Текст книги "Инженер его высочества"

Зелинский уже был озадачен разработкой медленно горящих порохов для ракетных двигателей, и я, вспомнив свои занятия ракетомоделизмом, посоветовал ему попробовать кроме пироксилиновых, смеси сахара с калиевой селитрой, так называемые карамельки, а также эпоксидно-аммониевые. Оптико-механический завод, к которому так и приклеилось неофициальное название «Гомосек», уже сделал хоть как-то работающий гироскоп и под моим присмотром сейчас занимался разработкой релейной автоматики. Оставалось найти руководителя проекта. В голове, кроме строчки из Высоцкого «Где взять? – у нас любой второй в Туркмении…», никаких дельных мыслей не появлялось. Сходить, что ли, в свою Москву, поискать в Интернете? Так ведь мне нужно, чтобы человек был толковым инженером и администратором именно сейчас, а не оставил после себя следы, обнаруженные через век. Это все-таки разные вещи.

Ладно, пишем распоряжение в секретариат, чтобы заранее организовали дом Циолковскому, у него это был пунктик – хороший дом. Кем он тут у нас будет? Пожалуй, пусть моим научным консультантом, с окладом сто рублей в месяц.

И отдельно приказ шестому отделу – подобрать кандидатуру на роль руководителя нашего ракетного проекта, приблизительный список требований прилагается.

Глава 24

«Количество Михаилов в Георгиевске растет ударными темпами», – подумал я, приглашая своего гостя садиться. Бывший казачонок, а ныне младший лейтенант Мишка-ас, Налетов – два, третий – высочество… Вот и еще один появился, найденный шестым отделом на роль руководителя нашего ракетного проекта. Примерно ровесник мне или чуть помоложе, полковник-артиллерист, Михаил Михайлович Поморцев.

– Я давно слежу за вашими достижениями, еще со времен первых путаных сообщений о полетах в Аббас-Тумане, – сказал он после взаимных представлений. – И рад, что наконец довелось познакомиться лично.

– А мне про ваши успехи в аэронавтике и смежных областях доложили совсем недавно, – признался я, – и вот поэтому я вас и пригласил. Чтобы не ходить вокруг да около, давайте я сразу поделюсь своими планами. Вам не надоело регулярно ругаться со своим артиллерийским начальством? Это я к тому, что со мной собачиться при желании можно ничуть не хуже, а возможностей для научной деятельности, если вы перейдете на работу к нам, будет гораздо больше.

– Вот как, – развеселился Поморцев, – и чем же вы мне предлагаете заняться?

– Ракетными двигателями и разработкой новых приборов для навигации и управления. Если же у вас появятся какие-либо инициативные разработки, это будет только приветствоваться. Я тут собираюсь создать специальное подразделение, особое техническое бюро, и сватаю вас на роль его начальника.

– Ну раз сватаете… Вроде невесте не положено соглашаться сразу, для приличия поломаться маленько, но я не невеста и приму ваше предложение. А как конкретно будет выглядеть мой переход на работу к вам?

– Да как хотите. Можете уволиться со службы и наняться к нам как штатское лицо. Или я могу сделать так, чтобы вас прикомандировали к нам, но этот вариант мне не очень нравится. В этом случае вы теоретически остаетесь в подчинении у вашего прежнего начальства, что не есть хорошо. Можно устроить вам перевод в авиацию со сменой звания на того же полковника, но в этом случае придется получить диплом летчика-наблюдателя, это пять полетов.

– Очень интересно, – оживился собеседник, – давно хотел полетать на аэроплане. В случае перехода в авиацию моим начальством будете вы?

– Да, а надо мной только его высочество цесаревич, на этом начальственная пирамида заканчивается.

– И какой конкретный результат от меня потребуется?

– Самолет с ракетными двигателями. В проектировании самолета окажу помощь я, порох для ракет вам сделает Зелинский. Слышали про такого? Но руководить всей работой будете вы, параллельно с организацией самого Остехбюро и его материальной базы. Да, что касается оклада. Тысячи полторы вас устроит? В месяц, естественно, а не в год.

– Ничего себе, – удивился Поморцев, – это у вас такое содержание полковника?

– А хрен его знает, – честно ответил я. – Во всяком случае, сейчас полковники авиации получают примерно столько. Правда, их мало, пока только один я.

Перед беседой с Циолковским, который приехал через два дня, я соответствующим образом настроился. Пару раз спел сам себе «На пыльных тропинках далеких планет…», перечитал «Страну багровых туч» и «Звезду КЭЦ», освежил в памяти расстояние до Луны, Венеры и Сириуса. В результате Константин Эдуардович, встретив в моем лице столь горячего сторонника экспансии человечества в космос, был потрясен до растроганности и обещал в ближайшее же время закончить свое «Исследование мировых пространств реактивными приборами». Восторженно заявив, что это архиважно, я попросил его еще и составить несколько уравнений для частных случаев движения тела переменной массы, а также при необходимости консультировать не только меня, но и начальника Остехбюро. Поинтересовался: не хочет ли уважаемый Константин Эдуардович съездить в Германию, познакомиться с графом Цеппелином и его дирижаблем? Возможно, удастся подсказать графу какое-нибудь удачное решение.

Похоже, мне удалось достичь своего, и от меня Циолковский ушел воодушевленным по самое дальше некуда.

А я, вздохнув, сел читать бумагу от информбюро – план мероприятий по подготовке общественного мнения к скорому открытию Санкт-Петербургского эротического театра.

В апреле младшее высочество Михаил Александрович закончил курс обучения на «Святогоре» – дальнейшие его полеты на этой каракатице были бессмысленны и привели бы только к закреплению вредных навыков. В обстановке сильно повышенной торжественности (то есть в мундире был не только Гоша, но и я тоже) ему был вручен диплом. После чего свежеиспеченный пилот пригласил нас отметить это событие в лучшем ресторане Георгиевска – «Путаниуме». Ей-богу, я тут был ни при чем, Мишель сам выбрал именно этот пункт общепита. А вот вообще к его появлению у нас некоторое отношение я имел. Во всяком случае, смета на его организацию, представленная Татьяной (уже Князевой), была утверждена именно мной, да и название придумал тоже я. Оно представляло собой облагороженный вариант, основанный на Машиной возмущенной реплике: «Все-таки устроили тут б…дюшник!»

После поздравлений зашел разговор о дальнейшей карьере Михаила. Он сразу сказал, что видит ее связанной с авиацией. Мы с Гошей уже обдумывали такой вариант, и у нас было что предложить младшему брату царя.

– Царицынский филиал, – сказал Гоша. – То есть летная школа плюс место постоянной дислокации Особого казачьего отряда. При любой другой кандидатуре обязательно встанет вопрос, что это разные ведомства, но великий князь без проблем сразу может быть назначен моим заместителем и как августейшего атамана, и как главнокомандующего ИВВФ.

– Постойте, – захотел уточнить Михаил, – если я правильно понял, тогда в ранге я сравняюсь с Георгием Андреевичем и выйду из его подчинения?

– Можно сделать и так, – не стал отрицать Гоша, – а можно и по-другому. Например, ты будешь вторым заместителем главкома, подчиненным первому, то есть Жоре.

– Первый вариант – это только дань якобы имеющимся у меня амбициям, – твердо сказал Михаил, – и я, по-моему, пока не давал повода подозревать у меня их наличие. Все равно делами летной школы будешь заниматься не ты, а господин Найденов, и первый вариант приведет только к лишним недоразумениям. Я уже достаточно здесь обретаюсь, чтобы понять действительный статус Георгия Андреевича, и не вижу ничего зазорного в том, чтобы служить в авиации под его началом.

– Тогда присваиваем Мишелю… ну, скажем, капитана? – уточнил Гоша.

Упомянутый Мишель перевел взгляд с брата на меня.

– А зачем? – поинтересовался я. – Любому другому – да, надо было бы, может, даже подполковника, хотя бы для соответствия должности, ну и для авторитета. Но великие князья занимают особое положение, и в данном случае не возникнет вопросов, почему он в таком небольшом чине занимает столь высокие должности. Зато и не будет перешептываний о том, что Мишель сразу после летной школы получил капитана только потому, что он брат главкома и брат царя. По результатам обучения лейтенанта вы вполне заслужили, ну а дальше нормальным порядком растите в чинах, должность позволяет.

Мишель кивнул.

– Ладно, приказ будет завтра утром, – заключил Гоша.

Официантка принесла десерт с напитками и, наклонившись, начала расставлять по столу. Мишель с интересом обозревал открывшуюся ему картину.

«Эх, – подумал я, – приставить бы к нему кого-нибудь из Таниных девочек… Но нельзя, он теперь вроде как свой. Или все-таки можно, если официально, как личного порученца? Да и вообще, в царицынском филиале нужен и какой-то филиал этой службы, надо Татьяне сказать…»

Решив обдумать морально-этические аспекты данной проблемы позже, я потянулся к пиву.

Обдумывание произошло ближе к вечеру, когда перед концом рабочего дня я зашел в департамент охраны материнства. Три мымрочки при моем появлении уткнулись в бумаги – они были специально наняты для организации ясель, роддома и прочего, а что касается основного рода деятельности своей начальницы, пребывали не в курсе. Не обратив на крысок внимания, я прошествовал в кабинет их директрисы, где меня уже ждали чай и Татьяна.

Пока дверь еще была приоткрыта, я громогласно поприветствовал хозяйку: «вы сегодня особенно неотразимы, Танечка» и, выслушав в ответ «ну что вы, Георгий Андреевич, мне прямо неудобно», захлопнул дверь, обладавшую, как и весь Танин кабинет, улучшенной звукоизоляцией.

Вообще-то, вербуя Татьяну, я имел в виду создать всего лишь группу для подкладывания ее персонала в постель нужным людям. Но Татьяна явно оказалась способна на большее, особенно после прочтения специально для нее отредактированных материалов о работе спецслужб двадцатого века.

– Про вашу неотразимость я вам уже сказал, теперь давайте займемся чужой, – предложил я.

– Давайте, – согласилась Татьяна. – Относительно Алексея Александровича. Я собрала предварительные сведения, и они несколько отличаются от тех, на основе которых принималось решение об операции.

– Ну-ка, ну-ка, – заинтересовался я.

– Он не патологический бабник, совершенно. Он просто избалован женским вниманием и не может противостоять квалифицированному натиску, в отличие от… некоторых… – Тут дама слегка улыбнулась, но я нахмурил брови, и она посерьезнела. – Его одна из первых, по некоторым сведениям, даже первая женщина, фрейлина Жуковская, окрутила восемнадцатилетнего мальчика всего за два месяца, это включая женитьбу! А ей тогда было двадцать шесть. Он ей хранил верность вроде бы…

– И Александр Второй спокойно смотрел на такие выкрутасы фрейлин своей супруги? – изумился я.

– Нет, по его настоянию брак был расторгнут, Алексей отправлен в кругосветное путешествие, а Жуковская выслана из России.

– Да уж, та еще историйка, мне даже жалко мальчика стало, но продолжайте.

– Со второй, графиней Богарне, он тоже жил душа в душу, а измены если и были, то эпизодические и не влияющие на их отношения. Причем, насколько удалось узнать, во всех случаях инициатива сближения исходила от женщин. Сейчас, после смерти графини, у него начинается роман с француженкой Элизой Балеттой. И она появилась в окружении объекта не случайно, ее туда ввел князь Волконский.

– Из каких соображений, известно?

– Точно нет, но, скорее всего, он просто хочет упрочить свои связи в верхах. Балетта сама по себе не очень умна и вполне может быть просто марионеткой.

– Вот ведь гад, под ногами путается, – вполне искренне возмутился я. – Ладно, это я шестому отделу поручу.

– Ну я себе примерно представляю, что они сделают, – улыбнулась дама, – сожгут дом, отравят любимую собаку, а потом поймают князя в подворотне и переломают ребра.

– У вас есть другие предложения? – поинтересовался я, а про себя подумал, что в чем-то она права, пусть работают как можно тоньше. – Нет? Тогда при их появлении я вас обязательно выслушаю, а вам хотел поручить разобраться с Балеттой. Упаси боже, не силовыми методами, но в Питере она нам совершенно не нужна.

– Пугать можно?

– Только так, чтобы это было якобы связано с чем-то другим, не с Алексеем.

Дама кивнула.

– Возвращаясь к операции, – продолжила она, – я предлагаю готовить не несколько сменяющих друг друга исполнительниц, а одну, главную, на возможно более долгий срок, и двоих держать на подстраховке, чтобы случайные увлечения происходили не с кем попало и не имели серьезного продолжения.

– Кандидатуры имеются? – поинтересовался я.

– На главную роль – да, моя сестра, Ольга. В данном случае ничего придумывать не надо, оставить все как есть. Молодая провинциалка приехала в Питер, устроилась в наш театр, потому что куда ей было еще деться, без всяких связей? Благодаря врожденному таланту быстро выдвинулась на первые роли, но в душе все время тайком мечтала о большой и чистой любви, каковая и явится к ней в лице нашего объекта.

– А точно явится?

– Обязательно, – твердо сказала Татьяна. – Он уже интересовался данным театром, то есть еще до открытия, причем сам, без нашей помощи. Есть несколько вариантов, как подвести его именно к Оле. Во-первых, весь персонал будет предупрежден, и в случае проявления интереса к кому угодно он должен быть тут же переадресован. Есть выход на одного из адъютантов. Прорабатываются и другие варианты, доложу о готовности.

– Единственное, что вызывает некоторое сомнение, – это как раз то, что она ваша сестра. Умные люди быстро сделают соответствующие выводы.

– Я тоже думала над этим. Но ведь на нас не написано, что мы сестры! У меня уже другая фамилия, у нее, кстати, тоже – просто из соображений благозвучности. И если кто-то докопается до действительного положения дел, то он не только умный, но и с большими возможностями.

– И всплывшая правда о неких родственных связях нам непоправимого вреда не нанесет, а вот выпустивший ее в свет может и засветиться, – согласился я. – И под каким именем она сейчас фигурирует?

– Ольга Оболенская.

– А Голициной у вас там, случаем, нет? – засмеялся я.

– Нет, – с некоторым беспокойством из-за непонимания причин моего веселья ответила дама. – Но мы с Олей считаем, что нужен еще и артистический псевдоним, под которым она и будет известна публике. Пока еще не подобрали, все эти Парашки с парижскими именами публике уже несколько приелись… Может быть, что-нибудь восточное?

– Анита Цой, – предложил я.

– А что, оригинально, благозвучно и легко запоминается, – согласилась Татьяна. – Пожалуй, на этом и остановимся.

– Ладно, тут вроде все в порядке. Но у меня есть еще одно дело, относительно которого я хотел бы с вами посоветоваться, – сказал я и озвучил свои мысли по поводу Мишеля.

Дама задумалась.

– Знаете, мне кажется, что какие-либо тайные игры в данном случае не годятся, – произнесла она после паузы. – Но и устраняться от решения этой проблемы тоже не стоит. Я предлагаю сделать так: пусть наша сотрудница, или даже две, для большей надежности, вполне официально едут в Царицын. Не изображать, что им поручена какая-то дурацкая работа, а именно с настоящей, серьезной миссией, я пока не знаю какой…

– Учеба на парашютисток-радисток, – предложил я и, увидев, что Татьяна не поняла, добавил: – Потом объясню, но это действительно может оказаться важным.

– Да, пусть. И им надо сказать, что если вдруг появится желание добиться благосклонности великого князя, то возражений руководство не имеет. И особо подчеркнуть, что в случае успеха никаких, абсолютно никаких дополнительных обязанностей на них не возлагается!

– Спасибо, Танечка, – серьезно сказал я, – вы предложили очень удачное решение проблемы, даже и не знаю, как вас поощрить.

– Ну так уж и не знаете, – кокетливо улыбнулась дама, сделав вид, что собирается расстегнуть крючок платья.

– Не знаю, – с некоторым сожалением повторил я, – но обязательно что-нибудь придумаю.

Некоторые считают, что спать с подчиненными категорически нельзя. У меня несколько другое мнение: в принципе можно, если по их инициативе, конечно, но только с не очень нужными. Но Татьяна под эту категорию никак не подпадала. Вот и приходилось, фигурально говоря, наступать себе… ну, в общем, на горло собственной песне.

Глава 25

Я маялся уже час. Если я проводил линию нижней рейки той решетчатой конструкции, что заменяла «Пересвету» фюзеляж, из соображений прочности, то шасси оказывалось недопустимо близко к центру тяжести. Если же я пробовал сначала нарисовать шасси на своем месте, а потом просто по линейке провести линию от оси колес к хвосту, то и без расчетов было видно, что при условии нужной прочности это уже будет не рейка, а хорошая доска. А в это время, между прочим, мои конструкторы занимались делом – рисовали модернизированный «Тузик» с движком Т-4, мощностью в сто шестьдесят лошадей!

Похоже, я допускаю системную ошибку… Если какое-то техническое решение в любой своей форме имеет ясно видимые недостатки, то не послать ли его на фиг? Ладно, убираем прямую рейку. Что, вместо нее изогнутую ставить? Нет, все-таки должен быть какой-то предел уродливости конструкции. Убираем совсем, как в анекдоте про стихи Василия Ивановича. Убрали, что видим? Все промежуточные рейки и растяжки уже не нужны, а оставшаяся верхняя для достижения нужной прочности должна быть толщиной с хорошее бревно. И сколько ж тогда оно будет весить? Все-таки хорошо, что калькуляторы появились уже после того, как я научился быстро считать в уме. Значит, даже если оно будет из липы, то навскидку килограмм двести… Сильно много, пожалуй. Стоп, но к нам же недавно пришел целый пароход с бальсой! Она вообще-то для модифицированных «Тузиков», но ее много, и пароходу недолго и еще сплавать, если надо. Значит, балка из бальсы… Да, пожалуй, а лучше две в одной плоскости. Соединяем их перекладинами, наподобие лестницы… Я быстро зачеркал карандашом по ватману. На глазах получалась не то чтобы красивая, но, по крайней мере, законченная и логичная конструкция. Самолет, который только что, строго говоря, вообще не имел фюзеляжа, вдруг приобрел их сразу два! Вертикально, один над другим. Выглядел этот шедевр так. Крылья – почти как у «Святогора», только чуть побольше размах, верхнее крепится к верхнему фюзеляжу, той самой лестнице. Спереди – горизонтальное оперение (утка, однако), сзади – два киля буквой «V». К верхнему крылу крепится нижнее при помощи системы расчалок и тросов. На центроплане нижнего крыла закреплен нижний фюзеляж, он короткий, вроде коляски от мотоцикла, там сидят пилоты, в носу тянущий мотор, сзади пулемет. Еще два толкающих мотора стоят между крыльями, ближе к задней кромке. Моторамы крыльевых движков снизу переходят в шасси. Движки Т-1, то есть обычные наши двухцилиндровые оппозиты по сорок сил.

Я постарался поглядеть на эскиз критиканским взглядом. Итак, начинаем: какой урод вообще догадался сделать два фюзеляжа? «Сам ты урод, – сказал я своей критической половине. – Если оставить один верхний, то некуда будет девать третий мотор, а без него центровка накрывается медным тазом. А если оставить один нижний, то опять некуда девать мотор, потому что спереди должно быть горизонтальное оперение. Если же, на радость плагиаторам, при заданной развесовке отказаться от «утки», то получится нечто вроде маленького «Ильи Муромца», то есть самолет, у которого практически один хрен – что взлетная, что максимальная скорость плюс отсутствие устойчивости к штопору. Поэтому лучше остановиться на том, что конструкция если и не гениальна, то хотя бы талантлива, и приступить к деталировке». – «Постой, постой, – завопила половина-критик, – у тебя что, костыль будет крепиться не к фюзеляжу, а к килям?!» – «Ну вот еще, – фыркнула моя творческая составляющая. – Очень даже к фюзеляжу, только он будет достаточно длинным и сделан буквой «V». Сразу появляется и амортизация, и точка крепления тросов, которые все равно нужны для жесткости». Критиканская половина приуныла, но не сдалась. «А вот скажи-ка ты мне, – продолжила она, – как крыльевые моторы заводить будут? Два здоровенных казака в грязных, да еще подкованных сапогах полезут на нежные крылья…» – «Мысли тебе тупые в голову лезут, а не казаки на крылья. Я здесь технический гений или кто? Вот прямо сейчас сяду и изобрету кривой стартер, то бишь заводную рукоятку. И казаки будут ее крутить, как белые люди, стоя на земле. Все, что ли? Тогда свободен».

И вновь объединившийся в одно целое я взялся за детальную прорисовку верхнего фюзеляжа.

А тем временем количество новообразованных организаций в Георгиевске продолжало увеличиваться. Появилась спортивная школа – место, где казаки Богаевского, орлы шестого отдела и Танины девочки будут постигать премудрости нанесения ущерба организму противника при помощи рук, ног, головы, подручных предметов, холодного, огнестрельного оружия и прикладной химии. Там же должны будут осваиваться и методики интенсивного допроса. Преподавательский состав в основном уже имелся, это были наиболее продвинутые из тех же казаков и четыре китайца. Судя по именам – прямые предки Брюса Ли: Ли Шувень, Ли Цзанчен, Ли Шусэн и Ли еще кто-то. Ко всем обращались «господин Ли». Кроме того, там был сосватанный Гиляровским отставной городовой с Хитровки и один бывший хирург, к моменту появления у нас успешно пропивший работу, совесть и начинающий помаленьку пропивать ум, но с еще сохранившимися серьезными профессиональными навыками.

Утро 7 мая 1901 года выдалось теплым и солнечным. На Царскосельском вокзале Петербурга царила обычная суета, и только пятеро мужчин, никуда не спеша, стояли в стороне и курили, причем один из них – самый старший – какую-то странную сигарету с желтым мундштуком. Докурив, они неторопливо направились к подходившему поезду.

Тем временем на перроне появились еще два действующих лица. Пожилой, даже, скорее, старый господин с растрепанной бородой, в расстегнутом пальто почти бежал, а за ним, вроде и не спеша, но и не отставая, двигался прилизанный тип неприметной наружности. Вдруг господин резко остановился и, как кролик на удава, стал смотреть на приближающийся паровоз. Группа курильщиков куда-то исчезла, остался только владелец странных сигарет, он неспешно приблизился к делающему судорожные движения господину. Тот закрыл глаза и дернулся было под паровоз, но в последний момент удержался… Дальше события пошли развиваться стремительно. Господин собрался было сделать шаг назад, однако неприметный тип резко толкнул его в спину. Но появившийся как из-под земли один из курильщиков не дал свершиться непоправимому, аккуратно придержав господина за шиворот. Трое оставшихся сноровисто завернули неприметному руки за спину и быстро куда-то уволокли. Находящийся в прострации господин был аккуратно препровожден до извозчика и доставлен на одну из питерских квартир, принадлежащих великому князю Георгию.

Я приехал туда раньше и уже ждал его, несостоявшегося претендента на роль Анны Карениной, заводчика, мецената и банкрота Алчевского. Предстояло как-то выполнить Гошино указание об отвлечении его от самоубийства. Собственно, я уже видел, что сам Алчевский вряд ли решился бы таранить паровоз, ему едва не помогли. Тот, который помогал, был уже на пути в Георгиевск, а именно в тамошнюю спортивную школу, но я все же решил провести сеанс психотерапии.

– Ну что же вы так, Алексей Кириллович, неуважительно к окружающим относитесь? Вы же инженер, неужели не могли прикинуть, под каким давлением из ваших кишок дерьмо брызнет при переезде вас локомотивом? Там ведь дамы, их запачкало бы… Да и детишки на раскиданных по перрону мозгах могли поскользнуться. Нехорошо.

– Да что вы себе позволяете, кто вам…

– А чего вы мне тут разорались? Слюной на людей плюетесь… – Я достал платок и сделал вид, что вытираю руку. – Лучше послушайте, что я скажу. И зачем вам сдался этот вонючий паровоз? Хотите под мотоцикл броситься? Я вам предоставлю, даже два. Сначала под один, потом под другой, потом снова под первый… Или под самолет. На аэродром я вас не пущу, там и любой дурак сможет, а вы попробуйте за его пределами! Или подождите годик-другой, пока у нас подводная лодка появится.

– Господин, как вас там…

– Инженер Найденов, к вашим услугам.

– Господин инженер, я рассматриваю сказанное вами как оскорбление!

– И на здоровье, мне оно без разницы. Или на дуэль хотите вызвать?

Алчевский молчал.

– Значит, так. Великий князь Георгий Александрович поручил мне передать вам приглашение приехать к нему в Георгиевск на переговоры о кредите, в котором вам отказало министерство финансов. Не советую затягивать. И пожалуй, на этом текущий визит сочтем оконченным, ваш расхристанный вид нравится мне ничуть не больше, чем я – вам. Денег на дорогу дать?

В этой операции был задействован практически весь шестой отдел – за многочисленными родственниками и знакомыми Алчевского велось плотное наблюдение. Никто из них и не собирался помирать. Это давало нам с Гошей некоторые основания с оптимизмом смотреть в будущее.

Число Михаилов в Георгиевске, дойдя до максимума в начале апреля, теперь стало снова уменьшаться. Уехало младшее высочество, строить под Царицыном летную школу. Среди свежеиспеченных пилотов, сопровождавших его, оказались две девушки, с блеском прошедшие курс обучения на «Святогорах» и отправленных, как и другие, осваивать новую технику. Туда же отбыл и ставший лейтенантом Михаил Полозов, чтобы стать там главным летчиком-испытателем и заодно шеф-пилотом школы. Налетов уехал в Николаев, на недавно сменивший хозяев завод «Наваль». Остался только Поморцев – его рабочее место как минимум на ближайший год было здесь. Пока в области конструирования ракет мое частое вмешательство не требовалось, и слава богу – как всегда, опять появилось сверхсрочное дело. И сверхважное, между прочим, потому как в критические времена трудно найти что-нибудь важнее идеологии. Наши пилоты в основном были очень молоды, казаки Богаевского тоже в массе своей преклонным возрастом не отличались. Следовало всерьез заняться надежным вложением в их головы определенных правил, пока они не закостенели с тем, что там уже было до того. Некоторое время я колебался – по идее, следовало бы создать какую-то еще одну службу, нечто вроде идеологического отдела при секретариате его императорского высочества. Однако я сильно подозревал, что по факту новая служба все равно окажется не при высочестве, а при мне, и решил пока нагрузить уже имеющееся информбюро, а потом посмотреть, отпочковывать ли от него новое подразделение или оставить все как есть.

– Так что вот, Константин Аркадьевич, – сказал я пришедшему по моему вызову директору информбюро, – со всеми предыдущими заданиями вы справились, на мой взгляд, очень неплохо. Настало время заняться самым важным – патриотическим воспитанием молодежи, пока только нашей. Вы видели, каков возраст наших летчиков. Казаки тоже не Мафусаилы. Я не буду вам говорить, какой золотой или платиновый дождь прольется на вас в случае успеха. Я только скажу, что предыдущие дела в принципе можно было и провалить. Это – нельзя ни в коем случае. Нужна идеология. Какой-то не очень сложный свод правил, как жить в мирное время и, главное, как жить и умирать на войне. И нужны люди, которые смогут постоянной самоотверженной работой донести эту идеологию до сердец наших мальчиков и все время укреплять ее там.

Константин быстро записал что-то в своей тетради и поднял глаза на меня.

– Значит, – продолжил я, – этот свод правил должен исходить из несложного постулата: человек, избравший своей судьбой военную службу, живет в долг. Он получает огромное по меркам гражданского лица содержание… По крайней мере, так должно быть, и у нас это именно так и есть! Так вот, он его получает не за свою замечательную работу или красивые глаза. Это аванс за то, что в случае войны Россия даст ему приказ – победить или умереть. Да, могут быть безвыходные ситуации… но все равно человек, не выполнивший этот приказ, становится… Вот тут я пока не очень представляю себе, кем именно. Чем-то вроде условно прощенного, которому еще надо доказать свое право вновь стать в один ряд со своими бывшими товарищами. Не выполнивший же его по своей нераспорядительности, неумению, глупости, из-за лени или предрассудков – я уж не говорю про трусость – это не солдат и не человек вообще, это вошь, гнида или еще не знаю какое мерзкое насекомое. Такое можно смыть только особо выдающимся подвигом, да и то посмертно. Далее самое сложное. Надо как-то чуть разделить приказ Отечества и приказ командира, потому что последний может быть и неумным, а в исключительных случаях даже преступным. Например, приказ командира может быть нарушен только в одном случае – если его выполнение входит в противоречие с приказом высшего порядка. Каковой может быть отдан только двумя людьми – его императорским величеством и его императорским высочеством.

– Простите, – сказал Константин, – но такая работа обязательно должна быть привязана в том числе и к персоналиям! А пока высшее звено этой системы, еще входящее в нее, – вы. Георгий Александрович, по вашему регламенту, уже вне ее.

– Да понимаю, что тут я становлюсь крайним, – вздохнул я, – но по-другому не выйдет. Одна надежда, что меня за какое-нибудь очередное художество выпрут со службы, и это место займет Михаил Александрович. Но давайте от лирики вернемся к делу. Значит, главным в мирной жизни солдата должна стать подготовка к грядущей войне. Тут сложность, потому как это легко спутать с успешной карьерой. Наверное, надо сделать акцент, что главным судьей солдата в этом вопросе является он сам… В общем, это надо продумать. Да, и вот еще что. Кроме ваших людей над воспитательными проблемами будут работать и люди от православной церкви, в ней еще должны сохраниться настоящие подвижники, их поиск уже начат. Составленные вами документы не должны вызывать у них отторжения, имейте это в виду.

– Разрешите, я подумаю над сказанным вами сегодня? – несколько неуверенно спросил Константин. – Слишком масштабное задание, и, извините, сейчас я просто не могу твердо обещать, что наверняка с ним справлюсь.

– Думайте, – вздохнул я, – только не надо растягивать этот процесс.

– Да, вот еще что, – спохватился Константин. – Этот ваш свод правил… кодекс… он должен быть разработан только для солдат или в слегка измененном виде и для сотрудников спецслужб тоже?

А что, интересная мысль. По умолчанию пока считалось, что сотрудники спецслужб моралью вроде не должны быть особо обременены. Но ведь действительно, это же хорошо, если этот кодекс будет и у них! Только, как правильно сказал Константин, в слегка видоизмененном виде. Я мысленно представил себе небольшую красную книжицу с золотым заглавием «Моральный кодекс сотрудницы БД» и хмыкнул. Под этой аббревиатурой во внутренних документах шестого отдела проходила Татьянина служба, а «Д» – это был ДОМ.