Текст книги "Ночной дозор"

– Не буду, – сказала Ершова, уже чувствуя, что ей нестерпимо хочется залезть под душ или, на худой конец, погрузиться в ванну – смыть с себя ночной пот и дневную усталость, избавиться от кошмара, который ей пришлось пережить. После Чечни ей хотелось мыться ежесекундно. Бессмысленная болтовня с подругой забрала остаток сил, и в руках начиналась дрожь.

– Все, я побежала. Музыка – вот, кассеты там, компакты тоже. Делай все что пожелаешь, только не устраивай пожар. Кстати, я тебе покажу, как колонка врубается.

– Я знаю.

– Смотри, а то еще взорвется. У нас в соседнем доме рванул газ, три этажа на улицу выпали. Я поехала. Кстати, вот ключ, – ключ лег на стол, – закроешь только на нижний, верхний заедает. Я постараюсь побыстрее вернуться, но боюсь, может не получиться. Номер переверстываем.

Дверь захлопнулась. Из всех распоряжений Скоробогатовой у Кати в голове не задержалось ни одного. Она сразу же направилась в ванную комнату. Там, у стены, облицованной старомодным кафелем, стояла высокая ванна на львиных чугунных лапах, чем-то смахивающая на скамейку в старинном парке. Ванну уже несколько раз перекрывали эмалью. Вся остальная сантехника была новомодная, с поворотными ручками.

«Колонка, даст Бог, не взорвется. Сегодня он меня один раз спас, так что, надеюсь, и сейчас он окажется за моей спиной, будет меня оберегать».

На удивление, с колонкой она справилась быстро. К чужой сантехнике Ершова всегда испытывала брезгливость. На полочке возле умывальника она отыскала стеклянную банку с каким-то термоядерным средством, и подозревая, что это просто соляная кислота, все же вымыла им ванную, задыхаясь в ядовитых парах. Уже минут через десять ванна постепенно начала наполняться горячей водой. Чтобы налить ее до половины, ушло полчаса. Катя налила в воду зеленоватую жидкость, которая тут же вспенилась под упругой струей, и ванная комната наполнилась ароматом южной хвои, перебившим страшный запах кислоты.

– Как в лесу, – хмыкнула Ершова, быстро раздеваясь и погружаясь в горячую воду.

Минут тридцать она лежала, лениво шевеля ладонями – так полусонная щука, забившись в траву, шевелит плавниками. А подумать ей было о чем. Во-первых, где проявить пленку? Она понимала, соваться в ателье слишком опасно: могут и пленку украсть, и позвонить куда следует. Хорошо еще, если в милицию.

Страх в душе нарастал. Катя понимала, что, по большому счету, лучше было бы не хвататься за фотоаппарат, не щелкать им, а на четвереньках уползти из уличного бара вдоль стены.

Ей вспомнилась блокадная вывеска на стене, виденная в Питере еще в школьные годы, указывающая, какая сторона улицы более безопасна во время обстрела.

«Вот бы теперь такие вывески на каждую улицу! Для Питера и Москвы это очень актуально в наше время. Раз уж я сделала снимки, то пленку нужно проявить, – и она почувствовала, как ей нестерпимо хочется подержать в руках влажную поблескивающую ленту, с которой еще не сделано ни одного отпечатка. – Ей цены нет, – Катя поцокала языком. – Если ее предложить бандитам, они много дадут. Это единственное свидетельство, единственный документ, причем, настоящий».

Она была профессиональным фотографом, поэтому понимала ценность двух непроявленных пленок, лежащих в ее сумке.

«Нет уж, – решила Катя, – никаких бандитов. Всю жизнь я работала честно, насколько может быть честен журналист. Единственный законный путь – это продать фотографии в газету, в журнал. Там тоже неплохо заплатят, но у нас Россия, не Запад, и прикрывать меня потом никто не станет. Убьют, не моргнув глазом. Я же видела, как это легко делается: одна минута и – куча трупов. Придется действовать через Лильку, поскольку у меня, кроме нее, надежных знакомых в городе нет. В Москве – пожалуйста. А время работает не в мою пользу. Чем дальше от убийства, тем меньше стоят снимки. Хотя, – задумалась Катя, – возможно, все произойдет иначе. Как жареный газетный материал, они падают в цене, а вот как вещественное доказательство они только ценнее становятся. Вещественное доказательство. Доказательством они являются лишь для милиции и бандитов. Милиция за них никогда и копейки не заплатит, они еще беднее меня. А бандиты. Нет, о них лучше не думать. Да и найти их проблематично. Не дашь же объявление в газету, мол, продаются тридцать фотографий восемь на двенадцать, на которых запечатлен момент убийства господина Малютина на набережной Невы такого-то числа в такое-то время? Лучше уж сразу положить голову на железнодорожные рельсы. Поезд, может, еще и остановится, а вот бандиты – никогда».

Вылезать из теплой ванны, где было так уютно и приятно, не хотелось. Но вода постепенно остывала, а колонку Катя уже погасила. Так что ей пришлось выбраться, чтобы не замерзнуть окончательно.

В холодильнике у Лили оказалось много спиртного, все бутылки начатые. «Небось, с мужиками пила, каждый со своей бутылкой приходил!» – подумала Катя, поскольку все напитки были крепкие. Завладев бутылкой коньяка, она уселась в старинное кресло, налила холодный коньяк в бокал и бросила туда полузасохшую дольку лимона. «Какого черта она коньяк в холодильнике хранит? Его же теплым пьют. Какого черта режет на дольки весь лимон сразу? Потому что ленивая, она всегда такой была, такой, наверное, и умрет. А вот какой умру я?»

Электронные часы в углу комнаты коротко пробибикали. Машинально Катя обернулась и, увидев два нуля справа, сообразила: «Шестнадцать ноль-ноль. Новости. Теперь уж точно передадут».

Торопясь, она чуть было не нажала кнопку на телевизоре, но вовремя спохватилась: «Западет, не вытащишь!» Воткнула шнур в розетку и тут же, пока еще не возникло на экране изображение, услышала трагически-сдавленный голос диктора. Но с появлением изображения, голос диктора сделался задорно-восхищенным: «Это же надо, среди белого дня, в центре города, на глазах у десятков людей совершено убийство! В нашем городе никогда раньше не убивали чиновников столь высокого ранга и так безжалостно.»

Катя сжала в руке бокал с коньяком. Напиток холодил ей пальцы. На экране телевизора появилась фотография Малютина в черной рамке. Через несколько скорбных секунд молчания фотография растворилась в новом изображении. Показывали кадры, отснятые оператором поверх голов оцепления. Как поняла Катя, оператор забрался на парапет и через головы омоновцев, вооруженных автоматами, снял место происшествия. Она по собственному опыту знала, как тяжело подбираться к местам происшествий: наверняка оператора подвезли на лодке со стороны реки. Съемки оказались недолгими, объектив закрыла рука в перчатке. «Хорошо еще, что в реку не столкнули вместе с камерой», – усмехнулась Катерина.

На экране появилась другая картинка, после которой Ершова всерьез зауважала настырного оператора. Теперь съемки велись уже из надежного места, откуда омоновцы не могли бы его удалить. Договорившись с хозяином квартиры, окна которой выходили на набережную, тут он снимал с третьего этажа. Отсюда вид был поинтереснее, оператор внаглую снимал злящегося лейтенанта, который даже пару раз позволил себе погрозить телевизионщику кулаком.

Если милиционеры особенно не прятались от объектива камеры, то люди в штатском, все как один с мобильными телефонами в руках, старались стоять к ней спиной, прятались за колоннами. Омоновцы все поголовно ходили в масках.

«Да, если надеть на голову черную шапочку с прорезями для глаз человеку в костюме, при галстуке, выглядеть он будет полным идиотом, героем фильма ужасов. А вот почему-то камуфляж с маской сочетается идеально».

И тут камера скользнула по набережной, по головам толпы зевак, и выхватила летнее кафе. Наверняка оператора привлекли иссеченные выстрелами зонтики. Выглядели они, конечно, живописно – яркие, полосатые, с рваными дырками от пуль.

Бокал, уже поднесенный к губам, замер. Катя увидела двух людей в штатском, которые беседовали с сегодняшним надоедливым толстяком. То, что это он, она не сомневалась ни секунды, дурацкий чуб, прикрывавший лысину, висел вдоль уха. Рядом стоял и бармен, он что-то пытался объяснить жестами мужчине в сером костюме. Так же оживленно он размахивал руками, когда пытался втолковать англоязычной Кате, что в здании размещается правительственное учреждение.

Затем он всего четырьмя жестами изобразил женщину: длинные волосы, высокая грудь, темные очки и фотоаппарат. То, что бармен описывает именно ее, Катя поняла сразу, хотя картинка продержалась всего пять секунд, и в самый последний момент Ершова успела увидеть собственный журнал, который криво лежал на барной стойке. «Все-таки забыла!» – подумала она, и сердце ее похолодело.

В кадре появился журналист с микрофоном в руке, стоявший на фоне плотно сомкнутых спин зевак, над которыми возвышались головы омоновцев. Из прорезей черных масок зло поблескивали глаза.

«.На раскрытие этого преступления брошены лучшие оперативные силы. Надеемся, что преступление удастся раскрыть по горячим следам. В городе объявлена операция “Перехват”.»

Напоследок на экране появились крупным планом три окровавленных трупа, а ведущий радостно сообщил: «Специально для нашего канала из северной столицы.» Это прозвучало так, будто это он и застрелил всех троих с единственной целью – порадовать телезрителей.

Кате стало не по себе. Она залпом выпила коньяк, так и не успевший согреться в ее ладонях, и зло вырвала вилку из розетки.

– Вляпалась! – шептал она. – Точно, вляпалась в историю!

И журнал забыла, и с фотоаппаратом засветилась. И хорошо, если меня будет искать только милиция, ведь вполне может оказаться, что в кафе сидел подсаженный бандитами человек, который отслеживал ситуацию. Уж такой-то человечек наверняка заприметил меня, когда я, как дура, ползала на коленях с фотоаппаратом в руках. А может, этот человечек – тот самый толстяк, который приставал ко мне с разговорами? Нет, на бандита он мало похож – не тянет. И глаза у него пугливые, я его интересовала лишь как женщина».

И тут Катя вспомнила тот самый момент, когда толстяк увязался за ней. «Нет, он пошел за мной после того, как я его сфотографировала. Какому же бандиту захочется остаться запечатленным на пленке? Дура я, все-таки! Единственное, что меня спасает, так это мой английский. Будут искать англичанку, американку, австралийку, новозеландку, наконец, но только не русскую, говорящую по-английски.

А в это время в агентство Варлама Кириллова вошел молодой чеченец в темном костюме. Подарил секретарше белозубую улыбку и шагнул в кабинет владельца. Костюм выглядел безупречно, и возразить та не решилась, весь вид пришельца показывал, что он может сделать выгодный заказ.

– Добрый день, – самый младший из братьев Багировых, вот уже три года живущий в Москве, поприветствовал Варлама.

– Да, – Кириллов неохотно оторвался от компьютера.

– Где я могу найти Екатерину Ершову?

– Сейчас она в Чечне, – мстительно ответил модельер.

– Нет, я знаю, она оттуда уже уехала, – мягко возразил Багиров.

– Если вы знаете больше меня, то разговор теряет смысл.

– Человек, которого я представляю, хотел бы сделать ей выгодный заказ, через ваше агентство, разумеется. Дело срочное.

Упоминание о деньгах отрезвило Кириллова.

– Я даже не знаю, где ее искать. Попробую позвонить ей домой.

– Нет, мы уже звонили, соседи сказали, что она снова уехала. Вы не знаете, куда? Она сможет заработать неплохие деньги через ваше агентство.

– У нее много дел. Важные люди дают дорогие заказы. Например, совсем недавно Лев Малютин, представитель президента в Петербурге, пригласил ее делать буклет.

– Думаете, она уехала в Питер? – Багиров-младший смотрел на Кириллова невинным, как у младенца, взглядом.

– Не знаю, позвоните в его администрацию, там вам подскажут. Вот моя визитка.

– Когда я с ней договорюсь о сотрудничестве, то непременно оформлю заказ через ваше агентство.

– Не сомневаюсь.

Чеченец покинул офис. Его подхватил темный «Джип».

– Ну что, брат?

Багиров-младший взял в руки записную книжку, принадлежавшую Ершовой.

– Придется отыскать в ней все питерские адреса друзей этой сучки и проверить их.

Глава 10

Белый «Опель» стремительно пролетел набережную. Толик вел машину зигзагами, опасаясь, что сзади ее могут обстрелять. Но выстрелы так и не прозвучали. «Чисто сработали, – подумал бандит. – Главное – получить фору, пусть небольшую, но в нашем деле все решают секунды».

Он нервничал, но не так сильно, как Сашок или Шурик. Он умел держать себя в руках, вспоминая приятные моменты из прошлого. Не только первый поцелуй грел его самолюбие, но согревали душу и те моменты, когда ему удавалось обставить соперников.

Обойдя грузовик с ярким красным фургоном, он свернул в небольшую улочку и сбавил скорость. Сейчас для непосвященных, для случайных прохожих все выглядело довольно обыденно. Испугавшись выстрелов, водитель рванул по набережной, затем, укрывшись в переулке и ощутив себя в безопасности, успокоился и вновь повел машину ровно и осторожно.

«Да, фора – великая вещь. Всего несколько минут, а сколько за них можно сделать!»

Мигнув указателем поворота, «Опель» въехал в арку. Двор, по питерским меркам, был довольно большим. Из двух кварталов в начале пятидесятых сделали один. Снесли старые ветхие дома и на их месте разбили небольшой скверик.

Толик вплотную подъехал к грязной трансформаторной будке; высокие деревья скверика отделяли этот уголок двора от домов.

– Быстро! – властно и резко скомандовал главарь бандитов.

Все трое выбрались на пыльную, поросшую редкими одуванчиками землю. Оружие побросали в небольшую спортивную сумку, которую Толик тут же повесил на плечо. Шурик с Сашком выволокли из багажника выцветший брезентовый чехол с отбитыми под трафарет номерными знаками, которые, конечно же, не совпадали с цифрами знаков, укрепленных на машине.

За пять секунд автомобиль был надежно укрыт брезентом. Затем Шурик с Сашком присели: один возле заднего бампера, второй – возле переднего. Еще пара секунд понадобилась на то, чтобы отодрать приклеенные прозрачной лентой, фальшивые, выполненные из картона и раскрашенные нитрокраской номерные знаки. Переломанные пополам, они тоже очутились в спортивной сумке вместе с оружием.

– День прожит не зря, – усмехнулся Толик.

Только теперь мужчины позволили себе снять нитяные, телесного цвета перчатки. Вдоль одного края двора расположились двухэтажные сараи, которые строили в пятидесятые годы, когда во многих домах еще топились дровами плиты.

По галерее бандиты выбрались на другую сторону сараев и спустились в небольшой соседний дворик, из которого на улицу выходила лишь одна узкая арка, такая узкая, что в нее не мог проехать ни один грузовик. И не удивительно, дом возводился в те времена, когда основным транспортом в Питере были пролетки. Под кирпичными сводами было влажно и прохладно.

В небольшой нише бандитов поджидал странного вида субъект. Несмотря на то, что стояло теплое лето, одет он был в испачканное мелом пальто, грязный, заросший, его почти былинная борода доходила чуть ли не до середины груди. Субъект, завидев Толика, радостно осклабился. Во рту еще не очень старого мужчины виднелось всего три зуба. Субъект выкатил из ниши трехколесную тележку с грязной потертой сумкой, привязанной к подножке потрепанными веревками.

– Жду, жду, а часов-то у меня нет. Хрен его знает, когда вы придете?

– Дождался-таки, пришли, – Толик взглядом указал на сумку. Самому ему неприятно было прикасаться к заляпанному грязью замку застежки.

Бомж, продолжая весело и нагловато улыбаться, расстегнул пластиковый замок и руками развел его края. Даже в полумраке подворотни было видно, какие у него грязные, почерневшие ногти.

Толик, Сашок и Шурик сбросили куртки, стащили темные свитера с высокими вязаными воротниками, которыми во время нападения прикрывали лица. Под свитерами оказались белые праздничные рубашки, немного легкомысленные галстуки.

Пиджаки же, аккуратно сложенные и запакованные в полиэтиленовые мешки, оказались в сумке бомжа. В каждый прозрачный пакет был вложен и нарисованный на бумажке номерок – первый, второй и третий, чтобы бандиты не теряли времени зря, а сразу разобрали одежду, кому какая предназначена.

Оружие, свитера, куртки – все уместилось в грязной сумке бомжа. Для пущей убедительности из-под не до конца застегнутого замка выглядывали горлышко двухлитровой пластиковой бутылки и край пожелтевшей газеты.

Облаченные в пиджаки, при галстуках, в белых рубашках, бандиты выглядели солидно и совсем не грозно. При помощи маленькой бутылочки с гелем и расчески Толик быстро навел порядок на головах своих подручных. Теперь те выглядели, как коммивояжеры.

– Вам только значки повесить «Хочешь похудеть? Спроси у меня как». Чистые «герба-лайфщики», – немного нервно рассмеялся Толик. – Ну, все, Васька, кати свою тележку.

Бомж закашлялся, затянулся дешевой сигаретой и покатил тележку по улице. Бандиты же постояли в подворотне с полминуты, прислушиваясь к завыванию милицейских сирен, а затем абсолютно спокойно пересекли улицу, зашли еще в один двор. Там их уже ждали.

На невысоком крыльце, у двери, обитой оцинкованной жестью, стоял мужчина в белом халате, из-под которого выглядывали новенькие джинсы. Он спокойно курил и с улыбкой смотрел на Толика, который в костюме и при галстуке казался ему чрезвычайно смешным.

– Привет! – они не пожали друг другу руки, а лишь ударили ладонь о ладонь – так у них было заведено с незапамятных времен.

Обитая железом дверь закрылась, и длинным, темным коридором, насквозь пропитанным запахом съестного, бандиты прошли в большой зал ресторана. Они вынырнули из-за кулис невысокой сцены, на которой играл джазовый оркестрик, в тот момент, когда ярко полыхал вспышками стробоскоп.

Когда зажегся свет, трое бандитов уже сидели за круглым столиком, на котором стояли тарелки со снедью, рюмки и две бутылки – одна с коньяком, другая с водкой.

Интерьер ресторана позволял посетителям чувствовать себя чуть ли не в одиночестве. Каждый столик с двух сторон огораживала невысокая ажурная деревянная ширмочка, увитая растениями. Никто из посетителей не заметил появления троих новичков, ведь одеты они были так же, как и большинство мужчин в этом зале – пиджаки, галстуки и белые рубашки.

Не предлагая тоста, Толик разлил водку по фужерам для шампанского, и все трое, не чокаясь, залпом выпили спиртное.

– Еще, – пробормотал Шурик, подцепив на вилку ломоть ярко-красного вяленого мяса и целиком отправив его в рот.

– Ясное дело, – Толик разлил бутылку до последней капли, и она тут же исчезла в руках подоспевшего официанта.

Взамен выпитой бутылки на столе возникла новая, такая же запотевшая и холодная.

Минут через десять бандиты были уже пьяны – так, что это даже бросалось в глаза. Теперь они пили коньяк из маленьких рюмочек, смакуя его, и обменивались улыбками.

– Дуракам всегда не везет, – негромко произнес Толик и, приподняв рюмку на уровень глаз, подмигнул своим молодым приятелям.

– Не везет, – согласился Сашок.

– Сегодня не повезло, честному дураку, – уточнил Шурик.

Рюмки сошлись над центром стола. Сашок с Шуриком выпили залпом, а Толик отпил маленький глоточек и захихикал:

– Ребята, не умеете вы жить красиво. Коньяк – не водка, его мелкими глоточками пьют.

– Какая разница? – пожал плечами Шурик. – И там сорок градусов, и тут.

– Все равно в животе перемешается, – поддержал друга Сашок.

С одной стороны, ему нравилось, что Толик учит их уму-разуму, а с другой, было немного обидно за себя. Кого из себя Толик корчит, тоже мне, аристократ нашелся!

Толик провел ладонью по идеально выбритой щеке и задумчиво произнес:

– Людей можно делить по-всякому: человечество можно разделить на тех, кто блеванет при виде полуразложившегося трупа, и на тех, кто не блеванет. И такое деление будет справедливым.

– Я не блевану, – тут же вставил Шурик.

– А я не знаю. На четверть разложившиеся трупы видел, а вот наполовину – не приходилось.

– …но можно поделить и по другому принципу, – продолжал Толик, – на тех, кто пьет крепкое спиртное залпом и на тех, кто мелкими глотками.

– Ты, конечно, из тех, кто пьет мелкими?

– Да, – еще раз подмигнул Толик. – По-моему, это чисто русская манера – пить залпом.

Шурик уже наелся и, чтобы чем-то занять руки, отламывал от ломтя хлеба маленькие кусочки, скатывал их в шарики и рядком выстраивал на салфетке.

– Неправильно, – улыбнулся Толик, – я тоже чисто русский человек, но пью мелкими глотками. И это, знаете, как называется?

Сашок с Шуриком переглянулись. Было понятно, что им не угадать ни с первого, ни со второго, ни даже с десятого раза. Когда ответ заранее известен спрашивающему, то искать его не хочется.

– Ну?

– Это называется «держать ситуацию под контролем».

– Я тоже себя контролирую, – возмутился Сашок.

– Э, нет, ты залил в себя сто граммов водки и думаешь, что еще достаточно трезв. А они уже внутри тебя, уже понемногу туманят голову. Пройдет минут пять, и ты захмелеешь.

– Но мы же, Толик, одинаково с тобой выпиваем.

– Да. Но разница в том, что я ощущаю с каждым маленьким глоточком, насколько пьянею, и могу вовремя остановиться, а ты – нет.

– Путано говоришь, – пьяновато замотал головой Шурик.

– Пьяному чужие слова всегда кажутся путаницей, – Толик сделал еще один микроскопический глоток и с удовольствием принялся закусывать.

Он знал, что делал, хотя не посвящал молодых бандитов в некоторые детали. «Играть на публику они еще не умеют, – думал Толик, – и поэтому все будет выглядеть более реалистично, если не будут всего знать».

Тем временем на месте убийства работали следователи, криминалисты. Все выезды из города были перекрыты, каждый милиционер знал, какую машину следует искать. Не посчастливилось в этот день владельцам белых «Опелей», их останавливали буквально на каждом перекрестке. И благо бы, просто останавливали! Ни простым милиционерам, ни омоновцам не хотелось зря подставлять головы под пули, поэтому они выводили владельцев машин под стволами автоматов, те же боялись совершить резкое движение. Чего доброго, у кого-нибудь из омоновцев сдадут нервы, дрогнет палец, и короткая очередь продырявит спину невинного автолюбителя.

Полковник Барышев не очень-то надеялся на операцию «Перехват», понимая, что убийцы не станут выбираться из города на той же машине, на которой скрылись с места преступления. Он отдавал себе отчет в том, что убийство Малютина готовилось скрупулезно, тщательно, и самым сложным было не само убийство, не выстрелы – нажать на спусковой крючок сумеет и полный идиот – а то, как убийцы собирались уйти от погони.

Вначале Барышев сам отвечал на телефонные звонки, сам вызывал посты вокруг города, руководителей мобильных групп. Он боялся потерять живую связующую нить между собой и теми, кто вел поиски. Вести приходили неутешительные, хоть и было уже задержано около сорока человек, изъято одиннадцать единиц оружия. «Тот, кто организовал убийство, – думал Барышев, – на это и рассчитывал. Я иду у него на поводу. Не знаю, какое расстояние нас отделяет, но он движется впереди меня. Он получил фору, может, небольшую, но достаточную для того, чтобы иметь свободу маневра. А я должен просчитать его план, определить маршрут, по которому он движется, забежать вперед и перекрыть ему дорогу. Легко сказать, трудно сделать», – усмехнулся Барышев.

Его так и подмывало втянуться в кутерьму преследования, слушать обрывки разговоров по рации, выслушивать рапорты, самому ставить конкретные задачи: найти, перехватить, фильтровать, задерживать. Но казавшиеся на первый взгляд отлаженными действия милиции и ФСБ, на самом деле, как он понимал, являются умелой имитацией поисков.

Трое убийц действуют мобильно и оперативно, а громады правоохранительных органов тяжелы на подъем, и именно поэтому проиграют гонку. Если в первые часы после убийства не удалось задержать исполнителей, то шансы поимки с каждым часом уменьшаются. Лишь потом, когда уляжется шумиха, когда раскрытием преступления займется небольшая группа следователей, есть шансы рассчитывать на успех, потому что убийцы поверят в собственную безнаказанность, а следователи приобретут мобильность. Но пока еще шанс настигнуть преступников по горячим следам имелся.

Из оперативной сводки следовало, что автомобиль не покидал город, значит, скорее всего, преступники оставались в Питере в надежде улизнуть попозже. Основной ошибкой Барышева было то, что он не подвергал сомнению самую первую версию, которая пришла ему в голову: убийство совершила бригада наемников, приехавших из другого города – так, как это было в случае, когда взорвали машину Малютина, убив шофера.

* * *

Зал ресторана не был наполнен даже наполовину, но, тем не менее, оркестр играл, танцевали несколько скучающих пар. Хотя три стены ресторана были стеклянными, увидеть, что делается на улице, было практически невозможно. Стекла закрывали плотные бордовые шторы.

С первого этажа, где располагались вход в холл и гардероб, послышались странные звуки – топот множества ног, негромкие приказы. Шурик и Сашок замерли с рюмками в руках, пьяноватые улыбки исчезли с их лиц.

– Чего вы, ребята, приуныли? – радужно улыбался Толик. – Все в порядке, все идет по плану.

К столику с каменным выражением на лице подошел официант, тот самый, который впустил бандитов в ресторан с черного хода, подхватил пару пустых тарелок и прошептал на ухо Толику:

– Возле черного хода стоят два омоновца, а на первом этаже уже человек десять. Обыскивают все закоулки.

– В женском туалете тоже ищут?

– И там тоже, – без тени улыбки ответил официант.

Профессия приучила его ничему не удивляться, на все реагировать спокойно. Он не знал, натворил ли что-нибудь Толик с приятелями или нет, он даже не пытался задать себе такой вопрос. Его попросили, ему заплатили, а больше его ничего не интересовало. Он всего лишь официант, такой же нужный и настолько же лишенный эмоций, как столовый прибор, нож или вилка – часть интерьера, да и только. С тем же успехом омоновцы могли бы расспрашивать о том, кто такой Толик, Сашок или Шурик, не его, а буфет, в котором поблескивали чисто вымытые бокалы.

– Придется пережить пару неприятных минут, – вздохнул Толик, закуривая сигарету.

И лишь по тому, как дрогнул язычок пламени в его зажигалке и как погас под неровным выдохом, можно было понять – Толик нервничает. Лицо его при этом оставалось абсолютно спокойным. Бандит развалился на мягком стуле, закинул ногу на ногу.

В зале ресторана ОМОН действовал уже не так нагло, как на первом этаже. Было в здешнем убранстве что-то от церковного: неяркое сияние свечей на столиках, позолота капителей колонн, ведущиеся шепотом разговоры. За невысоким деревянным барьером появился холеный метрдотель.

– По какому случаю? – он обращался к офицеру ОМОНа так, словно тот был посетителем, желающим заказать столик, по-другому в этом зале он просто не умел разговаривать.

– В зале нужно включить весь свет. Быстро! – сказал омоновец.

– Зачем?

– Ты не умничай, а выполняй! – краем глаза офицер следил за тем, как его бойцы быстро рассредоточиваются по залу.

Метрдотель тяжело вздохнул, выразив этим вздохом свое презрение к человеку в форме. Но, вместе с тем, он чувствовал и некоторую солидарность с ним. Сам он тоже носил некое подобие мундира – черные брюки, белую рубашку и темно-бордовый пиджак. Так в ресторане одевались все официанты, и эта одежда хранилась в небольшой комнатке в металлических шкафчиках. Метрдотель словно всем своим видом показывал омоновцам, что, если нужно включить свет, то они могут включить его сами, щелкнув выключателем. Но загвоздка заключалась в том, что выключателей не было видно.

Не спеша, метрдотель подошел к колонне, обшитой деревянными панелями, открыл одну из них и ладонью подал вверх три пакетных выключателя. Загудели, зажглись лампы дневного света, вспыхнули «галогенки», и ресторанный зал тут же наполнил отвратительно-яркий свет. Застигнутые врасплох посетители щурили глаза, сразу стало видно, что вентиляция работает ни к черту и в зале полно сигаретного дыма.

– Всем оставаться на местах! – дружелюбно распорядился офицер ОМОНа.

Мужчины вздохнули с облегчением. Некоторым из них уже приходилось сталкиваться с омоновцами, и они ждали другого приказа: «Встать! Руки за голову, ноги на ширине плеч, лицом к стене!» Но на этот раз милиция не зверствовала, началась проверка документов. Естественно, удостоверения личности оказались не у всех, Питер – это не Москва, где без документов лучше не переступать порог собственной квартиры. Женщинами омоновцы вообще не интересовались, даже не заглядывали в паспорта.

Двое омоновцев: один вооруженный автоматом, второй налегке, остановились у столика, который занимали бандиты. Толик смотрел на них, как только что сошедший с небес ангел, мол, я-то надеялся на радушный прием, а меня приняли за кого-то другого.

– Ваши документы! – прозвучало с двухметровой высоты. Омоновец отличался приличным ростом.

– Сейчас посмотрю, может быть, и не забыл прихватить.

Толик порылся в кармане пиджака, вытащил сперва пачку визиток, похожую на колоду миниатюрных сувенирных карт. Когда клал их на стол, визитки рассыпались. На некоторых из них сияли золотом двуглавые орлы, чернели надписи «Депутат», «Председатель», «Директор».

– Сейчас, сейчас… – приговаривал Толик, продолжая рыться в карманах. – Вот же, как назло, когда надо, беру документы с собой, а тут забыл, наверное. Хотя нет, подождите, – на лице его появилась довольная улыбка, и на стол лег паспорт.

Омоновец взял его, придирчиво сравнил фотографию с оригиналом, затем отыскал страничку с пропиской. Придраться было не к чему, человек был прописан в Питере, на убийцу походил мало, хотя для бизнесмена имел слишком хорошую физическую подготовку – тренированные мышцы просматривались даже под элегантным пиджаком.

Сашок и Шурик уже держали наготове паспорта.

– Это мои ребята, вместе на фирме работаем, – Толик произнес это таким тоном, словно с него уже были сняты все подозрения и он мог поручиться за других. – Я тоже еще недавно в форме ходил, – фамильярно подмигнул он омоновцу, – но семью на эти деньги не прокормишь, пришлось бизнесом заняться. Не мое, но получается. И ребят, вот, понемногу уму-разуму учу.

Документы вернулись владельцам. Толик сгреб со стола визитные карточки, бросил их в карман.

– Кого, хоть, ребята, ищете?

Омоновец, естественно, не стал распространяться о том, что ищет убийц Малютина. По его мнению, сидящих в ресторане происходящее за стенами мало интересовало. Вряд ли кто-нибудь из них уже знал об убийстве.

– Понимаю, – продолжил Толик, – не ради собственного удовольствия документы проверяете. Выпить не предлагаю, потому как вы на службе. Может, хоть закурить возьмете? – пачка «Кента» скользнула к краю стола. В ответ гробовое молчание. – Ну что ж, служба, она и есть служба, не сахар. Что ж, за здоровье тех, кто в форме! – Толик поднял рюмку с коньяком и на глазах удивленных Сашка и Шурика выпил ее залпом за здоровье ментов, наплевав на все свои недавние философские выкладки.