Текст книги "Их было семеро…"

– Ты же весь перемазался! – расстроился Трубач, тщательно отряхнул Лиса и даже стер сажу с его куртки чистой ветошкой. – Ну, как аппарат? Берете? Бери, мужик, век благодарить будешь!

– Нужно подумать. Дороговато. Посоветуюсь с партнером.

– Ну, посоветуйся, – отозвался Трубач, словно бы потеряв всякий интерес к туфтярщику, который только время у него попусту отнял.

Лис и Якут неторопливо двинулись к выходу вдоль рядов машин и толпы покупателей и продавцов. Трубач проводил их равнодушно-пренебрежительным взглядом, потом поднялся в кабину, из-под матрасика в спальном отсеке достал радиопередатчик и негромко сказал в микрофон:

– Идут к вам. Все получилось.

– Не расслабляйся, – предупредил его Док. – Могут появиться другие… Выйдя с территории военного городка, Лис и Якут подошли к припаркованному в стороне белому фиатовскому микроавтобусу, Якут сел за руль и направил машину в объезд Нови Двора к раздолбанному тысячами машин шоссе, ведущему от барахолки к автостраде Белосток—Гродно. Следом за ними влился в вереницу машин, за рулем которых сидели счастливые нововладельцы, и неприметный серый «жигу ленок». Вел его полковник Голубков, а на заднем сиденье разместился Боцман, бережно держащий на коленях магнитофон-"головастик". «Головастик» был настроен на волну «жучка», булавку с которым воткнул под воротник куртки Лиса Трубач, когда старательно стирал с него сажу.

«Фиат» ехал по «другорцедне дроге», не пытаясь обгонять ползущие впереди него легковушки, лишь у Сокулки, когда все машины свернули налево, к Белоруссии, «фиат» повернул к Белостоку и километров через десять съехал с автострады к воротам роскошного, построенного по европейским стандартам мотеля, рассчитанного не на новидворскую шушеру, а на солидных западных путешественников с бумажниками, набитыми кредитными карточками и твердой валютой.

«Жигуленок» полковника Голубкова проскочил вперед метров на семьдесят и затормозил у обочины.

По сторонам от центрального офиса мотеля, сложенного из красно-фиолетового фасонного кирпича, с просторными тонированными стеклами в простенках, стояло десятка три одноэтажных коттеджиков, из такого же кирпича и с такими же стеклами, каждый с отдельным входом, отдельным подъездом и с навесом для машин.

Мотель назывался «Авто-Хилтон», и цены тут, похоже, были вполне хилтоновские.

Но, несмотря на это, больше половины коттеджей было заселено, о чем свидетельствовали выглядывавшие из-под навесов багажники и радиаторы «мерседесов» и «понтиаков». Сзади территория мотеля была обнесена высоким бетонным забором, а с фасада – стрельчатой, художественной ковки решеткой. На въезде дежурили два охранника.

То ли на лобовом стекле «фиата» был специальный пропуск, то ли эту машину уже знали, но «фиат» беспрепятственно миновал ворота, развернулся на центральной площадке и подъехал к одному из коттеджей, крайнему в ряду. Голубков достал из бардачка бинокль, снял приставку для ночного видения, с минуту рассматривал коттедж, а затем молча передал бинокль Боцману. В окулярах была отчетливо видна темно-вишневая «альфа-ромео», стоявшая под навесом.

Якут и Лис вышли из «фиата», Лис нажал кнопку на входной двери. Из динамика магнитофона раздался слегка искаженный какими-то помехами мужской голос:

– Кто?

Одновременно включилась запись.

– Свои, Ленчик, – ответил Лис. – Это я, Владас. Со мной Корень. Дверь открылась.

– Постойте, спрошу… Граф! Тут Влад и Корень. Пустить?

– Пусть входят… – У них что, даже дверного глазка нет? – не отрываясь от бинокля, спросил Боцман.

– Зачем? Интерком или домофон.

– Видеокамера?

– Вряд ли. Это же просто мотель.

Дверь закрылась.

Из магнитофона донеслось:

– Ну?

– Они появились. На «ситроене». Двое…

II

– Ну?

– Они появились. На «ситроене». Двое.

– Ленчик! И ты, Корень. Посидите на кухне. Садись, Влад. Рассказывай.

– Подъехали часов в десять. На том самом «ситроене», про который вы звонили из Варны, когда их потеряли. «Три оливы». «Откройте для себя Кипр». Один – «шестерка», водила. Второй – главный. При галстуке, английский журнал читает.

Разговаривал через губу. Правда, сразу просек, что у нас пушки.

– Как?

– Не знаю. Но просек на раз. «Покупатели приходят на базар с бабками, а не с пушками». В этом смысле выразился. Хотя на виду мы их, сами понимаете, не держали.

– Значит, глаз наметанный?

– Выходит, так.

– Кто они? Хоть примерно, какой масти?

– Непонятно, Граф. Как и те двое, которых мы взяли. Может, все-таки «контора»?

– Не их дела. Точно не из братвы?

– Разве что из новых. Их сейчас, сами знаете, расплодилось как собак нерезаных. Накачаются наркотой – и вперед. Полный беспредел творят. Правильному вору скоро и ступить некуда будет.

– Рано страдаешь, Влад. Для правильного вора ты еще зону мало топтал.

– Извините, Граф. Но сейчас не по ходкам вора в закон вводят, а по делам.

– Делами тебе тоже рано хвастать. Хруста не прикрыл – вот твои дела. А может, ты его сам сдал, чтобы его место занять? А, Владик?.. Ладно, шучу.

Разобрались, сам виноват – расслабился от курортной жизни. Те двое, что у нас, – на игле?

– Нет. Специально посмотрел – вены чистые. Может, травка или колеса. Но не ширяются – точно.

– Что говорят?

– Все то же: отдыхали на Кипре, прилетели пораньше – тачку купить. Бабок у них было как раз на тачку – три штуки баксов.

– Били?

– Кого?

– Кого! Их! То, что вас били, я и сам вижу. Прямо цирк! Четыре бугая с пушками не смогли чисто взять двух фраеров, у которых даже финаря не было!

Расскажи кому – не поверят!

– А кто знал? В натуре, Граф, все путем было: посадили в тачку, пушки в бок. Обычное дело. Да тут и началось.

– Что?

– А я знаю? Меня сразу вырубили, Корню нос своротили, Юраня за рулем был, так ему маленький ногой в ухо гвозданул. Хорошо, кроссовкой, а если бы ботинок – хана, проломил бы череп. Высокий Горбу два ребра сломал, до сих пор кашлянуть не может. А мне сустав вывернули, когда пушку маленький забирал. Если бы Корень не выключил кастетом высокого, не знаю, чем и кончилось бы. Моя пушка уже у маленького была, да успели на него навалиться. Еле связали.

– Каратисты?

– Какой там! У Горба черный пояс, а толку? Тут не карате. И не боевое самбо. Не разбери пойми. Такому только в уличных свалках можно научиться. Когда десять на одного. И не один раз. Только мало кто выдерживает.

– А эти двое, значит, выдержали?.. Потом-то вы душу на них отвели – на связанных?

– Ну, было немного… Вы же не велели слишком-то.

– Разговаривали как с ними?

– Ну, как. Нормально… Ну, я высокого слегка… сигаретой в грудь… чтобы поразговорчивей был… – Разговорился?

– Нет.

– Да ну?

– Говорю же… Носом потянул и сказал: «Шашлычком пахнет».

– Вот как? «Шашлычком пахнет»? И это все, что он сказал?

– Все.

– А маленький что сказал после твоей сигареты?

– Он в отключке был. Я его… Граф, он же мне руку чуть не сломал!

– Ладно, оставим. Двое в «ситроене», двое у нас, где еще двое?

– Неизвестно. К тачке не подходили, Горб пас. Может, страховали своих из толпы. Не засветились.

– А поводить по барахолке тех Пановых «шестерок» не догадался? Могли и узнать.

– Они уже никого не узнают.

– Хочешь сказать, что вы их?..

– А что было делать? Где мне людей взять, чтобы всех охранять? Нас всего четверо.

– Я тебе своего телохранителя отдал.

– Ну, пятеро с вашим Гришей. Все равно мало. Да и те свое дело сделали.

– Трупы где?

– Сбросили в какой-то колодец на сыроварне. Там вонь такая, что сто лет не найдут.

– А этих где держите? Там же, на сыроварне?

– Нет, стремное место, подходы открытые. В казарме, на бывшей «губе».

Какие-то местные перестроили ее под склад запчастей, мы у них перекупили на две недели. Ну, тоже вроде как под временный склад. Надежное место. Решетки, стальные двери, замки. Что надо. Там они и сидят. Юраня, Горб и ваш Гриша в охране. В десять вечера мы с Корнем их сменим. Нужно срочно людей вызывать, Граф. Ваших, из Афин. Из Пафоса долго, да там серьезных ребят и не осталось.

– Там серьезных и не было. Или ты считаешь крутыми тех пятерых мудаков, которые дали подорвать себя обыкновенной бочкой? Тогда у нас с тобой разное понимание, что такое серьезный парень. Потом о людях поговорим. Где, по-твоему, товар? По-прежнему в «ситроене»?

– Нет. Вынули, точно. Я специально залез под тачку – вроде глушитель проверить. На переднем коробе – следы сварки. Замазаны, но следы свежие. И полоса по размеру – с кейс. Как раз под товар.

– Так, может, он там и есть?

– Вы не в курсе, Граф, как это делается. Когда товар закладывают, сварку не просто зачищают, а все дно грунтуют и красят. Почище, чем на фирме. Они сколько границ прошли? С такой сваркой их на первой бы прихватили. Нет, товар они вынули, а дырку заварили на каком-нибудь местном сервисе или в мехмастерской.

– Убедил. Где же он?

– Или спрятан. Или у тех двоих. Скорее, спрятан – в поселке или даже в лесу.

– Может, его уже передали?

– Нет. Они за «ситроен» тридцать штук гринов объявили. А цена ему от силы пятнадцать. Они его не продавать выставили, а как маяк. Ждут покупателя или посредника. И мы вполне можем контакт не просечь. Поэтому я и говорю: нужно срочно вызывать ваших людей из Афин.

– Давай-ка, Владас, сначала произведем небольшие подсчеты. Почем Хруст отдавал Пану товар?

– По четыреста баксов за грамм.

– Сколько Хруст получил предоплаты?

– "Лимон".

– И шестьсот штук сгорели в тайнике у Пана. Пошли в доход республике Кипр.

Значит, бабок в товаре осталось всего четыреста штук. Правильно? Ты предложил мне за помощь половину.

– Такая цена.

– Это цена за выбивание долга. А тут речь идет совсем о других делах.

Продолжим. Сто тысяч я уже вложил: «паджеро» и оружие. Значит, сколько моих остается? Стольник? И ты думаешь, что за эти бабки я буду вызывать своих людей и вообще лезть в это дело? Да я их заработаю, не уходя с пляжа.

– Сколько вы хотите?

– Все.

– Все четыреста?!

– Плюс те, что отдаст посредник. Ему же Пан товар не по четыреста отдавал.

За эти бабки я согласен слегка поработать.

– А я за что буду горбатиться?

– Хруст получил свой «лимон».

– Он на его номерном счету.

– Твои проблемы.

– Я так не согласен.

– А я твоего согласия и не спрашиваю. Ты не за бабки будешь горбатиться, а за свою шкуру. Потому что, если товар уплывет, покупатель потребует свою предоплату. С тебя, Владик, а не с Пана и не с Хруста. Понял? А теперь слушай внимательно. Этих двоих сегодня же убрать. И в тот же колодец на сыроварне. И впятером пасти «ситроен» днем и ночью. Ленчика тоже подошлю. А завтра и сам подъеду глянуть на этих кадров. Если и вшестером просрете контакт – на себя пеняй. Засечете покупателя – тогда и будем думать, вызывать из Афин людей или сами справимся. Все. Разговор кончен. Ленчик, выпусти их!.."

III

Без пяти десять вечера на подходе к гауптвахте мы взяли этих двоих – Влада и Корня. Никому из нас не нужно было объяснять, где в военных городках располагается гауптвахта, но на всякий случай мы провели их от их белого «фиата» до места. Влада загрузили в «фиат», а Корню ткнули в затылок его же «Макарова» и заставили постучать в дверь и назваться. Дверь открыли, а остальное уже было делом техники.

Артиста и Муху мы нашли на голом бетонном полу «губы» – просторной, недавно отремонтированной каменной коробки без обязательных в таких местах двухъярусных железных нар. Рты их были плотно забиты тряпками со следами краски – ими работяги, проводившие ремонт, вытирали, вероятно, свои шпателя и кисти. Веревок на каждом было столько, что их хватило бы на такелаж для небольшого парусника. Муха сидел у стены, Артист валялся рядом лицом вниз. На затылке у него чернела запекшаяся на глубокой ране кровь. Но когда мы перевернули его и вытащили кляп, он открыл глаза, отплевался от ошметков цемента и краски и сердито спросил:

– Вы где, вашу мать, болтались? Жрать охота!

– Будет жить, – поставил диагноз Док.

Снятыми с ребят веревками мы умотали троих стражей – Горба, Браню и Гришу.

Сюда же, на губу, перетащили из «фиата» Влада и Корня. Корня тоже связали, а рот затрамбовали теми же тряпками, как и другим. Связывать Влада и затыкать ему рот никакой необходимости не было. Его брал Трубач и несколько погорячился.

Тут же, на «губе», Док осмотрел Артиста и Муху. Вломили обоим прилично, но серьезных членоповреждений, к счастью, не оказалось. Более основательную медицинскую помощь Док оказывал им уже в их номере деревянного теремка-отеля, куда мы приехали на белом бандитском «фиате» и, к радости пани владелицы, сняли рядом еще два двухместных номера. Пока Док обстригал волосы вокруг раны на затылке Артиста и обрабатывал рану какими-то жидкостями, Артист так энергично, хоть и сквозь зубы, разъяснял свое отношение к современной медицине вообще и к способностям Дока в частности, что я вынужден был его прервать:

– Сам виноват. Тебе в детстве мама никогда не говорила, что не нужно садиться в машину к чужим дядям?

В половине одиннадцатого пришел полковник Голубков, сообщил:

– Позвонил. Сказал, что на «зеленую» выйдем в два ночи. Пароль «Варшава», отзыв «Минск». Пора, ребята.

Мы оставили Дока заниматься Артистом и Мухой, а сами собрали в сумки и рюкзачки всю оптику и на сером «жигуленке» проехали к пятому километру польско-белорусской границы. Трубач удивился тому, как ровно и почти бесшумно работает движок этой развалюхи.

– Объясняю для невежд, – отозвался Голубков, напряженно всматриваясь в серую ленту приграничной лесной дороги, еле освещенную подфарниками машины. – Год выпуска этого автомобиля – семьдесят третий. А в то время «Жигули» комплектовались двигателями итальянской сборки. И ходили эти движки не по сто тысяч, как нынешние, а по полмиллиона кэмэ. А иногда, говорят, и больше.

– Ну, дядя Костя! – восхитился Трубач. – Вы, оказывается, разбираетесь в тачках!

– Я не в тачках разбираюсь, племяш, а в жизни… Голубков загнал «жигуленка» в густой кустарник и заглушил двигатель.

Над пограничной полосой стелился болотный туман, в разрывах низких дождевых облаков скользила идущая на убыль луна. За подлеском и просекой темнели плотные еловые кущи, за ними поднимались корабельные сосны. Никакого движения нигде не замечалось, не слышно было никаких звуков, только издали, от Нови Двора, еле-еле пошумливало: звук моторов, музыка из баров – неразличимо, все вместе.

По заметкам, которые делали Артист и Муха, дожидаясь нашего приезда, мы изучили каждую ложбинку и пригорок в районе «зеленой». На польской стороне патрули проходили раз в сорок минут, на белорусской – раз в пятьдесят четыре минуты. Собак не было: солдат-то нечем было кормить, а у овчарок рацион посерьезней. Колючка давно уже провисла и обвалилась вместе со столбами, контрольно-следовую полосу перепахивали хорошо если раз в неделю, она была истоптана коровами и козами, забредавшими в запретную зону с обеих сторон некогда неприступного межгосударственного рубежа. Так что пересечь его не составляло никакого труда, что мы с Трубачом и сделали.

Боцман и полковник Голубков остались на польской стороне, рассредоточились в подлеске, чтобы максимально расширить зону обзора. У Голубкова был его бинокль с приставкой для ночного наблюдения, у Боцмана – оптика от арбалета, а у нас с Трубачом приборы посерьезнее – стереотрубы с ночным видением. У нас и задача была посерьезней – проследить, что будет происходить на белорусской стороне границы, как только контрольный звонок в Москву приведет в действие некий механизм, подготовленный для нашей встречи.

Этот механизм и интересовал нас сейчас больше всего.

Трубача я оставил в ельнике метрах в ста от «тропы», а сам пересек сосновый бор и устроил свой НП в кустах боярышника, откуда хорошо просматривалась приграничная дорога. Северное ее направление вело к погранзаставе примерно на широте Нови Двора, а южная часть выходила на магистраль Е-12 Белосток – Гродно.

Оттуда, по моим прикидкам, и должна была появиться группа, которой приказано было нас встретить. И я не ошибся.

В ноль двадцать я услышал слабый гул двигателя, минут через восемь – десять в густой темноте отчетливо высветились две узкие синие щели: машина была снабжена светомаскировочными щитками на фарах. Я припал к стереотрубе. То, что это джип, – разобрал, но какой модели – разобраться не смог, а цвет и вовсе был неразличим в зеленоватом глазке ночной оптики. Джип прошел мимо моего НП, поскрипывая рессорами на ямах грунтовой дороги, и остановился метрах в пятидесяти от «тропы». Из машины вышли четверо в чем-то вроде камуфляжа. У троих в руках были какие-то длинные палки то ли в чехлах, то ли в тряпках, вроде спиннингов. У четвертого в руках не было ничего. Он махнул в сторону «тропы», словно показывая направление, и вернулся за руль джипа. Трое натянули на головы маски «ночь», расчехлили свои спиннинги и скрылись в приграничном подлеске.

Только это были не спиннинги. Я уже догадывался, что это такое. Но мне не догадываться надо было, а знать совершенно точно. Поэтому я поудобней устроился в этом клятом боярышнике, стряхнувшим мне за шиворот всю росу и капли дождя, и настроился на долгое ожидание.

К двум часам ночи тьма сгустилась так, что я не видел собственной руки.

В два десять четвертый вылез из джипа и что-то поднес ко рту.

Радиопередатчик. Потом убрал его, закурил и вернулся в машину.

В два сорок он вновь спрыгнул на землю, снова связался по рации с теми тремя и нетерпеливо заходил взад-вперед вдоль джипа.

В три пятнадцать начало слегка светать.

Трубачу, Боцману и Голубкову давно уже нечего было делать на их НП, но дать им отбой я не мог – своих радиопередатчиков мы не взяли. А вдруг кто-нибудь случайно наскочит на нашу волну? Не стоило рисковать, завтра они нам точно понадобятся, а сегодня мы могли и без них обойтись. Ну, посидят ребята лишний час, слегка подергаются от неизвестности. Издержки производства, ничего не поделаешь.

В четыре двадцать я снял с трубы прибор ночного видения, он уже стал не нужен. Малый возле джипа щелчком швырнул в сторону сигарету и отдал какой-то приказ по своей рации. Минут через двадцать из подлеска появились эти трое. Они стянули с голов черные маски «ночь» и принялись зачехлять свои спиннинги. Вот тут-то я их как следует и рассмотрел.

Это были немецкие снайперские винтовки «Зауэр» с оптическими прицелами, с приспособой для стрельбы ночью, с глушителями и пламягасителями.

Вот что это было.

Джип оказался знакомым мне серебристым «патролом», но за рулем был не Валера, а майор Васильев.

Вадим Алексеевич.

Или – как он разрешил мне себя называть – просто Вадим.

Все четверо уселись в джип, он развернулся и быстро ушел в сторону магистрали Белосток – Гродно.

Было уже совсем светло, так что нам с Трубачом пришлось возвращаться на польскую сторону в основном ползком и короткими перебежками. Голубков и Боцман уже ждали нас в «жигуленке».

– Все в порядке, – кивнул я в ответ на их вопросительно-тревожные взгляды.

Мы заехали на почтамт Нови Двора, укротили десятью баксами сладко дрыхнувшего пана сторожа и получили доступ к междугородному автомату. Я набрал номер и сообщил диспетчеру:

– Посылку не передали. Возникли проблемы. Постараемся завтра.

Предварительно позвоню.

– Не уходите со связи, – ответил диспетчер. Он с кем-то, видно, посовещался и вновь соединился со мной. – Вам объявлен выговор за нечеткость в работе.

– Кем объявлен? – удивился я.

– Тем, кто имеет на это право.

– Пошлите его в жопу! – сказал я и бросил трубку.

Ну, суки!

Док дремал в кресле, ожидая нашего возвращения. Муха и Артист спали. Голова у Артиста была перевязана, а физиономия Мухи усеяна пятнами зеленки.

– Я им дал снотворное, – объяснил Док. – Выспятся. Заодно и стресс снимется… Ну?

– Ну… гну!

Мы перешли в соседний номер и свели воедино наши нынешние наблюдения. По сложности задачка была примерно на уровне второго класса школы для умственно отсталых детей. Три снайпера на «тропе». Мы идем гуськом. Один спереди берет первых двоих, два других – остальных. По секунде на выстрел. Потом, вероятно, еще по одному – контрольному. Но это уже без спешки, некуда торопиться. Потом возвращаются в «патрол» и уезжают. А наутро в рапорте начальника погранзаставы будет сообщение о том, что при переходе государственной границы Республики Беларусь в ночной перестрелке были убиты шестеро неизвестных, вероятно – членов неустановленной преступной группировки.

– Семеро, – поправил полковник Голубков.

– А кто седьмой? – удивился Боцман.

– Я.

– И думать забудьте. Никуда вы с нами, Константин Дмитриевич, не пойдете, – сказал я. – Только вас тут не хватало!

– У меня есть приказ перейти границу вместе с вами, – напомнил он.

– Сказать вам, что сделать с этим приказом? Да вы и сами знаете Не смогли выполнить. Мы от вас скрылись. Максимум, что вам грозит, – служебное расследование и увольнение на пенсию. Хоть будет кому приходить на наши могилки.

Голубков только головой покачал:

– Ну и шутки у тебя, Пастух!

– Если бы это были шутки!..

– У нас есть два «узи» и четыре ПМ, – напомнил Трубач об арсенале, изъятом при захвате хрустовских ублюдков. – И два ножа-автомата.

– И кольт-коммандер 44-го калибра в подарочном варианте, – добавил я.

– Какой кольт? Откуда кольт? – запротестовал Трубач. – Ты мне велел его закопать в саду. Не так, что ли?

– Кончай трепаться, – приказал я. – Где ты его прятал?

– Ну, в «ситроене». В воздухофильтре. Как ты узнал?

– Больно ты суетился вокруг тачки, когда сварщик работал. Где он сейчас?

– Ну, в мусор спрятал. Возле «строена». Так что теперь?

– Ничего. Не имеет значения. Мы без всяких «узи» и кольтов можем перебить этих троих вместе с майором Васильевым. Потому что мы знаем про них, а они про нас нет. И что?

– А если не перебить, а захватить? – спросил Док.

– И что? – повторил я. – Привезти в Москву и сдать генерал-лейтенанту Волкову? По-твоему, он нам спасибо скажет? Как, Константин Дмитриевич, скажет?

– Нет, не скажет.

– Вот и я так думаю.

– Так что же делать? – спросил Док.

– Иван Георгиевич! – обратился я к нему с самым проникновенным чувством, на какое был только способен. – Ну, хоть раз бы ты задал мне какой-нибудь простенький, обыкновенный вопрос! Ну, например, где находится Янтарная комната.

Или кто убил президента Кеннеди. Или, наконец, когда будет конец света.

– Когда же он будет? – спросил Док.

– Для нас – скоро, если ничего не придумаем… А тут еще этот Граф и хрустовские отморозки!..

«Стоп, – сказал я себе. – Стоп».

Немного подумал и еще раз сказал себе: «Стоп».

Граф. Пять кило героина. Мертвый Влад. Мертвый Пан. Хруст в Интерполе.

Даже самую умную и выдрессированную собаку можно увести куда угодно, если дать ей понюхать подстилку, на которой лежала сучка во время течки.

У баксов запах не хуже.

Можно попробовать. Шансов – близко к нулю. Но мы не можем пренебрегать даже единственным.

– Встали, – приказал я. – Боцман, подгонишь «фиат» вплотную к дверям «губы».

Док и Трубач – притащите из «строена» ковры. Потом перегрузим всех пятерых из «губы» в «фиат» и накроем коврами.

– Четверых? – переспросил Боцман.

– И пятого тоже. Константин Дмитриевич, подбросите нас к «губе» и подстрахуете со стороны. Трубач, завтра в восемь утра мы с тобой кое-куда съездим. Вернее, уже сегодня, – поправился я. – И никаких кольтов!

– А нам что делать? – спросил Боцман.

– На всех работы хватит… Через час погрузочно-разгрузочные операции были успешно завершены. Было уже начало восьмого, бессмысленно было даже пытаться вздремнуть. Док упросил пани хозяйку сварить нам побольше крепкого кофе. Им мы и пробавлялись, заодно подчищая жалкие остатки еды, оставшейся после трапезы оголодавших за двое суток Артиста и Мухи.

– Много бы я дал, чтобы узнать, о чем ты сейчас думаешь, – проговорил полковник Голубков, закуривая свой «Космос».

– Я могу и бесплатно сказать, – ответил я. – Вспоминаю разговор с Назаровым.

Он сказал, что существует всего три способа защиты от ядовитой змеи. Первый: держаться подальше от тех мест, где они водятся. Второй: носить надежную одежду.

И третий: вырвать у змеи ядовитый зуб. Он сторонник третьего способа. – Я подумал и добавил:

– Я тоже.

– По-моему, все сошли с ума.

– Кто – все?

– Все, – повторил Голубков. – Вся Россия. У меня иногда такое чувство, будто мы – первые люди на Земле. Что построим – в том и будем жить. Какие законы примем для себя – те и будут. И не очень-то верится, что это будут хорошие дома и Божьи законы.

– Это и есть свобода, – вмешался в наш разговор Док.

Голубков с сомнением покачал головой:

– Если ты прав, то свобода – это страшная вещь.

– Я бы сказал по-другому: обоюдоострая, – уточнил Док и посмотрел на меня. – Куда ты собрался ехать?

– К Графу…