Текст книги "Их было семеро…"

II

– Господа! Наш самолет совершил посадку в аэропорту города Никосия, столице Республики Кипр. Местное время двадцать часов пятьдесят пять минут. Температура воздуха плюс двадцать два градуса. Добро пожаловать на остров любви!..

Артист наклонился к моему уху и предупредил:

– Не оглядывайся. В заднем ряду у иллюминатора, справа. В сером костюме.

Довольно молодой, смуглый, в очках. Длинные волосы. Обратил внимание?

Я кивнул:

– Да.

– По-моему, он нас пасет.

– Похоже.

– Что бы это значило?

– Не знаю. Пройди в хвост к нашим, скажи Боцману и Трубачу: пусть отстанут.

К нам не подходить.

– Присмотреть за серым?

– И за нами. До Ларнаки доедут на такси. Пансионат найдут, адрес есть в путевках.

Артист поднялся и двинулся в хвост самолета – места Мухи, Боцмана и Трубача были во втором салоне. К нему кинулась стюардесса нашего славного «Аэрофлота»:

– Гражданин! Вы что, не знаете, что нельзя вставать с места до полной остановки двигателей? Сядьте, вам говорят!

На что Артист так выразительно приложил руки к животу и скорчил такую физиономию, что она поспешно отскочила в сторону, опасаясь, как бы он не заблевал ее синюю форменку. Боковым зрением я увидел, как тот, в сером костюме, проводил Артиста рассеянным взглядом, но следом за ним не пошел.

– Что происходит? – спросил меня Док, прокемаривший всю дорогу от Москвы и разбуженный только посадкой в Афинах.

– Пока не знаю.

– Но происходит?

– Не исключено… Самолет подрулил к зданию аэровокзала, сиявшего в густой ночи, как елочная игрушка; ко всем выходам словно бы присосались длинные круглые трубы, соединяющие салоны с залом прилета. И сразу здесь забурлила обычная аэропортовская толпа. Пассажиры в основном были русскими, многие с детьми, мелькали смуглые лица греков и турок. Все было настолько похоже на Внуково или Домодедово в момент прилета борта с Кавказа, что, сколько я ни прислушивался к себе, ничего похожего на тоску по Родине обнаружить мне не удалось. А жаль. Я много читал об этом чувстве, а вот испытывать никогда не приходилось. Потому что за границей я ни разу не был, если не считать пятидневной поездки в Будапешт, еще в школе, в десятом классе – в числе победителей республиканской математической олимпиады. Но тогда всех нас так поразило изобилие и какое-то запредельно-избыточное роскошество магазинных витрин, забитых фантастической радио-и видеотехникой, такая праздничность вечерних улиц, что все свободное от математических состязаний время мы прошлялись по городу, раскрыв рты, и лишь на обратном пути, уже в поезде, вспомнили, что были за границей, и бодро спели приличествующую случаю песню: «Проезжая теперь Будапешт, снова слышу я речь неродную, и вдали от знакомых мне мест я по Родине больше тоскую…»

Если быть точным, в песне говорилось про Бухарест, но какое это имело значение? Главное было в другом: тосковать по Родине – это звучит гордо.

Не получилось тогда. И теперь не получалось. Но может, еще получится?

У стойки паспортного контроля к нам с Доком присоединились Артист и Муха.

Трубача и Боцмана в толпе не было видно, а малый в сером костюме маячил в сторонке, не упуская нас из виду.

Он был явно не профессионал. Возможно, какую-то спецподготовку прошел, но главного не усвоил: скрывать нужно не взгляд, а чувства. Слежку чаще всего обнаруживаешь не тогда, когда замечаешь, что кто-то за тобой идет, прячась в подъездах или за спинами прохожих. Нет, сначала чувствуешь на себе чужое внимание, а потом уж с помощью школярских приемов вроде остановки возле зеркальной магазинной витрины или неожиданной смены маршрута вычленяешь из толпы объект угрозы.

Поскольку мысли мои были очень кстати заняты воспоминаниями о Будапеште, я подробно рассмотрел этого малого, нисколько не встревожив его своим взглядом.

Ему было лет тридцать, модные очки в тонкой оправе придавали смугловатому живому лицу интеллигентный и даже несколько высокомерный вид. Черные, почти до плеч, волосы, какие лет десять-пятнадцать назад носила хипповая молодежь. Серебристый галстук. Небольшой серый атташе-кейс.

Не турист. Не челночник. Для крупного бизнесмена жидковат, да и не на чартерных рейсах крупные бизнесмены летают. Не военный – выправка не та, слишком свободен. Для журналиста слишком спокоен. Похож на знающего себе цену юриста. Я так его и назвал про себя: Юрист. При всем его очевидном внимании к нашим персонам никакой опасности от него не исходило. Во всяком случае, я ее не почувствовал. Я вопросительно взглянул на Артиста и Дока. Они еле заметно пожали и печами.

Тоже ничего не почувствовали. Странно. А тогда какого черта он за нами следит?

После каменных морд и волчьих взглядов наших погранцов в Щереметьеве-2 смотреть, как работают дежурные здесь, было одно удовольствие. Почти не глядя они лихо шлепали в паспорта штампы, одаривали всех белозубыми улыбками и на разных языках, в том числе и на русском, повторяли фразу, которую мы уже слышали в самолете: «Добро пожаловать на остров любви! Белком!» А таможенники даже не притрагивались к багажу, весело махали руками: «Идить, идить, гуд лайк!»

Ну, гуд лайк так гуд лайк. Никому еще не мешала удача.

Миновав за пять минут пограничный и таможенный контроль, мы вышли в зал ожидания и нос к носу столкнулись с высоким рыжеватым парнем, который стоял в негустой толпе встречающих с бумажным плакатиком, держа его обеими руками на уровне груди. На плакатике была надпись по-русски: «Туристическое агентство „Эр-вояж“. Пансионат „Три оливы“». И тут от моего благодушия не осталось и следа. Парень словно бы распространял вокруг себя волны напряжения и опасности.

Причем опасность исходила не от него самого – для этого он был слишком молод, ломок и не уверен в себе, несмотря на то что слева под мышкой, под легкой курткой, у него явно была какая-то пукалка. Нет, опасность была вне его, где-то там, откуда он появился, он словно бы транслировал ее. И почему-то я сразу утвердился в мысли, что опасность эта не имеет никакого отношения к Юристу.

Здесь было что-то другое, темное. Может быть, уголовщина.

Артист окинул парня довольно пренебрежительным взглядом и сказал:

– У нас путевки от «Эр-вояжа». Но ты не девушка!

– Я? – переспросил он.

– Ну да, ты. Ведь не девушка?

– Ясное дело, не девушка.

– А почему? – настаивал Артист.

– Что почему?

– Почему ты не девушка?

– "Почему, почему!" – разозлился сбитый с толку парень. – Трудное детство было, вот почему!

– Я спрашиваю о другом. Нам обещали, что нас встретит симпатичная девушка, гид «Эр-вояжа». А встречаешь нас ты. Я считаю, это нарушение контракта.

– Заболела девушка, – буркнул рыжий. – Меня послали вас встретить.

– Кто послал? – поинтересовался Док.

– Ну, этот. Из «Эр-вояжа». А где еще двое?

– Какие двое? – удивился Артист.

– Мне сказали, что вас будет шесть человек.

– А, эти двое! Они опоздали на самолет.

– Как это?

– Да так. Не знаешь, как опаздывают?

– Значит, они не прилетели?

– А как бы они прилетели? Они же не гуси! Завтра прилетят.

Парень подумал и кивнул:

– Ладно, пошли.

Проходя мимо урны, он бросил в нее плакатик.

Двери в аэропорту были такие же, как в Шереметьеве-2, на фотоэлементах, их стеклянные створки расходились перед входящими и выходящими и тут же сходились.

Я чуть поотстал и, когда двери закрылись перед моим носом, увидел в их полированной поверхности, как Юрист остановился возле урны, сделал вид, что уронил сигаретную пачку, а, поднимая ее, прочитал плакат. И, не спеша, направился к таксофонам, солидным сооружениям, похожим на игральные автоматы.

Рыжий провел нас через примыкавшую к аэровокзалу площадь, заставленную таким количеством машин, что создавалось впечатление, будто пол Никосии улетело куда-то по делам, оставив свои автомобили дожидаться возвращения хозяев. В самом конце площади, на выезде, стоял синий мерседесовский микроавтобус с тонированными стеклами, а возле него – какой-то высокий плотный малый в темной кожаной куртке.

– Только четверо, – сообщил ему рыжий гид. – Двоих нет. Говорят, опоздали на самолет. Что будем делать?

Эти слова крайне озадачили плотного малого. Он помолчал, похмурился, потом откатил перед нами дверь в салон.

– Поехали!

– Это водитель, – объяснил нам рыжий, но за руль почему-то сел сам, а водитель устроился рядом с ним на переднем сиденье – вполоборота. То ли чтобы за нами приглядывать, то ли чтобы следить через заднее стекло, нет ли хвоста. Этот был посерьезней рыжего, куда серьезней. И под курткой его, надетой явно не по погоде, вполне мог быть спрятан десантный «калаш» или «узи».

Добро пожаловать на остров любви!

Микроавтобус оказался богатый, с удобными креслами, подголовниками и подлокотниками. Но боковые стекла были не просто тонированными, а совершенно глухими, светонепроницаемыми. Это дало повод Артисту продолжать разыгрывать из себя мелочного жлоба, который желает иметь за свои кровные все удовольствия.

– Что это за труповозка? – недовольно спросил он. – Нормальной машины не нашлось? А может, я хочу полюбоваться окрестностями? Имею полное право!

– Сломалась другая машина, – ответил рыжий, выруливая на шоссе.

– Что у вас тут творится? – удивился Артист. – Девушка заболела, машина сломалась. Сам пансионат-то цел, не взорвался?.. Эй, обалдел?! Ты же по встречной полосе прешь!

– На Кипре левостороннее движение, – терпеливо объяснил рыжий. – Потому как в прошлом это была английская колония.

– А почему руль слева? При левостороннем движении руль должен быть с правой стороны!

– Слушай, отстань! – взмолился рыжий. – Достал ты меня! Потому что машина европейской сборки. Потому что она из Германии пригнана. Поэтому и руль слева.

Есть у тебя еще вопросы?

Хотя Артист и продолжал брюзжать, вопросов у него больше не было. У меня тоже. И ни у кого из нас. Машина из Германии. Если я – владелец пансионата «Три оливы» и постоянно живу на Кипре, зачем мне машина с левым рулем? А если я работаю в турагентстве, то никогда не скажу: «Этот, из „Эр-вояжа“». Скажу: хозяин. Или даже назову его по фамилии. Ясно, что рыжий и его напарник никакого отношения ни к «Эр-вояжу», ни к «Трем оливам» не имеют. А к кому имеют? Мне почему-то казалось, что мы узнаем об этом довольно скоро. Вопрос был в другом: хотим ли мы это узнать. Хотим, конечно. Ни к чему нам невыясненные вопросы.

Поэтому мы не запротестовали, когда автобус вдруг крутанул с шоссе, юркнул за какой-то виноградник и погасил огни. Через пару минут по шоссе по направлению к Ларнаке просвистел тяжелый грузовик, а за ним – низкий седан, что-то вроде «доджа». Стоп-сигналы седана вспыхнули на миг и тотчас погасли, словно бы водитель хотел притормозить, а потом раздумал. Еще через минуту в ту же сторону прошла какая-то красная легковушка. Других машин на шоссе не было.

Рыжий развернулся и погнал микроавтобус по узкой асфальтированной дороге мимо шпалер виноградников и низкорослых рощиц каких-то деревьев с узкими листьями, серебристыми в свете фар. Наверное, это и были оливы.

– Эй, куда мы едем? – всполошился Артист и вскочил с места. – До Ларнаки еще двадцать шесть километров, только что щит проехали! Эй, я тебе говорю!

Но вместо рыжего ответил его напарник:

– Куда надо, туда и едем. Кое-кто хочет с вами поговорить. Поэтому сядь и заткнись.

Для убедительности он достал из-под куртки какой-то ствол и пристроил его на спинке кресла.

– Как это заткнись, как это заткнись?! – очень натурально, даже с еврейским привизгиванием заверещал Артист, возмущенно размахивая руками и незаметно подбираясь поближе к стволу. – Как вы разговариваете с клиентами? Имейте в виду, я буду жаловаться на вас!

Я положил ему руку на плечо и заставил сесть.

– Так-то лучше, – одобрил рыжий и поинтересовался:

– Кому ты будешь жаловаться?

– В Комитет по защите прав потребителей! – гордо ответил Артист и оскорбленно умолк, давая понять, что последнее слово все равно будет за ним.

Километров через пять дорога углубилась в лощину, по склонам которой поднимались виноградники, и вскоре уперлась в ворота какой-то усадьбы. Высокий забор и просторный двухэтажный дом в глубине двора, освещенного фонарями, были сложены из серого песчаника. Ворота были кованные, с завитушками, фонари тоже явно выполнены на заказ, а на втором этаже дома светилось просторное, без мелких переплетов окно. Скорее всего, когда-то здесь жили крестьяне, виноградари или скотоводы, потом усадьбу перестроили и превратили в загородную виллу.

Рыжий помигал дальним светом, ворота раскрылись – электроприводом, микроавтобус проехал по аллейке и снова притормозил возле подземного гаража.

Стальной щит ушел вверх, машина въехала в темный гараж и остановилась.

– Вылезайте, – скомандовал напарник рыжего и повел стволом в сторону двери.

Мы выпрыгнули на бетонный пол. Рыжий дал задний ход и вывел машину во двор.

Створка гаражных ворот опустилась, мы остались в кромешной темноте. И темнота эта была смертельно опасной. Без дураков. Такое и в Чечне не часто бывало.

Ничего себе остров любви.

Под низким потолком вспыхнули прожектора, и мы обнаружили, что стоим посреди огромного, метров в двести, бетонного зала в окружении четырех лбов с направленными на нас автоматами «узи». Пареньки были той же волчьей породы, что и напарник рыжего. Лет по двадцать пять – двадцать семь. С одинаковой короткой стрижкой. С одинаковыми золотыми цепями на бычьих шеях. Стоило лететь на край Европы, чтобы оказаться в такой компании. Они стояли вокруг нас на равном расстоянии друг от друга, как бы по углам правильного квадрата, и это говорило о многом.

Док взглянул на меня и с сомнением покачал головой. Я понимающе кивнул.

Шушера. Дешевка.

Так-то оно так, но они были в таком напряжении, что малейшее наше движение – и они откроют огонь. Они были явно не из тех, для кого убийство привычное дело.

Перемолоть ребра кулаками и ногами – да, это им сподручней. А убить… Но сейчас они были настроены именно на убийство. Поэтому и вздрючены до предела. Нужно было как-то сбить этот их высокий душевный настрой, перевести действие из жанра греческой трагедии в обычный милицейский боевичок.

– Ребята, – миролюбиво сказал я, обращаясь к одному из них, постарше, судя по всему – главному в этой шакальей команде. – Извините, что суюсь с советами, но если вы вздумаете палить, то перестреляете друг друга.

Он довольно быстро оценил мой бесплатный совет, по его знаку все четверо сместились на одну сторону. После чего приказал:

– Руки за голову! К стенке! Лицом к стенке!

Мы подчинились. Двое держали нас на мушке, а двое других закинули автоматы за спину и принялись обшаривать нас. Это был очень удобный момент, чтобы отобрать у них их игрушки. Я чувствовал, как ребята напряглись, ожидая моего сигнала. Но все-таки промолчал. Ситуация была, конечно, очень горячая, но я решил: если кто-то хочет с нами поговорить, пусть говорит с позиции силы. Это располагает к большей откровенности. А удобные моменты – ну, будут еще. Эти лбы не смогут не сделать пары-тройки ошибок, не та школа. А нам столько и не надо, нам и одной хватит. Но в свое время.

Пока они охлопывали наши бока и выворачивали из карманов документы и деньги, а потом вываливали на бетонный пол бельишко из наших сумок, я внимательно осмотрел зал. Выходов из него было только два. Один – через гаражные ворота, черта их откроешь, если электропривод будет блокирован снаружи. Второй – через дверь, ведущую, видно, в глубь дома. Тоже не слабенькая дверца – из стального листа, обваренного уголками. Окон не было. Если не считать двух проемов в торцевой стене, напротив ворот. Проемы были шириной метра по полтора и высотой с полметра. Изнутри они были закрыты толстыми прутьями арматуры, а снаружи застеклены. Не окна, а вентиляционные отверстия под самым потолком. Что надо тюрьма. Если они вздумают нас здесь держать, выбраться будет непросто. Но вряд ли будут. Иначе не стали бы выгонять микроавтобус. А зачем выгнали – ужу ясно: чтобы не повредить при стрельбе. Бережливый народ.

Когда со шмоном было покончено, главный достал из кармана «уоки-токи», сказал в микрофон:

– Нормально все.

Я ожидал, что на нас наденут наручники, но то ли их не припасли, то ли решили, что при такой огневой мощи они и без браслеток обойдутся. Ну, тем лучше.

Такие маленькие оплошности противника всегда украшают жизнь.

Минут через десять стальная дверь открылась и в зале появились еще три действующих лица. Одного мы уже знали, это был напарник рыжего водилы. На плече у него висел «узи», а впереди себя он аккуратно спускал по пандусу инвалидную коляску, в которой сидел совершенно лысый мужик лет шестидесяти. Он был в цветастой рубашке с расстегнутым воротом и короткими рукавами, обнажавшими жилистые, в синих наколках руки. Наколки просвечивали и сквозь седые волосы на груди. Ноги были укрыты клетчатым пледом. С ним было все ясно: пахан.

А вот третий, который вошел вслед за ними и прикрыл за собой дверь, был птицей совсем другого полета. Лет сорока, в аккуратном светло-коричневом костюме, с правильным невыразительным лицом и быстрым взглядом. В толпе на него и внимания не обратишь, но тут, среди этой уголовной братии, он выглядел белой вороной. «Контора». Это было на нем прямо написано. Майор или даже подполковник.

Впрочем, вряд ли подполковник, слишком подобран, в форме, подполковники редко такими бывают. Его-то как сюда занесло?

У все троих физиономии были такими, словно бы перед тем, как войти сюда, они крепко пересобачились. И как бы в продолжение этой ругани напарник рыжего показал на нас:

– Вот, только четверо!

Лысый и Майор (так я про себя его окрестил) посмотрели на нас, как будто хотели в этом убедиться. И убедились: да, четверо. Майор извлек из кармана пиджака небольшой фотоаппарат «Никон» и раза три щелкнул нас, сверкнув вспышкой.

– Завтра снова, выходит, ехать? – недовольно спросил лысый. – Так не договаривались. Двойная работа.

– Уладим! – раздраженно бросил ему Майор, сделал еще пару снимков и сунул аппарат в карман.

Старшой автоматчиков подошел к коляске и протянул лысому наши документы и деньги. У каждого из нас было по пятьсот баксов мелкими купюрами на карманные расходы. Трубач прихватил из своего гонорара пачечку новеньких стольников – он хотел купить хороший саксофон взамен старого. А еще двадцать штук – на серьезные траты, которые по ходу дела могли понадобиться, – были переведены на мое имя в ларнакский «Парадиз-банк», я мог их получить по предъявлении паспорта.

Деньги лысый оставил у себя, а документы передал Майору. Тот внимательно просмотрел наши паспорта. Куда внимательней, чем кипрские пограничники.

– Иван Георгиевич Перегудов… Что ж, Иван Георгиевич, давайте поговорим, – обратился он к Доку, предположив в нем старшего, из чего я с чувством глубокого удовлетворения заключил, что даже если он о нас что-то и знает, то знает далеко не все.

– Я – врач команды, – ответил Док. – А капитан у нас – он, Сергей Пастухов.

– Команды? – переспросил Майор. – Ах да, вы же спортсмены. Как вы, Сергей Пастухов, насчет того, чтобы откровенно поговорить?

– При них? – кивнул я на лысого пахана и его шайку.

– Вы правы, пожалуй, – согласился Майор и обернулся к лысому:

– Извините, пан. Эта информация вам ни к чему. Не возражаете, если я побеседую с нашими гостями тет-а-тет?

Пан. В лысом не было ничего польского. Значит, кличка.

– Валяйте. Меньше знаешь – лучше спишь. А если что?

– Вы же будете рядом.

Пан нажал какую-то кнопку на ручке коляски и откатился в другой конец гаража. За ним последовали и его кадры. Четверо с «узи» слегка расслабились, но все еще были настороже и не спускали с нас глаз.

– Так лучше, да? – спросил Майор. – Итак, кто вы? Но прежде: где еще двое?

– В милиции, – ответил я, а сам тем временем соображал. Знает, что спортсмены. Знает, что должно быть шестеро. Знает про «Эр-вояж» и «Три оливы».

Знает, когда мы должны были прилететь. Что он еще знает?

– Что они делают в милиции? – удивился Майор.

– Что делают в милиции люди? Или работают, или сидят. Наши сидят.

– Почему?

– За что, – поправил я. – Немного поддали, ввязались в драку с какими-то неграми. Их и забрали.

Понятия не имею, откуда мне на язык вывернулись эти негры. Но вывернулись очень кстати, такие детали сообщают достоверность любой туфтяре.

– Не с неграми, – вмешался в наш разговор Артист. – С арабами.

– С какими арабами? – подключился Муха. – С татарами!

– Иди ты с татарами! – возразил Артист. – Тренер сказал: с черными. Разве татары черные?

– А какие? Желтые?

– Белые. Даже рыжие бывают.

– Татары – рыжие?! – презрительно переспросил Муха. – Где ты таких видел?!

– А что? И видел! – стоял на своем Артист. – Даже грузины и чечены бывают рыжие!

– Во дает! У него уже и чечены рыжие!

– Кончайте, – прервал их перепалку Док, резонно опасаясь, что их ненароком занесет в воспоминания о чеченской войне. – Неважно, с кем они подрались. Важно, что их забрали.

– Неплохо, – оценил Майор. – Синхронно работаете. И что же – некому было выручить?

– Поздно узнали, – объяснил я. – Перед самым отлетом. Выручат, конечно.

– Кто?

– Ну, кто? Тренер. Или кто-нибудь из Национального фонда спорта.

– Мы договаривались быть откровенными, – напомнил Майор.

– Разве? – удивился я. – Так, может, вы и начнете?

– Я знаю о вас все.

– Да ну?

– Или почти все.

– Есть разница.

– Цель вашего приезда на Кипр – господин Назаров. Я знаю, что вы должны с ним сделать. Но я хотел бы, чтобы вы сами об этом сказали.

«Резидент, – понял я. – Вот откуда он это знает. Ровно столько, сколько знает резидент. На хрена бы нам такое информационное обеспечение?!»

– Не слышу ответа, – проговорил Майор. Я пожал плечами.

– Зачем вам мой ответ, если вы и так все знаете? Убить, конечно.

– Бросьте, Пастухов! Кто же посылает шесть человек, чтобы убить одного?

Здесь одного и достаточно. Нет, у вас другое задание: выкрасть Назарова и доставить его в Россию.

Он внимательно взглянул на меня, пытаясь определить, какое впечатление произвели его слова.

– Не слабо, майор, – сказал я. – Вы действительно много знаете. Чего же вы не знаете?

– На кого вы работаете?

– А вы?

– Почему вы назвали меня майором? – спохватился он.

Дошло.

– Потому что вы и есть майор. – Я вспомнил слова полковника Голубкова:

«Эмиссар КПРФ». И добавил:

– В отставке или в запасе. Вас из «конторы» вышибли или вы сами ушли?

– Так… Что еще вы знаете обо мне?

– Вчера вы встречались с другом и компаньоном Назарова Борисом Розовским.

– Вы в этом уверены?

– Более чем.

Он не спросил, откуда я это знаю, но, судя по выражению лица, напряженно об этом думал.

– Не сушите мозги, майор, – посоветовал я. – Конечно же резидент.

Он укоризненно покачал головой:

– Ай-ай-ай, какой нехороший человек! Просто сволочь.

– Ну, почему же сразу сволочь? – возразил я. – Может, вы просто мало ему платите? И он вынужден подторговывать информацией на стороне?

– Зачем же, по-вашему, я встречался с Розовским?

– Чтобы договориться о встрече с самим Назаровым.

– А для чего мне встречаться с Назаровым? «Зачем эмиссару КПРФ встречаться с Назаровым?» – спросил я себя. И ответил вслух:

– Вы хотите получить от него компромат на некоторых деятелей из президентского окружения. Но вы его не получите. Он вас пошлет. Очень далеко. – Я будто пробирался по кочкам через болото – приходилось тщательно обдумывать каждую фразу. – Тогда вы дадите ему срок для размышления. И намекнете, что его ждет в случае отказа.

– Что?

Я не люблю произносить это слово. Есть слова, которые притягивают опасности. Еще древние это знали. Поэтому у них было столько табу. Но в этой бетонной коробке каждый кубический сантиметр был пропитан опасностью. Хуже не бывает. Поэтому я сказал:

– Смерть.

Майор промолчал. Я был уверен, что угадал. Теперь можно было и блефануть.

– Это вторая позиция в вашей оперативной разработке. Запасной вариант. В новом покушении на Назарова весь мир увидит руку Кремля. Что вполне устраивает ваших работодателей. Вы считали этот вариант маловероятным, – продолжал я уже более уверенно. – Не сомневались, что Назаров согласится отдать вам компромат на своих врагов.

– Я и сейчас в этом не сомневаюсь, – сказал Майор.

– Вы ошибаетесь. На вас работают никчемные психологи. Они не смогли понять, что такой человек, как Назаров, никогда не даст ни одного козыря коммунистам.

Поэтому вы и не запаслись профессиональным киллером. И теперь будете вынуждены обращаться к этой швали.

– Я обратился к ним только для того, чтобы перехватить вас.

– Зачем?

– Познакомиться с конкурентами. А вдруг выяснится, что мы не противники, а союзники?

– Ну, перехватили. Познакомились. Выяснили, что не союзники. А дальше что? – спросил я. – Кому-то нужно будет завершить операцию. Значит, придется и за этим к ним обращаться. Гиблое дело, майор. Рано или поздно они завалятся и продадут вас со всеми потрохами. И этого вам ваши заказчики не простят. У вас нет ощущения, что вас подставляют?

Если этого ощущения у него раньше и не было, то после моих слов появилось.

Майор задумался. Наконец сказал:

– Вы правы. Поручать им это дело нельзя. Но я знаю, кто с ним справится.

– Кто?

– Вы.

– Это вы так шутите?

– А если я скажу, что за эту работу вы получите пятьдесят тысяч долларов? Я засмеялся.

– Знаете, почему коммунисты не смогли удержать власть? Они не любили платить. Все тащили к себе и жрали за заборами своих дач.

– Хотите сказать, что вам заплатили больше?

– И намного, – подтвердил я.

– У вас нет выбора. Либо вы будете работать на меня, либо отсюда не выйдете.

– Выстрелы услышат в соседних домах, – предостерег я.

– Ближайший дом – в пяти километрах отсюда.

– Нас будут искать.

– Не здесь. Никто не узнает, куда вас увезли.

– А четыре трупа? И завтра еще два. Их вы куда денете?

– Не мои проблемы. Но я поинтересовался. Тут неподалеку есть бетонный завод. Делают блоки для фундамента. Продолжать?

– А если мы согласимся, а потом кинем рас? Майор усмехнулся. Похоже, он обрел под ногами твердую почву.

– Вы этого не сделаете. У вас есть родители, жены, дети. Вы подумаете о них.

– Неужели вы пойдете на это? – спросил я, хотя был на все сто уверен, что он пойдет на все. Такая это порода. Они с генералом Жеребцовым в одной школе учились. А верней: одну бешеную суку сосали.

– С неохотой, – ответил Майор. – Но я должен подстраховаться. Для этого мне достаточно сделать всего один звонок в Москву. Я могу сделать его прямо из этого дома. Если хотите – при вас. И я его сделаю.

– Если у вас будет эта возможность, – вступил в наш разговор Док.

Майор мгновенно осмотрелся. Четверо с автоматами по-прежнему стояли метрах в двенадцати or нас. Как я и предполагал, намеренно затягивая этот разговор, они еще больше расслабились, опустили стволы, двое курили. «Узи» пятого, напарника рыжего водителя, вообще висел на плече. Склонившись к Пану, он о чем-то негромко с ним разговаривал. Значит, этот вообще не в счет. Ему понадобится секунды три, а то и больше, чтобы начать стрелять. Целая вечность. Этим четверым – меньше, конечно. Двоим, что курили, – секунды две. А двоим другим – полторы как минимум.

Да плюс время, пока врубятся. А они не похожи были на профи, способных сделать это мгновенно. Так что шансы у нас были. И неплохие, в Чечне не раз бывало и хуже.

Но Майор, судя по всему, не оценил ситуацию как угрожающую. Не вник, видно, в глубинный смысл известной песни из фильма про Штирлица: «Не думай о секундах свысока». Может, вообще фильм не видел? Большой пробел в его культурном развитии. И я бы даже сказал – опасный. На всякий случай он отодвинулся от нас, шага на два. И как раз по направлению к автоматчикам. Ну, подарок! В какой он, интересно, спецшколе учился? Будь он в моей команде, за такое дело я отправил бы его на «губу». Суток на трое. Потому что он перекрыл автоматчикам директрису – линию огня. Значит, в плюс нам – еще секунда: пока они сообразят, как стрелять через Майора… Пора. Лучше момента не будет. Я уже готов был дать знак, но тут Док демонстративно-медлительно закурил и неожиданно протянул мне пачку «Мальборо»:

– Сделай пару затяжек. Очень прочищает мозги.

Он прекрасно знал, что я не курю. Но раз предлагает – значит, знает зачем. Я прикурил от его зажигалки. Не затягиваясь, выпустил изо рта струйку дыма. Ничего не понял. Выпустил еще одну. И только тут дошло: дым не стелился в воздухе, как всегда в закрытых помещениях, а явственно вытягивался вверх. Это могло означать только одно – что вентиляционные люки-окна наверху открыты. И это в корне меняло ситуацию.

– Расслабьтесь, – сказал я Майору. – Мы не собираемся брать вас в заложники.

– Значит, вы принимаете мое предложение?

– Нет, не значит. У нас уже есть контракт. Выгодней вашего.

– Контракт – с кем? – спросил он.

На этот вопрос можно было не отвечать. Но я решил, что стоит попытаться прояснить, кто наши работодатели. Он мог о них знать. Поэтому я ответил:

– С Управлением по планированию специальных мероприятий. Знаете такое?

Реакция его была неожиданной и, нужно отдать ему должное, очень быстрой.

– Огонь! – крикнул он, прыгнул в сторону и перекатился по полу к ногам автоматчиков, одновременно вырывая из подмышечной кобуры пистолет. Я предполагал, что от команды до начала пальбы пройдет секунды полторы-две, но ошибся как минимум вдвое. Мы рассыпались по бетону, как брызги ртути. Муха успел перемахнуть пустое пространство, взвиться в сальто и взять в захват ногами шею напарника рыжего. Он уже лежал на полу, а эти четверо все бросали сигареты, поднимали, поднимали и поднимали свои стволы – конца этому, казалось, не будет. А когда все же подняли, прозвучало два очень громких выстрела. Верней, четыре – два по два, сообразил я, увидев, как все четверо повалились на пол, так и не успев нажать курков. Майор выхватил, наконец, свой ПМ и вскинул его, целя вверх, над нашими головами. Но еще два выстрела поставили точку в его карьере. Я решил, что все закончено, и хотел уже встать, но тут лысый Пан круто развернул свою коляску и по бетонной стене над нашими головами полоснули две автоматные очереди. Надо же, какой хитрожопый! В ручки коляски вмонтировал стволы. Прямо Кулибин. Но истратить весь боезапас ему не удалось, Муха уже завладел автоматом клиента и короткой очередью, почти в упор, снес Кулибину полчерепа.

– Все в порядке, Пастух? – прозвучал сверху, как глас самого апостола Петра, бас Трубача. Его физиономия виднелась в вентиляционном люке между прутьями арматуры. А в соседнем люке – физиономия Боцмана. И из обоих люков торчали автоматные стволы.

– В полном, – ответил я. – Спускайтесь!

– Сейчас будем!..

Мы связали клиенту Мухи руки и ноги, оттащили его к стене и обошли гараж, осматриваясь. Картина была та еще. Пять трупов, не считая Майора. А почему, собственно, не считая? Считая. Шесть трупов.