Текст книги "Ночной дозор"

– У нее знакомых, – вздохнул Варлам, – хватает в каждом городе. – Попросив минуту на размышление, он, наконец, сообщил: – Вроде, у Кати есть подруга Лиля, фамилии которой я не помню, но помню точно, что Лиля работает в журнале и название его состоит из одного слова. Если найдете Ершову, попросите, чтобы перезвонила мне. Да, еще вспомнил, ей из Питера Лев Малютин присылал приглашение поучаствовать в одном проекте, вы у него поинтересуйтесь, может, он знает, где ее отыскать. – На этом разговор с Варламом Кирилловым был закончен, модельер был занят настолько, что последних новостей не знал.

«Покойный Малютин знает, где ее отыскать, – после этой фразы полковник уже не мог понять, на каком свете находится, на этом или на том. Но вскоре вспомнил о разговоре со своим другом накануне его гибели, – значит, Ершова к нему приехала, сидела, ждала. Но что с ней стало потом? Куда она подевалась? Легче иголку в стогу сена отыскать. А возможно, это еще один ложный след. Журнал мне подсунули специально», – подумал Барышев.

Он недооценил журналистов. Этим людям в силу своей профессии становится известно буквально все: и официальная информация, и слухи, и сплетни. Журналист, даже если чего-нибудь не знает, обязательно додумает. Как выяснилось, в Питере многие знали о существовании Катерины Ершовой, правда, куда меньше людей были знакомы с ней лично. По всему выходило, что Ершову уже давно не видели в Питере.

Сперва люди Барышева обзванивали те журналы и издательства, с которыми сотрудничала Ершова. «В последний раз она была у нас два года тому назад. Три года», – звучали неутешительные ответы.

И Барышев уже готов был поверить в то, что Екатерина и в самом деле не была в Питере в день убийства Малютина, как ему сообщили, что именно в тот самый день Ершова заходила в редакцию журнала «Женщина и жизнь» для того, чтобы воспользоваться фотолабораторией. Какие именно снимки она печатала, фотограф не знал, он тот день помнил плохо. Он даже не был на сто процентов уверен, что видел именно Катю Ершову, но помогла его подружка, бывшая в тот вечер немного трезвее его. Она-то окончательно убедила фотохудожника, что Екатерина ему не померещилась, да и вырванный вместе с окантовкой оконный планшет и черные следы от подошв на недавно побеленной стене здания говорили о том же.

Слух, что милиция разыскивает московскую фотожурналистку, тут же облетел людей, причастных к печатным средствам массовой информации. Узнали об этом и в редакции журнала «Курьер», где работала Лилька. Кто-то припомнил, что она дружна с Ершовой, но поскольку самой Лильки в городе найти не могли, то решили помалкивать об этом обстоятельстве перед милицией. Еще неизвестно, какую услугу окажешь, ведь полковник Барышев ни в рассылаемых факсах, ни в телефонных звонках ни словом, ни намеком не обмолвился о причине интереса к Катерине.

* * *

То, о чем известно больше, чем одному человеку, трудно назвать тайной. Информация, как вода, имеет свойство заполнять собой все свободное пространство. Недаром же в народе говорят, что вода всегда дырочку найдет.

О том, что на месте преступления оказалась фотожурналистка, первым из двух заказчиков убийства узнал Короедов. Естественно, не из теленовостей, не из газетных публикаций, а из личной беседы с помощником полковника Барышева капитаном Прохоровым, молодым амбициозным офицером.

Прохоров всегда гордился тем, что имел неофициальные контакты со многими влиятельными людьми в городе. Он считал, что таким образом, в неформальной обстановке добывает информацию, которую другим путем добыть невозможно. Собеседники же переубеждать капитана не спешили, наоборот, всячески поддерживали в нем этот миф, а тем временем преспокойно выуживали из него служебные тайны в обмен на позавчерашние новости.

Встретились теневой бизнесмен Короедов и капитан милиции в небольшом зальчике ресторана «Консул». О существовании этого зальчика знали немногие, о нем не говорилось даже в рекламном проспекте ресторана. Заказывали его обычно депутаты, прокуроры, директора крупных заводов, преступные авторитеты для ведения важных переговоров. Дверь в зальчик прикрывала тяжелая портьера, возле которой обычно дежурили двое охранников. Отсюда имелись два выхода – один к посетителям ресторанчика, другой прямо в подъезд, имевший черную и парадную двери.

Обычно надменный и несколько грубоватый Короедов в обращении с Прохоровым внезапно стал воплощением самой любезности. Поинтересовался здоровьем жены, детей, назвав всех поименно. Эти сведения ему за час до встречи предоставил секретарь. Короедов, как старательный ученик выучивает урок, выучил имена всех членов семьи капитана милиции.

– Я слышал, в управлении кое-какие проблемы, – расплывшись в улыбке, Короедов собственноручно разлил в бокалы шампанское.

– Всякого хватает, – проговорил Прохоров, не спеша пододвигая к себе фужер.

– Говорят, Барышев женщину какую-то ищет, фотографа, и никак найти не может?

Прохоров не стал отрицать этого факта, но и не подтвердил, давая понять, что знает многое, но информация служебная.

– Что вы, капитан, меня совсем не интересует закрытая информация, но в городе ходят слухи, будто к убийству Малютина причастны не азербайджанцы, а. – Короедов сделал паузу, словно ему было трудно произнести последние слова.

– вы с Петровым, – сделал это за него капитан Прохоров.

Короедов рассмеялся:

– Если бы я или, не дай бог, мой друг Петров, имели к этому отношение, то нас на момент убийства наверняка в городе не оказалось бы.

– Согласен, – Прохоров отпил скупой глоток шампанского.

– Я думаю, и Барышев понимает, что мы с Петровым имеем отношение ко многим вещам в городе, просто не всегда удобно афишировать свою причастность.

– Я не сомневаюсь, что это кровавое преступление совершили азербайджанцы. Славяне не такие кровожадные, как кавказцы.

Прохоров в упор посмотрел на Короедова. Тот преспокойно выдержал его испытующий взгляд и развел руками:

– Лучшее подтверждение этому то, что мы с вами, капитан, сидим и мирно беседуем. Как говорится, одна голова хорошо, две лучше. У меня большие связи в кругах журналистов, и если они что-то побоялись сказать милиции, то могут сказать мне.

– А вы разве не знаете, кого именно ищут? – усмехнулся Прохоров, допивая шампанское и пододвигая к себе тарелку с легкой закуской.

– Откуда, помилуйте? Я бы вообще не интересовался этим неприятным делом, если бы до меня не дошли мерзкие слухи, будто я заказал Малютина. И теперь, как последний идиот, расспрашиваю всех. Знаете ли, неприятно будет узнать, что ваш начальник запросил ордер на мой арест.

– Да, к сожалению, у нас не такое государство, чтобы законопослушный человек мог спать спокойно.

– Я не законопослушный, – покачал головой Короедов и состроил горестную гримасу. – Я часто вынужден нарушать закон, но делаю это аккуратно.

– Я в курсе.

– Правда, одно дело, если тебя обвиняют в финансовых махинациях, и совсем другое, если обвиняют в заказном убийстве.

– Вас никто не обвиняет.

– Пока не обвиняют, – Короедов поднял палец, длинный, немного узловатый. От этого холеный ноготь казался приклеенным. – Конечно, если хотите, можете не говорить мне, кого именно ищут.

– Это не такой уж большой секрет, и при желании вы бы могли узнать это сами.

– Зачем? Я начну расспрашивать.

– Вам об этом расскажут.

– Вот так и рождаются нездоровые сенсации. Я же привык по возможности действовать в рамках закона. Да, я не отпираюсь, у меня к Малютину имелись свои счеты, и у Петрова тоже. Но чтобы убивать человека. У меня такого и в мыслях не могло быть. Я, конечно, не прокурор, не судья, но, по-моему, во всем виноваты кавказцы. Не было бы их в городе, мы бы с вами существовали мирно. Славяне со славянами всегда договорятся.

Капитан Прохоров хотел было заметить, что славянскость Короедова вызывает у него некоторые сомнения.

– И евреи со славянами договорятся, – тут же вставил Короедов, словно прочел мысль своего собеседника, – потому что мы люди одной цивилизации. Нам не нужно убивать друг друга, а у них, мусульман, как мне рассказывал один знающий человек, за честь почитается убить неверного. Я сам заинтересован в скорейшем расследовании. Пока идет следствие, работа порта почти парализована, и не только мы с Петровым несем убытки, несут убытки область, город.

– Я не вижу в этом проблемы.

– В убытках? – ухмыльнулся Короедов.

– Нет, в том, чтобы вы помогли следствию. Мы тоже заинтересованы, чтобы как можно скорее найти женщину-фотографа.

– Вы уже знаете ее имя?

– Мы знаем больше, – Прохоров полез в карман и вытащил вчетверо сложенный лист бумаги, развернул его и положил на стол.

Это была цветная ксерокопия, снятая с разворота журнала. Короедов, склонив голову набок, развернул лист пальцем, сделал это немного небрежно, будто его не очень-то интересовала бумага с фотографиями и текстом.

– Катерина Ершова, если я правильно прочел.

– Правильно.

– Фотограф из Москвы. Кстати, лучший фотограф года в Восточной Европе, – Короедов переводил текст. – Я с подозрением отношусь к женщинам не только в бизнесе, в политике, но и в искусстве, – продолжал Короедов, – но Катерина Ершова, по-моему, достойный кандидат на звание человека года. Мне ее работы нравятся. Я постараюсь вам помочь.

Короедов еще подлил шампанского.

– Ни вам, ни мне не интересно, если азербайджанцы доберутся до нее раньше нас. У них разговор короткий: мужчина ли, женщина ли, ребенок ли. Труп не нужен ни вам, ни нам. А сейчас, извините, – Короедов поднялся, – мне нужно срочно ехать по делам. Если желаете пригласить кого-нибудь в ресторан, пожалуйста, зал оплачен до самого утра. Еда, выпивка.

Капитан Прохоров кивнул. Он знал, что если захочет, ему будет предоставлено и большее. Он был не простым милицейским офицером, а помощником самого полковника Барышева. Стоило ему только намекнуть, ему бы привели и девочек, организовали бы номер.

– Нет, спасибо, – сказал он, вытирая губы салфеткой, – дел много. Пока не закрыто расследование, приходится работать, считай, круглые сутки.

– Мы и сейчас с вами на работе, – ухмыльнулся Короедов, складывая лист бумаги и отправляя его в карман пиджака. – Всего хорошего, – он бегло пожал Прохорову руку и через черный ход вышел на улицу.

Машина стояла вплотную к крыльцу. Он сел на заднее сиденье и поднял трубку сотового телефона. «Чертов Толик, – подумал он, – нужен мне срочно, а позвонить не могу, лишь сбросить информацию на пейджер».

Он набрал номер:

– Диспетчерская?

– Да.

– Передайте абоненту три нуля четыреста пятнадцать следующее сообщение.

– Записываю.

– «Толик, срочно ответь Короедову».

– Правильно ли я записала, – переспросила девушка, – Короедову? Или Короедов – это подпись?

– Нет-нет, Короедову. Я лишь передаю чужое поручение.

– Сообщение принято.

– Спасибо, – Короедов повесил трубку и тронул водителя за плечо. – Езжай к офису, но только не очень спеши.

Стоять во дворе и ждать, пока ответит Толик, ему не позволяла гордость. Но в то же время ехать не имело смысла, все равно встречу пришлось бы назначать где-нибудь в городе, чтобы не терять времени.

Телефон ожил буквально через несколько минут после того, как диспетчер сказала, что сбросила сообщение на пейджер.

– Короедов?

– Да.

– Это я, Толик. Что-нибудь случилось?

– Нужно срочно встретиться.

– Заказ или старые дела?

– Продолжение старого.

– Я могу быть в офисе через двадцать минут?

– Хорошо, подъезжай.

Связь прервалась.

Короедов посмотрел на трубку. Автоматический определитель не смог засечь номер, с которого говорил Толик.

– Хитер, подлец! – выругался Короедов.

Глава 15

В планы Толика, привыкшего к тому, что во всех начинаниях ему способствовал успех, не входило вновь искушать судьбу. По его мнению, лучшей тактикой сейчас было не предпринимать никаких действий. Следствие он умело направил по ложному следу, отведя подозрения от себя и своих подручных. Но если неприятность может случиться, она непременно случается, это Толик знал твердо. «Вот она и произошла», – подумал он после разговора с Короедовым.

Ему предстояла нелегкая работа – искать человека в огромном городе, женщину, которая, скорее всего, так же боится контактов с милицией и ФСБ, как и он сам.

Правда, в отличие от Короедова, в самом существовании фотографий, сделанных на месте убийства, Толик большой беды не видел. Лица нападавших скрывали шарфы, шапки. Единственное, что могло быть видно точно, так это одежда, а ее он ловко сумел всучить азербайджанцам. Так что еще предстояло подумать, как лучше распорядиться полученной от Короедова информацией. Она могла вполне сыграть и на руку преступникам.

Толик не знал, что минут за двадцать до убийства Катя Ершова умудрилась сфотографировать его, Сашка и Шурика возле белого «Опеля» стоящими во весь рост, с открытыми лицами.

Толик привык доверяться интуиции, она его подводила редко. Сейчас внутренний голос ему подсказывал: «Лучше не спеши, обмозгуй все как следует, постарайся заполучить в свои руки фотографии. А когда ты их увидишь, решай сам, как поступать дальше».

Возможно, грабежи, убийства, запугивания были не единственным призванием Толика. Из него вполне мог бы получиться неплохой актер, способный почти мгновенно перевоплощаться. В течение дня таких перевоплощений происходило несколько. С утра он выходил из дома самым что ни на есть примерным семьянином, человеком небогатым, ведущим размеренный образ жизни. Мирно раскланивался с соседями, интересовался здоровьем, сетовал на высокие цены и низкие зарплаты. В скромных «Жигулях» он отъезжал от дома, а затем происходила первая метаморфоза.

Стоило ему пройти сквозь дырку в заборе между одним гаражным комплексом и другим, как перед людскими глазами представал совсем другой человек. Из уставшего взгляд становился напряженным и злым, теперь та же одежда выглядела на ее владельце по-другому – дороже, престижнее. Он расправлял ссутуленные плечи, гордо поднимал голову.

У Толика существовал своеобразный тест на то, как ему удалось перевоплощение. Он выбирал из прохожих мужчину примерно равной себе комплекции и возраста и шел прямо на него, глядя в глаза. Если встречный метров за десять уже уступал ему дорогу, значит, метаморфоза произошла. И это радовало бандита. Выходя же из дома или возвращаясь туда, Толик, наоборот, радовался, если встреченный им человек упрямо держался прежней траектории.

Новенький джип «Ниссан» Толик оставил в переулке, неподалеку от кафе «Аврора». Он уже знал, в образе кого предстанет перед людьми, и образ, как всегда, соответствовал задаче. Ему не нужно было, чтобы люди задавали ему вопросы, он должен был задавать их сам и получать ответы. Толику требовалось, чтобы о разговоре с ним люди потом старались не вспоминать. Существует одна организация, принадлежность собеседника к которой сразу отбивает желание задавать ему вопросы. Ее название засело в голове у каждого короткой аббревиатурой из трех букв – КГБ. И пусть буквы со временем изменились, но их все равно осталось ровно три – ФСБ, и чувства они вызывают те же, что и в прежние времена.

Толик запустил руку в карман пиджака и извлек удостоверение с тисненым на обложке гербом. Развернул его, вгляделся в собственную черно-белую фотографию. «На черно-белых фотографиях, – подумал Толик, – многие люди выглядят похожими на покойников».

«Федеральная служба безопасности. Капитан Иванов» – мелькнули черные буквы.

Толик бросил взгляд на зеркальце, укрепленное над ветровым стеклом. В узкой полоске стекла отражались лишь его глаза, и бандит смотрел на свое отражение до тех пор, пока взгляд его не сделался бесцветным, безжизненным, как у мертвой рыбы.

«Это только в фильмах сотрудники спецслужб носят черные очки, – усмехнулся Толик, специально следя за тем, чтобы при этом глаза его не улыбались, – а в жизни нужно добиться, чтобы твои глаза оставались так же невыразительны, как стекла затемненных очков».

Он вышел из машины, не торопясь прикрыл дверцу и, миновав высокий старый дом, вышел к кафе «Аврора». Он стоял посреди тротуара в сером, невыразительном костюме, такой же неброский, лишенный эмоций, как и родной город в дождливую погоду.

Он медленно скользил взглядом по крыльцу, на котором погибли Малютин и его охрана, по простреленным зонтикам летнего кафе, по сияющему, чистому стеклу и никелированным трубам барной стойки, за которой скучал в это утро немного помятый бармен. «Она, эта чертовка с фотоаппаратом, сидела. она сидела. – повторял про себя Толик, – на высоком табурете. Жаль, что тогда я ее не приметил. Все бы решилось очень быстро: короткая очередь в Малютина, затем поворот всем телом и еще одна короткая очередь в сторону бара. Но нет, – тут же остановил он себя, – фотоаппарат в ее руках уже щелкал, а подбежать, забрать его или хотя бы засветить пленку времени не оставалось, все решали секунды. Только благодаря этим сэкономленным секундам я еще хожу на свободе.

Женщина-фотограф из Москвы, – думал он, – наш город знает лишь поверхностно. Сидела тут одна, без знакомых, возможно, ждала встречи. И тут на ее глазах происходит убийство. Выстрелы, щелчки затвора фотоаппарата, отснятая пленка. Я и мои ребята прыгаем в машину, срываемся с места. Уже через две минуты здесь была милиция, за эти две минуты она успела скрыться. Значит, бросилась убегать тотчас же. Мало кто успел ее запомнить, не задерживалась, бежала без оглядки».

Толик отошел к гранитному парапету набережной и, не отрываясь, смотрел на кафе, пытаясь представить себе женщину, чье лицо он знал по фотографии из журнала. «Конечно же, она, как и все остальные, лежала на полу, но в отличие от них самообладание не теряла, снимала убийство. Поднялась на ноги раньше остальных, возможно, еще несколько раз щелкала затвором, снимая то, как я отъезжал в машине. А затем…» – Толик призадумался, пытаясь в точности вспомнить, как все происходило.

Вспомнился красный фургон на набережной, то, как он сам резко вывернул руль влево, чуть сбросив скорость. «Машину тогда занесло, поставило почти перпендикулярно осевой линии. И ей могло показаться, что я разворачиваюсь для того, чтобы вернуться и убить ее. И она бросилась бежать, сперва даже не подумав, зачем, не подумав, правильно ли поступает, – Толик шагнул вперед и стал возле белого заборчика, огораживающего кафе. – Вот тут она и стояла, – он обернулся. – Да, место для снимков хорошее, вся набережная просматривается. Женщина не бросилась бы в ту сторону, где лежат четыре трупа, где находится машина с убийцами. Она развернулась», – Толик повернулся на каблуках и зашагал по тротуару.

Прохожие сами уступали ему дорогу, чувствуя в нем силу, волю, ощущая, что он не праздный прохожий, а человек, который имеет право идти напролом. Толик шел неторопливо, опустив голову, полуприкрыв глаза.

«Она бежала, – думал он, – стараясь держаться поближе к стене дома, чтобы, в случае чего, в нее было труднее попасть. На набережной в то время было довольно много людей. Бежишь, на кого-то натыкаешься. Здесь среди тех, кто видел убийство и слышал выстрелы, она не могла чувствовать себя в безопасности. Ей казалось, что сейчас кто-нибудь схватит ее за руку, затолкает в машину».

Толик дошел до узкого переулка и остановился. Посмотрел направо. Безлюдно, серые стены, лишенные архитектурного декора окна.

– Она не могла его миновать, – усмехнулся бандит, – ее прямо-таки притягивала стена, словно обещала защиту. Если в каждом встречном видишь врага, поневоле свернешь в безлюдный проезд, – он был абсолютно уверен в том, что женщина-фотограф свернула в переулок. – И тут она побежала быстрее. Ей никто не мешал, никто не попадался на пути. Когда человек напуган, чувство страха разрастается. Теперь уже стена не казалась ей защитой. Она выбежала на середину проезжей части и мчалась, сколько было сил, бросая опасливые взгляды на темные подворотни. А на набережной уже завывали милицейские сирены. Она устала, силы были на исходе, дышала часто, понимая, что еще квартал, и она упадет. Желание бежать, скорее всего, сменилось желанием спрятаться».

Толик дошел до перекрестка и сразу же увидел гостеприимно распахнутую дверь небольшого кафе на первом этаже. «Она увидела его уже издали, – решил он. – Возможно, если бы у нее имелось время подумать, то она бы ловила такси, бежала бы к метро. Но когда боишься, первое же пришедшее в голову решение кажется тебе правильным. Тебе некогда рассуждать, ты действуешь, бежишь, прячешься».

Толик перешагнул порог и очутился в темном полупустом зальчике кафе. «Тут уютно, тихо, звучит спокойная музыка, пахнет кофе. А этот запах всегда действует на людей творческих умиротворяюще. Они в своем большинстве кофеманы. Решила сесть подальше от входа. Прошла мимо столиков. Кофейный аппарат дышал теплом, как сейчас. Вот этот табурет. Она села.» – Толик, чуть отведя полу пиджака, тоже сел на кожаный табурет.

Он не ошибся. Именно тут оказалась Катя, когда запыхавшись, вбежала в кафе, спасаясь от воображаемой погони.

Женщина за стойкой сдержанно кивнула новому посетителю и подошла к нему. Этот мужчина, как показалось ей, нес в себе угрозу. Но лишь только Толик заговорил, это ощущение исчезло. И дело было не в словах, произнесенных им, а в тоне, вкрадчивом, мягком, словно бы он не просил, а вел задушевный разговор.

– Чашечку кофе, пожалуйста.

– С сахаром?

– Пол-ложечки. Я сильно сладкий кофе не люблю.

Зашумел, засвистел аппарат. Толик втянул в себя ароматный запах и положил на стойку деньги.

– У вас всегда так мало народу?

– По утрам – да.

– И в то утро мало было?

Женщина не сразу поняла, пододвинула чашку к посетителю:

– О каком утре вы говорите?

– Да, – задумчиво проговорил Толик, – неприятные моменты забываются быстрее, чем приятные. Я говорю об убийстве Малютина. Чем тот день мог отличаться от предыдущих или последующих? – склонив голову набок, промолвил Толик.

– Наше кафе довольно далеко от административного здания, так что у нас даже выстрелов в тот день не было слышно.

Бандит легко перехватил взгляд барменши и тут же понял: к ней из милиции и из ФСБ еще не приходили, не допрашивали. Значит, он здесь первый.

– Меня интересует тот самый день. Сразу после убийства к вам никто не заходил?

Женщина насторожилась. Вновь в Толике произошла перемена. Глаза, показавшиеся барменше вначале голубыми, стали стального серого цвета.

– Собственно говоря, я не могу припомнить.

– Все вы прекрасно помните, – Толик это прочувствовал, и произнес слова так, что у женщины мурашки пробежали по спине.

Затем он, не отводя взгляда, запустил руку во внутренний карман пиджака, и когда женщине уже показалось, что оттуда появится пистолет, взмахнул удостоверением, раскрыв его всего на несколько секунд – так, чтобы та успела прочесть лишь название организации, увидеть фотографию и штемпель.

– ФСБ, – коротко произнес Толик, захлопывая удостоверение двумя пальцами и бросая его во внутренний карман. – Нас интересует, не заходил ли кто-нибудь в ваше кафе в первые пятнадцать минут после убийства.

– Погодите. – барменша потерла пальцами виски. У нее нестерпимо разболелась голова, и ей казалось, стоит посетителю уйти, боль отступит. Но в то же время она не знала, правильно ли поступит, рассказав о женщине, звонившей с ее телефона.

– Я могу вам помочь, – произнес Толик, доставая запаянную в пластик фотографию Кати Ершовой, – вы ее видели в день убийства?

Барменша хотела сказать, что не помнит, но не смогла сделать этого сразу и сообразила, что ложь станет явной. Как любой человек, работающий в торговле, она не любила ни милицию, ни ФСБ, ни налоговую инспекцию и делилась информацией неохотно. Но, взятая на испуг, призналась:

– Да, я ее видела.

– В первый раз видели, или она заходила к вам в кафе раньше?

– По-моему, в первый.

– У вас не так уж много посетителей, чтобы забывать постоянных. Что она делала?

– Посидела, выпила кофе и ушла.

– Долго это продолжалось?

– Не вспомню. Много людей проворачивается здесь за день.

Толик сузил глаза и подумал: «Раз женщина-фотограф сидела в кафе, значит, ей некуда было пойти. Она обязательно должна была позвонить к кому-нибудь из знакомых. Одиночество гнетет, когда ты уверен, что за тобой гонятся. Она боялась одна выйти на улицу».

– Кому она звонила от вас?

И вновь испуг мелькнул на лице женщины. «Я угадал», – подумал бандит.

– Да-да, она кому-то звонила.

– Кому именно?

– В редакцию, – вырвалось у барменши.

«Конечно же, – сообразил Толик, – раз журналистка, значит, звонила к друзьям, в редакцию».

– Какое издание?

И женщина тут же вспомнила, как Катя говорила в трубку:

«Это редакция журнала «Курьер»? Позовите Лилю, пожалуйста».

– По-моему, журнал назывался «Курьер», и спрашивала она Лилю.

– Сама она не назвала себя.

– По-моему, ее зовут Екатерина. Так она сказала в трубку.

– Вы правильно поступили, все рассказав нам, – спокойно произнес Толик. – Надеюсь, это поможет следствию. – Он поднялся, одернул пиджак и приветливо улыбнулся женщине за стойкой. – Надеюсь, вы понимаете, о нашем разговоре не стоит распространяться. И если кто-нибудь подозрительный начнет интересоваться тем самым звонком, вы не спешите говорить то, что сказали сейчас мне.

Толик вышел на улицу и прикрыл за собой дверь в кафе. «По-моему, я продвигаюсь в правильном направлении».

В газетном киоске он купил свежий номер журнала «Курьер» и на последней странице нашел несколько телефонных номеров. Тут же, в таксофоне, набрал первый из них. Ответил приятный женский голос:

– Редакция журнала «Курьер», отдел писем.

– Лилю пригласите, пожалуйста, – Толик сообразил, что не так много женщин носит имя Лиля и, скорее всего, в редакции такая одна.

– Ее сейчас нет, – тут же прозвучало в трубке.

– Досадно. Может, вы могли бы мне помочь?

– Смотря в чем, – ответила словоохотливая собеседница.

– Я из Москвы, меня попросили кое-что привезти ей. Я сейчас в центре города, домашний же адрес Лили остался в записной книжке в номере гостиницы. Вечером уезжаю, нет сил мотаться туда и назад.

На другом конце провода задумались. В общем, не принято давать незнакомым лицам адреса сотрудников редакции, но в голосе чувствовалась растерянность, говорил звонивший любезно, и не доверять ему оснований не было. К тому же, Лиля никогда не имела отношения к скандальным материалам, из-за которых могли прийти к ней домой с претензиями.

– Погодите секундочку, сейчас посмотрю, – трубка, судя по звуку, легла на стол.

Послышалось шуршание страниц, и вскоре Толик уже записывал коротким карандашом на обложке журнала домашний адрес Лили.

– Вы меня выручили. Думаю, Лиля будет вам благодарна. Передайте ей привет, когда появится, – и он повесил трубку, не уточнив, от кого именно передавать привет.

Таким образом, через пятнадцать минут Толик уже был во дворе Лилькиного дома. Ему пришлось оставить свой «Джип» перед воткнутым в асфальт ковшом экскаватора, который не сдвинулся ни на метр с того самого дня, когда Лиля привезла сюда Катерину. С журналом в руке, Толик поднялся на площадку, где располагалась квартира Лильки. Вновь его лицо выглядело абсолютно бесстрастным, вновь глаза сделались стального серого цвета.

Он нежно прикоснулся к кнопке звонка. Он знал, именно в такие моменты нужно ловить каждый звук в квартире. Если человек дома и не собирается открывать, он обязательно выдаст себя неосторожным движением.

Квартира ответила ему полной тишиной.

Толик осмотрел дверь. Сигнализация подведена, но датчик не включен. Значит, хозяйка до вечера вернется домой. Скорее всего, она ушла не надолго.

Толик поднялся на один лестничный пролет выше, сел на подоконник и, подтянув штанины брюк, закинул ногу на ногу. Могло статься, что ждать придется не один час, и он принялся от нечего делать читать журнал «Курьер».

* * *

Катя Ершова вышла из квартиры ненадолго, лишь за тем, чтобы купить сигарет. Ее любимых ментоловых, облегченных, в киоске под домом не оказалось, и пришлось пройти до площади, где выбор оказался побольше. «Многовато я курю, – подумала Катерина, сообразив, что в день у нее выходит больше пачки. – Нервы, ничего не поделаешь!»

Она пересилила себя, чтобы не закурить прямо на улице. «Заберусь в квартиру, и тогда под кофе можно позволить себе расслабиться. И никому двери не открывать, на телефонные звонки не отвечать. Все, нет меня, умерла для остального мира».

Проходя мимо дома, она невольно залюбовалась новеньким джипом «Ниссан», застывшим возле экскаватора, осторожно перебралась через раскопанную траншею по хлипкому деревянному мостику и вошла в подъезд. Если на улице страх понемногу отпустил ее, то стоило оказаться на пустой гулкой лестнице, как Катя вновь начала чего-то бояться.

Она торопливо достала ключи, чтобы не тратить на это время возле двери. И когда ключ уже вошел в замочную скважину, когда она провернула его, на площадке верхнего этажа появился мужчина. Она видела его на фоне окна, так что лицо толком рассмотреть не могла. Сердце сжалось, в глазах потемнело. «Спокойно. Чего я боюсь?» – она потянула на себя дверь.

– Погодите, – миролюбиво проговорил мужчина. Его ровный спокойный голос никак не вязался с тем, что он бежал, прыгая через две ступеньки. – Лиля, чего вы боитесь? – Нога мужчины подперла уже почти закрытую дверь.

Катя, как ополоумевшая, дернула за ручку, стоя внутри квартиры.

– Не думал, что журналистки такие трусливые. Я не собираюсь делать ничего плохого, я всего лишь хочу задать вам пару вопросов.

И тут перед лицом вконец растерявшейся Катьки мелькнуло удостоверение, черно-белая фотография, бросающаяся в глаза надпись: «Федеральная служба безопасности». Удостоверение, словно бабочка, взмахнув крыльями, вспорхнуло в воздухе и исчезло в кармане пиджака.

«Лилия?» – подумала Катя.

Она крепко сжимала в руках пачку сигарет, чувствуя, как острые края картонной коробочки впиваются в ладони.

– Федеральная служба безопасности. Пропустите, – настаивал незнакомец, вталкивая Ершову в квартиру и закрывая за ней дверь.

Действовал он напористо, нагло, не давая женщине опомниться.

Катерина с ужасом сообразила, что осталась с мужчиной наедине, отгороженная от всего остального мира металлической дверью. Лицо мужчины показалось ей знакомым. Но она не сразу сообразила, где его видела, могла поклясться, что никогда не встречалась с ним и не беседовала раньше, иначе запомнила бы его голос, немного бархатистый, вкрадчивый. Людей с такими голосами тяжело ослушаться, даже если они предлагают не совсем приятные вещи.

– Ну, что же вы, Лилия, так испугались? Я пришел всего лишь поговорить, задать пару вопросов, – и незнакомец уже заглядывал в комнату через Катино плечо.