Текст книги "Их было семеро…"

– Нормалек, – сообщил он. – Вычислил. Не матерился, трубку не швырял, положил аккуратно. А потом взял три двойных коньяка, слил в один стопарь и прямо у стойки засадил без закуси. Бармен даже ахнул: «Браво, Леон!» Лет сорок пять, толстый, усатый, похож на армянина, – продолжал Муха. – Свободно говорит по-гречески и по-английски. Живет один в отеле «Малага», это по нашей улочке, четыре квартала вверх. Номер на втором этаже, в два окна. Один вход из отеля, второй снаружи, по лестнице на балкон. Я почему знаю? Он сначала торкнулся в отель, там было заперто, пошел по лестнице, долго возился с ключом. Вот тут матерился.

– Он тебя не заметил? – на всякий случай спросил я.

– Куда ему! Он так набрался, что вышагивал, как памятник самому себе!

Тут же на листке Муха набросал план: отель, сад, парковка машин, подъездная дорога. Утром проверили: все сошлось. Пока резидент отмокал в море, Док зашел к хозяину отеля и, прикинувшись новым русским, утомленным «Плазами» и «Шератонами», изъявил желание снять в этом тихом отеле угловой номер на втором этаже, с выходом в апельсиновый сад. Но выяснилось, что этот номер месяц назад занял бизнесмен из Никосии господин Леон Манукян, оплатил его до сентября и вряд ли он согласится переселиться даже в двухкомнатный апартамент за те же деньги, так как этот номер ему тоже очень понравился и он даже ждал полторы недели, пока он освободится.

Так-так. Месяц назад. Ждал. Чем ему, интересно, так показался этот номер?

Для задуманной нами комбинации нужны были две маски типа «ночь» или хотя бы вязаные шапочки, дырки для глаз сами проделали бы. Но ни в одной лавке на набережной таких шапочек не нашлось, не сезон для шерстяных вещей. Пришлось купить две поросячьи маски из папье-маше. Прикинули. Ничего, не хуже «ночи».

Жутковатое зрелище: две розовые неподвижные свинячьи хари на лицах убийц. Только бы этот Леон не набрался сверх меры, а то решит, что у него приступ белой горячки, и переполошит весь отель. Значит, первым делом нужно будет заткнуть ему рот.

Около восьми вечера Муха сообщил по рации, что объект вышел из отеля, спустился в бар «Бейрут» и занял тот же столик, за которым сидел вчера. Играет в нарды с каким-то греком, пьет местное сухое вино «паломино». Хорошо все-таки быть резидентом на Кипре. Но не всегда. Нынче, например.

Пришел Трубач, доложил: все в порядке, в гараже на другом конце Ларнаки взял напрокат фургончик, вроде уазовской «санитарки», подогнал к отелю «Малага».

Время еще было, вряд ли резидент выберется из бара раньше полуночи, поэтому пару раз проиграли ситуацию на пальцах, пытаясь понять, где могут быть слабые места. Артист даже заворчал:

– Все ясно, жеваное жуем! В Чечне так не просчитывали варианты!

– Отставить! – приказал я. – Просчитывали. Поэтому и уцелели. А здесь не Чечня!

– Про то и говорю.

– Здесь хуже. Там мы хоть знали, кто враг.

Артист промолчал и ушел в свой номер. Мне даже показалось, что он обиделся.

Но когда минут через сорок он вновь появился в апартаменте «Зет», его было не узнать. Он был в тех же джинсах, в той же ковбоечке, расстегнутой до пупа, так же, как и раньше, причесан. Но вид у него был такой, что хотелось немедленно, без единого слова, врезать ему по морде, вбить вместе с зубами в пасть эту наглую усмешечку, самодовольную, хамскую. Мы уставились на него, как бараны. Он презрительно оглядел нас, цыкнул зубом и лениво спросил:

– Ну что, фраера, будем базлать или на дело бежим?

– Неплохо, – оценил я. – Но на тебе будет маска.

– Демонстрирую. – Артист отвернулся, напялил поросячью рожу, надвинул на глаза полотняный кепарик и вновь повернулся к нам. – Наводи, бугор, кому кадык вырвать?

И выщелкнул лезвие ножа. Причем нож держал не перед собой, как бандюги в фильмах, а в опущенной руке, словно бы прятал его до времени.

Док обошел вокруг Артиста, как вокруг памятника, внимательно его оглядывая, удовлетворенно заключил:

– Если бы я был Леонидом Давыдовичем из театра «Альтер эго», то сказал бы: верю.

– То-то! – ухмыльнулся Артист. Вышел на связь Муха:

– Объект взял вторую бутылку «паломино». В нарды больше не играет. Просто сидит, кайфует. Я взглянул на часы и поднялся.

– Пора!..

…И вот уже второй час мы с Трубачом лежим в апельсиновом саду, окружающем отель «Малага», и ждем, когда резидент какой-то там российской разведки Леон Манукян покончит, наконец, с «паломино» и отбудет в свой номер на заслуженный отдых. В саду тихо, лишь шелестит бриз в листве да позванивают цикады, словно пробуя голоса перед дружным всенощным хором. Музыка с набережной почти не слышна, зато сверху, с трассы, соединяющей Ларнаку с шикарным курортным Лимасолом, время от времени доносится шум машин. В свете фонарей белеют стены отеля, в половине номеров то ли никого нет, то ли уже легли спать. Два окна в угловом номере на втором этаже тоже черны. Но я не стал бы клясться, что там никого нет. Как раз наоборот: там затаились Артист и Боцман, потеют в своих поросячьих масках и прислушиваются к фону в динамике рации. Еще час назад их тени скользнули по белой стене отеля, минуты две Боцману понадобилось, чтобы справиться с замком балконной двери, потом в окнах мелькнул отблеск карманного фонаря и тут же исчез. Порядок.

Трубач перекатился ко мне и сказал на ухо, показав подбородком куда-то вверх:

– Апельсины, а? Эдем! Мог ты себе такое представить? А запах, слышишь?

– Лавровый лист, – так же негромко ответил я.

– Точно. Вот бы набрать.

– На суп?

Трубач шумно вздохнул – как автобус, закрывающий двери.

– Приземленный ты человек! На венок!

И откатился на место.

Да, Эдем. И всего пару с лишним месяцев назад, в гари стылых пожарищ и приторном тлене Грозного, даже вообразить было невозможно, что есть на земле такие места и мы можем там оказаться. И все-таки оказались. Только не нежимся голыми в кущах, прикрываясь фиговыми листками, а пластаемся на земле, стирая муравьев, наползающих на шею и щеки. И слева на грудь давит рация, а в правое бедро воткнулась острым углом пластмассовая коробка электрошокового устройства вроде отечественного «Удара», только мощней на сколько-то тысяч вольт. И то не так, и это не так. А бывает ли вообще, чтобы все так?

Мои размышления о несовершенстве жизненного порядка прервал голос Мухи – такой громкий, что я поспешно выкрутил регулятор рации почти до нуля.

– Клиент отплыл, – сообщил Муха. – Как поняли?

– Понял тебя, – ответил я. – Всем. Оставаться на приеме. На связь выходить только в крайнем случае. Артист?

– Ясно.

– Муха?

– Ясно.

– Док?

– Понял.

Чтобы создать у соседей по пансионату эффект нашего присутствия, Дока мы оставили в моем апартаменте перед орущим телевизором, настроенным на канал «НТВ плюс». «НТВ плюс» транслировался со спутника на Израиль, но и на Кипр сигнал доходил. Поэтому ответ Дока прозвучал, как из комнаты, наполненной собравшимися на вечеринку гостями.

– Конец связи, – сказал я и выключил рацию.

Резидент показался в просвете улочки минут через двадцать. Шел он довольно твердо, хоть и без особой легкости. «Паломино», видно, какое-то действие все-таки оказало. Серый фургончик, припаркованный возле отеля, не вызвал у него интереса. Он обошел машину, пересек небольшой двор и по наружной лесенке поднялся на свой балкон. Дверь открылась, закрылась, вспыхнул свет, на тюлевых шторах мелькнули тени. Минуты через две шторы раздвинулись и просторные фрамуги окон уползли вверх. Это был знак нам. Мы одним духом взлетели на балкон и притаились под окнами, скрытые от постороннего взгляда панельной оградой.

Из номера доносилось какое-то сдавленное мычанье. Потом раздался голос Артиста:

– Замри, лаврушник! Два раза не повторяю!

Я осторожно заглянул в окно. Номер был большой, с двуспальной кроватью и белой мебелью. В одном из кресел сидел рыхлый смуглый мужик со связанными ногами и руками, примотанными к подлокотникам кресла тонким шнуром. Рот вместе с усами был заклеен плотной широкой лентой-липучкой, черные волосы вздыблены, выпученные глаза наполнены ужасом. Перед ним стоял Артист и у самого его носа поигрывал ножом.

Да, в каждой работе есть свои недостатки. Одним зарплату задерживают, другим розовые свинячьи рыла финку в ноздрю пихают. И не скажешь, что лучше. Или наоборот – что хуже.

Боцман подтащил к креслу торшер и все три рожка направил на резидента.

Грамотно. Теперь мы с Трубачом могли не опасаться, что резидент нас заметит.

Боцман отошел в другой угол комнаты, к письменному столу, на котором я заметил монитор компьютера, и принялся вываливать бумаги из ящиков. Тем временем Артист придвинул к креслу стул, уселся на него и отодрал липучку с лица резидента, приставив при этом клинок к горлу и предупредив:

– Пикнешь – хана! Понял, да? А теперь колись: кого ты на Пана навел?

– Какой Пан? Не знаю никакого Пана! Я деньги дам, все отдам! Отпусти меня, дорогой! Все деньги дам, никому ничего не скажу!

Голос у него был хриплый, по лицу градом катил пот, густые черные усы стояли, как и волосы, дыбом.

К Артисту подошел Боцман, протянул несколько газетных вырезок. Артист мельком взглянул на них и ткнул в физиономию резидента:

– Не знаешь Пана? А это кто? Смотри, сука! Прямо смотри! Не читал, скажешь?

Вырезки делал, а не читал?

– Читал, дорогой! Убери ножик! Читал! Все читали, я тоже читал! Не знаю Пана! Что написано, то знаю, а больше ничего не знаю! Вырезки делал – интересно было. Друзьям показать, знакомым показать. Такие дела, всем интересно!

– А этого тоже не знаешь? – Артист ткнул острием ножа в какой-то из снимков.

– Тоже не знаю! Что написано, знаю. Что по телевизору передавали, тоже знаю. Вологдин его фамилия, больше ничего не знаю!

Резидент, похоже, нащупал оптимальную лилию поведения, разговор грозился пойти по кругу. Но в этот момент к Артисту снова подошел Боцман и сунул ему небольшой листок, что-то вроде карточки библиотечного каталога. При этом свинячья маска на его лице словно бы сияла от удовольствия. Артист некоторое время внимательно рассматривал листок, а потом прочитал вслух:

– "Панков Григорий Семенович. 1940 года рождения. Кличка Пан. Судимости по статьям… До 1995 года проживал в Москве. Вор в законе. Связи – Михась, Хруст, Граф, возможно – Солоник. С марта девяносто пятого года проживает на Кипре в пригороде Ларнаки на вилле «Креон»… Я даже ахнул: вот это удача!

– Ну, что теперь скажешь? – спросил Артист. – Кому, падла, дал наводку на Пана? От кого ее получил?

С лица резидента исчезло плаксивое выражение, а из голоса кавказский акцент.

– Я подполковник Главного разведывательного управления, – негромко и даже слегка презрительно проговорил он. – Ваш контакт со мной зафиксирован. Вас достанут из-под земли. Валите отсюда. И забудьте, что были здесь. Ясно?

Не знаю, как на такие тексты отреагировали бы настоящие бандиты, но Артист словно бы только этого и ждал.

– Ментяра! – пропел он. – Раскололся, паскуда! Подполковник он! ГРУ! ГРУ братвой не занимается. Понял, фуфлыжник? И хватит дуру гнать. Кто завалил Пана?

Резидент открыл рот и послал Артиста так далеко и с такими подробными-подробными объяснениями, как туда добраться, что я сразу поверил, что он и вправду подполковник.

Его выходную арию прервал Боцман. Он оторвал от мотка кусок липучки и заклеил резиденту рот. Бросил Артисту:

– Кончай его!

Это была единственная фраза, которую Боцман произнес, и адресована она была не Артисту, а нам. Мы с Трубачом одновременно перемахнули через подоконник и нажали на кнопки японского собрата отечественного «Удара», направив приборы на Артиста и Боцмана, как пульты, которыми включают и выключают телевизоры. Из патрубков выскочили на пружинах металлические пластинки-электроды, и оба «телевизора» рухнули на ковер, довольно правдоподобно при этом дернувшись.

Настолько правдоподобно, что я даже обеспокоился. Аккумуляторы мы из «Ударов», конечно, вынули, но вдруг в конденсаторах осталось что-нибудь от положенных по норме тысяч вольт и ребят шарахнуло по-настоящему? Но когда мы уволокли их в прихожую, Боцман притянул меня к себе, приподнял маску и шепнул на ухо:

– У него в мини-баре «беретта».

Я успокоился: если и шарахнуло, то не сильно.

Мы вернулись в номер и, не обращая внимания на ошалевшего резидента, осмотрели стол, тумбочки и стенные шкафы. В одном из ящиков я обнаружил «Кодак» с набором объективов, а в платяном шкафу – фотоштатив с укрепленной на нем цейсовской стереотрубой, дающей, судя по размерам, не меньше чем стократное увеличение. Я установил штатив у окна и сразу понял, почему резиденту так понравился этот номер в отеле средней руки и даже без бассейна: в окулярах стереотрубы в просвете между кронами дубов и сосен были отчетливо видны угол виллы Назарова, фонари вокруг бассейна, белые столы и шезлонги у кромки воды. В одном из шезлонгов полулежал сам Назаров, перед ним стоял Розовский в «бермудах» и что-то доказывал, размахивая руками. От отеля до виллы было около километра, выражение лиц не просматривалось, но то, что разговор был горячий, не вызывало сомнений. Не без сожаления оторвался я от стереотрубы, поднял с ковра выпавший из руки Артиста нож и освободил резидента от пут, а заодно и от липучки. Бросил шнур Трубачу и кивнул в сторону прихожей:

– Свяжи их.

– Они в отключке, – возразил Трубач. – На час, не меньше. Фирма гарантирует.

– А если раньше очухаются? В суд на фирму подашь?

– Тогда уж и утащить сразу надо.

– Давай, – согласился я и повернулся к резиденту:

– Подстрахуйте нас, Леон.

Если что, скажете: ваши гости слегка перебрали… Не дожидаясь ответа, я всунулся вслед за Трубачом в прихожую и помог ему спеленать Артиста и Боцмана. Связывать пришлось без дураков, на совесть, нельзя было допустить, чтобы резидент почуял неладное. Потом Трубач взвалил на спину Боцмана, а я Артиста, он был полегче. Двор мы пересекли без приключений, погрузили ребят в фургончик и заперли дверцу. Резидент наблюдал за нами с балкона. Он вернулся в номер на пару минут раньше нас, и когда мы вошли, уже стоял посреди номера и целился в нас из «беретты». «Беретта» была дамская, 22-го калибра, но держал он ее обеими руками, как какой-нибудь крупнокалиберный кольт или «магнум».

– Стоять на месте! Руки за голову! – приказал он.

– Ну вот, ни тебе здравствуйте, ни спасибо, – ответил я, подходя к мини-бару и доставая из него банку кока-колы. – А ведь мы вас только что от смерти спасли.

И возможно – довольно мучительной. – Я с удовольствием отхлебнул из банки.

– Стоять! – повторил резидент, сбитый с толку.

– Хватит дурака валять. Пистолет-то у вас не заряжен.

Он передернул затвор, патрон вылетел из казенника, и прежде чем его место в стволе занял другой, «беретта» уже была в руках Трубача и он даже успел подхватить у самого пола первый патрон. Это меня в нем всегда поражало. Понятно, Муха с его пятьюдесятью пятью килограммами – он выстреливал ими с быстротой эфы.

А в Трубаче с его ростом в метр восемьдесят было не меньше девяноста килограммов. Медведь и медведь. Видно, правильно рассказывают бывалые охотники, что у медведя реакция, как у рыси.

– Смотри-ка, заряжен, – сообщил Трубач и перебросил мне «беретту». Я разрядил ее, бросил патроны под кровать и вернул «беретту» резиденту.

– Садитесь, Леон. И давайте спокойно поговорим.

– Кто вы такой? – хрипло спросил он.

– Я – Серж. А вы – мудак. Кто же держит оружие в баре? Любая горничная может наткнуться.

– Запирается бар. Как вы на меня вышли?

– Те двое вывели. Кореша Пана. Они пасли вас со вчерашнего дня. А мы – их. А вот как они на вас вышли – это мне было бы крайне интересно узнать. Кому вы передали информацию о Пане?

Резидент не ответил.

– Ладно, – сказал я. – Снимаю вопрос. И так знаю: Вологдину. И откуда вы ее получили, тоже знаю: в информационном центре ФСБ или МВД.

Но вот чего я не знаю и хочу узнать: когда вы ее передали?

Резидент продолжал молчать.

– Кому вы передавали информацию о нас? – продолжал я. – Какую? Откуда вы ее получили?.. Так не пойдет, Леон. Мы пришли не в молчанку с вами играть. Вы что, не понимаете, в каком положении оказались? Вы провалились. С треском. То, что мы вас расшифровали, – полбеды. Но о вас знают люди Пана. Вы понимаете, что это для вас означает?

– Вы не могли за ними следить, – проговорил резидент. – Ваше задание:

Назаров. Доставить его в Москву.

– Это – часть нашего задания. Вторая часть – обеспечить его безопасность. Что мы и делаем. От кого вы узнали о нашем задании?

– От вашего руководства. Я встал. Кивнул Трубачу:

– Пригляди за ним. А я пойду этих братков приведу. Пусть они с ним разбираются. Не хочет нам помочь – так хоть не будет мешать. И нам головной болью меньше – не нужно думать, куда их трупы девать.

– Вы этого не сделаете! – сказал резидент. Я повернулся к нему:

– А вы? Как бы вы поступили на нашем месте? Он не ответил.

– Сука ты толстожопая! – сказал я ему. – На твое внедрение затратили огромные деньги. Тебе платят валютой за счет старух, которые месяцами пенсию не получают.

А ты что делаешь? Жрешь, пьешь, на пляже валяешься, информацией торгуешь направо и налево! Из-за тебя, сука, нас чуть не перестреляли на вилле «Креон»! И после всего ты говоришь, что я этого не сделаю? Я это уже сделал!

– Подождите, Серж! – остановил меня резидент уже у порога. – Я не торгую информацией, клянусь! Я сообщаю только то, что мне приказано и кому приказано!

– Откуда ты узнал о нашем задании? Только не начинай про руководство, ты о нем даже понятия не имеешь!

– Не буду. Успокойтесь, Серж. Я все расскажу. О вашем задании я узнал из разговора Вологдина и Розовского в баре «Бейрут». Я знал, где и когда они встретятся. И поставил «жучок» под столиком, за которым обычно сидел Вологдин. Я говорю правду, у меня есть пленка с записью этого разговора.

– Как ты узнал об их встрече?

– Перехватил звонок.

– Где прослушка?

– В прихожей, в электрощитке. Трубач вышел и через минуту вернулся с черной плоской коробочкой в руках.

– ТСМ 0321, – сообщил он. – Мы видели такие в Никосии. Шедевр микроэлектроники. Бесконтактное подключение. Транслирует обоих абонентов.

Дальность передачи – полтора километра.

– Разбей, – сказал я. – Она ему больше не понадобится.

Резидент побледнел:

– Вы хотите меня убить?

– Наоборот, спасти. А для этого тебе нужно держаться подальше от наших дел.

Когда здесь появился Вологдин?

– Дней десять назад. Мне было приказано информировать его об обстановке на вилле. Как и вас.

– Когда ты ему передал наводку на Пана?

– За два дня до вашего приезда.

– Он сам ее запросил?

– Да. Он приказал мне передать в Москву: «Пафос сгорел, срочно дайте другой контакт». В Пафосе была база Хруста, за день до этого его арестовал Интерпол.

– Что ты сообщал Вологдину о нас?

– Клянусь, ничего! Он сам знал о вас все. А я знал только ваше имя, день приезда и телефон для связи.

– А потом нашел по телефону адрес и поставил нам два «жучка».Зачем?

Резидент пожал плечами:

– На всякий случай. Информация никогда не бывает лишней.

– Бывает, – возразил я. – Не просто лишней, а опасной для жизни. Как ты связываешься с Москвой?

– По системе «Интернет» с шифром.

– Врет, – вмешался Трубач. – У его «Пентиума» нет выхода в «Интернет».

– Этот компьютер связан с терминалом в моем офисе в Никосии. Через него я и вхожу в «Интернет».

– Войди, – приказал я. – Запроси данные на Губермана.

– Я передал вам всю информацию о нем, – напомнил резидент.

– Я хочу в этом убедиться.

– Пожалуйста… Он пошелестел клавиатурой, через пару минут на экране появился текст. Он был аналогичен тому, что резидент передал мне по телефону, но с точными датами пребывания объекта за границей. Я отметил: в Гамбурге Губерман был с 12 по 26 июня. После похорон Александра Назарова. Похоже, Док был прав: проводил самостоятельное расследование взрыва яхты.

– Убедились? – спросил резидент.

– Затребуй дополнительные данные. На мониторе появилась надпись на английском: «В допуске отказано».

– Набери шифр.

– Я его не знаю.

– Послушай, Леон! Ты, похоже, решил, что уже выкрутился из этой ситуации.

Нет, не выкрутился. И не выкрутишься, если еще хоть раз попытаешься вильнуть передо мной задом!

– Но я не знаю шифра, клянусь! У меня есть дополнительные данные на Губермана. Но я получил их из другого места.

– Откуда?

– Из ФСБ. От моего старого друга, он каждый год приезжает ко мне в отпуск.

Они в файлах моего никосийского терминала.

– Вызывай.

На мониторе замелькали таблицы. Наконец, появился файл «ГУБ». И текст:

«Негласный сотрудник КГБ. Завербован в августе 1987г. В 1988г, прошел спецподготовку в центре „Альфа“. Присвоено звание младший лейтенант КГБ. В 1990г. – лейтенант КГБ. В 1994г. – ст, лейтенант ФСБ».

Вон оно как.

– Запроси центральную базу данных: Пастухов Сергей Сергеевич.

На экране появилось: «Данных нет».

– Перегудов Иван Георгиевич. «Данных нет».

– Ухов Николай Иванович. «Данных нет».

– Назаров Аркадий Назарович. «В допуске отказано». Резидент объяснил:

– Это означает, что объект либо негласный сотрудник, либо находится в оперативной разработке.

– Розовский Борис Семенович. «В допуске отказано».

– Ельцин Борис Николаевич. «В допуске отказано».

– Можешь выключить. Последний вопрос, Леон. Отнесись к нему очень серьезно.

Тебе было приказано обеспечивать мне и Вологдину информационную поддержку. А ты лезешь во все дырки. Зачем?

– Я хотел продать эту информацию Назарову.

– Почему же не продал?

– Я не могу встретиться с ним один на один. Все его контакты контролирует Розовский.

– Чем тебе мешает Розовский?

Резидент помедлил с ответом. На его смуглом бабьем лице со вздыбленными черными усами отражалась напряженная работа мысли.

– Вы поймете. Сами. Чуть позже, – проговорил он. – Если позволите, у меня два вопроса. Вы сказали, что вас чуть не перестреляли на вилле «Креон». Вы случайно проговорились? Или?..

– Или, – подтвердил я.

– Значит ли это, что вы хотите, чтобы я сообщил об этом в Москву?

– Значит.

Трубач обеспокоенно взглянул на меня.

– Пусть знают, – сказал я.

– От меня потребуют доказательств. Я вытащил из кармана паспорт Вологдина и передал резиденту.

– Перешли в Москву. Есть у тебя канал?

– В экстренных случаях могу воспользоваться дипломатической почтой. У меня есть выход на посольство.

– Вот и воспользуйся.

Он раскрыл паспорт, некоторое время удивленно рассматривал сквозную дыру в ржаво-красном обводе, потом вдруг побледнел так, что лицо его из смуглого превратилось в серое.

– Доказательство? – спросил я. Он закивал:

– Да… да!.. Боже милостивый! Конечно, да!..

– У тебя был еще вопрос, – напомнил я.

– Был… Извините… Скажите, Серж, я могу рассчитывать, что обо всем этом – обо всем, что здесь произошло, – не станет известно в Москве?

Я пожал плечами:

– Это будет зависеть от того, насколько откровенным ты был с нами. И если выяснится, что не очень… – Я буду с вами откровенным. Совершенно откровенным. Вы спасли мне жизнь.

Поверьте, я умею быть благодарным. Я дам вам информацию, за которую вам заплатят очень большие деньги.

– Кто?

– Назаров. Если вы сумеете встретиться с ним наедине.

Резидент подошел к простенку между окнами, вынул из плетеного кашпо горшок с какими-то незнакомыми мне крупными розовыми цветами, приподнял цветы за стебли и извлек из-под земляного кома завернутую в полиэтилен коробочку с аудиокассетой.

– Возьмите. Прослушайте до самого конца. Запись не очень чистая, но все поймете.

– Вы не очень похожи на человека, который легко отказывается от больших денег, – заметил я, разглядывая кассету и пряча ее в карман.

Резидент взглянул на меня глазами быка, которого тащат на бойню.

– А на человека, который сам сует голову в петлю, я похож? – негромко спросил он.

– Нам пора, – напомнил Трубач. – Очухаются эти, начнут шуметь.

– Сейчас идем. Вот что, Леон. Завтра же уезжайте в Никосию. И носа сюда не показывайте. А еще лучше – ложитесь в больницу. На какую-нибудь операцию. Вам аппендицит вырезали?

– Вырезали.

– Ну, пусть еще раз вырежут. Или что-нибудь другое. Вам нужно начисто выйти из игры. На неделю примерно. Это для вас будет самое лучшее. И кончайте с привычкой хранить оперативные данные на бумажках.

– Я просто не успел ее сжечь.

– Это «просто» могло вам дорого обойтись. Не провожайте нас, мы сами найдем дорогу.

– Ну что, вроде неплохо вышло, – заметил Трубач, когда мы спускались по лестнице. – Даже лучше, чем ожидали.

Я согласился:

– Намного лучше.

Мы пересекли дворик и обомлели: фургончика не было.