Текст книги "Про горы с улыбкой"

Теоретически, с точки зрения геологии, такое возможно. Рубины на Памире встречаются. Ну и почему бы этому кристаллу не образоваться в толще породы, которая потом скололась обломками вниз, а кристалл остался на ребре скалы? Теоретически, действительно возможно, чтобы солнечные лучи начинали освещать камень на ребре стены в определенное время суток, и он начинал светиться… Да, тогда бы он светился очень красиво, как в сказке. Но все же никто проверять это не побежал.

Вот мумиё – другое дело. Этого на Памире много. И мы сами собирали, и я даже научился ориентироваться на характерный запах мумие. То есть, принюхавшись, можно было начинать вертеть по сторонам головой и искать карманы или расщелины скал, в которых можно было найти этот лекарственный препарат. Но чаще мы покупали неочищенное мумиё у местных. Я сам как-то раз купил целых полтора килограмма. До сих пор не могу понять – зачем?

Вроде бы у меня ничего не болело. Единственное объяснение уж очень дешево удалось сторговаться. А то, что я потом провонял этим мумиём все в лаборатории, где втихомолку проводил очистку, ругань коллег, и последующую ругань дома по поводу того, что очищенное мумиё провоняло весь домашний холодильник, так это не в счёт.

Когда альпинизм был делом государственным, немало средств тратилось на изучение горной болезни. Было написано несколько докторских диссертаций. Были выполнены исследования о влиянии стимулирующих препаратов на работоспособность и выносливость альпинистов. Врачи специально выезжали с альпинистами в горы и потчевали их специальными препаратами по особым схемам.

Вначале это нравилось всем без исключения. Правда, очень быстро эйфория проходила. Явных преимуществ, как правило, не появлялось. А ведь надо было поглощать много всяких таблеток – начинали закрадываться мысли. К тому же надо было постоянно обследоваться, а это занимало время.

Я слышал, как альпинист Б.Р. как-то раз делился эмоциями:

«Надоело! – он помолчал. – Ну не то чтоб надоело… а как-то я неспокойно стал себя чувствовать после всех этих препаратов… Иду на ледник до ветру позавчера – льётся синеватая моча, иду вчера – оранжевая, а сегодня вообще зелёная!»

Эти исследования вызвали немалый интерес к применению стимулирующих препаратов на высоте. Как всегда, не обошлось без перегибов. В некоторых горных компаниях вообще стали считать валидол чем-то типа леденца, его даже стали рекомендовать просто рассасывать во время акклиматизации на длинных подходах. Кофеин стал считаться тоже разновидностью стимулятора.

Помнится, вышли уже на плато вершины пика Ленина. Однако идти ещё километра три-четыре по заснеженным неровным полям. Кроме ветра, рыхлого снега, неровного рельефа и высоты семь километров трудностей уже никаких. Народ подрастянулся. Одна девушка стала отставать. Наш старший тренер смотрит на меня (я исполнял обязанности врача) и говорит: «Ну дай ей что-нибудь».

А что я ей дам, тут быстрый эффект нужен – идти-то уже недалеко таблетки не помогут. Я и отвечаю: «Разве что кофеинчику вколоть».

У тренера загораются глаза: «А что, давай попробуем!».

Я останавливаюсь, достаю аптеку, вскрываю шприц, вскрываю ампулу. Подуставшая девушка соображает, что её сейчас будут колоть каким-то препаратом, тут же собирается с силами и говорит, что ей ничего не надо, и немедленно устремляется вдогонку за остальными. Я остаюсь со шприцом, наполненным кофеином. В глазах тренера сожаление: «Так и не попробовали… Слушай, а может…, что зря препарату пропадать? Заодно и посмотрим, что будет».

После некоторых колебаний я вкалываю два кубика кофеина прямо через двое штанов себе в бедро, и мы вместе стараемся догнать группу.

Догнали. Сказать, что намного лучше идти стало – не скажешь. Но на спуске эффект превзошёл все ожидания. Правда, не те, которых ждали. Впечатление было, что я выпил полбутылки водки.

Ах, какая у меня была эйфория! Как мне хотелось летать! В принципе контролируя своё состояние, я всё же забеспокоился, и попросил товарищей за мной внимательнее присматривать. В ответ – угрюмое непонимание. То есть кому сейчас легко, а этот ещё и выпендривается. Слава богу, прошло это быстро и без последствий.

В условиях разрежённого воздуха влага из организма теряется очень быстро. А если учесть ещё большие нагрузки, то становится понятным, что и весь водно-солевой баланс в горах меняется. Рейнгольд Месснер, один из самых выдающихся альпинистов-высотников прошлого века, рекомендовал выпивать до семи литров влаги за день. Может, когда ты один, так и можно.

В реальных условиях, когда надо топить снег на группу – кто ж ему столько даст…

Конечно, количество выпитой жидкости в горах учитывается. Опытные группы стараются восполнять потери влаги на восхождении постоянно, особенно на больших высотах. А вот на спусках уже – бегом, бегом, не останавливаясь.

Я был свидетелем, как в базовый лагерь уже в темноте спустилась группа с пика Коммунизма. Ругань слышалась, ещё когда они подходили к лагерю. Спустились и начали ругаться. И продолжали переругиваться о чём?… да и не скажешь.

Первая кастрюля чая… вторая, третья… и голоса уже как-то умиротворённее, хотя обсуждается всё то же самое. Примусы перезаправили, ещё одна кастрюля чая. Ещё одна… И уже смех послышался (а обсуждается всё то же).

Экстремальная раскладка – в сущности, в альплагерях это даже распространено. Когда идешь на одно– двух– и даже трёхдневное восхождение, в целях экономии веса можно ограничиться чаем, леденцами с сухофруктами, супом на ночь и самыми калорийными продуктами на перекус. Потому что если на горе работаешь, то чувство голода притупляется. Иногда даже есть не хочется совсем. Вечером – отпиться чаем. А по возвращении в альплагерь – два дня полноценного питания. Нормально.

Одна довольно известная альпинистка (да вероятно не только она одна) любила такие раскладки, поскольку уж больно фигура становилась впечатляющей после месяца в горах. Однако всё хорошо в меру. Или – то правило, что неплохо работает при одних обстоятельствах, может плохо работать при обстоятельствах сходных, но немного поменявшихся.

А дело было так. Мужики шли на весьма приличный шеститысячник на Юго-Западном Памире. Этим восхождением завершался сезон, а также их сорокадневное пребывание на Памире. Акклиматизация была пройдена, весь излишний вес, если он и был, давно кончился. Восхождение планировалось семидневное. Питания на семь дней взяли прилично. Подход – неблизкий, и высота немалая.

На подходе руководитель посоветовавшись, принял решение выкинуть половину питания, отчасти в надежде, что гору удастся пройти за пять дней. Но не удалось. Была и дневная отсидка, и… В общем, голодно очень стало. А силы на исходе. Пошатывало. На спуске продуктов не стало совсем. Из аптечки изъяли таблетки глюкозы и разводили их в кипятке. На ночь в кипяток (потому что чай кончился) влили сто миллилитров неприкосновенного запаса спирта – и вовсе не потому, что хотелось выпить – есть очень хотелось. Один вспомнил, что на подъёме выкопал корешок родиолы розовой – золотого корня – и стал жевать. Другой умудрился на спуске найти пакет макарон, оставшийся от восходителей 60-х годов. Мужик от голода попытался вот так их и погрызть – из пакета.

Памир – интересное место. Эх, много там всего! И камни – каких там только нет, бирюза, рубин, аквамарин… и горы высокие, и люди… Люди очень разные. На Памире проживает много народностей. Зачастую в соседних ущельях люди говорят на разных языках. И легенды, и историки, связывают наличие такого количества народностей с войском Александра Македонского.

После покорения средней Азии Александр Македонский прошел через Хиву, Бухару, и далее через Памир и вероятно через Тибетское нагорье в Индию. В соответствии с обычаями того времени воинов из побеждённых стран не убивали, а включали в собственное войско. Соответственно, войско становилось все более многонациональным и многоязычным. Говорят, на Памире отстало очень много солдат. То есть не просто солдат, а отставали военные отряды. Они остались жить, кто в одном ущелье, кто в другом. Женились на местных девушках. Чрезвычайно пересечённая местность вместе с патриархальным укладом хозяйства и обычаев не способствовали общению жителей соседних областей и даже ущелий. Вот и вышло, что жители соседних ущелий не понимают друг друга.

Сборы проходили в ущелье, где по сути была всего одна гора – зато какая! Много медалей было взято за прохождения стенных маршрутов по этой горе. А в ущелье жили местные жители. Прямые носы, высокие лбы, большие, красиво посаженые глаза. Как они были похожи на греков!

А на Юго-Западном Памире живут памирцы. Это не прозвище – это народность. Красивые женщины, красивые мужчины. У многих памирцев голубые глаза.

Памирский тракт был овеян легендами. Восточно-Памирский тракт начинался в городе Ош и шел до Хорога. Западно-Памирский тракт вёл в Хорог от Душанбе. Вместе они составляли Памирский тракт. Время в пути от Оша до Душанбе составляло в хорошую погоду около недели. Овеян легендами этот тракт был по справедливости. Он имел огромное оборонное и народно-хозяйственное значение. По сути это была единственная магистраль на все горы Памира. Она ведет в Алайскую долину и далее на границу с Афганистаном.

Тракт – предельно сложная дорога. Самый высокий автомобильный перевал бывшего СССР Ак-Байтал находится именно на этом тракте на высоте 4200 м. Там много других высоких и сложных автомобильных перевалов. Даже летом на них может выпасть снег – что уж там говорить про остальное время года. Туман и гололед там в порядке вещей, цепи для спуска с перевалов по скользкой дороге были в кабине каждого водителя. Водители подбирались особые. Взаимопомощь на дороге была неотъемлемой частью работы, попасть в братство водителей Памирского тракта было непросто (хоть особо крутых заработков там не было).

Вот один из технических приемов (и одновременно цирковых номеров) среди водителей Памирского тракта. Машина медленно ползёт в гору на низкой передаче. Двигатель перегревается. Для лучшего охлаждения водитель с самого начала открывает капот и ведёт машину, глядя на дорогу поверх капота. На спуске с перевала капот под действием силы тяжести падает вниз и закрывается – можно было ехать как обычно.

В период развитого социализма существовала разновидность спорта – автомобильный туризм. На полном серьезе выполнялись маршруты, присваивались спортивные звания – вплоть до мастера спорта по автомобильному туризму. На страницах центральной прессы шли горячие обсуждения, что всем водителям, работающим на Памирском тракте, надо присваивать звание «мастер спорта по автомобильному туризму». По классификации федерации по автомобильному туризму поездка по Памирскому тракту классифицировалась как путешествие 6-й категории трудности.

Отголоски спорта под названием автомобильный туризм есть и сейчас (и даже спортивные звания присваивают). Более того, этот спорт окреп и существует в виде экстремальных автомобильных экспедиций – с одной стороны, и в виде всевозможных ралли – с другой стороны. По моей классификации это типичный экстремальный вид спорта.

По-всякому было на горных дорогах. И водители подбирались особые. И дело тут не в лихости, а в особом складе характера. Этакая особенная смесь осторожности и лихости. Но иногда не спасала даже и эта смесь. В моей памяти остались две истории с печальными завершениями.

Но в каждой из этих историй один человек умудрялся выскользнуть из падающего в ущелье автобуса (машины) через окошко и спастись. Правда, это не уберегло обоих этих альпинистов от последующих неприятностей. Эти неприятности были написаны им, вероятно, по жизни. Один, впрочем, после этих самых последовавших неприятностей сумел сделать выводы…

Жители высокогорных селений и пастухи, выгоняющие стада на высокогорные пастбища летом, жили и продолжают жить по патриархальным законам то ли феодального строя, то ли ещё даже и не феодального. К альпинистам заходят в гости, ведут неторопливые беседы, с удовольствием, не спеша пьют чай. Несмотря на этот феодальный уровень развития, любят простые лукавые шутки. В Средней Азии были распространены милые розыгрыши местных жителей – узбеков или киргизов.

Особенно им нравилось покупать жен. Стройные девчонки в обтягивающих спортивных костюмах в туристских и альпинистских компаниях вызывали среди местных и любопытство и интерес. По местным понятиям, женщина без мужа быть не должна.

Приходит аке (или бабай) к костру и садится. Ему наливают чаю, и он с удовольствием пьёт. Выпивает вторую и третью чашку, затем неторопливо спрашивает, откуда группа, куда идёт. Потом вежливо говорит: «Хорошие у вас девушки». Дождавшись вежливого утвердительного ответа, добавляет: «Продайте». И вопросительно смотрит.

«Ах, хорошие девушки, сильные. Хорошими жёнами будут!»

«Вот за эту я даже сорок баранов отдам!»

«А эта тоже хорошая, за неё тридцать баранов даю».

Я почти уверен, что всерьёз никто женщин покупать не собирался. Слухи о похищении русских девушек в азиатских горах уж слишком легендарны, а про завершённые сделки про продажу русских женщин даже и легенды не ходили.

Особое лукавство заключалось в том, что за одну женщину давали больше баранов, а за другую меньше. Несмотря на то, что женщинам не говорили, что их начинают покупать, они всегда умудрялись это услышать. Перемены в них происходили разительные и многообразные.

Во-первых, на них наконец-то обратили внимание, как на женщин (в горах это бывает нечасто), и их походка менялась. Во-вторых, они тут же начинали пугаться за свою судьбу, опускали взгляд и плечи. В-третьих, их начинало разбирать любопытство, и взгляд их начинал светиться. В-четвёртых, ту женщину, за которую предлагали меньше баранов, начинало разбирать возмущение, а ту, за которую давали больше баранов – гордость.

Сейчас редко просят местных дать им ослов для транспортировки груза. Однако и это случается. Припоминается случай, когда длинноухого красавца с большими печальными глазами арендовали на день за старую верёвку. И выдали двум альпинистам. Один альпинист был простой инженер с оборонного завода, а другой – научный сотрудник из академического института. Инженер навьючил осла. Осёл идти отказался. Инженер стал бить осла палкой по заду. Научный сотрудник кинулся на инженера и стал защищать животное. Он кричал, что-то про гуманизм и про бесправных животных. Инженер отошёл в сторону и порекомендовал научному сотруднику управлять ослом самому.

Осла навьючивают

Прошёл час. Голос научного сотрудника становился всё резче. Альтернатива тащить всё самому никак не подходила (на них и так было по рюкзаку). Мы челночили (перетаскивали грузы до определённого места, а потом возвращались за новым грузом, и так далее), и я увидел «академика-гуманиста» только в середине дня.

Для управления ослом он вырубил из дерева метровую дубинку, и пускал её в ход каждый раз, когда осёл устремлялся в кусты или просто останавливался.

«Осёл почуял стойло», – я раньше считал это удачной фразой, и не более. Как-то раз на Памиро-Алае решили мы вывезти наших поварих повыше в горы.

Неплохо тогда альпинисты жили, и могли позволить оплатить билеты на самолёт в Азию для ищущих романтики девчонок. Мы большие альпинисты, нам готовить не с руки – мы должны совершать наши восхождения. Логика в этом была. На восхождениях, естественно, готовили сами. А в базовом лагере, чтобы не устанавливать систему дежурств, пригласили поварих. Для них тоже романтика – горы, ледники, киргизы. И двадцать тощих неженатых парней. Сначала поварихам было всё в охотку. Потом захотелось посмотреть вокруг – дойти до ледника, посмотреть, что в боковом ущелье.

Несколько раз, когда большинство групп было на выходах, поварихам разрешали пойти погулять. Как-то раз на спуске по ущелью к базовому лагерю проходили кош. Киргизы в коше предложили прокатиться, а заодно и довести осла и лошадь до нижнего коша.

«А дальше что? Кому-то их надо отдать?»

«Там никого сейчас нет. Но они сами всё знают. Просто слезьте с них, они никуда не уйдут», – последовал ответ.

Осел почуял стойло

Поехали. Всё именно так и случилось. Животные прекрасно знали тропу и нижний кош. А на подходе к нижнему кошу осёл начал кричать – по-ослиному громко. Всполошились – в чём дело? А осёл, покричав немного, пустился в галоп, не переставая при этом кричать. Осёл почуял стойло – и радовался этому!

Рога в горах – не редкость

Рога – не такая уж и редкость в горах. Для альпинистов рога в диковинку, а для туристов – нет. Немало горных козлов и баранов доживают до преклонного возраста. Другое дело, что чаще рога встречаются уже изрядно обработанные водой, солнцем и ветром, то есть некрасивые, или просто разрушенные.

Как-то раз в довольно безлюдном месте Памиро-Алая при переправе на островке среди горной реки я нашёл великолепный экземпляр рогов горного барана. На террасе река распадалась на несколько рукавов, и в этом месте удобно было устраивать переправу. Видно было, что русла этих рукавов перемещаются, и то, что недавно было островом, скоро становилось руслом.

Два рукава преодолели «шеренгой-стенкой», но предпоследняя протока была довольно глубокой. И меня пустили «живцом» – на двух «усах» (к грудной обвязке на спине пристегиваются два конца верёвки.

«Живец», то есть первый переправляющийся, идет наискосок по реке вниз по течению, придерживаясь за закрепленную верёвку, второй верёвкой его подтягивают к берегу, если его всё-таки сбило течение).

Ну вот я и перешёл. На островке – остатки черепа и великолепные рога горного барана – в очень хорошем состоянии. Весом примерно в тридцать килограмм, а у нас – начало похода, и ни малейшей возможности взять эти рога с собой.

Профессиональные геологи и биологи, выезжающие в поле, редко пересекаются с туристами и альпинистами. При кажущейся близости интересов устремления всё-таки разные. Сблизить может только географическое местонахождение в какой-нибудь романтической точке планеты – но ведь это ненадолго. Тем интереснее была встреча с одним биологом, изучающим птиц.

Парень, при всей своей внешней благожелательности, всё-таки был волк-одиночка, и ездил в свои экспедиции один. Из экспедиций он привозил сувениры. У него дома скопилась интересная коллекция рогов горных баранов, горных козлов, джейранов, маралов, сайгаков, лосей и всех остальных копытных. Рога были живописно развешаны по всей его уютной квартире, а отчасти валялись на верху шкафа.

Примерно после пятой рюмки во время гусятника кому-то в голову пришла не очень оригинальная мысль – примерить рога. Тут же все последовали его примеру. Вариантов было много. Самое удивительное, что каждому из собравшихся подошли его собственные рога.

Кому-то подошли туго завитые в спираль рога горного барана, кому-то развесистые лосиные рога, а кому-то уютные маленькие аккуратные рожки сайгака (ну прямо как у чёрта, хоть чёрта я ни разу и не видел). А когда народ осознал, что каждому подходят вполне конкретные рога, и это дополняет его психологический портрет… ну это было… Да ничего, в общем, не было. Было несколько крайне занимательных фотографий, а потом гусятник закончился, и все разошлись… Гусятники, как и свадьбы, не повторяются.

А вот еще история про молодых дураков, а заодно и про разницу в ментальности и образовании альпинистов и горных туристов. Альпинисты в целом в горах ориентируются хуже, чем горные туристы. Потому что они, как правило, находятся в хорошо нахоженном горном районе.

На все вершины и перевалы есть описания, часто натоптаны тропы, к тому же молодых альпинистов на восхождения ведут инструктора, и особо думать, куда идёшь – не надо. А инструктора в альплагере работают по многу лет, и просто помнят, куда надо повернуть.

Работе с картой альпинистов не учат (или почти не учат) – у них работает зрительная память. И что находится за соседним с альплагерем хребтом – альпинисты знают зачастую очень приблизительно. Случается (не со всеми, конечно), что крутые восходители и «стеновики» чувствуют себя неуверенно, а иногда и просто теряются на подходах.

Иное дело горные туристы. У них карта – чуть ли не главное. Они к описанию маршрута относятся трепетно, у них всегда есть несколько вариантов прохождения маршрута. Не поручусь, что запасные варианты маршрута знают все участники во всех группах, но руководители групп помнят описания запасных вариантов наверняка.

Так вот она – история. После смены два новоиспеченных альпиниста– третьеразрядника решили отправится к морю не по обычному простому перевалу. Им захотелось хлебнуть романтики и пройти часть пути к морю нехоженым путем. Идея-то правильная, потому что когда тебя ведут группой и пересчитывают каждые полчаса – красота гор как-то теряется. К тому же они наслушались легенд про нехоженое ущелье, и дикие красоты. По их планам все приключение должно было занять три дня. А что нехоженое – так это круто! К тому же у них третий разряд по альпинизму и им все нипочём!

Описания перевала, который хорошо виден из альплагеря, и за которым, согласно слухам, начиналось дикое ущелье, у них не было. Не было у них и карты, а также и всех прочих описаний. Не было у них и компаса. Потому что зачем компас – все равно после перевала путь вниз. А дальше продолжать движение вниз по ущелью, которое на третий день выведет их на дорогу – дорогу к морю.

Пошли. Перевал прошли с отставанием графика, на перевал вышли около шести часов вечера. Решили спускаться вниз, чтобы не ночевать на перевале. Спуск непростой, описания нет, а в альплагере никто им не сумел объяснить, как спускаться. Стало темнеть. Палатку ставить негде – всюду склон. Вот разве что есть площадка в русле пересохшего ручья. Поставили, и легли спать. Ночью гроза, и ручей наполнился. Он не просто наполнился, он наполнился очень быстро. К тому же площадка, которая так приглянулась путешественникам, оказалась местом, куда падала струя небольшого водопада. Господь уберег балбесов – они успели сорвать палатку и отбежать вбок – а по руслу ручья по водопадику пошли камни. Продукты уплыли, естественно – не до того было, чтобы их спасать.

Утром удалось спуститься вниз и просушиться. Действительно ущелье красивейшее и дикое. Настолько дикое, что нет никаких следов тропы. А идти без тропы по кустарникам и разнотравью Западного Кавказа – это я вам доложу…

Ну откуда знать молодым балбесам, что на Западном Кавказе, а особенно в Абхазии, тропы частенько идут по хребтам. Идут без еды и огня (спички тоже уплыли), продираются сквозь заросли. Попытались идти руслом реки – было еще хуже. Впрочем, очень красиво и много ягод. Бредут, иногда прихватывая по пути ягоды.

Переночевали, пошли дальше. На этот день еще раз сделали попытку идти по руслу реки. Одному понравилось, другому – нет. Так их пути разошлись. Вылезть наверх тот, что шел по руслу реки – не сумел. Несколько раз ему приходилось идти по воде, временами вода была быстрой. Ночевали порознь, но все же перекрикнулись перед тем, как ложиться спать – то есть живы!

На следующий день опять шли порознь – один по руслу реки, другой – поверху. Друг друга уже не видели. По прежнему тот, что был внизу, выбраться из русла не мог. На пятый день, под вечер, с разницей в два часа они вышли на дорогу.

Ну тут можно только повториться – бережет господь дураков! Он им иногда даже помогает. Потому что деньги у них размокли, и в сторону моря их довезли бесплатно – почти до самого железнодорожного вокзала. А на вокзале сердобольные люди, видя втянутые щёки и шальные глаза, тут же стали их кормить. И деньги размокшие удалось поменять относительно быстро. Так что история со счастливым концом.

Вот маленькая история, как команда альпинистов попала в практически нехоженый район. Красота! Чистота! Столько вершин вокруг! И мы почти первые! Базовый лагерь организовали на границе леса и альпийского луга. Планов – много. Времени – очень мало. Потому что это не альплагерь, где все тропы на подходах известны. Тут даже под вершину подойти – и то почти чувствуешь себя первооткрывателем. К тому же надо обустроить хоть какой-то быт, организовать кухню, склад продуктов – нас ведь вместе с поварами и врачом было почти тридцать человек.

А через неделю пришел местный чабан. Посидел у костра. Попил чаю. И оставшись со старшим тренером наедине, пожаловался, что его овцы перестали есть траву в окрестностях разбитого нами базового лагеря. Потому что второпях альпинистам было не до организованного туалета. Вот и разбредались все по окрестностям, причем с каждым днем все дальше и дальше. Бедные овцы! Какие они, оказывается чувствительные и тонкие создания!

Ю.Е., наш старший тренер всегда был внимателен к местному населению, вник в проблемы овец и чабана и немедленно выделил команду для организации туалета, и через день «скворечник» на склоне был готов.

С другой стороны, небольшая туристская группа где-нибудь в середине Саянских гор или на Тянь-Шане практически не наносит никакого экологического воздействия (они же на следующий день уже на другом месте, а следующая группа придет сюда на день может через месяц, а может, и через год).

Всем известно, что реки до определенного предела обладают способностью к самоочищению. Пребывание на берегах рек животных (и культурных туристов) не наносит рекам вреда. Исключения редки.

И горы тоже обладают способностью к самоочищению. Но гора горе рознь. Одно дело, если это затерянный пик где-нибудь в центре Каракорума или Тибета. Другое – вершина в программе «Высочайшие вершины континентов». На Монблан в год заходят до трех-четырёх тысяч человек, а уж сколько делает попытку войти – и не сосчитать.

Толпы и на Аконкагуа, и на Эльбрусе, и на Мак-Кинли, и на Килиманджаро. И все эти люди – желающие покорить высочайшие вершины, увы, оставляют после себя продукты жизнедеятельности. Прошли времена, когда восходители следам своих предшественников на горе (банка, обертка от конфеты, а то и кованый ледоруб) радовались. Сейчас уже нет. Наоборот, это вызывает отвращение к тем, кто эти следы оставил. Особенно на посещаемых маршрутах. Экологию надо блюсти!

Вопрос – как? Одними соблюдениями моральных норм в тут вопрос не решишь, хоть и преуменьшать этот вклад в сохранение природы нельзя. При этом следует учитывать, что большинство людей вовсе не собирается совершать восхождение – им достаточно побывать неподалеку от «культовой» вершины, насладится видом закатов и восходов, побродить рядом по тропам. Какая-то часть людей совершает восхождения на соседние вершины.

Как правило, территория вокруг «культовых» вершин объявляется национальным парком или заповедником. При этом плата за пребывание в национальном парке (permit – разрешение, а иногда tourist tax – туристический сбор) или заповеднике отличается. Те, кто просто хотят побродить по тропам – платят существенно меньше. И это естественно, поскольку убирать мусор из бочек с больших высот намного сложнее, чем с тропок в лесу и на альпийских лугах.

Туристический сбор в деревнях Шамони и ЛезУш во Французских Альпах составляет 70–90 евроцентов за день с человека (0,7–0,9 Евро). Именно из этих деревушек и начинаются восхождения на Монблан, Гран Жорас, Ле Дрю. Муниципалитет этого района принял решение никаких денег за восхождения не брать. А плата за поддержание чистоты в районе восхождений выше уровня снеговой линии «сидит» в плате за ночлег в приютах.

Плата немаленькая (от пятнадцати до тридцати Евро за сутки – правда с включённым завтраком). При этом хоть никто особо не приветствует, но никто особо и не запрещает ставить палатки на ледниках и тем самым обходиться без оплаты вообще. А те самые 0,7–0,9 Евро в день идут на поддержание чистоты на тропах и на оплату передвижения на автобусах в районе Шамони и Лез-Уш. По предъявлении билетика оплаты туристического сбора проезд на общественном транспорте бесплатен.

Ну, и из личных впечатлений – все знают, что в горах нередки болотца. Ручей течёт вниз и встречая препятствие, разливается, заболачивая местность. Так вот в окрестностях Шамони все тропы для «хайкеров» и байкеров в дренажных стоках. Тропки сухие и не раскисшие даже после дождей. Такого я не видел нигде. Так вот, оплата на поддержание этих самых дренажных стоков (которые через каждые пятьдесят-сто метров) и вообще тропок – тоже из туристического сбора!

Разрешение на восхождение на Арарат стоило пятьдесят долларов. Оно разовое. Туристический сбор не платится. С учетом всех реалий вряд ли здесь предусмотрена прибыль, идущая местным властям или хозяевам.

Разрешение на восхождение на Мак-Кинли стоит разумно. Разрешение на восхождение на Аконкагуа стоит уже подороже. И дело тут не в высоте, а в том, что с учетом слабой экономики страны деньги идут на пополнение местного бюджета.

И, конечно же, разрешение на восхождение на Эверест-Джомолунгму это статья дохода страны, выдающей разрешение. Китай берет поменьше, Непал – побольше. Но и те, и другие – очень много.

Что тянет в горы молодых парней – в том числе и стремление почувствовать себя мужчиной. Не толстым кошельком, не крутым разборщиком… Понимание красоты гор приходит потом, особая атмосфера братства горовосходителей приходит со временем. Не секрет, что девушек в горах часто привлекает именно возможность встретиться с настоящими парнями. Красоты гор – это хорошо, а вот стремление приобщиться к настоящим людям почти из рыцарских романов… было, было, да и будет. И слава богу!

В советское время на бланке путёвки в альплагерь было написано «Альпинизм – это школа мужества». Ну и, понятное дело, тут же появились варианты насчёт школы замужества, особенно, когда путёвки в альплагерь выдавали красивым девчонкам. Впрочем, по-серьёзному это происходило нечасто. А вот в туристских группах, особенно невысокого уровня, свадьба после летнего похода случалась и случается куда чаще.

Эдельвейс – это ещё одна легенда, пришедшая к нам с Запада. Эдельвейс – цветок, растущий очень высоко в горах. «Там, где цветут эдельвейсы…» – это означает высоко в горах. Горнострелковые части немецкой армии во время 2-ой мировой войны носили гордое и красивое название «Эдельвейс».

Маленький мохнатый неказистый цветок действительно растёт на относительно больших высотах (мохнатый, то есть в волосках – чтобы улавливать конденсирующуюся влагу) и очень редок в Альпах. На Кавказе его нет вообще, но его можно довольно часто встретить на Памире и на Тянь-Шане (на Тянь-Шане встречается ещё и эдельвейсовая ромашка – действительно редкий цветок). Эдельвейсов довольно много на Алтае и огромное количество в Саянах. В поймах рек и ручьёв на относительно небольшой высоте эдельвейсы иногда образуют сплошной ковёр. Обычный маленький мохнатый цветок, и никто с восхищением на него не смотрит.