Текст книги "Ночной дозор"

Ершова ослабила пальцы, она уже чуть не смяла пачку сигарет. Целлофановая обертка еле слышно захрустела. Ее пока не хватали за руки, не припирали к стене, в общем, не делали ей ничего плохого. Но уже одно то, как незнакомец влез в квартиру, не предвещало ничего хорошего.

«Лилия. Лилия, – повторила про себя Ершова, – он принимает меня за Лильку. Значит, никогда ее живьем не видел, в лучшем случае – фотографию, – ее взгляд упал на журнал «Курьер» в руках мужчины. – Но где же я его видела?»

– Может, в дом меня пригласите? – расплылся в улыбке Толик, демонстрируя полное дружелюбие.

В его планы не входило запугивать хозяйку, пока он собирался действовать осторожно, в надежде выведать у нее местонахождение Ершовой.

– В дом? Да. – растерянно протянула Катя, – вы и так в доме.

– Я имею в виду, в гостиную. Извините, ворвался почти без приглашения, но побоялся, что вы испугаетесь и можете не открыть дверь. Мне пришлось вас битых два часа на площадке ждать.

– Да-да, проходите, – еле выдавила из себя Катя, пытаясь напустить на себя безразличный вид.

Это давалось ей с трудом, она не могла думать ни о чем другом, пытаясь вспомнить, где же могла видеть этого субъекта.

– Только после вас, – галантно склонил голову Толик, когда Катя попыталась пропустить его впереди себя в гостиную.

– Так вы из ФСБ? – задала идиотский вопрос Ершова.

– Конечно. Но у меня к вам разговор не совсем чтобы официальный.

– Я понимаю, был бы официальный, вызвали бы повесткой.

– Зачем? С журналистами мы стараемся дружить. – Толик сел к столу и окинул комнату настороженным взглядом, пытаясь сразу же определить, часто ли бывают мужчины в доме. В его планы не входило встречаться здесь с кем-нибудь, кроме хозяйки и Екатерины Ершовой, если, конечно, она сейчас еще в городе.

Он задержал взгляд на двери, ведущей в спальню, но затем слегка улыбнулся. Судя по беспорядку, царившему в квартире, гостей тут сегодня не ждали, значит, не будет и лишних свидетелей.

«Вот те на, – подумала Ершова, – небось, про меня пришел выпытывать. Высчитали же, сволочи! Но ангел-хранитель пока еще парит надо мной, за Лильку меня принял».

Превозмогая волнение, скрестив на груди руки, чтобы не бросалась в глаза их дрожь, Катерина села в кресло.

– Мы разыскиваем одного человека, – вздохнул Толик.

– Мужчину? Женщину? Ребенка? – поинтересовалась Катя.

– Я понимаю ваше настороженное отношение к ФСБ, но, поверьте, ей ничего не угрожает.

– Значит, женщину, все-таки?

– Мне известно, что она ваша подруга.

– У меня много подруг, но еще больше женщин называют меня своей подругой.

Толик сдержанно засмеялся. И тут Катя на застекленной полке заметила аккуратную рамочку с Лилиной фотографией, сделанной совсем недавно. На ней Лиля мало походила на сегодняшнюю Катю. «Фотография чертова! Надо бы как-нибудь незаметно к ней подобраться и повернуть изображением к книгам. Лилька. фотография.» – эти слова молнией пронеслись в голове Ершовой.

И тут она поняла, почему лицо мужчины показалось ей знакомым, она вспомнила фотографию, которая лежала в ее сумочке: трое мужчин, стоящих недалеко от белого «Опеля». Это он – седой! – беззвучно шевельнула губами Катя и почувствовала, как останавливается сердце. – Немного благообразный из-за седины, внушающей доверие, но весь какой-то бесцветный.»

– Вы, кажется, не слушаете меня? – проговорил Толик.

– Нет, что вы, я просто задумалась. Столько дел, да и гостей жду с минуты на минуту.

«Боже мой, что я несу!? Зачем я вру о гостях? – Катя ощутила, как кровь сходит с лица. – Нельзя показывать, что я волнуюсь. Боже мой, что же делать? И самое страшное, сумка с фотографиями стоит на столе прямо перед ним. Если бы он знал о них! Кстати, а что он знает? О фотографиях я никому, кроме Лильки, не рассказывала, а ее можно пытать, ничего не вспомнит, пьяная была. Катя, возьми себя в руки! На мне столько косметики, вряд ли он заметил, что я побледнела. Вот уж, не знаешь, где найдешь, где потеряешь! Надо попытаться убедить его в том, что я верю, будто он из ФСБ, наговорить ему всяческой чуши, лишь бы только ушел отсюда, а потом самой сматываться».

– Да, я еще не сказал, как зовут вашу подругу.

– Да-да, – пролепетала Ершова.

– Она фотограф, Екатерина…

– Ершова. А в чем, собственно, дело? Почему она вас интересует?

– Вы знаете ее или нет?

– Мы с ней знакомы, виделись, встречались.

– В последние дни тоже?

– Нет, что вы! Я видела ее в последний раз. Боже, дай мне память, месяца три тому назад.

– В Питере или в Москве?

– Конечно, в Москве, – вырвалось у Ершовой.

«Какого черта я вру? – подумала она, заметив настороженность во взгляде собеседника. – Если он приперся ко мне, то наверняка знает, что я в Питере. Вконец запуталась! То думаю о себе, как о Лильке, то думаю о себе, как о Кате. Раздвоение личности, признак шизофрении. Правильно, вранье еще никого до добра не доводило.

– Придется-таки мне сказать вам всю правду, – усмехнулся Толик, положив перед собой на стол руки, сжатые в кулаки. – Я разыскиваю Екатерину Ершову для того, чтобы обеспечить ее безопасность, и мне абсолютно точно известно, что она сейчас в Питере, что вы с ней встречались. Мне известно и то, что она живет у вас.

Ершовой сделалось совсем плохо. «Так вот оно что! – дошло, наконец, до нее. – Малютина убили не простые бандиты, а люди из ФСБ, и теперь спецслужба разыскивает меня, чтобы уничтожить как свидетеля».

Она попыталась подняться, но ноги не слушались. Страх буквально парализовал тело.

– Вы зря пытаетесь скрыть от меня то, что вам известно, – в голосе Толика уже сквозили металлические нотки. – Мне нужно обеспечить ее и вашу безопасность, только и всего. Она не рассказывала вам о фотографиях?

– Погодите, погодите. – Катя полуприкрыла глаза, боясь встретиться взглядом с Толиком, обхватила голову руками. – Да-да, я вас понимаю, понимаю. но поймите и меня.

– Она просила вас никому не рассказывать о встрече? – подбросил спасительную идею Толик.

– Да, – ухватилась за нее Катя. – Но раз уж вы пришли, раз уж вам все известно. Да, она встречалась со мной совсем недавно, я даже предложила ей пожить в моей квартире, но она отказалась. Сказала, что остановится в гостинице.

– В какой?

– Не помню. Не то. – Катя осеклась, ей не могло прийти на ум ни одного названия питерской гостиницы, в голову лезли лишь московские, и она боялась себя выдать этим. – Не помню, что-то связанное с морем, абсолютно дурацкое название. А потом она мне позвонила и сказала, что уезжает из Питера – далеко-далеко, она, знаете ли, уже летит куда-нибудь или катит, далеко-далеко. Вы не там ее ищете.

– Знаете что, – уже с угрозой в голосе проговорил Толик, – пока вы пытаетесь обмануть меня, вашей подруге грозит расправа со стороны бандитов.

– Каких?

– Вот этого мне не хотелось бы говорить. Так что вспоминайте быстрее.

– Давайте я вам кофе приготовлю? – выпалила Ершова осмысленную фразу, и сама удивилась тому, что ей это удалось сделать с первой попытки.

– Да-да, кофе. Но я бы предпочел, чтобы вы сказали все сразу.

– Нет, кофе нужен для меня. Мне плохо думается без кофе. И вам тоже неплохо будет выпить чашечку.

Кате хотелось схватить сумочку и спрятать ее подальше. Но как это сделаешь, если сумка с фотографиями стоит посреди стола, незаметно к ней не подберешься?

«Я уже не могу, – подумала Ершова, – еще немного и сдохну от страха. Спасибо ангелу-хранителю, но, кажется, даже он сейчас меня не спасет. Если Малютина убили люди из ФСБ, то мне – крышка. Кому звонить? К кому бежать за защитой? Может, отдать ему фотографии и поклясться, что ни одна живая душа не узнает о них?»

Катя боком двинулась в кухню.

– Я мигом.

– Если можно, побыстрее.

Она прикрыла за собой дверь и взяла в руки спичечный коробок. Спички от волнения ломались в пальцах, не зажигались. Наконец, огонек заплясал на кончике тонкой деревянной палочки. Но Катя разволновалась так, что зажгла огонь не сразу. Расплескивая воду, она поставила джезву на огонь, взяла со стола трубку радиотелефона и застыла, не зная, что с ней делать. Кому она могла позвонить в Питере? Кто бы мог ей сейчас помочь?

– Извините, но я спешу, – дверь на кухню подалась, и Катя, прежде чем успела подумать, зачем это делает, спрятала трубку за пояс джинсов, одернула свитер, широкий и свободный.

Толик шагнул в кухню:

– Пока вы раздумываете, вашу подругу могут убить, – он сказал это жестко.

– Я и в самом деле не помню, как ее отыскать. Да-да, в самом деле, не помню! Гостиница. она обещала мне потом перезвонить, но.

– Вы лжете!

– Неужели я бы стала рисковать ее жизнью?

– Только что вы сказали, будто она звонила вам и сказала, что уезжает.

– Я предупреждала, что без кофе не умею думать.

Кофе закипел, побежал пеной через край джезвы. Толик протянул руку и повернул кран на газовой плите. Катя схватила джезву за длинную металлическую ручку и подняла ее. Вскрикнула, ощутив, как металл обжег пальцы. Джезва перевернулась, кофе вылился на стол, забрызгал свитер.

– Извините, я сейчас вытру. Нужно замыть свитер, видите, пятно. – Она бросилась в комнату, но только сейчас вспомнила о странной планировке Лилькиной квартиры, где вход в ванную – прямо из кухни, медленно повернулась и направилась в ванную комнату. Закрыла дверь и щелкнула задвижкой. Открутила маховик крана. Горячая вода с шумом полилась в широкую белоснежную раковину. Ноги подкашивались. Скользя спиной по холодному кафелю, Катя ощутила, как на глаза наворачиваются слезы.

«Все, это конец, – пронеслось у нее в голове. – Еще немного, и он поймет, что я никакая не Лилька. – Вода с шумом разбивалась о дно раковины, брызги летели во все стороны, некоторые попадали на лицо Ершовой, обжигали ей кожу. – Неужели так глупо может кончиться моя жизнь? – Катя вздрогнула. – Лиля вернется не скоро и обнаружит в квартире мой труп. Совсем недалеко от меня, за стенами, люди. Ну почему я не умею проходить сквозь стены? Это ловушка, ловушка!» – Катя почувствовала себя плохо, прижала руки к груди и сложилась пополам. Телефон больно впился антенной в живот. – Это единственный шанс, – подумала Ершова, медленно вытаскивая трубку. – Выйти из ванной у меня не хватит духу, я не смогу дольше врать, не смогу дольше притворяться. Но кому? Кому я смогу позвонить? Если ФСБ организовало убийство, то мне в этой жизни больше ничего не светит. Единственный шанс уцелеть, так это сделать так, чтобы сюда пришли непосвященные в страшные события люди».

Непослушным, похолодевшим пальцем Катя принялась тыкать в кнопки. Толик, стоя на кухне, прислушивался к шуму воды. Поведение хозяйки квартиры было подозрительным. За чужого человека, пусть даже за лучшую подругу, так не переживают. «Наверняка эта сучка знает больше, чем говорит», – Толик отвел полу пиджака и расстегнул кобуру.

Стрелять в квартире, естественно, он не собирался, но знал, что вид пистолета развязывает языки и более решительным людям, чем трясущаяся от страха женщина. Он вспомнил о сумочке, стоявшей посреди стола, и тут же сообразил – хозяйка никогда не поставила бы сумку на стол, для таких вещей в доме всегда есть специальное место. Так могла поступить только гостья!

Он метнулся в гостиную и расстегнул сумку, оказавшуюся неожиданно тяжелой. В ней лежал разобранный на две части фотоаппарат. «Солидный, профессиональный!»

Толик двумя пальцами за уголок подцепил записную книжку и быстро принялся листать ее. На секунду задумавшись, резко провел пальцами по квадратиками с алфавитом, остановившись на букве «Е». Отвернул страницу, пробежался взглядом по густо исписанным строчкам. Губы его тронула ехидная улыбка. Телефона Ершовой в записной книжке не оказалось, зато на другой странице отыскался телефон Лильки. Вдобавок перед ним был написан код Питера.

Сомнения развеялись окончательно, когда Толик, пролистав еще пару страниц, нигде не обнаружил кода Москвы, хотя все иногородние номера были записаны с кодами.

– Ну, вот и все, – проговорил себе под нос Толик, вытаскивая из кармана фотографию Кати Ершовой.

Хватило всего лишь пары секунд, чтобы окончательно убедиться: женщина, находящаяся сейчас в ванной, не хозяйка квартиры, а ее московская гостья – та, которую он искал. Предстояло сделать совсем немного: вытрясти из нее фотографии и негативы.

И тут Толик услышал короткое попискивание. Ему сперва показалось, что оно доносится с невысокого комода, стоявшего неподалеку от окна. Рванулся к нему, поднял несколько газет, но телефона так и не обнаружил. Попискивание смолкло.

– Черт, где это? – он метнулся вдоль стены, но не увидел даже телефонного провода, спрятанного под плинтусом.

Наконец догадался отвести плотную штору. На широком подоконнике стояла телефонная база – подставка для трубки радиотелефона. Горящая рубином индикаторная лампочка свидетельствовала о том, что сейчас идет разговор. Тихо выругавшись, Толик намотал провода на руку и вырвал их из плинтуса. Затем выхватил пистолет и бросился к двери, ведущей в ванную комнату, припал к ней ухом.

– Алло! Алло! – услышал он испуганный женский шепот. – Алло, ответьте! Куда вы пропали?

Толик медленно перевел затвор и положил ладонь на круглую дверную ручку. Попытался повернуть ее, но та, сдвинувшись совсем чуть-чуть, дальше не подалась. «Защелка опущена, будь она неладна!» – догадался бандит и замер, прислушиваясь.

Катя, набрав номер милиции, успела сказать немного: назвала лишь Лилькину фамилию и адрес, а затем связь внезапно оборвалась. Трясясь от страха, она смотрела на сделавшуюся внезапно безжизненной телефонную трубку, передвигала колодку выключателя, шептала в микрофон:

– Алло! Алло!

И тут она услышала за дверью странный звук. Дверная ручка чуть заметно повернулась, затем, явно придерживаемая с другой стороны, вернулась на место. И Ершова сообразила: человек, ждавший ее на кухне, понял, что она звонит, и оборвал провода, лишив связи с миром. А теперь, стоя под самой дверью, он ждет, когда она выйдет. О том, как поведет себя эфэсбэшник дальше, Катя старалась не думать. Как – это неважно, в том же, что с ней произойдет, сомнений не оставалось.

«Кричать? – подумала Катя. – Дверь хлипкая – вмиг вылетит, дом же старый, с хорошей звукоизоляцией. Моего крика никто толком и не услышит. Теперь можешь и на людной улице кричать сколько влезет, никто из прохожих даже не обернется, все сделают вид, будто тебя не замечают».

Взгляд Кати упал на полочку, укрепленную рядом с умывальником и заставленную шампунями, гелями. Длинные, чуть тронутые ржавчиной ножницы торчали из высокого стакана. Катя медленно протянула руку и сомкнула пальцы на их холодных колечках. Ножницы, как показалось женщине, оглушительно звякнули, когда она трясущейся рукой доставала их из стакана.

– Вы скоро? – донесся до ее слуха деланно-спокойный голос незваного гостя.

«Наверное, понял, что я его обманывала, – подумала Катя, – иначе не говорил бы так спокойно».

– Вы скоро? Вы живы?

Ершова попыталась выдавить из себя «да», но лишь что-то невнятно просипела.

– Эй, выходите! – дверь несколько раз дернулась, и этот тревожный звук вывел Катю из оцепенения.

Она, не поднимаясь, на корточках отползла в угол, выставила перед собой ножницы. Ершова жалась к холодному кафелю, словно и впрямь надеялась пройти сквозь стену. Под ногой предательски звякнула банка, закрытая полиэтиленовой крышкой. Банка завалилась на бок и, звеня, покатилась по полу, внутри плескалась ядовито-желтая жидкость.

Дверь еще несколько раз дернулась:

– Открывай! – крикнул Толик, уже не заботясь о том, чтобы его голос звучал ласково.

Затем ударил ладонью в дверь, словно пробовал, крепко ли та держится на петлях.

Катя подхватила банку. Из-под неплотно прилегающей крышки уже успело вытечь немного жидкости, пахнущей неприятно и едко. Разобрать, что именно написано фломастером на куске пластыря, приклеенного к банке, было невозможно, синяя надпись уже давно расплылась от влаги. Но сомневаться в том, что внутри находится какая-то едкая дрянь, не приходилось, об этом свидетельствовали запах и мгновенно ставшие скользкими пальцы.

– Открывай, а то хуже будет! – на этот раз Толик ударил в дверь ногой, пока еще не собираясь ее ломать.

Он хотел лишь напугать женщину, понимая, что несложно довести ее до истерики, а потом, у плачущей, попробуй выудить нужную информацию. Он собирался для начала лишь слегка припугнуть ее не насилием, а только угрозой его применения. По опыту Толик знал: в таких ситуациях слабонервные предпочитают рассказать все, что они знают, и потом с ними можно легко расправиться. Человек же, напуганный до безумия, способен броситься на противника, значительно превосходящего его в силе.

– Чего тянешь? Открывай! Тебе что, двери не жалко?

Катя содрала с банки покрытую белым налетом полиэтиленовую крышку. У нее даже запершило в горле от едкого запаха. Она с ужасом смотрела на то, как плещется в стекле желтоватая жидкость.

– Непоздоровится тебе! Непоздоровится! – шептала она.

– Открывай, сука!

Ершова уже настолько пришла в себя, что смогла ответить:

– Отойди от двери, тогда открою!

Она понимала, силы не равны, и мужчина ее не послушается. Но интуиция ей подсказывала: «Тяни время, Катя!»

Глава 16

Дежурная на милицейском пульте приняла странный звонок. Успели прошептать лишь фамилию и адрес, а затем связь резко оборвалась. Звонили с домашнего телефона, определитель номера показывал, звонок сделан с названного же адреса. Звонила женщина. Звучал взволнованный шепот. Чувство было таким, будто звонившая куда-то спряталась и говорит тайком. В общем-то, можно было и забыть об этом звонке, дежурную он ни к чему не обязывал. И возможно, если бы звонил мужчина, дежурная так и поступила бы, но в ушах у нее еще звучал взволнованный Катин шепот. И она поступила так, как поступает любой человек, стремящийся переложить ответственность с себя на других. По карте дежурная отыскала ближайший к Лилиному дому опорный пункт милиции и передала туда сообщение о странном вызове. Теперь уже от милиционера, ответившего ей, зависело, что именно предпринять.

Опорный пункт находился в соседнем с Лилиным дворе. На звонок ответил молодой лейтенант, участковый, в свободное время пробавляющийся пописыванием статеек на криминальные темы. Заступил он на должность недавно, два месяца тому назад, и службу начал с того, что обходил квартиры, раздавая жильцам свои визитки, опрашивая их о проблемах. Лилю он посетил три недели тому назад и в квартире ее задержался дольше обычного. Сама Лиля поводов для этого не давала, но лейтенант прямо-таки растаял, когда узнал, что женщина работает в журнале.

Опубликовав около десяти небольших информационных заметок в газетах, лейтенант уже считал себя самым настоящим журналистом. Он принялся рассказывать Лиле о всяческих казусах, встречавшихся в его практике, с видом знатока расспрашивал ее о работе в журнале. Лильке он надоел ровно через пять минут. Она-то с первого взгляда могла отличить профессионала от любителя, к которому вполне можно применить термин «графоман». Но, будучи человеком опытным, Лилька ссориться с участковым не стала, мало ли что в жизни может случиться. Она предложила ему написать несколько коротеньких заметок и пообещала, что в случае чего попытается пристроить их в журнале «Курьер».

– И пишите поскорее, – уговаривала его Лиля, – пока не пропало желание. Я по себе знаю, самое страшное – это перегореть в творчестве. Напишите, я почитаю, вот тогда и будет о чем поговорить.

Окрыленный участковый отправился писать заметки. Все, что он ни писал, ему не нравилось. Он представлял себе, как раскритикует его привлекательная профессиональная журналистка, и ему становилось стыдно. Но одновременно с этим росло и желание увидеть Лилю вновь, посидеть с ней, поговорить, возможно, даже немного поухаживать – о большем лейтенант и не помышлял. Но заметки, как назло, выходили неинтересными, пресными, ничего из ряда вон выходящего в районе не случалось. В общем, молоденький лейтенант уже успел разувериться в собственном таланте, отчаялся вновь побывать в гостях у Лили.

И вот, когда он уже был готов поставить на своих мечтах крест, прозвучал звонок от милицейского диспетчера. Сперва лейтенант даже не сообразил, что записанный им адрес и есть адрес знакомой журналистки. Уже повесив трубку, он посмотрел на запись, сделанную в регистрационном журнале.

– Черт, так это же она звонила! – и он понял, ему в руки плывет великолепный шанс увидеть ее вновь, предстать в образе героя.

Продиктовала бы диспетчер ему другой адрес, он бы, возможно появился там не скоро, но к Лиле лейтенант буквально побежал. В папке из кожзаменителя вместе с документами лежали и черновики его будущих заметок. Прямой дороги из двора во двор не существовало, пришлось обходить квартал, искать более-менее чистую тропинку среди раскопок, ведущихся возле самого подъезда.

Лейтенант дышал довольно часто, когда остановился возле двери Лилькиной квартиры.

– Открывай! – услышал он приглушенный толстой дверью мужской голос.

Звуки в квартире тут же смолкли.

– Открывай! – крикнул Толик, навалившись плечом на дверь.

Катя стояла у стены, сжимая в левой руке открытую банку с кислотой, в правой – хищно приоткрытые ножницы.

– Боже, дай мне силы решиться! – шептала она.

И тут раздался звонок в дверь. От неожиданности Катя даже немного расплескала кислоту. «Неужели? Неужели они пришли? – подумала Ершова и ощутила, как у нее из глаз потекли слезы. – Кто они? – вдруг засомневалась она. – Может, за дверью не милиция? Может, я зря радуюсь? Вдруг как те, с кем приехал эфэсбэшник, забеспокоились, что его долго нет, и решили проверить, не случилось ли чего?»

– Открывайте, милиция! – крикнул лейтенант и вдавил кнопку звонка.

Он уже не отпускал ее. Квартира наполнилась бесконечной электронной трелью. Катя по шороху поняла, что эфэсбэшник на шаг отошел от двери. Ее трясущиеся пальцы легли на задвижку. Она резко провернула ее вместе с ручкой и распахнула дверь. Толик стоял всего лишь в шаге от нее, ствол его пистолета смотрел в сторону гостиной. Он лишь успел повернуть голову к Кате. Толик не собирался стрелять, во всяком случае, сразу. Ершова плеснула ему в лицо, прямо в широко открытые глаза кислоту из стеклянной банки и завизжала как ополоумевшая.

Толик уже разворачивался всем корпусом к женщине. Он хоть и успел прикрыть глаза, но кислота ослепила его. Когда ствол пистолета дернулся, когда Катя увидела черное и, как ей показалось, бездонное отверстие, смотрящее на нее, она, еще раз громко завизжав, взмахнула длинными ножницами и со всего размаху всадила их Толику в предплечье.

– Милиция, откройте! – кричал из-за двери лейтенант.

Ершова выбежала в гостиную, схватила со стола сумочку и бросилась в прихожую. От волнения она никак не могла найти головку замка.

– Милиция, открывайте!

– Сейчас, сейчас, – тараторила Катя, шаря скользкими от кислоты пальцами по дверному полотну.

И тут она услышала шаги, мычание. Обернулась. В дверном проеме стоял Толик, ножницы еще торчали в его предплечье, загнанные на несколько сантиметров. На мгновение он открыл глаза, тотчас же сморщился, закрыл их. Сделал еще один шаг вперед, наткнулся на комод.

– Что у вас там происходит!? Милиция! – кричал лейтенант.

Наконец, Катя уцепилась пальцами за головку замка и повернула ее. Потянув на себя дверь, Ершова на мгновение обернулась и увидела нацеленный на нее пистолет, увидела уже покрасневшие глаза Толика. Не выдержав жжения, он закрыл веки.

Катя рванула на себя дверь и испуганно присела. Громыхнул выстрел. Все произошло так быстро, что Ершова даже не успела закрыть глаза. Еще секунду тому назад она видела возвышавшегося над ней полного сил молодого лейтенанта в новенькой милицейской форме. Милиционер даже не успел взяться за оружие, когда пуля вошла в его горло чуть ниже кадыка. Затем прозвучало еще два выстрела: второй разнес милиционеру голову, а третий – обшивку на соседской двери. Пуля с жалобным визгом отлетела от металлической двери и врезалась в стену.

Толик стрелял практически наугад, уже ничего не видя в деталях, различая лишь силуэты. Лейтенанта он увидел только потому, что тот стоял в ярко освещенном дверном проеме, Катю же на фоне плохо освещенной стены он не увидел вообще. Толик стрелял до тех пор, пока затвор не остановился, пока все пули из обоймы не были расстреляны.

Он провел ладонью по воспаленным от кислоты глазам и шагнул вперед. Ершова, взвизгнув, рванулась на лестничную площадку и потянула за собой дверь. Толик успел ухватиться за ручку. Катя тянула на себя что было сил, но ручка неумолимо выскальзывала из ее пальцев. Расстояние между дверным полотном и косяком увеличивалось, и вот в него уже просунулась мужская рука, пальцы ловили воздух.

Наконец, показался и локтевой сустав. Толик, изловчившись, схватил Катю за плечо и попытался втянуть ее в квартиру. Ершова впилась зубами бандиту в запястье и сколько было сил сжала зубы. Она ощутила во рту солоноватый вкус чужой крови. Пальцы бандита разжались, и Ершова, прыгая через ступеньки, понеслась вниз.

Один пролет, второй… Ей казалось, она слышит за собой топот, казалось, различает тяжелое дыхание преследователя. Она чуть не вынесла входную дверь подъезда, выбежала на крыльцо.

– Помогите! – прокричала Катя в тишину безлюдного двора.

Ее слабый крик эхом отразился от противоположного дома и вернулся к ней, беспомощный и жалкий. От ужаса женщина прикрыла рот рукой, а когда отняла ладонь, увидела на пальцах кровь человека, пытавшегося ее убить. Только сейчас Ершова сообразила, что сумочка все еще с ней.

Увязая в свежей, недавно вываленной из траншеи земле, она побежала к спасительно шумящей улице. Спрыгнув с последней песчаной кучи, оказавшись на асфальте, она побежала быстрее. Когда хлопнула дверь подъезда, Ершова даже не остановилась, даже не обернулась. К чему это, если знаешь, кого увидишь?

Глухой торец дома, нависшая над проходом пожарная лестница. Катя налетела на мужчину, быстро шедшего по тротуару.

Ершова пробормотала:

– Простите.

– Дура, куда спешишь, будто смерть за тобой гонится? – бросили ей в спину.

В другое время Катя остановилась бы и ответила на грубость, но теперь ей было не до этого. Она чуть не упала, когда ее нога соскользнула с высокого бордюра, и призывно махнула рукой. Белый «Фольксваген», мчавшийся прямо на нее, рванул влево и, набирая скорость, пронесся дальше – шофера испугал вид женщины с окровавленным ртом, пытавшейся остановить машину перепачканной в кровь рукой.

Катя на мгновение обернулась и увидела бегущего мимо экскаватора бандита. Толик вырвал ножницы из предплечья и побежал, прижимая прокушенную руку к животу.

– Сучка, я до тебя доберусь! – бормотал бандит, силясь открыть глаза.

Но веки сами собой закрывались. Он споткнулся и покатился с высокой песчаной горы, на несколько секунд исчезнув из поля зрения Кати. Она же выбежала на середину дороги и буквально бросилась под колеса латаного-перелатаного такси. Водитель что было силы нажал на тормозную педаль, но машина послушалась его не сразу. Лысые покрышки, дымя, заскользили по асфальту, двадцать четвертую «Волгу» занесло, и Катю даже слегка ударило багажником. Она не удержалась на ногах и упала на асфальт.

– Ты что, идиотка! – кричал водитель, обегая машину.

Но стоило ему увидеть испуганный, затравленный взгляд женщины, как желание ругаться тут же отпало. Шок прошел быстро. Катя вскочила и оттолкнула от себя шофера, пытавшегося помочь ей подняться.

– Быстро, поехали! – она изо всех сил рвала на себя заблокированную левую дверку, при этом смотрела во двор. Человека, гнавшегося за ней, она так и не увидела.

Ошеломленный происшедшим водитель сообразил лишь одно: лучше как можно скорее уехать с места происшествия, а не то приедет милиция, рассказывай потом ей, как все произошло, полдня пропадет. Женщина же предлагала ему уезжать отсюда поскорее, значит, нужно использовать момент. «Хоть я и ни в чем не виноват, но гаишники – люди не всегда понятливые», – подумал водитель, помогая Кате открыть дверцу.

Он не спрашивал, куда ехать, есть ли у пассажирки деньги. Машина мелко завибрировала и рванула с места. И вовремя: только что на перекрестке переключился сигнал светофора с красного на зеленый, и плотная стена машин двинулась по улице.

Уже выровняв автомобиль, таксист обернулся, чтобы убедиться, все ли в порядке с его пассажиркой. Ее лицо украшала небольшая ссадина, о которой женщина, скорее всего, даже и не подозревала.

– На лице у вас кровь.

– Не страшно, она не моя, – Катя вытерлась носовым платком.

– Вы чего так резво бросились?

– Надо было, – отрезала Катя.

– Гнался за вами кто-то?

– Нет. Хотя… – Ершова никак не могла сообразить, что ей отвечать. – С мужчиной поругалась.

– А, бывает. Значит, большая любовь, если мужчина начинает за женщиной с ножиком или топором бегать.

– Может быть, – задумчиво ответила Катя и чуть привстала, чтобы заглянуть в зеркальце заднего вида. Она чувствовала, что щеку саднит.

– Куда ехать?

– Где ближайший междугородный переговорный пункт, знаете?

– Знаю.

– Так вот, туда и жми.

Толик, стоя на дне траншеи, черпал ладонями воду из отстоявшейся лужи и плескал ее себе на лицо. Чистая вода быстро помутнела, тонкий слой глины поднялся со дна.

Наконец Толик смог раскрыть глаза и осмотреться. Резь все еще чувствовалась, все вокруг приобрело зеленоватый оттенок.

– Сука! – пробормотал бандит, вспомнив, как бездарно он, сильный мужчина, вооруженный пистолетом, проиграл поединок со слабой женщиной. Вспомнил силуэт в распахнутой двери, и только сейчас до него дошло, что он убил милиционера.

Из траншеи на поверхность вела небольшая деревянная лесенка с облепленными грязью ступеньками. Тихо матерясь, пачкая руки, Толик выбрался из траншеи. И тут же оценил обстановку. Его «Джип» стоял довольно далеко от подъезда, под прикрытием экскаватора, его даже не было видно из окон Лилькиных соседей. Катя исчезла.

Толик бросился к «Джипу», даже не отряхнув руки, вскочил за руль и, пачкая его мокрой глиной, задним ходом выехал со двора.

«Уроды! Менты! Какого черта так быстро приперлись? – негодовал он, выезжая на улицу. – Она где-то близко», – думал Толик, но удерживал себя от того, чтобы тут же броситься искать Ершову. Он прекрасно понимал: город большой, транспорта много. Женщина могла вскочить в любой автобус, троллейбус, остановить такси, частника, забежать в магазин, спуститься в подземный переход. «Вот, так всегда случается, – думал он, – все просчитаешь, предусмотришь до малейших деталей, и вдруг кто-то вмешивается в твой план. И все летит к черту. Кто знает, какие у нее фотографии получились? Может, она вообще от страха забыла крышку с объектива снять, а я запаниковал?»