Текст книги "Веллоэнс. Книга вторая. Царские игры"

– И что дальше, мудрец? – Марх пришел в себя уже за полночь. – Чего ты добился?

– План был идеален! – Авенир был раздосадован. – Если бы ты и Корво не были как протухшая селедка!

– Я что? Я где? – Корво соображал тяжело, голова раскалывалась, хмель ещё не выветрился.

– Отличная узда! Я плёл её всю ночь! Моих сил хватило бы защитить нас от стрел, копий и болтов стражей. Магур бы вынес нас за город в считанные секунды!

– Если бы ты знал, что эти трое присягнули владычице, мы бы и не возвращались в город! – будничным тоном поправил Марх.

– Это неважно. – Авенир в отчаянии опустился на ковёр, – Я потратил почти все силы на защиту от игл карху. Магур уже принадлежит царице, а к утру она придумает для нас ещё какой-нибудь закон!

– Выберемся. – Сабельщик открыл бутыль с ромом и вылил на рыжеборода.

Тот отплевывался и ругался, но Марх крепко держал его за шиворот:

– Будешь ещё в одиночку пить? Меру знать надо, дубовая ты башка! Отметил новое рождение – можешь теперь отмечать новую смерть!

Рука Корво схватила бутыль – стекло затрещало и взорвалось на сотни осколков.

Авенир вскочил, в глазах светилась надежда:

– Точно!

Корво тужился и плевался – черный металл в ладонь с толщиной никак не поддавался. Наконец, он смял один из прутьев, разорвал и пригнул к земле. Второй и третий прутья пошли лучше.

– Что дальше, мудрец? – Марх оглянулся. Трибуны не охраняли – зачем, если решетку невозможно сломать?

Пармена осенила мысль:

– В одной из клеток я видел камнелома. Может на него узду накинуть?

Камнеломы – мирные существа с Хладных Гор, питающиеся щебнем и галькой, мрамором и булыжниками. Нередко их ловили для строительства городов – возведения стен, перетаскивания тяжестей, раскопок. Половина добытого камня уходила на строительство, половина – на корм.

Этот камнелом мирно дремал за решеткой тесной клетки. Корво осторожно сломал прутья, а Авенир накинул животному узду.

Четверка отошла подальше, крепко схватились за концы перевязи. Авенир прошептал заклинание и с Ралисту сорвалась молния. Камнелом взбрыкнул и, стряхивая остатки сна, выполз на арену. Волхв запустил в нос существу сверкающим шаром. Тот бухнул, разлетевшись на сотни светляков. Камнелом дико зарычал и бросился в сторону, откуда летели жалящие змейки.

Он пробил стену Марсовой арены, как копье протыкает соломенные доспехи чучела, понесся, оставляя за собой вспаханную мостовую, изломанные статуи и снося всё, что попадалось на пути. Четверо еле держались за перевязи, поддерживаемые магией волхва.

На грохот выбежала Эстер, кинулась к страже. Простоволосая, зареванная, в исподнем, она едва успела броситься на командира, отдающего приказ арбалетчикам:

– Нет! Пусть уходят! Не стрелять!

Упав на колени, приникнув к стене, она, утирая слёзы рукавом смотрела, как зверь уносит беглецов. На окоёме забрезжили лучи и Эстер, собрав остатки сил, понуро побрела в покои.

Глава 34. Казнь

Он освободился от иллюзий. Есть только надежда на себя. Его проклинали, плевали в лицо, изгоняли и предавали истязаниям.

«Боль проходит сквозь тело и дух становится чище. Плоть немощна и жаждет власти. Чистый дух управляет жизнью. Хочешь управлять – научись терпеть боль».

Отворилась бесшумно тюремная дверь – тусклое мерцание сферы показалось сиением сотни солнц.

«Пришел час» – пленник, продрогший и истощенный, избитый и униженный, но несломленный безучастно сидел лицом к стене.

– Оставьте нас. – Шепот старца ударил по голове. В тишине слышалось его натужное, с хрипами, дыхание.

«Чахотка. Я ощущаю его жар и боль. Дух его противится очищению».

– Дверь смазали, чтобы я попытался сбежать? Тогда ведь можно было убить меня без покаяния?

– Мне не важны дела мира, сын мой, – старец сотворил знамение. – Души у всех равноценны. Ты виновен и по закону простишься с жизнью. Но душу терять бессмысленно – страдания геенны вечны и несравнимы с болезнями тела.

Пленник повернулся. В полутьме было видно его лицо – смуглое в кровоподтеках, с белесыми полосками шрамов на щеках. Миндалевидные глаза расширились:

– Боль очищает дух. Ты – святой лжец, искренний и заблуждающийся. Смерть – переход к покою, когда дух очистившийся возвращается в великое озеро жизни.

– Ты в заблуждении, – старец с жаром увещевал смертника. – Древние говорят о великом небе, принимающем достойных, жизнь которых очищена страданием и направляема верой. Тебе не хватает лишь веры. Дух нераскаянный окажется в геенне – озере огня и страданий. Кайся сын, избавься от прелестей демонических. Не позволь им увлечь тебя в свой плен.

– Как тебя зовут, святой отче? – пленник пытливо взирал на человека в робе, в зеленых глазах горели огни.

Старец осенил себя знамением, печально вздохнул:

– Отец Дален.

– Я – Китой. Бродяга, амир и смертник. Носящий печать Гэлемгена, соединивший род кеттинов и ниятов, идущий по следам Мардука. Ты – хороший человек, Дален. Искренне верующий, пораженный огнем души. Ты освободишься от болезни, а я – исчезну, если так мне предначертано.

Отца Далена скрутило. По телу пошли корчи, изо рта тонкой струйкой потекла кровь. Отворилась дверь и хрипящего побелевшего священника под руки утащила стража. В дверь вошел рослый воин в плаще:

– Икк, Люй и Гекр.

Китой поднял на незнакомца тяжелый взгляд. Тот, словно молитву, повторил:

– Икк, Люй и Гекр. Ты убил моих друзей. Их образы приходят ночью – они терзают мой разум и взывают об отмщении. Они не дают мне покоя.

– Я не убиваю невинных, – Китой говорил уверенно, слова падали тяжело. – Разбирайся со своими демонами сам, тэлен.

– Сегодня я – охотник, а ты – добыча.

Пленник чуть улыбнулся:

– Правда? Если барсук укусит человека, он от этого охотником не станет.

Андор скрипнул зубами:

– Тебя сожгут, «охотник».

Царь собрался было уйти, но, спустя миг развернулся и изо всей мочи, пнул Китоя в лицо. Раздался хруст, пленник опрокинулся навзничь. С шумом захлопнулась дверь, провернулся в скважине ключ.

Андор вне себя от ярости вышел из темницы.

– Что скажешь, Тегон?

Светловолосый мужчина цокнул:

– Спокоен как вода и крепок как камень. Или правда на его стороне, или он – не человек.

Андор помрачнел:

– Или сумасшедший. Готовьте огненную клеть.

Отдав приказ о казни, Андор направился в башню. Раньше она была смотровой, но теперь, когда поместье достроили, восстановили внутренние стены и принялись за первый ряд, стала донжоном внутреннего двора. Царь Первого Веллоэнса обустроил в ней кабинет – поставил кровать, манекен для упражнений, да письменный стол. Свысока виднелись двор, конюшня, дровяник, да площадь, которую использовали для турниров и танцев. А теперь и казней.

Вход в башню охраняли Митян и Фаддей. Толстяк о чем-то жарко спорил с феккойцем, краснел, брызжел слюной. Приметив приближающегося властителя, оба вытянулись по струнке.

– Пленница в порядке?

Митян набрал воздуха, но Фаддей его опередил:

– Так точно, царь. Никто не входил, не выходил и ни на шаг не приближался.

– За кеттинами нужно смотреть во все глаза. Хану и Дарисс поставили защитную плеть, но кто знает – какой магией владеют демонопоклонники. – В голосе зазвенела сталь. – Отправляйтесь готовить место для казни.

Охранники поспешно исчезли. Андор поднялся по лестнице, отворил дверь. Легко уклонившись от кинжала, он схватил освободившуюся от пут девушку, поднял и бросил на кровать.

– Прекрасно, хозяйка степи. Непреклонна и горда – истинная дочь своего народа.

Смуглокожая отвернулась, презрительно фыркнула. Андор смерил её взглядом. Худа и жилиста, распущенные, чёрные как смоль, волосы опускались ниже колена. Грудь мала, бедра узки, взгляд дик. Ни дать, ни взять – степной хорёк. Или ласка.

«Лучше бы, конечно, ласка».

– Род ниятов иссяк. Ты – последняя из царской семьи и твоя обязанность – восстановить усыхающую ветвь.

Девушка, замерев, сидела на кровати.

«Как мне надоел этот народ – голозадый, глупый и гордый».

– Увы, Китой не царского рода. Но мы можем объединить царства, ты станешь царицей Веллоэнса. Наши люди породнятся, твой род восстановится и звезда Нии воссияет над степями. Мы подчиним мятежные племена, и в Великой Степи воцарится мир. Я дам коней – сможешь ли найти людей, чтобы обойти новые владения? Ты будешь жить во дворце, слуги будут приносить тебе пищу. Портные оденут в красивые одежды, а ювелиры украсят тебя сияющими каменьями из недр земли.

Пленница усмехнулась, голос её зазвенел обиженно и надменно:

– Ты говоришь о мире, но грабишь мой народ. Ты говоришь о свободе, но запираешь меня в золотую клетку. Хочешь предложить вместо небесного покрова каменные стены? Вместо красоты тела – искусно вышитую тряпку? Вместо свежести добытой пищи – приправленную солью тухлятину? Нет, царь камней и железа, оставь дары себе. Я родилась свободной и такой же умру.

Андор взорвался:

– Ты, вздорная и глупая девчонка! Я предлагаю то, что будет лучше для тебя и твоего народа!

Девушка вскочила:

– Я – Вольный Ветер, Ранестхе! Ветер не запереть в темнице, не заключить в оковы, не обуздать веревкой и плетью. Ты спросил у моего народа, что для него лучше? Мы никогда не покоримся чьей-либо власти!

– Так и быть, – ледяным тоном произнес Андор. Он схватил её за запястья и повалил на кровать. Ранестхе не могла сопротивляться стальной хватке и огромной силе властителя. – Я предлагал тебе стать царицей. Ты выбрала участь рабыни. Твой народ будет покорен – и вольные песни умолкнут.

Свет дня после темничной лампады слепил глаза, но Китой даже не щурился. Тяжелые цепи ободрали кисти, придавили ступни. Он отказывался от еды пять дней и с трудом передвигался. Пленник держался прямо – Китой-хан не дрогнет перед лицом смерти. Его вывели на помост и втолкнули в железную клетку. В воздухе витал запах смолистых поленьев и дёгтя. Палач, низенький и жилистый, в черном колпаке до шеи сочувственно протянул леденец:

– Раскуси, притупит боль.

Китой надменно отвернулся:

– Ты – добрый человек, палач. Я выпью свою чашу до дна.

В небе кружили вороны. Андор вышел к помосту в черных, с алыми плечами, доспехах, за спиной колыхался Дариссов плащ, переливаясь зеленым, синим и красным. На площади собрались зеваки – человек десять, не больше. Царь считал казнь делом нечистым, ужасным и прибегал к ней только в крайнем случае.

– Мы жили в мире с народом степи. Но вскрылась ужасная тайна. Китой-хан замыслил злое, обратился к вызывающим демонов, темным чародеям и говорящим с мертвыми. Он поразил отца Далена огнём чахотки, отказался покориться нашим богам. Пусть же огонь очистит его падшую душу. И дай нам Высший, чтобы эта казнь была первой и последней.

Факел едва коснулся дерева и занялся жаркий чадный огонь. Кожа ступней обуглилась, прыснула и тут же запеклась, кровь. Спустя секунду пленник закричал. Он извивался и бился в агонии, дергаясь от раскаленных прутьев, безнадежно пытаясь уберечься от объявшего клеть огня. Пламя поднялось до плеч, на которых уже вздулись безобразные волдыри.

Крича, расталкивая зевак, на площадь выбежала Ранестхе. За ней в попыхах гнались стражники. Девушка бросилась к огню, намереваясь голыми руками раскидать костер. Андор схватил её за волосы и притянул к себе. Вольный Ветер, упала на колени. По щекам градом катились слезы, срываясь с подбородка и взрывая пыльную землю, ладони и колени расцарапаны, на бедрах кровоподтеки. Подоспели воины:

– Царь, она…

– Никаких оправданий. – Андор смотрел на корчащегося смертника. – Сила отчаявшейся женщины велика. Но вы должны быть сильнее! Или я возьму на войну ваших жен – больше пользы.

К клетке подлетел стервятник, захлопал широкими крыльями, сбивая огонь. Рискуя обжечься, птица вытянула шею и клюнула вопящего в лицо. Потом еще и еще раз. Тот пытался укрыться – от огня снизу и истязателя сверху, но тщетно. Клюнув еще несколько раз, стервятник, с довольным криком улетел. Китой-хан, ослепленный и обожженный, испустив дух, упал на дно раскаленной клетки.

– Царь, мы не можем пойти на кеттинов войною, – пышноусый Митян потупив взор, стоял перед Андором. Властитель сидел в нижних чертогах, изучал свитки с картами, обдумывал стратегию предстоящей войны.

– Почему?

Митян поднял голову. Во всю стену растянулся восстановленный гобелен, изображающий битву Акрона – древнего бога войны, с Ишгаром. По легенде, правая рука Бога без Имени, восстал против своего творца. Бунтарь накопил такую мощь, что Эмпирей содрогнулся и был близок к падению. Высший освободил томящегося в темнице Акрона – древнейшее свое творение, бога, породившего первичный хаос. Акрон поразил всех прислужников Ишгара, а самого его заключил в собственную темницу. Так пленник стал надзирателем.

– У нас большая армия и многие обучены. Но недостаточно доспехов, а кроме того – людей и животных надо кормить. Здесь, среди деревень и сел, каменоломень, рынков и кузниц, мы худо-бедно справляемся. Но что будет в степи? Только на подножном корму армия не выживет. Конечно, дюжина Вариона – хороша для разведки и мелких вылазок. Они и прокормиться сами могут. Но для армии нужны обозы.

– Митян, – Андор вышел из-за стола, похлопал толстяка по плечу. – Ты – годный воин, отличный управитель. Во время походов, ты умудрялся одной кутьей кормить нас двадцать дней – и все только нахваливали. Придумай, как накормить армию в этом походе. А я придумаю, где взять железо для воинов.

– Но, царь! – мужичина раскраснелся, захватал ртом воздух. – Я не волшебник! Даже кутью нужно из чего-то готовить.

– Хорошо, – резко оборвал его Андор. – Сколько денег понадобится, чтобы снарядить армию в пятнадцать тысяч на три месяца похода?

– Нашей казны не хватит и для одного месяца пятитысячной армии?

– Я задал вопрос, Митян! – лицо Андора было непроницаемо.

– Ну, – толстяк засчитал на пальцах. – Один на два на шесть… Двенадцать на пятнадцать… Скидку на трофеи… Сто пятьдесят тысяч золотых.

– В твоём распоряжении будет двести тысяч. – Царь вернулся к своим свиткам. – Я доверяю тебе, Митян и знаю, что ты лишнего медяка мимо не пустишь. Тем не менее – Андор поднял голову, – потрудись вести записи, я могу обратиться к ним в любой миг.

– Великий Гроумит, – Митян шумно сглотнул, – неужто средний брат раздобрел?

– Лавьен соизволил откланяться и сослался, что терпит неимоверные затраты на восстановление дорог после каждого дождя. – Андор ударил кулаком по столу. – На эти деньги можно было замостить мрамором все его земли. Да что говорить – оковать все дороги крепким железом. Но, нет, ему проще по три раза в году тратить тысячи золотых на лентяев, которые не отличат щебень от песка!

– Тогда откуда такое богатство?

– Скажем так, – Андор гордо улыбнулся. – Есть люди, понимающие значимость нашей войны и поддерживающие доблесть наших воинов. Они готовы безвозмездно снабжать армию, чтобы освободить землю от поганого рода. Приём окончен, Митян, меня ждут дела.

Ровным строем шли тысячные колонны. Конница, лучники, копьеносцы. Скрипели колеса обозов, доверху набитые фуражом и провизией.

Андор восседал на верном Гантэне, рука сжимала огромный, начищенный до блеска меч. Рядом с ним, оседлав коней поменьше, находились вектир Хану, джунгар Варион, феккоец Фаддей, манохаец Сайтахан и ангриец Ксо. Дарисс уклонился от похода, сославшись на немощь. Царь был недоволен, но стерпел – всё-таки маг-целитель вытащил его из ямины смерти. В предрассветном небе блекло сиял синий круг – лик Второй Луны.

– Хорошо ли ты обдумал шаги, молодой охотник? – чернокожий Ксо бесстрастно смотрел на проходящую армию.

– Да, охотник-наставник. Мы накопили сил и пришла пора нанести сокрушающий удар. Чтобы победить серого демона, нужно добраться до его обители и разрушить алтарь. Клеймо Гэленгема потеряет силу – тогда я освобожусь от терзающих меня духов.

– Свободный царь – свободное царство, – всё также бесстрастно произнёс Ксо.

– Свободный царь – свободное царство, – повторил Андор.

Из головы не шла пленница – плачущая Ранестхе и её слова – «Ветер не обуздать веревкой и плетью».

Глава 35. Диптрен

«Сух и безжизненен край мира. Здесь, среди голых скал, соляных столпов и выпускающих на поверхность облака ядовитого газа и пепла вулканов, не может зародиться жизнь. Долина смерти, пустыня горя, поле сухих костей – так называют редкие путники это место. Рассказы обрастают слухами, придумками и вот – это уже обитель зла, демонов ночи, призраков и упырей. Одно воспоминание о ней леденит кровь.

Я зову эту долину «Последний Рубеж». Мрачное, но уютное местечко. Долина зажата в треугольник. С юго-запада к ней примыкает непроходимый лес, с мерзлыми болотами, оврагами и чащами, темным бором и непроходимыми снежными валами. С юго-востока – ледяная скалистая пустыня, переходящая в бескрайнюю горную гряду, разделяющую вторую и третью земли. И, наконец, север. С севера Рубеж омывает кипящее море – опасное, ядовитое, с плотоядными железошкурыми тварями. Человеку здесь неуютно. Но я – флегрет, отвергнутый всеми. Живущий для себя, Создающий смысл, Творец и Разрушитель. Человек, уподобившийся божеству. И там, за кипящим морем, мой плавучий остров. Моя цитадель».

Ирэн уселся на широкую ветвь кедра. Через милю лес оборвется, обнажив край безжизненной долины. На этот раз в ней кипела жизнь. Там, среди голых камней и промозглых ветров что-то происходило.

Это не люди – даже рисковые странники не заглядывают сюда.

И не демоны – Диптрен рьяно охранял владения от поганых тварей.

Впервые, за сотни лет в нём пробудилось любопытство. Когда человеку отмерено пятьдесят-семьдесят лет, времени крайне не хватает. Торопишься всё успеть, сетуешь на сон и болезни, забирающие драгоценные часы.

Когда же, волею судьбы, границы жизни разрушены, происходят интересные метаморфозы. Например, восприятие времени. Простой человек живет в линейном «прошлом-настоящем-будущем». Задумайся он о периоде в пятьсот-тысячу лет – и станет не по себе – мысль с трудом охватывает время, уходящее за пределы собственной жизни. После первых трехста лет ощущение времени становится объемным.

Первая ось – «прошлое-будущее». Не выпадают куски, помнится каждый миг. Вся череда картинок становится прозрачна, отсутствуют «слепые» пятна, память не смешивает моменты, не додумывает своего, показывая всё как есть.

Вторая ось – «глубина». Вспоминая какой-нибудь разговор, лет двести назад, можно увидеть – сколько листов было на дереве за спиной собеседника, сколько прожилок умещалось на каждом листочке. Вспоминается интонация голоса – со всеми тонами и полутонами, придыханием и паузами. Легко обонять запахи того времени и ощущать внешнюю среду – температуру, влажность, давление ветра.

Третья ось соединяет линии времени и пространства. Диптрен только год назад обнаружил эту грань времени. Временная сеть окутывает мир многослойно, мгновение за мгновением. При желании можно увидеть и услышать то, что происходило в другом селе, в другом городе, в другой стране.

Он попытался проникнуть в глубины прошлого. Его хватило на день.

В чём отличие от первой и второй осей? В первых двух скольжение по времени мысленное, не требует больших затрат сил. Путешествуя по третьей, ты перемещаешься физически. Видят ли тебя те, кто присутствовал в прошлом? Можно ли изменить будущее?

Диптрен не знал этого. После первого эксперимента путешествий во времени-пространстве он чуть не сошел с ума. Побывав в прошлом в двух местах одновременно, он долго не мог их объединить. Ощущение, будто память разделилась надвое, оба воспоминания настолько ярки, что кажутся реальностью. Флегрет теперь понимал страдающих шизофренией и раздвоениями – они уже не казались ему странными. Какой же винегрет был в голове у Натиллы до вживления блокаторов?

Натилла. Это имя не вызывало чувств, переживаний. Он смог отстраниться от воспоминаний, их недолгий роман и семья стали обычной сценой театра скучных человеческих отношений. Любовь, долг, вожделение, страх, страсть – удел маложивущих.

Ирэн очнулся от грез – в долине что-то происходило.

«Не стоит тебе зависать в этом мире. Доберешься до своей кунсткамеры – там и предавайся думам» – не то, чтобы он боялся за свою жизнь, или кто-то мог причинить ему вред. Ирэну не нравилось терять контроль над сознанием – посему он старался спать и грезить лишь на своем острове, под защитой кипящих волн, плотных стен и охраной созданных им существ.

Да и чего бояться? Его тело не болело, не чувствовало усталости. Он знал свои пределы. Два года анабиоза – замирания всех жизненных функций организма – до момента, когда ткани начинают разлагаться, из-за того, что иммунитет и восстановление становятся слишком медленными, а восполнимые резервы тела заканчиваются. Или ускорение всех процессов за счет убыстрения тока крови и активизации нервных связей – до уровня, который могут выдержать стенки сосудов и не перегорают нейроны. Время удара – четыре сотых секунды. Сила удара – две с половиной тонны. Семьдесят километров по пересеченной местности он легко преодолевал за час. Дольше бежать нельзя – без поддержки биомодуляторов, защитно-питающего костюма умрешь от истощения.

Конечно, были у него и другие козыри в рукаве.

Смахнув вновь накатившую волну грез, флегрет направился к «Последнему Рубежу».

Лилит восседала на выступе пещеры. С возвышенности открывался вид на безжизненное низовье, устланное острыми камнями и соляными столпами.

«Пепел и тлен» – иманити разрывали противоречивые мысли. Заточившая себя, ушедшая из этого мира и воспрявшая ото сна видением лебедя. Суть послания не подвергалась сомнению – она готова вернуться на путь истины. Но жажда крови, насилия и безумств, желание восстановить власть, вернуть себе имя ночного искушения, воссоздать царство суккубов, править вместе с детьми…

На поле собирались ее отпрыски.

Ее первенец, Кингу – красноглазый, чернокожий, с длинными, цвета топленого молока, волосами. На поясе – плеть-девятихвостка, послушная хозяину, в руке – золотой посох Мусаила. Сын Ишгара.

Тунарг родился от северного великого воина и видом похож на него. Высок, статен и широкоплеч, с окладистой бородой и голым, в буграх мышц, торсом. Мощные, словно свитые из корней клена, руки облачены в серебрянные наручи, ладонь крепко сжимает двухклинковую глефу.

Аменте – первая дочь, изящная и грациозная, с красноватой кожей. «Хранящая огонь» – Лилит восхищалась ее красотой и опасностью. Танец Аменте пленял мужчин, а в ярости она изрыгала всепожирающий огонь.

Хёдр – низкий, плотно сбитый, похожий на бочонок. Про таких говорят – «поперек себя шире». Темнокож и космат, к поясу приторочен широкий разделочный нож, а на груди болтается свистулька-ракушка. Корабельный кок, с которым она делила ложе, оказался балагуром и краснобаем. Легкомысленный, извечно пьяноватый, с простыми шутками и похабными рассказами – иманити увлеклась им не на шутку. Жаль, их судно попало в шторм – кок отправился кормить рыб. Хёдр не похож на отца – молчалив и угрюм, необыкновенно умён, хоть по виду простак. Он не любил общество, предпочитая жить отшельником в дремучем лесу. Только изредка покидал убежище, чтобы купить соли и книг, за которые всегда платил медью и бронзой.

Чемош – изгой семьи. Кто был его отцом, Лилит не знала. То было темное время. Время, когда темная сущность иманити беспредельно властвовала над инстинктами, заглушив сознание и совесть. Все дети иманити красивы – даже Хёдр, по-своему, дикой и угрюмой, грубой красотой. Но не Чемош! Нескладный, горбатый, с выпирающими изо рта зубами. На неровной голове жесткие рыжие волосы с проплешинами, один глаз кривой, второй с бельмом. Голос похож на визг испуганного кабана, шестипалые руки и ноги худые, вечно влажные и липкие. Он скитался по миру, в рубище и широкополой шляпе, с простым посохом и тюком, прося милостыню и побираясь. Лилит то и дело встречалась с ним взглядом – и не могла долго выдержать это мучение.

Из-за горизонта вспыхнула звезда, обрушившись в поле взорвалась мирриадом искр.

– Пепел и тлен, тётушка-мать!

– Оумтекай!

Рожденная от брата, бесполая иманити была прекрасна. Духи, ангелы и демоны тоже не имеют пола, но люди разделяют их. Для удобства. Лилит улыбнулась – смертным было бы странно обращаться к божеству – «О, Великое Оно!». Оумтекай не может передать свою сущность в поколениях, она обречена на угасание рода. Хотя её, похоже, это не слишком заботит.

Четыре радужных крыла ярко сияли на заходящем солнце. Половина тела Оумтекай похожа на здешние соляные столпы – белая с серым кожа суха и шершава на ощупь, другая – цвета спелого персика, красновато-оранжевая, мягка и тепла как свежий хлеб. Иманити обожает поэзию и металл, пьет кровь и морскую воду, приветлива и мила днём, а ночью жестока, кровожадна и безумна.

– Где? – Лилит удивилась звучности и силе голоса. Только недавно огонь жизни едва теплился в теле, сейчас же он разгорался с новой силой. – Где остальные? Дуфар, Марэк, Олойо, Дябда?

– Дуфар спит вечным сном, он стал камнем и вряд ли когда увидит свет. – Кингу поклонился.

– Дябда был повержен родом Святослава в Долинах Снов. Хитрый маг без роду и племени накормил его жертвой Джунга. – Тунарг поклонился.

– Род человеческий изощрён и сметлив, – кивнула Лилит. – Дябда ослушался и не предался сну. За то и поплатился.

– Марэк нарушил твой обет мать, – Чемош подпрыгнул и захлопал в ладоши, разбрызгивая вокруг себя липкую слизь. – Он хранит народ Иоппии и учит их единению с землей.

– Олойо не откликнулся на зов – Аменте поклонилась.

«Олойо, Марэк» – от этих имен сердце Лилит забилось сильнее. Близнецы. Младшие. У их отца был интересный путь. Из шутов – в святые, из святых – в артисты, из артистов – в учителя. Он был единственным, кого Лилит не смогла искусить. Не поддавался ни взглядам, ни вздохам, ни плоти, ни магии. Он настолько заинтриговал иманити, что та согласилась выйти за него замуж. Через пару дней, когда семя прижилось, она покинула его, не сказав и слова. Ей даже хотелось, чтобы он о ней тосковал и помнил.

– Олойо и Марэк вольны делать, что захотят.

– С чего такие вольности, матушка-тетя? – Оумтекай ухмыльнулась. – Сколько помню, все дети должны беспрекословно подчиняться матери – думать, хотеть, совершать.

– Думать, хотеть, совершать. – Лилит взвесила слова. – То было раньше.

Она простерла руки:

– Правила изменились! Мне был знак! – иманити воскликнула – Лебедь! Теперь всё будет иначе. Мы исправим ошибки прошлого.

– Мы? – Кингу перебил мать. – Ошибки? Хочешь сказать, что овцы, которых надлежит стричь, станут нашими братьями и сестрами? Хочешь уподобить нас низшим?

– Да, Лилит! – Аменте вспыхнула – Ты хочешь, чтобы мы изменили своему выбору – править человеческим родом?

– Люди – не низшие, как мы думали, – в голосе Лилит засквозил металл. – Гордость приводит к падению. Они – другие, не такие как мы. Но это не значит, что нам надлежит ими править. Высший создал подобных себе, богов. Он создал прислужников, дав им право одного выбора. После создал нас, жителей минерального царства. И последним творением Его оказались люди. Они слабы плотью и умом, век их скоротечен. Но подумайте, посмотрите! Хоть человек и слабее иманетов – род его совершеннее.

– Ты хочешь сказать, – Тунарг был громогласен, лицо его выражало гнев, – род иманетов будет прислуживать роду людскому? Мы были им богами, они исполняли любую прихоть! Пастырь не станет пресмыкаться перед овцами!

– Кингу, Аменте, Тунарг, – Лилит отвесила им тяжелый взгляд. – Ваше слово мне ясно. Хёдр, Оумтекай и… Чемош – ваши слова.

Чемош поскрёб горб. Потёр кривой глаз. Почесал проплешину на темени:

– Я не люблю людей, мать. И они не любят меня. Если уж и держаться – то с семьей.

– Семье ты не нужен, уродец. – Аменте дала бедолаге огненного хлыста. – Выпрашивай милостыню дальше.

– Это личный выбор, Аменте – иманити вздохнула. – Хёдр? Оумтекай?

– Я буду помогать людям – отшельник потрогал свистульку. – За столетия я прочел множество книг и у меня есть причины уважать их.

Лилит кивнула:

– Оумтекай? Что скажешь дочь-племянница?

– А я, дорогая тетушка-мать, жду доказательств! – иманити закружилась и улыбнулась. – Почему мы решаем вопрос людей без людей? Как решить – слабее они или сильнее, если мы не знаем каковы они? Может, они стали сильнее нас и сильнее демонов? А может, достигли обителей божественных! Тогда, безусловно, я не пойду против них. Но и служить им я не намерена!

– Люди слабы! – глаза Кингу заполыхали алым. – По пробуждении, я выпил кровь одного и лишил железа три сотни смертных! Они слабы!

– Так одолей его! – Оумтекай зашлась диким хохотом. – Выходи, человек!

Иманеты застыли. Только Оумтекай видела невидимое, ощущала живое тепло. Остальные, будучи порождениями минерального царства, слышали лишь камень.

Диптрен появился на краю опушки, молниеносно спрыгнул с ветви кедра и вмиг добежал до группы странных существ. Иманеты взирали на него с любопытством. Высокий, облаченный в облегающий плотный костюм, видом мужчина походил на Кингу – такой же статный, изящный, блестящий черным. Только лицо его было человеческим, живым, да на лоб выбилась фиолетовая прядь. На запястьях красовались браслеты с камнями, у пояса болтался жезл с четырьмя рубинами, а с плеч спадал длинный серый плащ, материал видом напоминал шелк.

– Я – Ирэн, правитель этих мест. Я защищаю «Последний Рубеж» и хочу знать – кто вы?

– Кто мы, тебе знать не обязательно. – Кингу перехватил посох. – К чему мертвецу знание?

Взметнулась плеть-девятихвостка, впилась в грудь Диптрена. Тот улыбнулся:

– Вы властвуете над камнем и металлом. Моя броня другого рода.

Кингу расплылся. Ирэн успел отбить удар посоха и в ответ двинул локтем в подбородок иманету. Обсидиановый противник отлетел, разбив соляной столп в пыль.

– Дай-ка я, брат, – Тунарг перехватил глефу, посмотрел на Диптрена, – овца оказалась с зубами. Почту за честь размозжить твою голову.

Ирэн достал стилус. Тот, засветившись, превратился в две сабли:

– Готов.

Белобородый осклабился:

– Овца то еще и с когтями.

Засверкали клинки. Словно два вихря, два ветра – черный и белый, закружились в бешеном танце. Тунарг, несмотря на массивный вид, был необычайно проворен. Диптрен едва успевал отражать удары. Ранения затягивались защитой, заживали мгновенно – но на это уходили силы.

«Долго не протянуть» – флегрет знал пределы тела и доспехов, и никогда не питал призрачных надежд. Когда, волей Моргота он стал изгоем, над ним потеряли власть человеческие страсти, ангельские и демонические силы. Но таких противников он видел впервые. Ирэн решился. Рискуя потерять контроль, он шагнул по третьей оси. Как раз вовремя – глефа со свистом рассекла находящегося на его месте Диптрена. Это было больно – рвались кости, связки, сухожилия и мышцы. Нервы, перегорая, посылали в мозг отчаянные сигналы: «Боль! Боль! Боль!».