Текст книги "Цветом света"

Он поцеловал ее:

– Живой, живой, родная… Прости, нам надо поспешить.

– Мне все не верится.

– Знаешь, я тоже до конца еще это не осмыслил.

– Как же тебе удалось?..

– Давай, я потом расскажу, – промычал он, ощупывая пальцами каждый из листков у подножия.

– Ты перекупил Майка?

– Что? Э-э, нет, детонька! Майк – это, пожалуй, самый таинственный момент в нашей истории. Более того: он настрелял у Яна еще денег и отдал их нам с тобой.

– Не может быть!..

– Может.

Один из трилистников, что ближе к стене, утонул в плоти шкафа, но ничего не произошло. Придерживая его носком ботинка в утопленном состоянии, художник снова попробовал нажимать на желуди у крышки бюро. Седьмой от стены провалился. Дубовая масса легко отъехала в сторону, открывая доступ к сейфу. Евгений опешил и не смог вымолвить ни слова перед здоровенным стальным ящиком – реликвией мировой скупости и осторожности, существующим, но неживым преданием старины.

– Женька, ты – гений! – ахнула девушка.

– Но…

– С этим антиквариатом я разберусь. Буква «е» в алфавите какая по счету?

Лесков взял с конторки лист бумаги и написал на нем всю азбуку, проставив против каждой буквы порядковый номер:

– Шестая.

– Теперь «вэ» – третья, потом – четыре, снова – шесть… – Женя выставляла в каждом окошке сейфа известное число шифра. – Что дальше?

Сообразив, что она делает, Лесков подсказал:

– Пятнадцать, десять, тридцать три.

Но дверца сейфа не открывалась.

– Черт! Он поменял шифр, – Женя закрыла лицо руками.

– Успокойся. Вряд ли он это сделал. Он же любил тебя?..

– Он испачкал мне душу! – вспыхнула Перчик. – Он превратил меня в станок! В автомат с газировкой!.. Он мне деликатно напомнил, кто я такая!..

– Подожди, милая… – художник обнял ее. – Этот парень – скотина, ничтожество, ну и черт с ним. Для нас он – мертв. Но подумай: он действительно испытывал какие-то чувства?

– Да, – всхлипнув, согласилась Женя.

– Значит, пока искал тебя – был невменяем, а с тех пор, как нашел – прошло не так много времени…

– Немного?! – не успокаивалась Перчик. – Я успела состариться!..

– Тихо, тихо, девочка! Прошу тебя!

– Извини, – Женя уткнулась лицом в его грудь.

– Он собирался в Москву – малая вероятность, что вспомнил о шифре.

– Может, он иначе крутил мое имя? «Женя», например, а остальное забил нулями… или… «Перчик»?..

– Не думаю, – Лесков вернулся к конторке и теперь напротив цифр проставил буквы латинского алфавита. – Давай-ка.

Он сам принялся крутить колесики, выставляя в окошках: пять, двадцать один, семь, пять, четырнадцать, девять, один. Дверца подалась и без скрипа отворилась.

– Вот так-то, Юджиния!

– Мама моя!

Внутри сейфа было два отсека. Верхний – маленький – там лежало несколько папок с бумагами, страшно элегантный, в отличном состоянии «Парабеллум» и Женин паспорт. Нижний – тут был снят весь ряд полок и поставлен на попа, а освобожденное пространство занимали два рубенсовских габаритов передвижных чемодана. Девушка схватила паспорт.

– Мой! – счастливо воскликнула она. – Смотри-ка – вторая фотография уже есть. Но без прописки. Черт с ним! – девушка покрутила документом в воздухе. – Сколько за него отвалили Гумбольдту?.. А вот Грек меня не выкупил. Тоже мне: «бензиновый король»!..

– «Бензиновый король»?

– Так Хеллер его называет.

– Точно… Помню: он со старикашкой каким-то разговаривал и обронил… Нет, старикашка обронил. Забавный такой. Как-то его звали… Леонидом Степанычем, кажется…

– На лягушонка похожий?

– Или на Берию.

– И что? – спросила Женя.

– Да нет, – пожал плечами Лесков. – Просто вспомнил. Я вздремнул тогда, они вошли, меня не заметили и трепались о драгоценных камнях…

– О камнях?

– Да, об опалах. Они, я так понял, хотели их откуда-то выкачать, то ли из банка… Ян спрашивал старикашку о человеке из банка… А потом говорили о деньгах какого-то Тушкана… Ташана! Или до этого говорили?.. В общем, что-то такое.

– Про опалы?.. – задумчиво переспросила Женя, – или опалу?

– Не понял…

– Угу. Идем. Хватай картину.

Лесков сдернул с окна занавеску и завернул в нее портрет, а когда обернулся – увидел, что Женя выкатила один чемодан из сейфа.

– Тяжелый, гад!

– С ума сошла? – вскричал Евгений. – Что там?

– Кощеева смерть…

– Что там?

– Послушай, родной, мне задолжали за десять лет. Проценты неимоверно выросли… Если ты не поможешь мне спустить чемодан, я не тронусь с места.

– Женя… – попросил Лесков, но увидел в ее лице полную отрешенность и ничего хищного.

Он подал девушке портрет, выхватил из ее рук чемодан и потащил из кабинета вниз по лестнице:

– Господи!.. У нас и так полно денег!

– Это не деньги, Женя, – сказала она вдогонку, – это страховой полис!

– Страховой?!. Да нас искать теперь вдесятеро упорней будут!

– Будут, – согласилась Женя, – но не нас.

– Черт!

– Я потом объясню…

У выхода ждал Майк:

– Где вы шляетесь? А это что? – он со злостью ткнул пальцем в черный пластмассовый корпус. – Грязное белье?

– Да, – бросила Женя.

– Килограмм на пятьдесят?

– Не меньше, – раздраженно кивнул Лесков.

Майк совсем помрачнел и перекинул взгляд на бархатистый коричневый сверток в руках девушки:

– А там?

– Это тоже мое…

– Дай сюда! – он выхватил у нее картину и размотал тряпку, но, увидев, что там внутри, замер, с минуту простоял немым столбом, потом бережно завернул полотно и возвратил Жене.

– Кажется, теперь я понял тебя, художник.

Искоса взглянул на девушку, и она почувствовала, что этот холодный, страшный человек впервые смотрит на нее не враждебно.

– Идите, – сказал он. – Если вас кто и увидит, то после не вспомнит, какой именно мужчина выходил с женщиной – будут ссылаться на Владика.

– А где он? – оглянулся Лесков.

– В машине.

– Что с ним будет?

– Автокатастрофа… Не все ли равно? Идите, такси ждет. Помнишь, куда сначала ехать? – спросил он Лескова, все еще глядя на девушку.

– К Циммерману… Майк, – окликнул художник. – Спасибо.

Капитан потрепал его за рукав:

– Счастья в личной жизни. Проваливайте.

Евгений выкатил чемодан на лестничную площадку. Девушка обернулась. Прежде, чем двери захлопнулись, перед нею мелькнули не этого мира, беззлобные глаза лесного мальчика, сына егеря.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

 
…Не покидай меня, маленький друг,
Не одевайся в ночное отрепье:
Вокзалы, огни, поезда —
Навсегда…
 

Циммерман – это такой старенький уважаемый еврейчик, на котором мы не будем особо заострять внимание, тем более что ему это вряд ли понравится. Скажем одно: наши герои заказали у этого самого Циммермана нелегальные паспорта, соответственно и российские и заграничные сразу. На вопрос, кто им рекомендовал к нему обратиться, последовал естественный ответ – Ян Карлович Хеллер. Это был последний штрих, обозначенный Майком в его картине. Таким образом, Евгений и Евгения получали карт-бланш на неделю. Зная, где и на чем их будут пасти, они спокойно могли заниматься оформлением настоящих документов и уезжать за границу под собственными именами…

Тот же таксист привез их на Английский проспект. Лесков предварительно звонил домой по телефону – ему никто не ответил.

– Ты, наверное, подожди меня в машине, – попросил Евгений.

– Конечно, – согласилась девушка. – Давай, скорее.

Художник скрылся в подъезде. Женя глянула в зеркало: на нее смотрели пугливые кроличьи глазки шофера.

– Не беспокойтесь. Вам заплатят. Со своей стороны обещаю щедрые чаевые. Потерпим еще немного, – улыбнулась она. – Закурить можно? – и взяла дрожащими пальцами сигарету.

…Лесков нажал кнопку звонка во второй раз: внутри квартиры никакого движения. Тогда он приподнялся на цыпочках, отодвинул кусок панели верхнего наличника двери, снял с гвоздя ключ, открыл замок, а ключ вернул на место, по-новой замаскировав тайник.

Дома ничего не изменилось, все прежнее, но забытое. Выдвинул ящик серванта, тот, где обычно лежали документы. Бегло перебрал его до дна. Не поверил глазам, перебрал снова не спеша, более внимательно. Оставил ящик в покое, открыл секретер. Перевернул вверх дном все бумаги – не нашел. Он бросился в мастерскую, прошерстил свой стол, подоконники, зачем-то глянул в мусорную корзину. Потом вбежал в спальню, начал рыться в тумбочках, письменном столе жены – бесполезно. В холодном поту он опустился на пол и тогда все понял…

Женя глядела на приборный щиток перед водителем: минутная стрелка проползла уже двадцатиминутное расстояние. Наконец ветхая грязная дверь подъезда распахнулась, вылетел перепуганный Евгений. Сел рядом с ней на заднем сидении – в лице ни кровинки.

– Что случилось? – встревожилась Женя.

– Все пропало… – пересохшими губами прошептал Лесков. – Ничего нет!

– Как «нет»?

– Я потерял все, понимаешь? Потерял! Осел! Документы я таскал с собой, все: трудовую, паспорт, военник. Надеялся на работу устроиться! Кинул в ранец, и они там месяцами валялись.

– А где ранец?..

– В ту ночь, в апреле…

Тело сковал холод, Жене стало дурно от одной только мысли:

– Ты потерял… то есть забыл?

– Да, на Мойке, черт возьми!

– Что делать?

– Не паниковать. Все это мы восстановим… – сказал Евгений и запнулся.

– Мы упустим время? – осторожно спросила Женя.

Он вздохнул:

– Посиди еще немножко. Ладно? Я сейчас обзвоню всех, кого возможно, а потом мы поедем в одно место – спрячешься там на несколько дней.

Женя положила руку на его плечо, но он уже выскакивал из машины. Уткнулась лбом в стекло.

– Проблемы, – потянулся шофер.

– Что? – не поняла она.

– Я говорю, – кашлянул шофер, отворачивая свои красные глазки, – не меньше месяца вы все восстанавливать будете… если, конечно, знакомств никаких нет…

– У нас все есть, – обреченно и сердито выпалила Женя.

Таксист включил радио и зашуршал пачкой чипсов. На одной волне никак не могла рассосаться очередная югославская опухоль, на другой – пел безоблачный французский мертвец Джо Дасен, на третьей – хрипатый и затянутый дымом, наш – Высоцкий.

Женя выбралась на свежий воздух. Прислонилась к желтому заду «Волги» и снова закурила. Неприятно першило в горле. Знобило. Что же это получается? Все? Приехали? Каким бы ни был поезд, остановка всегда одна? Сколько еще бороться с этой нищей и преступной страной, со своей зависимостью, с ненавистным порочным кругом, со стыдом и слабостью? По всей земле живут люди. По-разному живут. Но нельзя поверить, будто у всех у них тот же гнойник в душе, что у нее. Невозможно, чтобы каждый из них клеймил себя и тащил за волосы на плаху. Она хочет к ним, к этим счастливым людям, хочет забыть свое имя, свое лицо, свои – вот эти – мысли… Если сейчас это не сделать, то не сделать никогда. А после – точно уж плаха… Прятаться? Ждать и прятаться? Бежать!..

Но она не двигалась, ждала и чувствовала, как с каждой минутой старится кожа. Порывало склониться к боковому зеркалу автомобиля, проверить свои ощущения. Не сдержалась – хорошего ничего не увидела, но и ничего нового тоже…

К ней подскакала какая-то девочка: лет четырех, солнечное личико, два орешка глаз, длиннющие пушистые ресницы, веснушки, темные волосы стянуты цветной резинкой на макушке в «пальму». Женя смутилась и отбросила недокуренную сигарету под поребрик тротуара.

– Миля! – услышала она тонкий голосок. – Ты почему такая непослушная?

Материализовалось воздушное создание, точь-в-точь та самая девочка, те же черты, хрупкие, слоновой кости конечности, острые локотки и коленки, только чуть повзрослее, лет на двадцать, и вместо «пальмы» роскошная завитая грива.

– Извините, – взглянуло создание на незнакомку и схватило девочку за руку: – Идем.

Тяжелый снежный пласт съехал, поплыл, сорвался с горной вершины – что-то повернулось в Женином мозгу:

– Вы Дина?

Взрослая девочка оглянулась:

– Да.

Женя больше ничего не говорила, стояла как вкопанная, лишь непричесанные запущенные волосы ее волновались под июньским, небывалым для Питера горячим ветром. Дина очень внимательно и с любопытством разглядывала незнакомку и чем больше смотрела, тем больше пугалась ее неподвижных блестящих глаз, сложенных на груди окаменелых рук и схожести с мистическим чудищем Гизы.

– Что вам угодно? – замирая сердцем, спросила Дина.

Но незнакомка только покачала головой и неожиданно светло улыбнулась:

– У вас замечательная девочка.

Дина совсем струхнула, смешалась, достала из сумочки ключ и попятилась:

– Иди домой, Миля!

Миля поскакала на одной ножке к подъезду.

– Подождите, – Женя сунула руку в карман пиджака, сжала ладонью янтарное сердечко, но передумала. – Подождите.

Открыла дверцу машины, вытащила свой портрет, укутанный в гардину, и вручила Дине:

– Передайте это Евгению.

– Евгению? – несколько успокоилась Дина. – Но… его нет…

– Он есть. Правда, есть.

Взрослая девочка растерялась:

– Вы извините… Это так странно… А что здесь?

– Картина, – Женя садилась в машину. – И будьте поласковей с мужем…

– А от кого передать? Кто вы?

– Никто… Теперь – никто…

Дверца захлопнулась. По радио задушевно кривлялось, со сведенной ногой: «…платочки белые, платочки белые, платочки белые…»

– Уезжаем! – крикнула Женя.

Таксист, едва не подавившись картофельной трухой, завел мотор. Машина рванула по проспекту в сторону канала Грибоедова. Они уносились все дальше от запыленного желтого дома, от оставленной в полном замешательстве и нелепой позе жены художника, и становилось так просто и легко, вот только почему-то темно в глазах и тело словно вросло в обшивку сидения.

«Ничего. Теперь все будет. Все будет! – ворошила себя Женя. – Каждый возьмет свое. И это справедливо. Да – справедливо… Он… он… Почему он не сказал правду?! Потому что боялся… Дура! А отчего ты бежишь? Оттого, что не хочешь прятаться? Оттого, что столкнулась лицом к лицу с этими девочками? Оттого, что никогда не почувствуешь необыкновенное, необъяснимое в своем вовеки плоском животе, никогда не станешь матерью?.. Отчего бежишь? Ты от неверия бежишь!.. Да, ты права. Это самое страшное – не верить. Не верить никому. Но самое надежное. Теперь ты все знаешь. Знаешь, что делать, и знаешь, как будет. Он… Он художник, ему полезны переживания. Эта фантомная Диночка – не такое уж она и дитя… – Женя вспомнила, что о ней рассказывали ребята из ансамбля Вальки-Гомера – тот случай, когда Дина напилась – попыталась представить ее пьяной, но ничего не получилось. – Видать, ей очень хреново было. Но теперь все позади. Они простят друг друга, утешат… У них есть замечательная Миля… Да, птахи, это без меня. Цветочки, бабочки… – она усмехнулась. – Я получила свободу… и власть… Я сделаю… Я построю себе замок. Крепкий. Вечный. Неприступный. Я никого не пущу к себе. Я одна. Я спокойна. Я заслужила это. У меня есть все… У меня будет все! Я, черт возьми, буду танцевать!.. Я выучу английский! Я буду читать Шекспира в оригинале! Уайлда!.. Моэма!..»

– Я буду читать Моэма, – сказала она сквозь слезы.

– А я люблю Веллера, – невозмутимо вставил таксист.

– Что? – опомнилась Женя.

– Я говорю: Веллер мне нравится.

– Кто это?

– Писатель, наш…

Лесков открыл дверь из квартиры и чуть не сшиб с ног девочку:

– Милька? – отшатнулся он. – А где мама?

Миля задрала кверху голову и, шепелявя, отрапортовала:

– Мама в Кииве! Длаштуте, дядя Жея!

– То есть, тебя бортанули. В сотый раз.

Девочка утвердительно кивнула:

– Болтанули.

– Ну, проходи, – усмехнулся Лесков. – Где ж тогда тетя Дина?

– На улише ш длугой тетей…

– С тетей?..

Евгений обернулся на звонкий кашель натягиваемой пружины парадной двери. В подъезд вошла Дина. Подняла глаза, прислонилась к стене, и губы ее задрожали:

– Женька…

Евгений открыл было рот, но увидел в ее руках знакомый сверток и забыл, что хотел сказать:

– О, нет… – ни слова не кинув жене, пробежал мимо и выскочил на улицу.

Желтая машина была далеко, подкатывала к Декабристов. Лесков, не раздумывая, помчался за ней. Такси остановилось у светофора. Задыхаясь от пыли, он добежал до машины и увидел, что в ней едут другие люди. Светофор открыл зеленый глаз. Художник по инерции пролетел дальше и чуть не угодил под колеса, когда таксист поворачивал направо.

– Придурок! – крикнул незнакомый шофер через открытое стекло.

Лесков дышал как запущенный дифтеритик, голова разрывалась от колотящегося в ней сердца. А где-то там, у площади Тургенева, поворачивала еще одна желтая точка, в направлении Вознесенского проспекта мелькала третья…

– Женя!.. – услышал он за спиной далекий истошный крик.

Но что он мог сказать? Что устал не доказывать ей свою любовь, а убеждать себя в том, что ее любит?..

Евгений медленно побрел домой.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

 
Тихие лесенки,
Теплые печки;
Без куролесинки
Тут человечки
Слабо мяучат и
Медленно тают,
И не летают…
Увы, не летают
 

Вечером того же дня. «…Из далека-а-до-о-лга течет ре-ка-а Во-о-лга-а…» Горючая смесь: покер и Зыкина. Играли на квартире некоего Ефима Королевича. Ставки обычные. Играющих пятеро: естественно, сам Королевич, Александр Сергеевич – наша надёжа на то, что Двуликий Янус культуры и бизнеса все-таки презреет свою аномалию и переродится в единое полноценное (культуризнес, что ли?), а также были Грек, небезызвестный Вымпел, и человек, имя которого по ряду соображений упоминать не будем. «…Среди хлебо-ов спе-э-лы-ых, среди снего-ов бе-э-лы-ых…» Греку до неприличия везло, карта сама шла в руки. За полтора часа он всего три раза сбросил, но вовремя и не прогадал. Тем не менее, музыка раздражала.

– Котик, сделай потише! – крикнул Королевич в соседнюю комнату через закрытую дверь.

Невидимый котик послушался.

– Откроемся.

– Стрит, старшая – дама, – объявил Гречишников.

Партнеры покидали карты рубашками кверху.

– Постный день, – философично заметил Александр Сергеевич.

– Кому как.

Заверещала трубка Гречишникова. Квадратноголовый Пашок, сидевший все это время здесь же, в углу, с красочно оформленной Воронинской книжкой, поднес трубку хозяину.

Грек довольно кивнул:

– Да, я слушаю.

– Привет, – услышал он знакомый голос, но не поверил.

– Кто это?

– Женя. Перчик, если угодно.

– Не понимаю… Тебе делать нечего? Я отключаю трубку!

– Не спеши, Грек. Неужели не ясно: если я звоню, то не все ладно в Датском королевстве.

В этом действительно было что-то странное.

– Ты откуда?

– Тебе без разницы. Главное в другом. И постарайся понять меня правильно и отнестись к этому очень серьезно.

– Подожди минутку, – Грек отвлекся на остальных игроков: – Не возражаете?

– Небольшой перерыв на пользу, – улыбнулся Королевич, затягиваясь сигарой.

Грек поднялся и отошел к окну, подальше от игрового стола, и стал так, чтобы лицо его загораживал фикус:

– Что еще?

– Мне одиноко, Грек…

– Твои шутки уже осточертели!

– А я не шучу, я говорю чистую правду. И мне нужна помощь. За соответствующее вознаграждение, естественно.

– Значит так – звонка этого не было! Теперь скажи мне спасибо, и баиньки!

– Спасибо, дорогой, ты мне скажешь! – неожиданно рявкнула Женя. – Кретин! Недоносок! Я тебя из могилы тащу!.. «Спасибо»!..

– Я ничего не слышу, – флегматично проронил Александр.

– Деньги Ташана.

«Бензиновый король» насторожился.

– Прочистил уши?

– Подожди. Я перезвоню.

– Куда ты перезвонишь? – захохотала Женя.

– Так ты… – поперхнулся мыслью Грек.

– Да, как обычно. Бегать – мое хобби! Хотя, честно говоря, я устала. Ну, ты понимаешь…

– Что тебе известно?

– Достаточно, чтобы прикрыть твой зад.

– Ну, я слушаю.

– Э-э, нет! У любой сделки есть обоюдные условия.

– И мне стоит тратить на это время? – окрысился Александр.

– Откуда я знаю? Миллион долларов – ведь это пустячок… А двенадцать с половиной миллионов? – двенадцать с половиной пустячков?.. Я не ошибаюсь в расчетах?

– Что ты мелешь?

– Деньги, деньги, милый! Твои плачущие деньги! Если я до сих пор тебя не убедила, давай поиграем в другую игру: у тебя ведь есть бухгалтерия?.. Я о твоей «внутренней» бухгалтерии. Е-эсть, дорогой, – засмеялась Женя, слыша, как он молчит. – Запиши себе на бумажку, чтобы в спешке не забыть: «эй», «би», один, ноль, семь, три, два, два, шесть, пять, «эф». Ну и, конечно же – «би» два, что соответствует, если не ошибаюсь, банку Нью-Йорка. На досуге проверь, не было ли у тебя такой купюрки с физиономией Франклина.

– Подожди, на что ты намекаешь? – всерьез заволновался Грек.

– Я подросла, Саша. Я больше не намекаю. Насчет денег не беспокойся: вскрыла всего одну пачку – расплатиться за сервис. Великодушно приму в счет своих будущих законных. Итак, сколько времени тебе нужно?

– Десять минут.

– Всегда верила в твою деловую порядочность и последовательность.

Голос Жени пропал. Грек тут же перезвонил в офис:

– Кто это? Ворохов? А где Гревин? Черт!.. – вскричал он, но вспомнил, что не один в комнате и зашептался. – Это Александр Эмильевич говорит. Да, здравствуй. Слушай, Ворохов, включай «матушку». Можешь, я разрешаю. «Невидимку» запустил? Вот, молодец! Командной, конечно, черт возьми! «Алекс». Да, – Гречишников нервничал, по ту сторону трубки долго ничего не было слышно, потом Ворохов заматерился, опять тишина. – Что? Попал? Умница. Слушай код: «мама мыла раму»… Да, просто и со вкусом. Получилось? Теперь проверь следующее… – он продиктовал номер банкноты, который наговорила ему Женя, и минуты через три услышал ответ. – Есть? Блядь!.. Так, Ворохов, компьютерный ты мой гений, убивай «маму». Да убивай, убивай! Все в порядке. Сколько у тебя оклад? Не возражаешь, если я повышу ставку вдвое? Бывай!

Грек взглянул на часы – оставалась минута сорок. Он перевел дух, попробовал что-нибудь сообразить по возникшему поводу, но ничего не получилось. Королевич отсутствовал, остальные игроки мирно беседовали, никакого внимания к персоне Гречишникова не проявляли. Ровно через одну минуту и сорок секунд трубка зачирикала.

– Да! – гавкнул Александр и услышал сочувствующий голос Жени:

– Проблемы?

– Рассказывай.

– Так вот, об условиях: с твоей стороны одно – ты его поставил, с моей стороны их очень много, перечислять не буду, а то запутаюсь. Приезжай – поговорим.

– Куда?

– Ты пересечешь мост Александра Невского, а с правого берега пойдешь пешком обратно, аж до Лаврского моста. Представляешь, где это? Вот, батенька! Это тебе за то, что ты слишком мелко меня ценишь! Кстати, забыла сказать: придешь совершенно один…

– Как один?

– Ты знаешь, что такое «совершенно»? Вот так и придешь.

– Я не могу один!

– Боязно? Ничем помочь не могу. Никому из твоих мордоворотов я не доверяю… как и тебе…

– Да пойми ты!..

– Понимаю, но извини – вешаю трубку…

– Стой!..

– Впрочем, – вдруг сжалилась девушка, – возьми с собой Майка.

– Майк в отпуске.

– Твои проблемы, Грек.

– Мне нужно время.

– Так попроси. Подсказать волшебное слово?

– Пожалуйста, – слипшимися губами забубнил Гречишников, – дай мне часа четыре.

– Ух ты! Ну ладно, в полночь. И если – вот это вот задолби в свою голову – если тебе дорога жизнь, то не разболтай о нашей маленькой тайне кому ни попадя, тем более – ублюдку Хеллеру. До встречи.

Александр присел на стульчик возле окна, секунду подумал, набрал номер Майка.

– Ну, где же ты, родимый? – и облегченно вздохнул, когда услышал сухое: «алло».

– Грек?

– Извини, Майк. Ты мне срочно нужен.

– Обойтись нельзя?

– Одна важная встреча. Мне вообще сказали одному приходить.

– О-о, серьезно?

– Да потом разрешили с тобой. Представляешь, какое доверие?

– Кто это такой бурый?

– Ну-у… – протянул Грек и, приложив ладонь к трубке, шепнул. – Женька…

– Кто?!

– Кто, кто… Глухой?

– Перчик?

– Да.

Майк замолчал.

– Ну, где ты там? – не выдержал Грек.

– Я буду… Через два часа.

– Порядок. Встреча в двенадцать.

– Где?

– Ты заедешь за мной к Королевичу.

– Хорошо. Уже в пути.

Гречишников отдал трубку Пашку, потом передумал, отобрал и положил в карман своего пиджака, отдыхающего от хозяина на спинке стула.

– Еще раз извиняюсь, – вернулся Александр к прерванной партии.

Тот, чью фамилию мы не называем, милостиво развел руками:

– Ждем Ефима.

Но Королевич не заставил себя долго ждать. Игра возобновилась. Греку везло по-прежнему, только он этого не замечал…

Майк появился в двадцать два двадцать восемь. Капитан не пробыл в своем домике на Вуоксе и трех часов, только успел расслабиться – и вызов с «большой горы», поэтому был он ужасно злым: ничего не спрашивал, односложно отвечал и казался намного холоднее и спокойнее обычного.

Грек все четко выполнял по инструкциям, данным ему Женей. Без двух двенадцать они с Майком были на Лаврском мосту. Чертыхаясь и матерясь, простояли на нем, как два барана, минут сорок. Потом поплелись обратно к машине. На площади им перекрыло дорогу такси. Выскочил небольшого роста с усиками и кроличьими глазками человек, пихнул в руку Гречишникова клочок бумаги и отгазовал в неизвестном направлении.

– Какого дьявола? – вспылил Грек.

– Наша Женя очень даже не дура, – без настроения сказал Майк. – Нас все это время выгуливали.

Гречишников обернулся: от них очень шустро, хромым метром Пола Дэзмонда из «Take Five»[13]13
  «Держи пять» (англ.) – известная джазовая композиция.


[Закрыть], удалялся какой-то обормот.

– Что на бумажке? – спросил капитан.

– Евгения Ромашенкова. Невский, 177, квартира 3. Записку… съесть… Она развлекается! Идем.

В названную квартиру они проникли под той же аурой конспирации. Молодой мужской голос спросил из-за двери: «Кто такие и к кому пришли?» Им пришлось назвать свои имена и, соответственно, указанное в записке. Высокий, грузный, едва ли совершеннолетний, но блекло и цинично ко всему относящийся парнишка проводил их в одну из комнат. Ничего лишнего: скромный растительный дизайн, несколько дискусов и скалярий в аквариуме, зашторенное окно, столик. На столике, конечно же, «Мартини», «Уокер», две бутылочки черниговского «Талера», несколько сэндвичей с черной икрой на бутерброднице, наливная тара всевозможных емкостей и дымящаяся сигарета в пепельнице. Вокруг столика три кресла. В одном сидела Женя, прекрасная, как никогда. Что делает с людьми фактор свободы!

– Доброй ночи, джентльмены, – приветствовала их девушка. – Извините за некоторую театральность: проверка. Прошу к столу. По части напитков здесь самообслуживание. Кстати, фуршет, Грек, за твой счет.

– Наглость из тебя так и прет, – процедил Александр, усаживаясь в кресло.

Майк же раздольно плюхнулся, нога на ногу, откупорил бутылку пива и – прямо из горлышка, одним ухом готовясь слушать.

– Ты только не гунди, Грек, – попросила Женя. – У меня с утра голова болит, я все еще проветриться не могу.

– Я звонил Москиту и Владику. Они не отвечают, – Гречишников открыл виски.

– Ну, это уж не моя вина. Обо всем надо было заранее думать.

– Что ты имеешь ввиду?

– То, что нельзя было меня трогать.

– Не понимаю. Они что же?..

– Москита и Карлика замочил Владик.

– Как? – опешил Грек.

– В подробностях?

– Почему?

– Наверное, совесть взыграла.

– Совесть? – он так и не налил себе виски, поставил бутылку на место. – А где Владик?

– Это так важно? – пожала плечами Женя. – Ну, допустим, несчастный случай на дороге. Возможно такое? Бывает?..

– Ну и в положеньице ты меня ставишь, – посерел Грек.

– Пошлешь его тамбовской маме рождественскую открытку… Я спасаю тебя, придурок.

Майк усмехнулся. Женя перехватила его взгляд, и оба они успокоились.

– Что ты хотела мне предложить? – Александр напустил на себя благосклонный вид и откинулся в кресле.

– Вы невежа, мистер. Никаких одолжений от вас мне не надо, – девушка широко улыбнулась. – Сделка, она и есть – сделка. Если что-то не устраивает, можешь убираться.

– Ну, извини, извини. Я на самом деле внимательно слушаю.

– Вынуждена напомнить: поставлены не все условия моей стороны, а посему – вопросы задаю я. Расскажи мне о Ташане.

– Черт! Я думал, ты мне скажешь!..

– Скажу. Но позже. Сначала я хочу от тебя услышать.

Александр глянул на Майка, тот мягко, но утвердительно кивнул. Грек налил виски, выпил, зажмурился, причмокнул языком и закусил бутербродом.

– Ташан – пират, – сказал он, – левое горючее и все такое…

– Боженька милый, тебе мало киришского конфуза? Ты ведь хвалился мне своей ловкостью и зарекался: ни-ни!.. Ладно, что дальше?

Грек обиженно покосился на Женю, но по делу продолжал:

– Ташан легализуется. Но под него ФБР копает. А где еще можно честно заработать?..

– Правильно, только у нас, – вставила Женя. – От каждого по способностям… То-то я и смотрю: премьеры меняются с завидной регулярностью!

– Ташан искал партнера. Нашел в моем лице.

– Что за бизнес?

– Тебе не понять.

– А я попробую.

– Цель – потеснить нефтяных гигантов на Российском рынке. Всех: и наших, и зарубежных.

– Как?

– Дешевое топливо.

– Это возможно?

– Как виток для создания новой монополии, да. Процесс занял бы года три-четыре. Во второй половине июня прибывает первая партия танкеров.

– Есть товар, есть и деньги! Что же с деньгами?

– Послушай, Женя, – сорвался Александр. – Если ты думаешь, что я вот так вот, запросто, по-дружески с тобой беседую, то заблуждаешься! Сейчас Майк возьмет тебя за горло, и ты расскажешь все, что знаешь! А потом того жирного петуха, что открыл нам дверь, найдут захлебнувшимся собственной мочёй, а тебя вообще не найдут!..

– Я-то думаю, – хлопнула себя по колену Женя, – зачем тебе Майк нужен!

Грек замахнулся.

– Не забывай: я тебе больше не принадлежу! – предостерегла Перчик.

Он вернулся в кресло и чтобы как-то успокоиться, налил еще виски:

– Почему ты не пьешь?

– У меня впереди долгая, но светлая ночь. Не спать же.

Гречишников апатично хмыкнул, опрокинул рюмку:

– Что тебе еще надо?

Женя сейчас, как ей показалось, ясно представляла, что именно случилось в «благородном семействе», расставила по местам содержимое ящичков и коробочек своей памяти, и решила открыться после «первой раздачи».

– Сиди, – снисходительно кинула она.

Майк, живо наблюдавший эту сцену, закрылся рукой от Грека и состроил на своем лице гримасу полного обезоружения и капитуляции.

– Значит, честное слово бизнесмена и никаких контрактов? Хотели обойтись малой кровью? – откровенно спросила Женя.

– О чем ты? – заиграл в «непонятку» Грек.

– О том, что когда-то уважаемый мною Александр Эмильевич сдал приличненькую сумму на хранение в банк, а ключик оформил на предъявителя.

– За дурака меня держишь?

– Ты рискуешь в покер, но здесь рисковать не стал.

– Рисковать?

– Тебя «комитет» пасет. Любые контакты с Ташаном для тебя – небо в клеточку, а славы и власти хочется. Так ведь?

– Откуда тебе все это известно?

– У меня есть источники.

– Ну, хорошо. И?

– Дальше? Шесть миллионов триста тысяч долларов (теперь чуть-чуть поменьше) со вчерашнего дня в моем распоряжении. Есть второй такой же чемоданчик. Знаю, где лежит.

– И что это за доллары?

– Какой ты непонятливый! Твои! Или Ташана, это уж – как захочешь. Все одно – неприятность.

– Во-первых, у меня было восемнадцать миллионов.

– Тут уж, извини, отвечаю лишь за то, о чем имею представление.

– Пусть. Во-вторых, неужели ты намекаешь на нечистоплотность банка?

– Ни в коем случае. В курсе, что такое «опала»?