Текст книги "Арийский реализм. Изобразительное искусство в Третьем рейхе"

Глава 5. Нацистская атака на модерн

Когда предсказанный Гитлером и Геббельсом взлет в искусстве Третьего рейха не произошел и данный культурный вакуум стал многим очевидным, нацистские бонзы сперва начали кампанию, направленную против «продажной прессы». Многие газеты были виноваты в том, что указывали на «недостаточность» официального искусства. В беседе Гитлера и Геббельса, состоявшейся 22 октября 1936 года, обсуждались меры, которые предполагалось принять в отношении художественной критики. После этого Геббельс записал: «Она должна полностью быть устранена на длительный срок. Могли иметься только репортажи». Тремя неделями позже тот же самый Геббельс отмечал: «Вчера: составили указ о полном запрете. Газетная критика существует. Она несколько переделана и публикуется в конце каждого месяца. Вместе с тем из общественной жизни исчезнут метастазы».

Геббельс хотел объявить о запрете художественной критики на очередном заседании Имперской палаты культуры. Естественно, он заранее ознакомил Гитлера с текстом своей речи, которой фюрер выразил полную поддержку: «Фюрер принял почти в неизменном виде мой запрет на критику». 27 ноября 1936 года Геббельс издал распоряжение, благодаря которому он намеревался устранить «последние пережитки демократической эпохи». В своем обращении он написал такие слова: «После прихода к власти я предоставил художественной критике четыре года, чтобы она начала действовать в соответствии с национал-социалистическими принципами… Но так как даже в 1936 году не было обнаружено никаких удовлетворительных тенденций в сфере художественной критики, то я сегодняшнего дня она полностью запрещается в своей прежней форме. Вместо прежней художественной критики, которая во времена проникновения в художественные направления чуждого еврейского влияния полностью извратила свою суть, с сегодняшнего дня вводятся художественные репортажи… Художественные репортажи не должны выносить оценок, а лишь давать описание и делать признание искусства».

Показательно, что Геббельс не упустил возможности обвинить художественную критику в «еврейском происхождении». Тем самым как бы указывалось, что авторы и редактора художественных репортажей подвергались дополнительным проверкам, так как они должны были полностью соответствовать национал-социалистическим принципам.

Адольф Циглер во время работы над «Четырьмя элементами»

Во время открытия Большой выставки немецкого искусства в 1937 году по художественной критике прошелся и сам Гитлер. Он озвучил тезисы, которые были им выдвинуты еще в 20-е годы. Аналогичным образом на партийном съезде он изливал свою злобу на «вредоносную» свободу слова, предоставленную журналистам.

То, что журналисты, несмотря на полнейший запрет художественной критики, все-таки могли знакомить читателей со своим собственным мнением об искусстве Третьего рейха, показывает пример Тойниссена. В данном случае критика маскировалась тонкой иронией. Так, например, Тойниссен описывал картины Адольфа Циглера, на которых в изобилии была представлена обнаженная женская натура: «Действительность передана с такой поразительной точностью, что возникает ощущение, что эта румяная милашка только-только сбросила с себя груз одежды. Ее тщательно выписанная нагота обдает теплым воздухом жизни, излучая обаяние своими телесными красками». После ироничного рассмотрения отдельных картин журналист выносил общий уничижительный приговор всему художественному уровню Большой выставки немецкого искусства: «Подобная манера письма задает тон всей выставке, а потому, несмотря на то, что данное произведение изображает богиню искусства, картину следовало бы демонстрировать в самом начале выставки». После того как Гитлер прочитал данную статью, Тойниссена попытались «привлечь к ответственности». Впрочем, журналист отделался лишь легким испугом.

Если говорить о выставке «Дегенеративное искусство», то она по большому счету не была первым культурным феноменом Третьего рейха. Пожалуй, она была самым радикальным и полным воплощением многих политических тенденций. Почти сразу же после прихода к власти национал-социалистов местная группа «Союза борьбы за немецкую культуру» в Карлсруэ решила провести выставку. Проходить она должна была под названием «Правящее искусство 1918–1933 годов». Несколько позже аналогичные выставки, называвшиеся «Палатами ужаса», были проведены в Дессау и Нюрнберге. В Штутгарте был проведен «Паноптикум духа ноября[4]4
  Подразумевались события ноября 1918 года, когда в Германии началась революция, свергнувшая монархию.


[Закрыть] – искусство на службе разложения».

Кроме этого, уже в 1934 году Имперское министерство пропаганды инициировало создание передвижной выставки «Дегенеративное искусство», деятельность которой было предложено возобновить в марте 1936 года по предложению «Антикоминтерновского комитета». Аналогичная выставка, насчитывавшая приблизительно 60 работ, в сентябре 1936 года стала проходить во Франкфурте по инициативе местного отделения «Силы через радость». То, что отличало выставку 1937 года от всех предшествующих, было не только количество представленных на ней работ, но также положение в обществе и намерения ее организаторов. Долгое время историческая литература не могла внести никакой ясности в вопрос о том, кто же действительно являлся непосредственным инициатором проведения выставки 1937 года «Дегенеративное искусство». Между тем дневники Йозефа Геббельса не оставляют никаких сомнений при ответе на данный вопрос. Инициатором и автором идеи был сам министр пропаганды. Он решил посредством данной акции усилить свои пошатнувшиеся позиции и ослабить давление конкурентов по нацистской партии.

Первое упоминание данной идеи датируется в дневниках Геббельса 15 декабря 1935 года: «В полдень у фюрера. Вопросы живописи. Еще очень недостаточно. Дворец наследного принца[5]5
  Там располагалась одна из художественных галерей.


[Закрыть] завален навозом». 5 июня 1937 года вырисовываются уже более конкретные контуры выставки: «Мне видятся примеры художественного большевизма. Однако теперь я вмешиваюсь… Я хочу устроить в Берлине выставку, посвященную искусству эпохи разложения. Народ должен смотреть, учиться и вынести свой приговор».

Адольф Циглер (в бабочке) рассказывает Гитлеру о концепции Большой выставки немецкого искусства

Уже 12 июня Геббельс начинает заниматься программой запланированной выставки. С удивлением для себя он обнаруживает, что сталкивается с сопротивлением некоторых национал-социалистических чинов. Все препоны все-таки удается устранить, и 30 июня 1937 года министр пропаганды приступает к завершающей стадии планирования выставки. Геббельс запишет в этот день в своем дневнике: «Я позволю готовить выставку. Из Мюнхена связывается профессор Циглер… Я обсуждаю с ним запланированную мной выставку эпохи упадка. Длительный разговор у фюрера… Художественная выставка эпохи упадка утверждена. Наверное, Мюнхен. Предоставлены полномочия осуществлять конфискации. Я поручаю проведение Адольфу Циглеру и Швайцеру (Мёльниру)».

10 июля 1937 года Геббельсу приходится доказывать свое «авторское право» на данную выставку. «Фюрер хочет произнести жесткую речь против искусства разложения, я пытаюсь настоять на своем докладе на выставке эпохи упадка». Всего же комиссия под руководством Адольфа Циглера, который в 1936 году сменил на посту президента Имперской палаты изобразительных искусств «непоследовательного» Э. Хёнига, конфисковала 5328 произведений искусства. 17 июля 1937 года Геббельс и Гитлер первыми ознакомились с выставкой, на которой было представлено 730 произведений 112 художников. Большинство экспонатов выставки по своему стилю относились к экспрессионизму, дадаизму, абстракционизму и такому направлению, как поздний веризм.[6]6
  Веризм (от итал. vero – правдивый) – реалистическое направление в литературе, в опере и в изобразительном искусстве, близкое к натурализму; характерен интерес к быту бедняков.


[Закрыть] На выставке оказались представлены работы очень многих известных немецких авангардистов. Среди них были: Барлах, Бекман, Коринт, Файнигер, Феликсмюллер, Гросц, Хекель, Иттен, Клее, Кирхнер, Кокошка, Марк, Нольде, Пехштейн, Рольфс, Шмидт-Роттлюфф.

Геббельс посещает выставку «Дегенеративное искусство» (1937 год)

Сама выставка была условно разделена на девять групп, в каждой из которых выделялось некое отдельное направление, которое национал-социалистами характеризовалось как «вырождение».

1. Сознательное или обусловленное психической болезнью нарушение общепринятых стандартов живописи.

2. Богохульные картины (прежде всего Нольде).

3. Наличие в картинах «анархистско-большевистского» подтекста.

4. Непосредственно примыкавшие к предыдущей группе картины, которые демонстрировали пацифистски-марксистское разложение вооруженных сил (например, Отто Дикс с натуралистичными сценами войны).

5. Оскорбляющие общественную нравственность, так как на картинах были запечатлены ночные клубы, бордели и девицы легкого поведения.

6. Картины, которым инкриминировалось следование стилю Гогена, «пропагандировавшему» равенство рас.

7. Отрицавшие точное изображение человеческого тела, но сосредоточившиеся на изображении болезненной сути человека. Инкриминировалось воспевание психически больных людей (Кирхнер, Хекель, Шмидт-Роттлюфф).

8. Еврейские художники.

9. Данная группа как бы замыкала «кольцо обвинений». Она должна была продемонстрировать примеры «законченного безумия» (творчество дадаистов).

В своей речи на открытии Большой выставки немецкого искусства в 1937 году Гитлер достаточно четко сформулировал тезис о причинах и следствии «художественного упадка». Фюрер констатировал: «С открытия данной выставки положен конец художественному разложения и культурному уничтожению нашего народа. И впредь мы будем вести ожесточенную борьбу против последних элементов данного культурного тления». Ссылаясь на авангардистские картины, Гитлер приходил к выводу: «Мы хотим заботиться об этом искусстве. Но только как о свидетельствах некогда глубочайшего упадка нашего народа и нашей культуры. Именно этой цели должна служить выставка, которую по многочисленным просьбам народных товарищей мы открываем несколько дней спустя. Мы рекомендуем ее посетить, так как она станет для многих поучительным уроком».

1 августа 1937 года выставка «Дегенеративное искусство» вновь стала предметом разговора, состоявшегося между Гитлером и Геббельсом. Министр пропаганды сделал запись в своем дневнике: «Успех “Дегенеративного искусства” его радует. Теперь мы должны еще больше раскрутить рекламный маховик и издать выставочный каталог. Уже делается!!!»

Реклама выставки «Дегенеративное искусство»

Давнее желание Гитлера осуществилось – вся пропаганда Третьего рейха ополчилась на авангард, который чернился всеми доступными способами. Впрочем, национал-социалистическая пропаганда преуспела только в навязывании негативного образа искусства. Об этом говорят хотя бы некоторые статистические данные. Выставку «Дегенеративное искусство» посетило 2 009 899 человек, в то время как Большую выставку немецкого искусства втрое меньше. Хотя вряд ли можно согласиться с тем, что большинство немцев стремилось в знак протеста ознакомиться с «шедеврами» современного искусства, как утверждают некоторые историки. Огромное количество посетителей объясняется тем, что, начиная с марта 1938 года, выставка «Дегенеративное искусство» стала передвижной. Она демонстрировалась в Берлине и многих других немецких городах. Так, например, в Штеттине сотрудники СД «насчитали» около 75 тысяч посетителей.

Сама выставка «Дегенеративное искусство» была осознанно запланирована как некое контрастное явление на фоне Большой выставки немецкого искусства. «Искусство одиночек», «искусство, прибывшее не из нашей души», как бы противопоставлялось «немецкому искусству». Народным товарищам надо было сделать лишь свой не очень сложный выбор. Спекулятивное оформление «Дегенеративного искусства» должно было служить мобилизации «здоровых народных ощущений», из которых и должно было родиться «новое немецкое искусство». Впрочем, сами нацистские властители и не намеревались скрывать данных намерений. Об этом вполне открыто говорилось во вводной статье каталога «выставки позора». Сама выставка «Дегенеративное искусство» выставлялась как свидетельство «начала нового века», которое сопровождалось «на протяжении последних десятилетий ужасающим культурным упадком». Но именно с этого момента в немецком искусстве должен был произойти кардинальный перелом, который национал-социалистические пропагандисты назвали не иначе как «большим поворотом». Шумиха вокруг «большого поворота» имела своей целью не только дискредитировать отдельных неугодных художников, но и искусно завуалировать то, что за четыре года осуществления национал-социалистической культурной политики предлагавшееся немцам «истинное» искусство так и не смогло выйти за рамки традиционалистичных картин и неоклассицистической скульптуры.

Решение о следующей чистке «искусства» было принято 24 июля 1937 года, во время разговора между Гитлером и Геббельсом. Геббельс по привычке записал в дневнике: «Теперь прежняя комиссия должна конфисковать из музеев все вырожденческие картины. Фюрер стал больше мне доверять». Три дня спустя Геббельс фиксирует первые результаты своих усилий – он становится ответственным за «чистку» музеев. При поддержке Гитлера Геббельсу удается пресечь все попытки Имперского министра воспитания Бернхардта Руста принять участие в данном процессе. Всего же из музеев рейха было конфисковано около 12 тысяч листов графических работ и 5 тысяч полотен. Среди неугодных национал-социалистам «дегенератов от искусства» лидировал некогда любимый Геббельсом Нольде. Из музеев было изъято 1052 его работы. Далее с 729 работами шел Хекель. У Кирхнера было конфисковано 639 работ, у Шмидт-Роттлюффа – 608, у Бекмана – 508. Геббельс непременно хотел легализовать данные грабительские акции.

Гитлер же в свою очередь предложил самый радикальный способ «решения» проблемы. Геббельс писал об этом: «Разработан закон о дегенеративном искусстве. Теперь фюрер должен утвердить его. С фюрером изучали собранные предметы вырождающегося искусства. Два часа к ряду. Решение – уничтожить. Ни одна из картин не заслуживает милости. Фюрер также за безвозмездную экспроприацию». В архивных делах имперской канцелярии до сих пор хранится проект Закона «Об изъятии предметов дегенеративного искусства». К нему прилагалось обоснование, которое содержало следующую текстовку: «Характер данной выставки дегенеративного искусства вынудил фюрера принять решение об изъятии и изоляции предметов вырожденческого искусства, которые находятся в имперских коллекциях и музеях отдельных земель и общин».

Закон от 31 мая 1938 года предписывал, что Гитлер должен был создать специальную комиссию, которой вменялось в обязанность оценивать предметы искусства относительно их «дегенеративности», описывать, изымать из музеев и коллекций. Только данная комиссия обладала правом хранения предметов «дегенеративного искусства». Сам же Геббельс в данном случае был лишь побочной силой. Он должен был издавать необходимые для реализации данного закона инструкции и предписания. Характерно, что на запрос Имперского министра воспитания Б. Руста относительно того, «как должен использоваться доход, извлеченный из возможной реализации», Геббельс ответил: «Правом обладания изъятыми предметами обладает исключительно фюрер и рейхсканцлер. Если фюрер оставит за собой данное право, то я не смогу дать Вам никаких разъяснений».

Уже во время «ревизии» музеев, в начале 1938 года, была высказана идея обменять за границей некоторые из изъятых предметов на «достойных мастеров». Предполагалось, что для этого должна была быть еще одна комиссия. Но самого Гитлера работа данной комиссии, судя по всему, волновала очень мало, так как 20 августа 1938 года он распорядился обменять картины Либермана, Коринта и некоторых других художников, которые ранее хранились в Берлинской галере Хабершток, на работы итальянских мастеров. В том 1938 году Герман Геринг, который обладал немалыми связями за рубежом, тоже приложил руку к распродаже конфискованных из музеев картин. Геббельс был весьма воодушевлен видом подобной торговли. Он писал: «Теперь картины художников-вырожденцев представлены на международном рынке. Надеюсь, что нам еще удастся заработать на данном дерьме».

В немецких архивах сохранилось письмо, датированное 19 ноября 1938 года. Оно было адресовано Борману. В нем оставшийся неизвестным отправитель приводит ассортимент зарубежных картин и просит о согласии Гитлера на осуществление данного обмена. Возможно, оно было прислано из геббельсовской «Комиссии по использованию конфискованных предметов дегенеративного искусства». Есть даже упоминания о специальном аукционе, который проходил в Люцерне (Швейцария), где 30 июня 1939 года было продано 125 наиболее значительных из конфискованных работ. В их числе находились «Автопортрет» Ван-Гога, «Два арлекина» Пикассо и «Красные лошади» Франца Марка. 20 марта 1939 года все нереализованные остатки конфискованных работ «дегенеративного искусства» были сожжены. В данном случае речь шла об уничтожении 1004 живописных полотен и 3825 акварелей, рисунков и графических работ.

Рихард Шайбе. Выздоровевший

В конце 1939 года Геббельс, довольный, записал на страницах своего дневника: «Дегенеративное искусство принесло нам кучу валюты. Вклад в военную копилку. После войны вновь начнем торговлю искусством».

4 июля 1939 года Геббельс представил Гитлеру итоговый отчет о работе комиссии. В целом за время ее деятельности 16 тысяч предметов «дегенеративного искусства» было уничтожено, либо помещено на склад. Еще приблизительно 300 картин и около 3 тысяч графических листов было продано за границу. Валютные поступления от данной торговли составили: 10 тысяч английских фунтов, 45 тысяч долларов, 80 тысяч швейцарских франков. Наряду с этим проводились бартерные сделки, когда Германия получила «первоклассные картины» на сумму в 131 630 рейхсмарок. В данных суммах никак не учтена прибыль, которую частным порядком из конфискаций смог извлечь Герман Геринг.

Изменение культурно-политического курса, которое было ознаменовано проведением выставки «Дегенеративное искусство», повлекло целый ряд персональных изменений. 10 октября 1938 года Имперский министр воспитания Б. Руст закрыл верхний этаж Дворца наследного принца, где директор галереи Эбергардт Ханфштенгль выставлял авангардистские картины. При беседе Гитлера и Геббельса, в ходе которой обсуждалась дальнейшая судьба Ханфштенгля, фюрер оказался скорым на решение: «Ханфштенгля лучше убрать. Дворец наследного принца должен достаться одному человеку из Мюнхена». Вскоре Ханфштенгля направили в отпуск. Вслед за ним в отпуска были отправлены большинство сотрудников управления культуры Имперского министерства воспитания. Его новым начальником был назначен эсэсовец, граф Баудиссин. Примечательно, что он считал самой совершенной формой «стальной шлем». Геббельс очень надеялся, что сможет извлечь выгоду из данных перестановок. В те дни он пишет: «В галереях и музеях все очень уныло. Это происходит потому, что Руст не берет инициативу в свои руки. Это моя сфера и я получу над ней контроль. Но это должен решить фюрер».

Приблизительно в то же самое время был полностью заменен преподавательский и руководящий состав Прусской академии искусств. Из нее были исключены все авангардисты, все сочувствовавшие им приказом от 15 июня 1937 года выводились за штат. Пополнение было осуществлено за счет новых 33 сотрудников, среди которых мы можем найти фаворитов Гитлера: архитекторов Фика, Галла, Гизлера и Шпеера, скульпторов Арно Брекера, Шайбе, Шмидта-Эмена, Торака, художника Пайнера.

Глава 6. Коричневый эрмитаж

Дом немецкого искусства в Мюнхене должен был стать зданием-наследником сгоревшего в 1931 году Стеклянного дворца. В качестве архитектора для строительства нового здания Гитлер выбрал Пауля Людвига Трооста, который считался одним из любимых зодчих фюрера. Именно Троосту было позволено сказать решающее слово при выборе архитектурного стиля здания, его форм и внутренней отделки. Само же выставочное здание было посвящено рейхсканцлеру Гитлеру. Сам же Гитлер в данной ситуации выступал как некий «покровитель» Дома немецкого искусства. Кроме этого он назначал членов правления Дома искусства и членов попечительского совета. Именно Гитлер заложил первый камень Дома немецкого искусства 15 октября 1933 года. Сам Дом искусства как выставочное помещение имел своей главной задачей показать «немецкому народу тенденции общегерманского художественного творчества современности». Само собой разумеется, в рамках одного здания не было возможности продемонстрировать все, что создавали немецкие художники. Но гауляйтеру Адольфу Вагнеру, который написал предисловие для первого выставочного каталога Большой выставки немецкого искусства (1937), не были свойственны подобные сомнения. Он писал: «Ясно, что единственная общегерманская художественная выставка – по воле фюрера теперь и на все времена она будет проводиться каждый год в Доме немецкого искусства в Мюнхене – будет демонстрировать только самое совершенное, самое законченное, самое лучшее, что было порождено немецким искусством. В Дом немецкого искусства никогда не будет принято что-то сомнительное и несовершенное».

Дом немецкого искусства

По желанию Гитлера на Большую выставку должен был осуществляться отбор самых лучших произведений «из всего немецкого художественного творчества». Гитлер также планировал, что Большая выставка будет иметь некий «педагогический» эффект: «Кроме этого, ценность данной выставки основывается на том, чтобы воспитать художников. Если бы какой-то мнимый художник представил на нее какое-нибудь дерьмо, то он либо как мошенник подлежит заключению в тюрьму, либо как глупец должен быть направлен в психиатрическую лечебницу или же в концентрационный лагерь на “перевоспитание”. Так он должен приучаться к настоящему творчеству. А потому выставка явилась бы мерилом для тех, кто ничего не умеет делать».

По воле того же Гитлера в рамках Большой выставки могли демонстрироваться художники немецкого происхождения, которые проживали за рубежом. Для мероприятий, которые должны были проводиться в 1937 году в рамках Дня немецкого искусства, Гитлер выделил из средств собственного фонда полмиллиона рейхсмарок.

В любом случае влияние Гитлера не ограничивалось исключительно организационными и финансовыми вопросами. Именно он настоял на том, чтобы вместо запланированной выставки «Тысяча лет немецкой живописи и скульптуры» была проведена выставка современного искусства. При этом фюрер лично контролировал работу художественного жюри. При этом нередко происходили сцены, подобной той, которая будет описана ниже. Дело в том, что часть отобранных на Большую выставку немецкого искусства экспонатов могла классифицироваться как художественный авангард. Геббельс «разделял» возмущенную реакцию Гитлера. Накануне открытия выставки министр пропаганды записал: «Мы знакомимся с выбором жюри. В скульптуре дела идут относительно неплохо. Но живопись в то же время – катастрофичная. Предполагалось повесить вещи, которые могут вызвать откровенный ужас. Фюрер в ярости. Фрау Троост с мужеством льва пытается отстоять, но она не способна одержать верх над фюрером. Фюрер решил вмешаться».

Гнев Гитлера не прошел и на следующий день: «Фюрер принимается за жюри. Лучше проводить каждый год его любимую традиционную Мюнхенскую выставку, чем выставлять подобное дерьмо. Он будет требовать от фрау Троост и профессора Циглера объяснений. Он очень зол».

Подобное возмущение было характерно для Гитлера и год спустя, когда Большая выставка открывалась в 1938 году. В марте 1942 года Гитлер, исполненный гордости за себя, вспоминал о том, как фактически подменил своей волей решение художественного жюри. В «застольных разговорах» сохранилась такая запись: «При его посещении художественной выставки он всегда себе позволял бесцеремонно удаляться все, что не было безупречным с точки зрения искусства. Можно согласить с ним, что сейчас, при посещении Дома немецкого искусства, невозможно найти картину, которая бы вызвала ощущение, что она не являлась результатом серьезных устремлений художника».

Гитлер и Геринг на Большой выставке немецкого искусства

По приказанию Гитлера в 1937 году Генрих Хоффман подкорректировал выбранные для Большой выставки картины. Сам же Хоффман в своих воспоминаниях не делал никакой тайны из того, что он в «значительной степени» ориентировался на вкусы Гитлера и как результат допускал до выставки только те произведения искусства, которые не могли вызвать у фюрера какого-либо раздражения. В итоге Хоффман сократил количество картин, которые должны были демонстрироваться в Мюнхене, до 500 штук. Все остальное было отвергнуто. 22 июня 1937 года эти картины, как выражался Геббельс, были «прибраны». В будущем именно Генрих Хоффман вместе с директором Дома немецкого искусства Кольбом будет ответственным за отбор картин и пластики на Большую выставку. Гитлер сознательно хотел избежать, чтобы сами художники отбирали экспонаты для Большой выставки, так как «они могли поддаться искушению и отобрать меньшее количество ценных шедевров во имя того, чтобы самим блеснуть собственными произведениями».

11 июля 1937 года Гитлер и Геббельс еще раз подробно обсуждали церемонию Дня немецкого искусства. На следующий день оба были в Мюнхене. Геббельс записал в дневнике: «Затем Дом искусства. Он почти готов. Чудесный. Прекрасны также отобранные картины. Они много лучше скульптур. Фюрер очень счастлив».

В своей речи на открытии Дома немецкого искусства, которое состоялось 18 июля, Гитлер разъяснял, что он (Дом немецкого искусства) должен стать храмом «истинного и вечного немецкого искусства». В качестве идеального образца современного искусства он представлял романтиков. Но на Большой выставке немецкого искусства были представлены и другие стилистические направления, которые, естественно, полностью соответствовали вкусам Гитлера. Если говорить о том, какие жанры представлены на Большой выставке, то большая часть картин (40 %) являлась пейзажами, 27,5 % – жанровые сцены и картины на производственную тематику, 11,5 % – портреты исторических личностей,10 % – изображения животных, 7 % – натюрморты. Но при этом сразу же надо оговориться, что на Большой выставке 1937 года, равно как и на всех остальных, исключалась возможность демонстрации картин, которые излишне реалистично показывали условия жизни немцев и их условия труда. После начала Второй мировой войны на ставшей традиционной Большой выставке немецкого искусства появился раздел так называемого фронтового искусства, что было вполне легко объяснимым.

Германский историк и искусствовед Бертольд Хинц установил, что из 930 художников, которые демонстрировались на Большой выставке в 30-е годы, около 250 (то есть больше четверти) выставлялись и в 1937, и в 1938, и в 1939 годах. Этот незначительный на первый взгляд факт позволяет пролить свет на суть «национал-социалистической революции» в сфере изобразительного искусства. После того как из культурной жизни было исключено авангардистское искусство, чье развитие не было прервано в годы Веймарской республики, на щит была поднята традиция псевдореалистичной живописи. Только она могла преподноситься публике как «подобающая». Кроме этого, выставки-продажи, которые ежегодно проходили в Доме немецкого искусства, отличали от традиционных Мюнхенских выставок необычайно большие пропагандистские издержки.

Но как бы то ни было, Гитлер остался доволен Большой выставкой немецкого искусства 1937 года. 19 июля 1937 года, на следующий день после ее открытия, Геббельс записал в своем дневнике: «Он окрылен успехом этих дней». Впрочем, финансовому успеху первой Большой выставки во многом способствовал сам Гитлер. Им было закуплено произведений искусства на сумму в 268 449 рейхсмарок. То, что он признавал, что уровень Большой выставки немецкого искусства рос от года к году, свидетельствует следующая запись, сделанная в июле 1942 года: «На выставке в Доме немецкого искусства представлено 1200 произведений, которые были отобраны из 10–12 тысяч работ. Все они первоклассные».

Гитлер на Большой выставке немецкого искусства

О том, в какой степени проводимая руководством Дома немецкого искусства линия соответствовала желаниям Гитлера, наглядно показывает письмо директора Кольба, которое было отправлено в рейхсканцелярию 10 мая 1938 года: «По сообщению художника профессора Вернера Пайнера, фюрер хочет, чтобы во время предстоящей летней выставки большая часть произведений Пайнера была показана как отдельная экспозиция. Я обсудил с художником программу выставки и выделил зал № 3 для демонстрации его работ». По большому счету Гитлер даже не должен был выражать свое желание, для многих было вполне достаточно намека или знака.

В своей речи на открытии Большой выставки в 1938 году Гитлер очень лестно отзывался о растущем художественном уровне немецкого искусства.

«Если годом ранее мы должны были позаботиться о том, чтобы отобрать на выставку только хорошие работы, то теперь мы вынуждены решать совершенно иную проблему; как разместить все талантливые картины и скульптуры, которые были присланы на выставку в этом году… поэтому я распорядился, чтобы та часть присланных работ, которая может считаться совершенно равноценной с демонстрируемыми, была направлена в запасные фонды выставки, чтобы в случае продаж некоторых из демонстрируемых работ они тут же заняли свое место в экспозиции».

Гитлер на церемонии закладки задания Дома немецкого искусства (1933 год)

В 1938 году Гитлер вновь пожертвовал из средств своего фонда на нужды Большой выставки полмиллиона рейхсмарок, при этом он еще купил 202 произведения искусства на общую сумму в 582 185 рейхсмарок. Забегая вперед, скажем, что в 1939 году фюрер продолжил традицию и вновь пожертвовал организаторам Большой выставки немецкого искусства полмиллиона рейхсмарок.

На этот раз в речи Гитлера, которая, предваряла открытие Большой выставки и изобиловала похвалами в адрес немецких художников, звучали некоторые нотки разочарования. Фюрер выражал сожаление, что на выставке явно недоставало работ, которые бы характеризовались изображением «переживаний, событий и духовных основ в национал-социалистическом стиле». Кроме этого Большая выставка немецкого искусства 1939 года была известна тем, что на ней была выставлена считавшаяся среди простых немцев «аморальной» картина Пауля Матиаса Падуа «Леда и лебедь». Гитлер специально отобрал данное полотно из тех, что были «отвергнуты» художественным жюри Дома немецкого искусства. Игнорируя все возражения, фюрер приказал разместить на выставке эту «непристойную картину». Кроме этого, министерству пропаганды было отдано указание строго следить, чтобы в адрес данного полотна не прозвучало ни одного отрицательного отзыва. В художественных репортажах в адрес «Леды и лебедя» не должно было быть даже намека на скепсис или иронию.