы с тобой знаем, что среди лицедеев это – редчайшее явление). Для предупреждения дворцовых и менестрельских интриг это наилучший человек.

Марсель догадывается, что я отправил его искать пристанище, но согласится остаться, только если ты лично сделаешь предложение. Можешь отправить взамен какую-нибудь безделушку, например сапоги, равные тем, которые ты «не со зла» залила уксусом. Если не доверяешь мне – в нашем положении это вполне обоснованно, приставь его какому-нибудь безопасному званию. Возможно, совет этого убеленного сединой, синекуры, тебе пригодится.

Целую, твой брат-близнец,

Лавьен».

– Марсель, – Ионнель произнесла это имя задумчиво, взгляд затуманился. Его пьесы, концерты, представления она помнила с детства. Это всегда было что-то необычное, новое, отличное от привычных всем театров.

Царица позвонила в колокольчик, бросила появившемуся в дверях молоденькому пажу:

– Приведи на аудиенцию человека по имени Марсель. Он околачивается среди шатров, немолодой. Поспрашивай у менестрелей, его наверняка уже все знают.

Через полчаса они встретились у фонтана во внутреннем садике.

Ионнель скоро пробежалась глазами по вручённому письму – содержимое было ей известно – и сделала приветственный книксен:

– Спасибо, Марсель. Брат поздравляет меня с воцарением, а также хвалит Вас.

– Благодарю, леди Ионнель, – Марсель залился краской. – Хвалить меня не за что. Я всего лишь исполнил волю царя Лавьена.

– Я помню Ваши представления, мастер. Это уже ценная заслуга. Отчего такой видный деятель искусства исполняет обязанности гонца? Неужели, в царстве моего брата некому исполнять столь простое дело?

– Ваш брат чтит казну больше, чем искусство, – мужчина покрутил ус. – Я рад и такому делу. Без его помощи мое имение было бы разграблено, а я с детьми побирался бы у сточной канавы. Оставить же меня на попечении ему не позволяет расчетливость. Такие люди как он, не привыкли раздаривать даже мелкую монету.

– Погостите у меня Марсель. Я выделю вам палати и довольствие. И напишу брату – может он соизволит «подарить» мне Вас. Для опытного лицедея дел будет невпроворот. Я хочу создать царство красоты и искусства, а это слишком тяжело для моей юной и несмышленной особы.

– Я польщён вашей заботой, леди Ионнель, – Марсель низко поклонился. – Но как мне принять сей дар, ничем не отплатив взамен?

– Окажите мне услугу, Марсель и будем считать, что Вы со мной рассчитались.

Ионнель заговорщически наклонилась к мужчине. Взгляд того мельком упал на белокожую шею и округлость грудей, в голове пронеслись непристойные мысли. «Нет, этого не может быть» – подумал Марсель, вслух же спокойно и размеренно сказал:

– Какую услугу госпожа хочет получить?

– Среди моих гостей есть лорд, желающий подорвать мою власть у самого основания, – Ионнель жарко зашептала. – Вы, как опытный человек, понимаете, насколько авторитет и уважение ценятся среди людей искусства. Этот павлин хочет очернить наш праздник жалобами и интригами, принизить достоинство Веллоэнса, выставить меня неразумной и вздорной девицей, дорвавшейся до жезла.

– Могу я знать имя лорда? – лицо Марселя насторожилось.

– Менаптех.

– Хитрый лис, госпожа. Действительно, его язык полон яда.

– Что же делать? – Ионнель театрально заломила руки.

– Есть средство. Выведайте у его ткача, в каком наряде лорд хочет явиться на торжество воцарения. Заплатите ему хорошенько, обещайте место при дворе – всё, чтобы он был уверен в своей безопасности и довольстве… Достаньте ткань костюма и эскиз платья…

Энталла в облике горничной гуляла по саду. Она смеялась с менестрелями, хлёстко отбивалась от шаловливых рук, шутила и пела. Одного особо настырного лютниста пришлось окатить с ведра. Артист запричитал и хотел схватить вздорную девчонку за руку – она вывернулась, а горемыка как бы невзначай поскользнулся, рухнув прямо на вспаханный квадрат. Наряд оказался безнадежно испорчен землёй и свеженасыпанным навозом.

Бесцеремонно заходя в шатры, интересуясь – «чего господам надобно?», «вынесли ли мусор, а то госпожа наказала чистоту блюсти», «с чем выступать будете?», худощавая молоденькая «служанка» примечала каждую мелочь – у кого какие письма лежат, кто что украл, да тряпицей прикрыл – или не успел прикрыть, кто с кем возлежит и так далее. Из шатра незаметно исчезали скреплённые печатями письма – чуть позже появлялись и только особо внимательный взгляд бы заметил, что под печатью пергамент чуть потемнел. Уже два вечера подряд у Ионнель на столе появлялся подробный отчет о каждом сколь-нибудь значимом событии, наблюдении, свойстве.

Например, лорд Вейхель страдает желудком, сливы вызывают крупную нужду, а жареное мясо – колики. Лорд Базилевс боится грозы, прячется под одеяло и плачет, как ребёнок. Лорд Гастире спит со служанкой. Это явление для лордов обычное – но его жена спит с братом служанки. А брат служанки спит с самой служанкой и, одновременно, с конюхом лорда Гастире, которого только начала одолевать сухотка.

Другие сведения, более важные, относились к Ионнель и её царству. Нападки, планы, желания – об этом мало говорили вслух, но что проскальзывало, было на вес золота. С ними Ионнель разбиралась, как могла. Её «волшебное зеркало», Дарилион, был кладезем знаний, но не мог ничего присоветовать в вопросе дворцовых интриг. И словно ответ на молитву, Лавьен прислал ей Марселя. Энталла ощутила укол ревности, но что ревновать – для царевны разведчица незаменима. Однако её волновало появление ещё одного полезного человека, сведущего в том, в чём у Змейки не хватало опыта.

К плечу прикоснулась холодная рука. Девушка молниеносно оглянулась, искусно схватилось за сердце, охнула:

– Госпожа, как же вы меня испугали, – и сразу же перешла на услужливый тон. – Чего-то надобно? Еды, ткани, менестреля?

Темноволосая госпожа в черной коже, с алыми губами и острым взглядом, улыбнулась:

– Менестрелей. Двух, дитя моё. Да повыносливей – я люблю, чтобы играли долго.

На последних двух словах женщина сделала акцент. Энталла сделала книксен:

– Конечно. Я знаю всех менестрелей, много о них слышала. Есть двое крепких и красивых, здоровьем пышут – глаз радуется. И, говорят, играют хорошо. На нескольких инструментах. Могут усладить даже очень требовательный вкус. Но берут золотом, госпожа.

Женщина вынула из кошеля серебряный кругляк, положила Змейке за пазуху, шепнула:

– Заходи после обеда. Если они и вправду так хороши, получишь ещё один. Мой шатер стоит с краю березовой рощи, в синих и красных цветах. На знамени – огнецвет с черным пауком.

Энталла снарядила на ответственное дело братьев-скрипачей. От их музыки слёзы наворачивались на глаза, сердце разрывалось на части, а ноги бросались в пляс. Статью походят больше на ратоборцев, чем ценителей прекрасного – только лица – чистые, светлые, без шрамов и тени угрюмости отличают их от задир и вояк. Близнецы пользовались спросом у женщин, но позволить их себе могла не каждая.

Минуло время обеда, и Змейка отправилась за наградой.

Она помялась у входа, внимательно вслушиваясь. Ни шороха, ни вздоха. Этого следовало ожидать. «Графиня, конечно же, доплатила за пару каприччио на свежем воздухе». Оглядевшись, Змейка открыла полог и шагнула внутрь.

Её схватили и зажали ладонью рот. Она попыталась вырваться – хватка была неимоверно крепкой. Ещё попытка – в бок легонько кольнуло и по телу пробежала молния. Девушка рухнула на пол, не в силах пошевелиться. Краем глаза увидела, что близнецы – голые, связанные, без сознания, лежат под рогожей. Над ней высилась знакомая госпожа:

– Они были лучше многих. Но не так хороши, как хотелось бы.

Женщина присела, внимательно всмотрелась в лицо Энталлы:

– Уколоть тебя ещё раз? Я бы вывезла вас троих к себе в покои и там бы мы наигрались, как следует. Твоё лицо утром показалось мне знакомым, но теперь я точно уверена.

Она отодвинула прядь каштановых волос. За ухом чуть краснела гряда точек.

– Точно! Ты одна из нас. Или сбежала, или отбили в одной из схваток. Задержалась ты в неофитах, дорогая.

Женщина придвинулась к уху и чуть слышно прошептала заклятие. Точки засветились, забились прожилки вен и на коже явственно проступил замысловатый рисунок. Глаза Энталлы засветились красным.

– Восстань, юная жрица. Пробуди дух.

Свечение усилилось, взгляд оставался мутным, по лицу и рукам девушки бегали золотые ленты.

– Через час ты очнешься и забудешь нашу встречу. Ты выпила крепкого вина, тебя разморило и ты заснула. Будешь жить как жила, до тех пор, пока наша богиня не призовёт тебя. Теперь ты – её служитель, её уши, её голос, её страсть.

Рисунок за ухом исчез и Энталла заснула.

Очнувшись, Змейка увидела, что лежит на полянке в роще. Солнце перекатило зенит и клонилось к окоёму. Стрелки на башенных часах смотрели вниз.

– Шесть часов! Празднество уже началось! Как я могла заснуть? Зачем же согласилась на чарку!!!

Над забитом людьми полем сверкали фейерверки. Менестрели рвали глотки и струны, циркачи кувыркались и подначивали толпу, артисты показывали импровизации – печальные, весёлые, задумчивые. Перед замком высилась огромная сцена– с кранами, занавесом, трибунами, освещаемая разноцветными люменами. Вкруг поляны располагалось семь сцен поменьше – для вольных артистов.

Ионнель удобно расположилась на троне. По левую сторону сидел Марсель – хоть старик и сконфужен от подобной милости, но виду не подаёт – сказывается многолетний опыт лицедейства. Место справа пустовало – Энталла не явилась на вечернюю трапезу и не подошла к началу. Царица успокаивала себя. «Наверное, увлеклась каким-нибудь сладкоголосым юношей – в её возрасте это позволительно».

Места Фатоха и его родных пустовали – видимо, их уже застали в интересном положении. С Менаптехом и Иарлогом – сыном Свеберского вождя ещё предстояло разобраться. После зрелищ и воцарения праздник продолжится в замке – там то знатные господа и будут брать Ионнель в емцы. «Если сами себя не придушат».

На главной сцене уже побывали танцоры, певцы, лицедеи.

Люмены погасли, толпа утихла. Заструилась печальная песнь лютни. Зазвенели цепи, вспыхнули красные огоньки факелов. Блики высветили женскую фигуру. За спиной на секунду вспыхнуло пламя и толпа охнула – у женщины четыре руки, каждая сжимает цепь с огнём. Инэгхи двигалась под музыку, вращая огневики – в воздухе возникали и исчезали рыжие круги и восьмерки. Рампа радужно засияла, пламя за спиной вспыхнуло ещё раз. Перед Инэгхи выбежали Линна, Фатира и Этрин. Из одежды – телесного цвета страфионы и коротенькие портки, из украшений – жемчужные нити в косах и перышки на плечах, локтях, талии да коленях. Люди довольно засвистели, раздалось улюлюканье. Девушки тем временем станцевали вступление и перешли к шпагатам и кульбитам. После номера Инэгхи и гимнасток, на сцену вышел Доден, впряженный в телегу, груженую наковальней, чугунными болванками, подковами и кузнечным инструментом. Он устроил для публики перетягивание цепи, разгибание подков и предложил перенести наковальню. Под веселые крики схватил раскрасневшегося смельчака, беспомощно толкающего гигантскую черную чушку, усадил его на наковальню и поднял над головой. Вдруг к нему подбежал толстый старый клоун. Жестами показал на пояса. Они схватились, но вместо того, чтобы тянуть вверх, Мимах дернул вниз, оставив силача в исподнем. Публика повалилась на землю. Тот принялся подтягивать штаны и клоун, воспользовавшись моментом, поставил Додену подножку.

Ионнель смеялась от души. В проходе появилась запыхавшаяся Энталла.

– Простите, госпожа. Я… не знаю, что нашло.

– Садись, девочка, – Царевна поцеловала Змейку. – Ты сделала своё дело.

– Но я не повидала графа? – смутилась шпионка.

– Я взял на себя смелость. – Марсель кашлянув, придвинулся поближе и прошептал. – Ненароком услыхав разговор графа Фатоха, я «обогатил» встань-зельем меха его семьи. И нашептал священнической братии о том, что видел, как в конюшню залетела крупная ворона. Вы же знаете – пятый час – время ведьм…

Старик огладил бородку:

– В общем, святые отцы со стражей обнаружили не совсем то, что ожидали. По чистой случайности кроме Фатоха, к мехам успела приложиться две служанки с бродячим вором-менестрелем, жена графского брата и юродивый горбун-шут при графском дворе. Думаю, им хватит забот.

На сцене тем временем, завершили своё выступления братья Гит, Вит и Дит. Публика, не успев толком передохнуть от смеха, затряслась от страха. Ещё бы – братья взлетали выше деревьев, катались на колесах по тоненьким шпагатам, то и дело срываясь и вводя глазопялов в ступор. Наконец, они исчезли в недрах актерских комнат. Их сменил Одар. Под легкую мелодию чародей раскрашивал воздух, превращал камни в цветы. Особо хорошо прошёл фокус с летающими стульями и обручами.

На поклоне сцену разрывало от восклицаний и рукоплесканий.

– Я наслышана о великолепии цирка, досточтимый Одар. Но лицезрев искусство на сцене – вот мне и сотая часть не сказана.

Труппа поклонилась. Ионнель продолжала:

– Приглашаю Вас встать под знамя Третьего Веллоэнса. Кроме смены одежды и довольствия, я дам разрешительное письмо на выступление во всех моих владениях. А также походатайствую перед братьями и любыми владыками, о которых вы меня спросите. Моя треба – один октар в году. Надеюсь, что Ваш философ Павол также усладит слух владык на вечернем карнавале.

Одар вскинул руки:

– Щедрость твоя велика. Мы останемся гостить и Павол усладит слух владык. Об остальном же позволь ответить утром, царица.

«Отказ» – цирк Одара хотели заполучить многие. Но насильно мил не будешь, а деньгами чародея не купить. Ионнель подавила разочарование:

– Позволяю. Жители и гости Веллоэнса! – царица вскинула руки. – Вот и пришел час моего воцарения! С этого момента я всецело служу этим землям и принадлежу своим подданным, а мои подданные – мне!

Ионнель взяла поднесенную корону. Сферы замелькали и осветили её постамент. «Теперь надежда на Дарилиона»:

– Третий Веллоэнс станет обителью искусства! В нём не прекратятся звуки лиры, речь поэтов и смех танцовщиц! Великая судьба ждёт всех, живущих на этой земле. Третий по имени, но первый по благолепию! Да славится новое Царство – Веллоэнс прекрасный!

Повисла неловкая тишина.

– Слава царице Ионнель!

Толпа разродилась криками:

– Слава! Слава царице! Славится Веллоэнс!

Ярко вспыхнули фейерверки, загремели литавры и трубы. Как по волшебству, люди завели хороводы, пустились в пляс. Менестрели ударили по струнам и праздник забушевал с новой силой.

Кипя от злости, Ионнель поднималась по ступеням. «Я покажу этому советнику!» – возмущенная царица с размахом отворила дверь:

– Дарилион! Ты опозорил меня перед царями! Я требую объяснений!

Она застыла в изумлении. Залетевший в окно фейерверк сжег перевязи, сбил несколько сфер и перевернул мебель. Среди этого хаоса лежало зеркало Дарилиона. Падая, оно угодило на стальную статуэтку рыцаря – верхний кусок откололся и отлетел к порогу. Что было с остальной поверхностью, Ионнель не видела.

– Госпожа! Вам следует пройти на пир! Что здесь произошло! – запыхавшийся Марсель с Энталлой вошли в горницу.

– Займемся этим потом! – резко оборвала Ионнель, вытолкнув служак и затворив вход. – Огня и дыма нет, я потом отдам приказ убрать. Сейчас – пир.

В зале собралась знать, сеть люменов, подготовленная братьями-немтырями, исполняли завораживающий светотанец, на стенах пестрели гобелены с изображениями Ионнель. За троном, во всю высоту раскинулось гигантское полотно, с изображением тридцати двух искусств.

Царица наблюдала за празднеством. У столика поодаль собралась труппа Одара – циркачей сторонились, но исподволь глазели и на красавиц-гимнасток и на аггшу Инэгхи.

«Жаль, утром они исчезнут».

Ионнель наклонилась к Энталле:

– Дорогая, подойди к Одару, упроси Павола сесть за мой стол по левую руку. Если сможешь, уговори его сказать речь, восхваляющую Веллоэнс Прекрасный.

Энталла, в наряде служанки, поклонилась и исчезла среди вельмож.

Царица подозвала Марселя:

– Литавры и трубы, песнопения и фейерверки – твоих рук дело?

Седоголовый притворно поднял брови:

– Что вы? Я бы не посмел! – и хитро улыбнулся, – первое правило театра – всегда имей запасной вариант. Если поросёнок издох, накорми гостя индейкой.

Ионнель кивнула:

– Хорошо. Надеюсь, ты так же хорошо постарался и в моем поручении с «Павлином»?

– Конечно. Вы всё увидите сами – стоит ему только войти в зал и произнести торжественную речь.

У стола Одара царило оживление. Чародей держался спокойно – лишь по меняющим цвет глазам было ясно, что он взбешён:

– Инэгхи, ты слишком многое о себе возомнила!

– Нет, Одар, – огрызнулась аггша. – Я поступаю, как поступила бы любая мать. А ты, хитрый лис, сначала обещаешь подарок, а потом отбираешь? Как так?

– Я показал тебе твою «дочку». Она здравствует, в милости у царицы и ей обеспечена счастливая жизнь.

– Извините, господа! – Змейка сделала реверанс. – Моя госпожа просит Павола занять место по левую руку. Она будет польщена услышать его речь, возвышающую Веллоэнс Прекрасный. Кроме того, – Энталла заговорщически перешла на шёпот, – я думаю, моя госпожа ждёт помощи от мудрого философа, когда начнётся вельможий торг.

– Ты узнала меня, Змейка? – последнее слово Инэгхи произнесла страдальчески.

– Извините, госпожа, – Энталла поклонилась. – Вы очень выделяетесь среди остальных и я… чувствую какую-то связь между нами. Но, к сожалению, моя память до времени, как меня нашла царица Ионнель – чистый лист. Я попытаюсь что-то вспомнить.

– Хорошо, служанка, – Одар был резок. – Уведи Павола к царице. Торг уже начинается и его помощь пригодится.

– Ты приняла решение? – чародей дождался, пока философ и служанка ушли.

– Да, – лицо Инэгхи словно окаменело. – Остальные тоже давно желают покровительства.

Тем временем музыка умолкла и начался вельможий торг. Интересное действо. В стаях самцы дерутся за превосходство – кто-то становится вождем, кто-то мордоворотом, кто-то – заморышем. В разбойничьих шайках всегда есть атаман, верзилы, стрелки и подхалимы. Вельможий торг – расстановка сил, тонкая политическая битва, благодаря которой все понимают – кто ты и чего от тебя ждать. Здесь есть свои подхалимы-заморыши. Они произносят оды и хвалебные речи. Есть верзилы-мордовороты. Эти требуют, угрожают, унижают, сравнивают. Им нелегко противостоять, ведь новоявленный царь в день воцарения не должен отказывать – равно как и потакать. Атаманы-вожди… Их мало. Они произносят витиеватые речи, хвалят – но с укоризной, выражают надежды – с сожалением, славословят – с иронией. С торга расходятся, понимая, в чьих руках бразды власти. Кто лишается власти на торгу, лишается выгодных договоров, прибыльной торговли, дешёвых путей – и даже короны с землёю.

Окончилось время хвалебных од подхалимов. На «торжище» – кафедру, с которой произносились речи, вышел Менаптех:

– О, Ионнель, чей цвет прогонит тьму.

Ты так красива и лицом и станом,

И нет жемчужин драгоценней в этих землях.

Но власть, – «Павлин» сложил руки у груди, – не участь женщин нежных, но мужчин

Их твердость, ум, и мыслесклад подходят лучше к трону.

– О, Менаптех, – Ионнель встала, в голосе сквозила усмешка.

Из недр ведь женщины рождается мужчина?

Иль, догадаюсь – Вы – дитя богов?

Не знающее жизни в мире бренном,