Текст книги "Веллоэнс. Книга вторая. Царские игры"

Олег посерел, лицо стало хмурым:

– Ты играешь нечестно. Не втягивай в это хранителей. Если мальчик согласится идти на верную смерть – пусть идет. Но не смей подчинять его волю!

Скорбь и Олег посмотрели на Феанора. Царевич смущенно молвил:

– Я готов обучаться дальше. Если… Если буду жить здесь, в лесу. И, чтобы Вегедэ вернулась!

– Это будет отвлекать тебя от обучения! – возмущенно воскликнула Скорбь.

– Это поможет ему остаться человеком, – улыбнулся Олег. – Нельзя перетягивать струну. Вот помню…

Мужчину затрясло, он упал и принялся биться в конвульсиях. Глаза закатились, изо рта потекла тягучая желтая слизь. Настоятельница бросилась к Олегу, в руках появился кинжал. Синяя сталь прорвала кожу и вонзилась в сердце. Мужчина застыл в неестественной позе. Феанор застыл как вкопанный, глаза остекленели от ужаса. Тело пробила мелкая дрожь, царевич в бессилии рухнул на пол, градом покатились слезы.

Скорбь обняла юношу:

– Не бойся. Я не причинила ему вреда. Смотри.

Тело заискрилось, оранжевые струйки растекались по ветвям, фигура светлела и истончалась, пока не исчезла совсем. Будто из ниоткуда, ярко вспыхнув, возникла фигура, охваченная неземным пламенем. Огонь утих и Феанор узнал Олега.

– Страшно? – мужчина сочувствующе покачал головой. – Привыкай, если хочешь здесь жить. Ну что, дорогая – пойдем к тебе в обитель, или травной настойки сначала выпьем?

Настоятельница промолчала.

– Как знаешь, как знаешь. – Олег хмыкнул. – В обитель, так в обитель.

Ветви принялись расползаться и через несколько секунд они уже стояли на ровной открытой площадке. Ярко светило солнце, пригревало плечи, осенний ветер приятно трепал волосы.

Феанор воскликнул. Над дубами и вязами, кедрами и лохами возвышались гигантские вьюны. Каждый вьюн крепко опутал ткача, захватив усиками многочисленные паучьи конечности, не позволяя даже шелохнуть бритвой.

Олег хлопнул настоятельницу по ягодице:

– В пыль, значит, превратят. Хорошо, что мы мирно все обсудили, без драки?

Кони Феанора и Олега неторопливо плелись за конем настоятельницы. Та, возмущенная, пожелала не видеть их до самой обители.

Феанор наклонился к Олегу:

– Что это было?

– Что?

Царевич пожал плечами:

– Всё.

– А-а-а. Ну, так бы сразу и сказал. Это…

Олег взглянул на солнце. Рыжий шар плавил окоем, растекался по нему желтой лужей.

– Это, брат, любовь. Настоящая, сильная, бесконечная. Любим мы друг друга – мочи нет. И быть вместе не можем – когда долго рядом, готовы убить один другого.

– Я так и понял, – Феанор пожевал губу, подбирая слова. – А вот с тобой что произошло? Когда настоятельница тебе нож в сердце…

– Так вот ты про что! Это даже объяснять не надо, слишком просто. Я, понимаешь ли, человек-феникс. Возрождаться мне надо, иногда. А нож, он помогает.

– Не слушай этого краснобая, – Скорбь даже не оглянулась. – У Олега редкий дар – способность путешествовать по струнам времени. Протяженность ограничена тремя днями. То есть, он может вернуться на день-два в прошлое и прожить его до настоящего момента по-другому.

– Как это? – Феанор удивленно уставился на женщину.

– Каждый из нас идет своим путем. Я вижу путь от начала мира на сотни лет вперед. Кто-то помнит минувший путь от самого начала своего зачатия – это не так сложно, ты почти достиг. Олег же может забегать вперед и возвращаться назад. Пусть и ненадолго – зато полезно.

– Да-а-а, – мужчина улыбнулся. – Например, попали как-то в меня стрелой. Я на несколько секунд назад ушел и увернулся. А лучник глазами хлопает – ну, как ты сейчас – как это я успел его заметить? Руку за стрелами тянет – а их нет! Я на минуту вперед забежал – и стрелы все вытащил. Лучник опять поворачивается – а у лука тетива пережженная.

– Только вместо того, чтобы свой дар на пользу миру использовать, он им забавляется, как малое дитя! – Скорбь устало вздохнула. – С крестьянами шутки шутит. Охотников и рыбаков пугает. Среди князей местных смуту сеет.

– А нечего в мой лес ходить, деревья рубить да траву топтать!

Феанор удивленно наблюдал за их незлобной перебранкой. Скорбь из строгой холодной настоятельницы превратилась в живую чувствующую женщину.

«Это пройдет, когда мы приблизимся к обители».

Царевич потрепал коня по шее и погрузился в свои думы. Внутренний голос нашептывал странные мысли, в которых юному послушнику только предстояло разобраться.

Глава 15. Карта раздора

Караван Лавьена приблизился ко рву. Шириной в половину стадии провал настолько глубок, что дно теряется в клубящемся тумане – будто дым идет из преисподней, сердце останавливается от ужаса, а по спине льется холодный пот. Охранник ударил в гонг. Раздался мелодичный звон и объемные, обитые сталью плиты легко – будто были из небесного эфира – поплыли к краю рва, образуя мост. Замок на том краю южной стороной примыкал к отвесным неприступным скалам, за которыми, по легендам вздымало свои могучие волны смертельное море. Воды его имеют цвет крови, а существа, обитающие в глубинах, огромны и страшны. От владений царства замок отделяла пропасть. Сейчас через неё змеился узкий – запряженная четвёрка едва проскачет – зависший в воздухе серпантин. Днём «мост» был опущен, но поднимались смутные слухи о соглядатаях и диверсантах – пришлось возобновить не применявшиеся уже сотню лет досмотры, а на ночь запирать врата и убирать мост.

Да что там слухи. Это лишь явная, но небольшая рябь на поверхности. Внутри остался негласный конфликт со жрецами Манохи и странное убийство на выборе царевны в Осдерне. Феанор вернулся из Обители целым и невредимым, только осунулся, стал молчаливее, да исчез тот детский блеск в глазах. Оно и к лучшему. Путешествующего пешком молодого юношу в неспокойное время легко могли ограбить, или убить. А сейчас хоть осторожнее станет. Мудрость ведь в осторожности. И в хитрости.

Царевич провел караван через досмотр, разослал обозы по назначению: с провиантом – на кухню, со сталью – на кузню, с тканями – к Ильдефонсу. Полученное за торговлю и собранное с уделов поручил пересчитать и сложить в казну. Молодой бледный казначей Ригини угловато поклонился и увел «золотой» обоз в недра цитадели.

Из парилки Лавьен направился в свои покои. В оконце тускло светили звезды, и хотя царевич сутки не смыкал очей, сейчас ощущал бодрость. Повелев принести жареной дичи, царевич удобно растекся в широком мягком кресле. Он вернулся пару недель назад, только добрался до замка, увидел родных – но как все они изменились! Лавьен усмехнулся. Царские дети. Повзрослел он за эти три месяца поездок с Цуллануром. Кроме Манохи, они успели посетить Бангхилл и даже на пару дней заехали в Иоппию. Торговля, политика, религия. И все пытаются урвать лучшие куски. Без этого толстого, эмоционального снаружи и расчетливого изнутри, казначея, все хлопоты легли на него. Ригини ещё слишком молод, но управляем – это царевичу нравилось. Да и тяготы государственных дел Лавьену по нутру – как танец со змеями, или цирковые трюки. Быстры, увлекательны и рискованны. Он почему-то вспомнил сапоги, безнадежно испорченные озорной сестренкой Ионнель.

Юноша проснулся, когда солнце уже встало в зенит. Во дворах безраздельно царствовала молодая осень. Листья еще и не думали желтеть, но теплота обманчива, в любой день землю приморозит, выпадет снег, подуют северные угрюмые ветра. Крестьяне вовсю убирали спелый урожай, заготавливали сено, походные торговцы с учетверенными силами распродавали свои «богатства», дабы вернуться на родину до холодов. Так что Лавьен погряз в делах, как лук в одежках.

Позавтракав её теплым мясом (предусмотрительный служка, увидев спящего господина, все же оставил поднос на столике), царевич спустился в общий зал. Серые колонны скрывали крохотный, устеленный подушками, альков, в котором приятно во время балов и пиров вести с глазу на глаз беседы с гостями, братьями, мудрецами. Лавьен завернул в боковой коридор, прошел цветистую анфиладу и оказался в небольшой комнате советов. Одни только стены уже были произведением искусства. В спиральных подсвечниках светились люмины – волшебные огоньки, озаряющие помещение ровным теплым светом. Привлекали гобелены, изображающие царей, пророческие картины и божеств. Само покрытие необычно – не просто беленый камень, а особая подборка тоненьких, плотно приложенных друг к другу пластинок разнообразных пород. Тут и кедр, и сосна, и дуб, и ясень, и пихта, и бук, и грецкий орех, и венге, и амарант. Мастер, подобравший эту композицию, поистине велик – тонкий ненавязчивый аромат действовал целебно – снимал боль, раздражение, повышал внимание. Думалось здесь легко. Он прибыл первым и, пока никого не было, рассматривал стол. Обычная, без изысков, палисандровая столешница, гладкая и прохладная. Это дерево видело многое на своем веку. Здесь решались судьбы людей, городов, стран.

– Лавьен сегодня пришел вовремя! Это добрый знак.

В дверях появилась фигура старшего брата. Андор выглядел уставшим, лицо немного похудело, под глазами появились круги. С виду крепкий и большой, а внутри будто точит какой-то подлый червь. За ним в комнату вошли Ионнель и Феанор. Старший подошел к столу, достал перевязанный свиток, постарался придать голосу бодрость:

– Братья, сестра! Вот карта земель Веллоэнса. Отныне на нас лежит ответственность за нашу страну. Мы должны решить, какие действия мы предпримем, чтобы мудро управлять царством.

– Андор, давай же, раскладывай!

Ионнель не терпелось посмотреть на этот широкий зеленоватый пергамент, прошитый золотой нитью. В детстве Отец показывал им карту земель. Раз в десять лет искусные художники и мудрецы вносили изменения, перетирая рисунки и нанося новые. Всё остальное время карта хранилась в покоях Царя и только он мог к ней прикасаться.

– Наша земля великолепна!

Старший с восхищением рассматривал изображенные пути, заставы и поселения. На пергаменте знаками отражена примерная численность каждого городка, обозначены броды и проходы через леса и болота, отмечены хранилища припасов и оружия на случай набегов.

– Северная часть – богатейшие края, самые плодородные земли!

Лавьен рассматривал другие значки. Вот пятигранник – символ драгоценных камней. Серый с золотой линией прямоугольник обозначает драгоценные металлы, руду, железо. Колос – поля, плодородные земли.

Сестра, захваченная великолепной картой, будто в трансе указывала на западную часть, граничащую с землями Свеберов.

– О, Боже! Как давно я не была на Теплых Озерах! Проезжала мимо, но в голове был лишь этот конкурс в Осдерне! А Зелёные Холмы! Вы помните, как прекрасен тот край?

Феанор смотрел на стол зачарованно, пораженный открывшимся видом. На мгновение ему показалось, что поверхность карты колеблется, будто ветер колышет поля ржи, скрипучие повозки неторопливо передвигаются по дорогам, а в реках выпрыгивает на поверхность пузатая форель.

– Сколько же нам понадобится сил и мудрости, чтобы сохранить великолепие Веллоэнса!

– Я думаю, не только сохранить, но и приумножить. Насколько я знаю, восточные рубежи царства недостаточно укреплены. Мы должны побеспокоиться о безопасности. – Андор сжал кулаки, на скулах заиграли желваки.

«Вспомнил поход к Кеттинам» – подумал Лавьен. Брат вернулся из квеста угрюмым, на лице поселилась непроходящая ночь.

«Нужно как-то переиграть ход обсуждения. Из этой комнаты выйдет лишь один царь».

– На это понадобятся средства. Я думаю, мне стоит заняться расширением торговли с северным краем. У меня уже есть знакомства и выгодные договоры. Что ты думаешь об этом, Феанор?

– Я думаю, что, сейчас важно сохранить стабильность, которой достиг наш Отец.

– Ты прав, Феанор! – Ионнель включилась в разговор, глаза лихорадочно заблестели. – Не начать ли нам с великого празднества для поданных? Пусть радость переполнит нашу землю! В начале нашего пути мы должны стать ближе к народу.

Это укрепит дух жителей!

– Давайте уже решим, с чего начать! – Андор недовольно поправил ремень.

– Это не так просто. – Феанор спокойно рассматривал карту. – Каждый из нас наделен особым даром и нам следует действовать сообща.

– Я – воин. Если мы укрепим армию, мы сможем расширить пределы королевства. Разве не это главное? Веллоэнс станет мощным государством.

Ионнель воскликнула:

– О, неужели мы начнем с войны?

– Чтобы Веллоэнс процветал, необязательно затевать войну. Отец никогда не одобрит, и уж тем более не поддержит кровопролитие, – Лавьен перехватил инициативу. – Я предлагаю путь получше – торговля! Мы приумножим богатства страны. С этого надо начинать! Введем новые налоги, построим торговые дороги, пригласим за стол закрытые доселе государства!

Феанор смущенно наблюдал за назревающим напряжением. Братья и сестра словно говорили не от себя. В своей голове он слышал противоречивые мысли, поддерживающие то одну, то другую сторону. Их голос завлекал, мутил рассудок. Будто кукольник дергал за ниточки, а глупые куклы не могли противиться этому влиянию. Феанор тревожно воскликнул:

– Лавьен, Отец учил нас быть осмотрительными в таких делах!

– Я помню не хуже тебя, что говорил Отец! В этих реформах нет никакого риска! А вот в бездействии – опасность! Торговые союзы сожрут нас, если не дать достойный отпор!

Ионнель закипала.

«Ох, уж эти мужчины! На уме лишь война и торговля. Ясно же, что Веллоэнс ни в том, ни в другом не нуждается – уже сотни лет это мирная и богатая страна. Пора уделить внимание красоте. Чтобы не в каком-то захолустном Осдерне, а в центральном городе царства проходил конкурс царевен. Кто, как не я, лучше знаю толк в красоте! Музыка, поэзия, живопись – Веллоэнс должен быть культурным центром. Вот, что прославит его!»

– Послушайте меня! Я знаю, что возвеличит Царство! Веллоэнс станет средоточием культурной жизни мира. Мы соберем в своих стенах лучших певцов и музыкантов, лучших поэтов, менестрелей и танцоров, лучших живописцев. Мы будем покровительствовать самым даровитым учёным и путешественникам. О Веллоэнсе заговорят, как о государстве, в котором красота победила войну и материальные блага!

– А чем прикажешь кормить этих бродяг, которыми ты собираешься наводнить страну? – терпение Лавьена заканчивалось и он не уже не старался подбирать слова. Его поддержал Андор:

– О какой безопасности может идти речь, если Царство заполнит всякий сброд? С бродягами приходят соглядатаи и ворье! Врагу легко будет отравить колодцы – великий пир превратиться в великую скорбь.

Дверь приоткрылась и внутрь заглянуло робкое лицо охранника. Андор вперил в несчастного дикий взгляд и побледневший служака молниеносно исчез снаружи.

Ионнель обратилась за помощью к младшему:

– Феанор! Неужели и ты считаешь мое предложение глупым и никчемным?

– Сестра, никто не считает тебя глупой! Ты наделена талантом тонко чувствовать прекрасное. Но Отец учил нас жить в гармонии, мы должны дополнять друг друга!

– Конечно, брат, все, что ты говоришь – это правильно. Вот только Отец скоро отойдет от дел, и нам предстоит принимать важные решения.

На этот раз Андора поддержал и Лавьен:

– От тебя еще не поступило никакого дельного предложения. Мы думаем, с чего начать, а ты лишь поддакиваешь!

– Я предлагаю продолжать дело Отца. Он мудро управлял страной. И, по крайней мере, до воцарения и пару лет после не стоит ничего менять. Нужно сначала вникнуть в жизнь Царства.

Ионнель съехидничала:

– Такое впечатление, что ты лучше знаешь, как руководить страной.

– Разве вы не видите реальности? – Андор хлопнул рукой по столу. – Невозможно управлять Царством вчетвером! Мы должны выбрать главного, а остальные должны встать под его знамя!

Лавьен видел, что теряет позицию. На месте казначея ему не удастся реализовать смелые планы, придуманные в путешествии. Конечно, выбран будет лишь один, но почему это должен быть Андор? Царевич перешёл в наступление:

– Я это слышал, или мне показалось? Андор всё давно решил! Уж не себя ли ты видишь на царском троне?

Внутри среднего брата рождалась тактика. Против старшего не пойти – по силе превосходит, по рождению первый. Слабое место его – гнев. Надо использовать это качество против него, чтобы Андор сам отказался от власти. Лавьен покачал головой:

– Видимо, братишка уже примерил корону!

Глаза Андора сверкнули, прежде бледное лицо заалело. Пронзая брата взглядом, сквозь зубы процедил:

– Если бы не совет Единства, корона по праву принадлежала бы мне и никто из вас и не думал бы претендовать не нее!!!

Царевна возмущенно воскликнула:

– Андор! Лавьен! Прекратите!

Она потерла виски, разгоняя кровь. В голову навязчиво стучалась пугающая мысль. «На самом деле отец завещал бы трон младшему. Хорошо, что Феанор не дальновиден, а эти двое бросились друг на друга, как дикие петухи. Несдержанные братцы и младший – бесхарактерный. Как тут не отдать первенство мудрой и послушной дочке? А эти пусть останутся управителями над своими частями – армией, казной и библиотекой».

Феанора потряхивало.

– Если бы вы действительно помнили слова отца…

– Мы помним слова Отца – Ионнель с удивлением услышала собственный резкий и твердый голос. – Служите Веллоэнсу каждый своим даром! И мы готовы служить! А ты что собираешься делать, править? У тебя получается сидеть за книгами, но не раздавать поручения. Зачем тебе эта власть? Ты же ни на что, кроме чтения, неспособен!

– Почему же, способен, – Лавьен ткнул в Феанора пальцем. – Он отлично твердит: «А помните, что говорил Отец?», «А помните, Отец предупреждал…»

– Феанор еще ребенок, он верит в сказку, что четверо смогут управлять государством! – Андор стоял прямо, насупился, голосу вернулась сдержанность. – Нам важно выбрать монарха. Но как быть, если никто не хочет выслушать другого? Может, нам разделить царство?

– Действительно, пора взрослеть! Разве кто-то против единства? Почему бы и власть не поделить поровну? – Голова у Лавьена накалилась и он лихорадочно подбирал слова. – Веллоэнс от этого не перестанет быть Царством, но каждый будет править на своей территории и реализует свои замыслы. Андор укрепит армию, я займусь улучшением благосостояния, а Ионнель разовьет культурную сторону.

– Нельзя разделять Царство! – Феанору показалось, что в комнате воздух сгустился и фонарики едва пробивались через эту мглу.

Андор, Лавьен и Ионнель медленно обступали стол, внимание их всецело было приковано к карте.

– Какое разделение? Просто каждый из нас будет отвечать за свою часть Веллоэнса! Меньшую часть легче защищать.

– Мы же семья, что может нас разделить? Мы не будем мешать друг другу, напротив, будем помогать! Никогда в истории не было четверых царевичей. Новая ситуация требует новых решений.

– О каком разделении может идти речь? Для творчества нужна свобода! Пусть хотя бы часть Веллоэнса будет свободна!

Андор, Лавьен и Ионнель накинулись на карту. Феанор воскликнул и бросился к столу, чтобы защитить драгоценный пергамент.

Кожа натянулась, прошитые металлом дороги затрещали. Швы побелели и истончились. Глухо затрещало и царевичи с шумом разлетелись в стороны. У каждого в руках остался клок карты. Случайность или предвидение – участки карты совпали с желаемыми. Андор рассматривал кусок с восточными границами, примыкающими к Кеттинским землям. Лавьен с ужасом и радостью обнаружил, что на его клочке много драгоценностей, торговых путей и очень широкая северная область граничит с Манохой – а у царевича были очень серьезные планы на эти земли. Ионнель достался неширокая, но длинная западная полоса. Феанор в ступоре разжал кулак. В ладони лежал смятый клочок с замком и крохотная южная область с полями, лесами и десятком городишек. На одном краю остался замок, на другом – урочище шестнадцати рук.

Голос старшего был тверд, когда он оглашал решение четверых. Лавьен увлек князей описанием выгод и предстоящего благополучия. Ионнель вдохновила рассказами о красоте и искусстве. Феанор даже не встал из затененной ложи. Он не верил своим глазам, ощущениям и мыслям. Как-то в миг все перевернулось. Ему казалось, что вместо искренних, добрых и отзывчивых кровников на постаменте стояли чужие, налощенные, искусственные куклы. Или это он слишком глубоко ушел в себя? Перегрузился в Обители Шестнадцати Рук? Всё равно – то, что они так слаженно говорят, настораживает. Юноша поник и постарался выровнять дыхание.

«Вернусь в Обитель. Это лучшее, что я могу сделать».

За ширмой в тайной комнате площадь рассматривал Бывший Царь. Подошел Суфий, протянул пиалу с чаем:

– Я предупреждал, господин. Худшие опасения подтвердились.

Властитель пригубил ароматный напиток, пригладил бороду.

– Худшие опасения. Ты мудр Суфий, воистину. И предусмотрел исход еще до того, как я объявил волю. Но такова жизнь. И Слово сказано не от меня, но от Высшего. На то Его провидение и даже твоя мудрость – песчинка по сравнению с абсолютным знанием. Я – лишь пророк, мне не вникнуть во все планы. Что я могу? Только возвещать волю небес.

Мудрец поклонился.

Глава 16. Этрин

Она смутно помнила прошлое. Кажется, родилась в богатой семье, где была окружена признанием и любовью. Может, была послушницей в храме великой богини. Память хранила лишь два воспоминания. Первое – довольно богатая, хоть и мрачная пещера, в которой внезапно все вспыхнуло – и она заснула, а проснулась в пустой землянке, на севере Бангхилла. Второе, более свежее – что она продает мохнатых зверьков, которых ловит в тёмном лесу. На шее болталось ожерелье из жил с тремя сероватыи кубиками. Иногда она притрагивалась к ним – в душе немой девушки становилось спокойно и тепло.

Каждый день начинался одинаково. Холодное утро будило Этрин (с языка тайорийцев, северных жителей Бангхилла – «чужая»), просыпающеся в мокрых от росы, спутанных изорванных простынях. Ей всегда снился один сон – первое воспоминание, повторявшееся за ночь бесконечное число раз. Кутаясь в грязный мешковатый балахон, девушка съедала оставшуюся с ночи еду – обычно кусок птицы – жареный или вареный, делала глоток кислой настойки и мазала язык пескорлиевым маслом. Вязкая темная жидкость горчила и жгла глотку весь день, но тепло быстро проникало внутрь, по пищеводу в желудок, а потом разливалось и по всему телу. Позавтракав, Этрин отправлялась на охоту. Забравшись подальше в темную чащу, девушка раздевалась и замирала. Спустя час или два кожа остывала и тепло сохранялось лишь глубоко внутри. Тогда появлялись они. Мохнатые зверьки, с длинными тонкими коготками и фиолетовой шкуркой. Желтые глаза с двоящимися зрачками, охочие до мертвечины быстро облепляли лежащую. Девушка ждала, пока они вонзят свои шипчики поглубже и, оцепленная, похожая на колыхающегося фиолетового медвежонка, шла к озерцу на опушке леса. Снимать зверьков было легко. В холодной воде существа начинали издавать щелкающий звук, отцеплялись – охотница туго перевязывала их лапки и опускала в плотный холщовый мешок. После двух-трёх походов в чащу Этрин спешила в город. Там она толкала тачку с подрагивающими связанными существами. За трех монстриков-пиявок давали медь.

В конце дня у нее скапливалось денег, чтобы купить пару кусков мяса, хлеб и настойки. Остальное уходило на дорогое пескорлиевое масло. Изредка, когда заскорузлая, огрубевшая, но всё-таки живая кожа слишком болела от укусов, она устраивала выходной. Этот день сводился к блужданию по городу, прошению милостыни, гулянию по темному и неприветливому, но странно родному лесу.

Сегодня она привычно семенила по мостовой, прошла мост и исчезла в городском лабиринте. Крепко связанные лыковой бечевкой, обездвиженные зверьки походили на жутковатые лиловые цветы. На рынке купили пару десятков. Семерых забрала старая женщина из темной часовни. Этрин нравился трубный зов храма, но она никогда даже не думала прийти на службу. Пятерых зверьков купил поваренок. Он всегда улыбался и говорил что-то приятное на кеттинском. Девушке слова казались знакомыми, как впрочем и тайоринское наречие – но понять смысл ей не удавалось. Кивнув юноше в знак благодарности, бродяжка отправилась в последнее место. Ноги привычно зашагали к богатому расписному терему в одном из закоулков Бангхилла. Толстый хозяин дома, жаркий и потный, всегда навеселе – прибирал не меньше десятка. Да и платил нескупо – можно было и серебро увидеть.

Лязгнула щеколда, резной кедровый застил тихо отворился. С легким удивлением ее изучали красивые черные глаза. Лицо незнакомки закрывал тонкий непрозрачный шарф густого бордового цвета. Статная крепкая женщина в таких же бордовых шароварах и страфионе обладала низким зычным и манящим голосом:

– Игольчатых принесла. Умница. Проходи.

Этрин, поняв, чего от нее хотят, робко вошла. Внутри было жарко и влажно. Пахло благовониями и едой. Незнакомка затворила дверь, скинула шарф и указала на белый матовый котел:

– Высыпай.

Девушка замешкалась.

– Ты ждёшь своих денег, неправда ли? Сколько этот дряблый развратник тебе платил? – женщина извлекла из тайного кармашка золотой и вложила охотнице в руку, – Видать, не слишком много, если до сих пор ходишь в этом тряпье.

Этрин испытала распирающее чувство радости. На золотой можно купить еды, пескорлиева масла и даже теплую большую кошму. Теперь ночью ей не придется просыпаться от того, что хладные призраки вонзают в бок свои льдяные когти.

Женщина гулко расхохоталась, блеснув золотым резцом, на торсе заиграли жилки, прорисовали тугой пресс:

– Бедняжка. Ты думала, что жирная пьяная бочка благоволит маленькой девочке? Местные используют яд зверьков для вечного сна и в особо дорогих блюдах после долгого переваривания. Только мы, жители морей, знаем истинную ценность мохнатых жал. Бросаешь их в козье молоко и настаиваешь десять дней. Добавляешь еще кое-чего. И даже самый ветхий больной старик воспылает страстью восемнадцатилетнего любовника. Всего от капли зелья. Только за это богачи готовы отдать содержимое кошелей. Как уж тут удержаться и не построить бордель!

Черноокая игриво приобняла Этрин за плечо, заглянула прямо в глаза и с жаром шепнула:

– Я тебе покажу! Пойдем!

Она провела девушку в комнату, надушенную корицей и елеем. Пол и стены устилают мохнатые ковры, под расписным потолком нависла широкая люстра с десятком мерцающих золотом шаров-люменов. Из тени молчаливо наблюдают за гостьями тонкостенный шкафец и раскидистая софа.

– Скидывай эти ужасные тряпки!

Этрин замерла в непонимании.

– Немтырь?

Женщина аккуратно взяла мешковатую изорванную робу и легко стянула с плеча бродяжки. Девушка не выказала ни капли смущения, блики от лампы высвечивали красивую, хоть и тощую, фигурку с худыми запястьями и лодыжками, острыми грудями и узенькой талией. Кожа, покрытая от шеи до пяток тонкими шрамиками, точками и рубчиками, напоминала светлую змеиную чешую.

– Меня зовут Грэйс. Ты меня понимаешь? – незнакомка посмотрела в испуганные глаза и мягко произнесла, – тебя нужно переодеть, негоже выходить к гостям в таком… наряде.

Девушка смягчилась, кивнула.

– У тебя грубая кожа, шелк и атлас не подойдут. А вот аскамит, бархат, плюш… Примерь.

Серая, с золотыми нитями и боковой шнуровкой, туника слегка болталась. Перчатки с вышитыми дельфинами и леггинсы сидели словно литые.

– Широковата, – черноокая поморщилась – Хотя нет, только немного подтянуть вот здесь.

Плюшевое платье пришлось девушке впору. Низкий воротник, рукава словно перевязь бочковатых канатиков. Такие же толстые нити образуют интересный узор на спине. Перед у платья сшит цельным, только бока голы – демонстрируют округлые девичьи бока.

Юбка от бедер распадается на десяток тяжелых узорчатых лоскутьев, каждая полоса на конце обжата стальным треугольником.

Грэйс поправила платье, отступила, любовно пробежалась глазами по наряду:

– Да, определенно твой стиль. И ожерелье подходит.

Этрин инстинктивно схватила кубики на нити. Черноокая рассинтементальничалась:

– Помню, мне это платье подарил мой первый любовник. Знойная Иоппия. Уверял, что принц, обещал жениться. А потом продал в школу гетер. Хорошее время. Кого-то ломало, а мне очень нравилось. И наставник попался, что надо – сильный, ловкий, отличный любовник. Он говорил, что вместо крови в моих жилах бурлят воды кипящего моря.

Бродяжка с опаской и любопытством наблюдала за болтавшей хозяйкой. Та, отвлекшись от воспоминаний, хитро улыбнулась, обвила шею девушки и легко поцеловала ее в губы.

– Пойдем, дорогая. Гости заждались.

Женщина привела Этрин в зал. Царил полумрак. В воздухе разливались ароматы сандала и вишни. На одном ложе крепкий смуглый бородач о чем-то беседовал с прелестною кармилитянкой. Облаченная в легкую прозрачную тунику, девушка с интересом слушала мужчину, одаряя его поцелуями, подливая шоколад, поглаживая рельефные руки и торс рассказчика. На другом лежал толстяк в трое шире бывшего хозяина. Пламя свечей отражалось на потной лысине. Трое девушек разминали необъятные телеса, щедро умащивали бледную кожу ароматными смесями. Тот похрюкивал от удовольствия, не упуская возможности пощипывать куртизанок. Те хихикали, отбивались и игриво шлепали жирдяя.

Увидав черноокую и Этрин, толстяк расплылся в улыбке, тонким голоском мяукнул:

– Грэйс, наконец-то! Мы уж думали, что тебя схватил гигантский спрут. В какой трясине ты пропадала?

– Вряд ли ты скучал, сладкоречивый Боло. – Грэйс усадила бродяжку в кресло, сама плюхнулась на широкую софу. Мгновенно к ним прилипли девушки, бросились умащать тела подогретым елеем. – Подними же свою отягощенную знаниями голову и взгляни на ту, которая обогащала сей притон, добывая иглоногих.

– Мое почтение, мадемуазель, – толстяк кивнул и по телу пошла легкая волна. – Вы, должно быть, искусная охотница. Редко кому везет остаться неотравленным фиолетовыми марглами.

Этрин молчала.

– Вряд ли немая бродяжка оценит твои изящные комплименты, – бородач отправил в рот спелую виноградину. – Да и куда тебе ещё девиц, обольститель?

Боло расплылся в хищной улыбке:

– Такого хорошего и большого человека как я, хватит и на шестерых.

– Ваш просвещенный ум весьма развращен, – Грэйс выгнулась на белой шкуре, подставив плечи умелым рукам массажистки. – Не думал ли ты о молодых юношах, о безмерноголовый? Или, может, хочешь «страстного» молока из яда иглоногих?

– Удержитесь от опасных предложений, миледи. Я хоть и скопец, но мужчина, а не женоподобный малакий. Ах, если бы мой вес зависел только от принимаемой пищи… Молочко хоть и творит чудеса, но уж слишком оно коварно. Вспомнить хотя бы хозяина дома сего.

– Дорогая Грэйс, расскажи о своих планах на гостью. Недаром же ты представила ее нам?

Женщина перевернулась на спину, позволив куртизанкам охаживать грудь, бедра и живот:

– Конечно, наша бродяжка могла бы и впредь каждый день носить нам по корзинке этих фиолетовых тварей. Конечно… – черноокая прикрыла глаза. – Возможно, мне она напомнила юную себя и поэтому я окажу ей милость. А может, девочка нужна мне, как счастливый амулет. Несколько лет охоты и жизни в Темнолесье – немая явно родилась под счастливой звездой. А может, – Грэйс улыбнулась, – она скрасит моё одиночество.