Текст книги "Про горы с улыбкой"

Пустяк – а все же не всякому говорят, что на нём такое написано. Все-таки приятно, когда о тебе так говорят!

А вот еще история, как я видел живого Кропфа – создателя системы спасения в горах и спасательных отрядов в СССР. Фердинанд Алоизе– вич Кропф, организатор горноспасательной службы страны, автор книги о том, как спасать людей в горах, один из создателей «Рабфака во льдах» в 70-х годах работал в Верховном Совете ДСО Профсоюзов и отвечал за распределение путевок в альплагеря по спортивным обществам.

У него было много бумажной работы, и он иногда просил помощи в низовых секциях альпинизма – составить какие-то таблицы и списки.

Особую пикантность этому всему придавало и то, что часть альплагерей зимой работали в режиме горнолыжных баз. Но попасть туда можно было только по путевкам! И опять, путевки на горнолыжные сроки в альплагеря шли через Кропфа. А мне было девятнадцать лет и все интересовало. И хотелось съездить в Алибек и покататься на лыжах.

Вот я и сбежал в занятий и пришел помогать Кропфу. Запомнились два обстоятельства – милый акцент Кропфа, в ту пору стройного седого старика и линейка – линейка, на которой было написано «Кропф» (чтобы никто не утащил). Ну, а я понял, что лучше сувенира у меня не будет!

Простите меня, Фердинад Алоизевич! Я спёр эту линейку! Я её украл! Потому что мне очень хотелось иметь линейку, на которой шариковой синей ручкой было написано «Кропф». И подчеркнуто. Обычная деревянная линейка, 30 сантиметров. И стоила она тогда то ли 3 копейки, то ли пять.

Альпинист Т.Д. руководил спасательными работами. Правилами чётко не определено, где находится руководитель спасательных работ: он может и возглавлять спасотряд, но чаще всё же осуществляет координацию снизу из альплагеря. Кто-то – но не Толик. Естественно, он пошёл наверх. По правилам (и особенно на спасработах!!!) всегда надо пристёгиваться к перилам. Надо, но не Толику. Он ловкий, сильный, координированный. На очередной перестёжке (почти на выходе с предвершинного гребня) он поскользнулся и сквозанул вниз – не по гребню, а на ледник. 900 м.

Тут и говорить нечего. Группа связалась по рации, сообщила о случившемся вниз. Было принято решение, что спасотряд идёт к группе, терпящей бедствие (не такое уж и страшное), а другой поисково-спасательный отряд пойдёт на ледник искать Толика (или то, что от него осталось). До ледника идти близко, наспех сформированный отряд (здесь не нужна была квалификация) вышел через два часа.

В сгущающихся сумерках выперлись на ледник. Смысла искать никакого, потому что не видно уже ничего. Реально искать что-то можно только утром. Стали думать, как переночевать (палаток не взяли – было по пуховке – собирались-то быстро). Тут к ним из темноты выходит, прихрамывая, человек и буднично спрашивает:

– Привет! А что вы, ребята, тут делаете?

На леднике

Вопрос был задан так спокойно, что один из парней стал объяснять, зачем они пришли на ледник. Подошедший был Толик. Он отделался сломанной лодыжкой. Ему фантастически повезло. После тридцати метров полёта он угодил в очень крутой, но выполаживающийся книзу ледовый кулуар, снизу заснеженный и без камней. Его вынесло на конус. Он полежал-полежал, да и пошёл вниз. Ссадины, царапины и ушибы, а также лёгкое сотрясение мозга не в счёт.

А.К, опытный альпинист, рассказывал случай про группу, которую он выпустил на маршрут. Маршрут был прямо над поляной, на которой базировался выездной лагерь. Маршрут несложный, часть его проходила по снежному кулуару, но вышла группа в этот кулуар, когда солнце уже освещало его часа три. Снег раскис, а был он довольно рыхлым (это был конец июня). Произошёл срыв первого в группе. Первый перехлестнул верёвку между второй связкой – покатились все, потихоньку собираясь всё ближе в ком, который обрастал снегом. Что-то типа громадного трёх– четырёхметрового комка из снега и двух связок альпинистов выкатилось к основанию кулуара – почти к ногам человека, выпустившего их на восхождение.

Первая его мысль – ну всё. Инструкторское звание отнимут, из к.м.с. – ов разденут… а с людьми-то что? Может, кто-то всё же жив, несмотря на все ледорубы и кошки, которые оставались при альпинистах…

Далее в этом комке началось шевеление… тут уже народ набежал, стали их пытаться освобождать от верёвок, снега. Движения у спасаемых были заторможенные и неадекватные (шок, естественно)… Однако бывает же везение – все живы, никаких переломов. Ссадины и ушибы в таких случаях считать не принято.

Ещё один случай, уже более трагический. Группа из четырёх альпинистов – две связки. Так же срыв с предвершинного гребня на ледник. Вскрытие показало, что у троих мужиков смерть наступила не от травм, а от разрыва сердца (страх от падения). А вот женщина, падая, умудрилась упасть в обморок. Что её и спасло. Группу нашли, её откачали, отходили. И в горах женщина умудряется оставаться женщиной.

В горах даже на простых маршрутах всегда есть вероятность, что что-то может произойти. По мере роста мастерства эта вероятность снижается. Но с другой стороны, на сложных маршрутах эта вероятность возрастает.

Те, кто выезжают в горы каждый год, знают, что постоянное везение в горах (а безаварийные ситуации – это тоже везение) – штука опасная.

После трёх-четырёх спокойных и безаварийных лет в горах опытные люди начинают бурчать: «Пора устраивать себе неприятность».

Есть ещё один аспект роста мастерства. С ростом мастерства, особенно с быстрым ростом мастерства, возрастает уверенность и даже самоуверенность. Один довольно адекватный экстрасенс говаривал, что ситуация иногда против чрезмерно самоуверенных профессионалов (альпинистов, скалолазов, вертолетчиков, спецназовцев). Увы, случается и такое:

– Да чтобы Я и не справился?

– Это Я – и не зайду?

– Я – и не пролезу?

– Да Я… Да Я… Да… Я!…

Ответом на такое высказывание иногда бывает нелепый несчастный случай, увы, зачастую с летальным исходом (один очень опытный альпинист поскользнулся на камнях у ручья, когда умывался; другой оступился не простой горной тропе; третьего, тоже опытного альпиниста, засыпало лавиной, когда он руководил занятиями по снежной технике – а ведь всю группу, которой он руководил, лавина не зацепила).

Ребята, с горами надо быть на Вы!

Снег – не очень простая форма горного рельефа (даже если не рассматривать лавиноопасные склоны). На снегу почти невозможно организовать стопроцентно надёжную страховку. Всегда есть вероятность, что ледоруб (или экзотика в виде снежного якоря) вырвется от рывка. Но рывки на снегу, как правило, несильные.

С другой стороны, снег прощает ошибки: неправильную постановку ног и проскальзывания ног (что особенно часто у новичков), нечёткое выбивание ступеней и прохождение по приготовленным ступеням и даже потерю равновесия. Самое главное – уметь выполнять самозадержание при срыве (то есть умение в случае падения сперва оказаться головой вверх лицом к склону и далее тормозить клювом ледоруба и ногами). Неслучайно на отработку этого приёма времени, как правило, не жалеют.

Вспоминаются слова альпиниста Д.А.: «Ребята, а вот на снегу можно быть немного наглым». Имелось в виду, что у горовосходителей высокой квалификации приём самозадержания на снегу отточен до автоматизма, и в целях экономии времени на несложных участках можно внимание на страховку и не обращать. И действительно, мастер спорта В.М. в одиночку передвигался этак в два раза быстрее, чем мы – все остальные в связках.

Ребята, только ради бога, начинайте следовать этому совету, имея хотя бы десятилетний опыт в горах.

Восхождение вдвоём обычно планируется, чтобы испытать более полно ощущения от гор. Это тяжелее физически, и требует не просто взаимозаменяемости партнёров по связке, а и примерно одинаковой работы. Это и более опасно. Если при восхождении вчетвером иногда возникают вопросы, кто пойдёт лидером, то при восхождении вдвоём таких нет. Более того, по правилам советского альпинизма в зачёт на первый разряд и выше необходимы были восхождения вдвоём, чтобы в альпинисты высокой квалификации не попадали спортсмены со слабой индивидуальной подготовкой. Сейчас эта тенденция многократно усилилась.

Как-то раз связку, совершавшую восхождение вдвоём, сбросило небольшой лавиной с ребра и протащило около двухсот метров. Девушку слегка побило (но никаких серьёзных повреждений), однако от эмоций она идти никуда не смогла. Парень вколол себе в бедро обезболивающее и спустился вниз за помощью. Уже внизу выяснилось, что у него была трещина в бедренном суставе. Ну, а к девице поднялся спасательный отряд и спустил на носилках вниз, и через день она уже порхала по базовому лагерю.

Двойка альпинистов спускается с маршрута. Маршрут над базовым лагерем, всё хорошо просматривается. В соответствии с правилами за «двойкой» ведётся постоянное наблюдение – даже подзорная труба установлена стационарно. Есть два «наблюдающих», но подойти к трубе может всякий. Спуск заканчивается, «наблюдающие» уже не так внимательно следят за двойкой восходителей – ведь они уже в снежном кулуаре. Ведутся разговоры, когда группа спустится в лагерь – через два часа или раньше.

К подзорной трубе подходит одна из поварих и начинает восхищаться:

«Ах, да вы посмотрите! Как они быстро спускаются! Да что вы, они такими темпами у нас через двадцать минут будут, а то и раньше!»

Заподозрив что-то неладное, к подзорной трубе подбежал старший тренер и тут же в сердцах крикнул: «Дура, они же падают!»

Ничего страшного не произошло. Просто эта связка слишком быстро мчалась вниз, и соскользнула. Кулуар со снегом, выполаживающийся. Вот и остановились. Все в порядке.

В обычных альплагерях существовала одна штатная единица врача. В идеале это должен был быть хороший альпинист (чтобы иметь возможность подойти к пострадавшему на любом рельефе) и хорошо знать реанимацию. На практике такое встречалось не часто. Наоборот, когда не находили альпиниста с медицинским дипломом, то приглашали человека с дипломом врача, который просто хотел отдохнуть в горах.

Альпинисты среди занимающих должность врача альплагеря встречались, но каких только медицинских специальностей у них не было! И стоматологи попадались.

Выездной альплагерь «Алай» считался крутым, и там по штатному расписанию было положено два врача. Как-то раз начальник учебной части пригласил работать в альплагере двух неплохих альпинистов с медицинскими дипломами. В мирной жизни один из них был венерологом, а другой – психиатром… Как-то невольно начинаешь задумываться о контингенте альплагеря…

Подбираю перед выездом в горы групповую аптечку. Выкидываю все старые пластыри, оставшиеся с прошлого года, распечатанные и надорванные пачки с лекарствами, составляю список того, что надо докупить. Иду в аптеку, достаю список. Тётка за прилавком (лет примерно сорока пяти) начинает проникаться уважением к количеству бинтов, противовоспалительных и обезболивающих средств. Попутно я объясняю ей основные опасности в горах и как с ними бороться. Она уже начинает переживать и желать нам счастливого возвращения.

Но под конец я всё испортил. Я вспомнил, что мне нужна ещё и гигиеническая помада. Тётка-продавщица с готовностью выложила передо мной три вида гигиенической помады и поинтересовалась, что мы предпочитаем – земляничный, малиновый или абрикосовый привкус.

«По фигу», – ответил я. «В группе одни мужики!».

Взгляд, которым меня провожала тётка, надо было видеть!

Врачам альплагерей иногда приходилось лечить и местное население. Что поделать, квалифицированных врачей в медвежьих углах нет. А жители гор – тоже люди, и временами чем-то болеют. Вот и просят помочь. Реже приходится лечить местное население людям, исполняющим обязанности фельдшеров и врачей в туристских группах.

Мне, довольно часто бывавшему медиком/фельдшером/медбратом и в альпинистских, и в туристских группах, тоже пришлось кому-то из местных помогать. А как-то раз мне пришлось лечить лошадь.

Где-то в Памиро-Алае мы с ледников вышли к горячим источникам. Радоновые ванны, красота! На эти ванны на лошадях и ослах приезжают местные (автомобильной дороги к радоновым ваннам тогда не было). Приезжают семьями, на несколько дней. Начали знакомиться. Довольно быстро наш руководитель получил в подарок кусок мяса. А заодно и вопрос:

– А нет ли у вас врача?

– А что случилось?

– Да лошадь у нас заболела.

– А, понятно. Сейчас к вам врач подойдет!

Дальше уже шло обращение ко мне:

– Слушай, посмотри у них лошадь. Тем более что они уже мяса нам на ужин дали.

– Ну ни хрена себе! – думаю.

Конечно, я поупирался. Типа:

– Да я же в лошадях ничего не понимаю.

В ответ я услышал: «Вот и разберешься!»

Впрочем, ничего другого я услышать не ожидал. Мясо-то наш руководитель уже взял.

Пошел. Взял для солидности в помощницы девчонку из нашей группы. Типа: «я аксакал, а она – ассистент».

Ну что тут говорить. Конечно, я не знал, что за болезнь случилась с лошадью. И температура, и не ест она. И с мочеиспусканием проблемы. Взял самый большой шприц, ввел лошади в попу спазмолитик с противовоспалительным. Потом нас повели пить чай. Поскольку местный этикет!

Уходили мы на следующий день с радоновых ванн рано. Я и не успел забежать к своим новым знакомым. Ушли. А потом я еще часто вспоминал: «Как она там, лошадь?»

Трое одесских альпинистов после месячных сборов на Памиро-Алае спускались из бокового ущелья в центральное, чтобы добираться в цивилизацию и далее в аэропорт. На выходе в это ущелье (снег, лёд уже давно позади, вовсю зеленеют деревья, тепло) они увидели абрикосовые деревья, а на деревьях – спелые абрикосы. Что такое после месяца жизни на тушёнке, кашах, концентрированном молоке, яичном порошке, сухарях и галетах увидеть спелые абрикосы, да ещё в таком количестве… Естественно, они полезли на абрикосовые деревья и начали их трясти. Абрикосы падали, их собирали, ели прямо с земли, опять залезали на деревья…

Кончилось всё тем, что один из суков подломился, парень упал вниз и сломал руку (ребята выполняли нормативы кандидатов в мастера спорта, и перед этим совершали очень серьёзные восхождения). Ну а потрясающее по своей силе расстройство желудков завершилось у них только в Одессе.

На спуске с пика Ленина заболел парень. То есть на спуске с вершины он начал покашливать. А как заночевали на 6500 м, то наутро он начал кашлять розово. И остается-то всего один день спуска с 6500 м на 4200 м, а там уже и официальный лагерь недалеко, и нормальные врачи. Я было попытался начать колоть его антибиотиками. Но старший тренер отодвинул меня со словами: «Давай-ка я с ним пойду». И пошёл.

Парень жаловался, несколько раз пытался лечь на снег. А тренер его поливал жестким матом и заставлял идти (таблетками я его все же успевал подкармливать). Парень почти плакал, просил дать полежать, а лучше оставить его. А тренер его гнал.

Авторитет у Ю.Е. был большой, мат – жесткий. И ввечеру мы вывалились на 4200 м. И парень этот вывалился. Только тут Ю.Е. разрешил мне подойти к больному и что-то сделать. Но делать ничего не было надо – высоту сбросили, а парень отрубился в сон сразу, как ему дали такую возможность. Следующим утром по пути на Луковую поляну он был почти веселый, хоть розовым еще и поплевывал. Пришел вечером он в лагерь, врач ему и сказал, что все уже позади.

Еще раз я попал в те места в печальный год. Лавина прошла по стандартному месту ночевки. И на этом стандартном месте было не меньше десяти палаток… Тогда я, как мне казалось, завязывал с альпинизмом (как выяснилось, завязать не удалось) и переходил на горный туризм. До этого мы пересекли весь Алайский хребет с Севера на Юг, Алайскую долину и вдосталь поумирали на Заалайском хребте. С перевала Цурюпы мы зашли на пик Цурюпы, потом на пик Красина, потом собрались на пик Дзержинского. Все нехоженое, всюду приходится тропить… Кто был, тот знает, каково оно тропить на шести тысячах метров. Вот он, пик Ленина, совсем рядом. Да только сил уже нет совсем. Свалились мы на всем известную стоянку под пиком Ленина на 4200 м, и тут на тебе!

Однако рядом с печальными событиями всегда обнаруживается что– то теплое и обнадеживающее. Случись же так, что именно в этот год на пик Ленина веселые ребята решили въехать на собаках.

Все как положено: нарты, упряжки, замечательные собаки, по виду напоминающие лаек и хаски. В ходе этого замечательного эксперимента выяснилось, что собаки совершенно не подвержены влиянию высоты они и на 6500 тащили нарты так же, как и на 4000 м.

Конечно, это не альпинизм, и не туризм… и не придумаешь, каким словом назвать восхождение на пик Ленина на собачьих упряжках.

Но вот лично мне это намного более по душе, чем восхождение на Эльбрус на мотоциклах. А говорят, какой-то идиот на Эльбрус на джипе въехал… Говорят, что ему за это так и не заплатили, хоть и обещали. Если честно, мне его не жалко…

Проявления горной болезни очень многообразны. Перегрузился я как-то на акклиматизации, спускаемся на ледник в базовый лагерь пульс 130. Утром – то же самое. Днем на отдыхе – без изменения – пульс быстрый и «мелкий», в висках стучит, через 10 метров начинаю задыхаться и хочется остановиться. А ведь завтра утром наверх.

И ведь идем-то на пик Ленина, другого шанса может и не представится (тогда я с альпинистами шел). И отказываться не хочется, и идти в таком состоянии страшно. Начал дышать по йоговски – никакого толку (да и какой может быть толк от одной серии дыханий). Вечером стал приставать к бывалым – что делать? А что делать… давление таблетками сбить можно, а вот поможет ли это самочувствию?

Вечером решение созрело. Или – или! В сумерках я удалился на 150 м по леднику в сторону горы, развел сто грамм спирта таким же количеством ледниковой воды, и мысленно чокнувшись с горой, выпил. Повеселело. Я тут же отправился в палатку и полез в спальник. Отключение.

Утром – ранний подъем, в сумерках сборы и выход. Что все пришло в относительный порядок, я сообразил только в конце второго перехода.

Это вот сейчас бы я знал, как помочь себе, да и другим вот в таком случае. Рецепт привожу, может, кому и пригодится. Не будучи медиком по образованию, все же утверждаю, что при чересчур активной акклиматизации в организме развивается что-то типа стресса. Это характерно особенно для горного туризма. В альпинизме все же акклиматизация проходит, как правило, мягче. День заезда, потом день на неразбериху (высота небольшая), потом два дня скальных занятий – тоже невысоко, потом снег и лед. Выход наверх в лучшем случае на пятый-шестой день.

В горном туризме все не так. Там уже в день заезда ребята пытаются организовать заброску, в этот же день в идеале оказаться на маршруте. И наутро наверх. Уже на второй день. А рюкзаки куда как потяжелее, чем у альпинистов. Вот человек и перегружается. И на фоне горной болезни в нем развивается еще что-то типа легкого стресса. Именно это и произошло со мной во время акклиматизации на пике Ленина. Самое время смягчить этот стресс.

Мой рецепт – несильные спазмолитики вместе со снотворным. Отрубится человек в сон – глядишь, наутро получше. Другое дело, что гор– няшка его все равно слегка прихватит. И здесь чуть перетерпеть надо, по возможности в расслабленном, ненапряженном состоянии. Но это чуть позже. При этом хочу подчеркнуть, что особенно в начале акклиматизации медицинские тридцать грамм (а также пятьдесят грамм и больше) не работают. Они могут сработать уже после прошедшей акклиматизации, когда просто надо расслабиться после напряженного трудового дня в горах, при стрессе немного другого рода.

Зачем мы ходим в горы? – этим вопросом особо начинаешь задаваться, когда тащишь вниз очень хорошо упакованное тело человека, знакомого тебе не менее двенадцати лет. Многие после таких мероприятий завязывают, но некоторые умудряются похоронить не одного напарника по связке.

Вообще искать здравый смысл в альпинизме и горном туризме – занятие неблагодарное. Но все же какой-то протест в душе возникает, когда альпинизм, горный туризм, водный туризм причисляют к экстремальным видам спорта. Вот если бы все перечисленное относили к одухотворенным видам спорта – тогда другое дело. Хотя элементы «экстрима» есть… Вот ледолазание – согласен, это экстрим, но с одухотворенностью тут уже хуже. Типичный экстрим – это горные лыжи и сноуборд, особенно в вариантах всяких там фристайлов и фрирайдов, это «шестерочные» сплавы на горных реках.

А техника гонного туризма – это я и вовсе не понимаю. Из соревнований по технике горного туризма для подготовки к горам выросло и отпочковалось самостоятельное направление – соревнования по Технике Горного Туризма (ТГТ). И уж совсем не понимаю, зачем за участие в этих соревнованиях звания спортивные присваивают. Впрочем, присваивают же спортивные звания в пожарно-прикладном спорте…

Частенько соревнующиеся в этой тусовке в горы не выезжают, но самозабвенно отрабатывают элементы передвижения по горному рельефу, как если б они оказались в горах.

Больше всего они любят спасать пострадавшего (где-нибудь на склоне Москвы-реки) – поднимать его наверх и спускать его вниз – если б они приехали в горы, если б кто-то сломал руку или ногу, если б при этом у них оказались все нужные веревочки и железочки, а нормальных спасателей рядом бы не оказалось… И железок на себя навешивают столько, сколько в реальных горах никто тащить на себе не будет. Сказанное не относится к людям, которые занимаются ТГТ, как к элементу подготовки к горам, и для которых все-таки главное – это выезд в горы.

Впрочем, готовят к горам в некоторых турклубах не по-детски. Отрабатывают все, и как пострадавшего вытащить из трещины, и как спустить его по стенке, и как нести к медикам. Начали тренировать, как общаться с представителями страховой компании, которая должна прислать вертолет для пострадавшего.

Да, да, это очень серьезно. Дозвониться до представителя страховой компании с ледника непросто, тем более объяснить, что надо, тем более, вызвать вертолет. Не всегда, не всегда представители страховой компании тут же присылают вертолет на место несчастного случая в горах. А ведь иногда счет времени идет на минуты.

Так вот, по легенде соревнований (которые проходили как раз на берегу Москвы-реки) надо было дозвониться на определенный судейский номер и «заказать» вертолет для «пострадавшего». Девушка из числа судей кросс-похода, изображавшая по легенде представительницу страховщиков, в роль вошла хорошо. И все спрашивала группу: «А зачем вам вертолет? Да ваш пострадавший и так дойдет». И довела группу соревнующихся почти до истерики. И они начали звонить уже куда попало (они тащат «пострадавшего» на изготовленных носилках, на них рюкзаки, им тяжело, у них контрольное время истекало!) В суете и от безнадежности девушка из группы туристов с условно «пострадавшим» дозвонилась и до МЧС – по вполне реальному номеру.

Итог. Примерно через час на берег Москва-реки приехал медицинский УАЗ, из него вылез мрачный фельдшер и буркнул:

– Ну, где тут у вас попавший под камнепад с переломом ноги?

…М-да, судьи кросс-похода слишком вошли в роль. Чересчур.

А вот история из эпохи героического альпинизма. Был покорён пик Победы тогда или нет – кто ж его теперь разберет. Думаю, что был. Но в 1955 году сразу две команды начали штурмовать вершину по разным маршрутам. Увы, из двенадцати человек алма-атинской команды в живых остался лишь один. Но как! На подходе к вершине в группе началась катастрофа. Люди обессилели, а снаряжение было плохое. Люди начали отступать группами, пытаясь помогать друг другу, и умирали на спуске, кто срываясь, а кто – от потери сил.

Один из альпинистов, оставшись один, после ДВУХ ночевок без палатки на высоте шесть тысяч метров продолжал спуск и упал в трещину. Произошло чудо, или, вернее сказать серия чудес. Или даже наложение одного чудесного события на другое. В трещине он упал на мост и не разбился. Уже чудо. Но и выбраться не мог. При этом ботинок потерял. И провел в ледовой трещине еще больше суток. Еще чудо. Но не засыпал, понимая, что это будет конец. Это не совсем чудо, но тоже сродни, потому что это была третья ночь без палатки…

Следующее чудо – его заметили альпинисты из параллельной команды. И пошли на помощь. Это уже не чудо, а так в горах ведут всегда. Спасатели спустя сутки подошли к месту, где обрывались следы, и докричались до живого альпиниста. Подъем из трещины – это не чудо, это дело техники. Транспортировка едва живого коллеги – это суровая реальность, к которой надо быть готовым всегда.

А вот восхождение этого альпиниста на пик Победы в следующем году, в команде Виталия Абалакова, – тут уж классифицируйте это событие, как хотите.

…Столько чудес… Да, но все же, окажись на месте этого альпиниста кто менее упорный …