Текст книги "Про горы с улыбкой"

А в другой раз в Азии мы подъезжали к своему ущелью на копне сена. Нас согласился взять шофёр грузовика, над которым на 3 метра возвышалось сено, наверху прихваченное верёвками. В этот раз мы ехали не спеша. Мы вообще никуда не торопились, шофёр даже подождал, пока мы привяжем репшнурами рюкзаки к верёвкам, которыми было прихвачено сено. Сами мы держались за те же верёвки. В этот раз мелкие кочки мы просто не чувствовали, на крупных ухабах нас приятно подбрасывало, а вот на поворотах существовала реальная опасность сползти, тем более что копна сена на поворотах кренилась.

Ездили по Сванетии и на лесовозе. Да еще и вдесятером. Ну, это уже совсем «экстрим», даже несмотря на то, что веревкой привязали все рюкзаки и попытались привязаться сами. Куры на насесте – и то с большим удобством сидят. Да еще и водитель торопился. Да, за такое – наоборот, приплачивать надо бы таким вот ездокам, да вот только найти бы того, кто приплачивал.

Эх, как только не ездили…Вот ещё в памяти осталась поездка в одной машине с больными овцами. Попуток не предвиделось никаких, а идти пешком тридцать пять километров ну очень не хотелось. Провидение послало киргиза на вполне приличной бортовой машине. Овец перегоняли на летние пастбища в горные ущелья, но такое переходы были под силу только здоровым животным. Колхоз для больных овец выделил машину, она-то и остановилась. Овец было штук пятнадцать, и им в кузове было не тесно. С нашим появлением в кузове места поубавилось, но, к сожалению, свободное пространство осталось. На поворотах овец бросало на нас, мы отбивались, а они вовсе не рады были этим столкновениям, просто не могли противостоять инерции. Я не слишком высокого мнения об овечьем уме, но кто его знает, было ли случайностью, когда одна весьма сопливая овца чихнула прямо в мою сторону после очередного столкновения.

Мы приехали на сборы в Сванетию, а отставший на три дня член команды нас догонял самостоятельно – на попутках. На одном из отрезков пути его подобрал водитель ЗИЛа.

Водитель ехал со свадьбы, ему просто необходимо было рассказать кому-нибудь, какая замечательная была эта свадьба, вот Валера и оказался слушателем. После часа рассказов о замечательной свадьбе водитель всплеснул руками и воскликнул: «Так ведь у меня есть фотографии, вот сейчас я тебе их покажу!». Дорога проходила по узкому ущелью, сперва по одному берегу ущелья, потом по другому. Всё б хорошо, но воскликнул он, широко разведя руки, когда надо было сворачивать на мост через горную реку.

Всё решали доли секунды. Реакция у Валеры в тот момент была хорошая – он успел с пассажирского сиденья схватится за руль машины и вырулить её на мост (благо скорость была всё-таки небольшая).

Что-то не заладилось с организованным отъездом со сборов. Сперва машины не было, а потом выяснилось, что до Кутаиси эта машина довезти не может, а может довезти только до Лентехи (районный центр, второй по значимости посёлок в Сванетии). От Лентехи до Кутаиси было около двух часов езды.

Выгрузились мы на окраине Лентехи, рюкзаки свалили кучей у обочины. Время – около четырех часов вечера. Два самых инициативных пошли просить машину до Кутаиси в местный райком партии. Двое других решили попытать счастья у начальника автопарка Лентехи, а трое решили зайти в небольшую столовую-забегаловку у этого самого автопарка.

Входим – неказисто, если не сказать бедно, но выбор вин большой. Цен нет. Подходим к «бармену», говорим, что хотим вина. Он понимающе кивает и вопросительно смотрит. Протягиваем шесть рублей, в обмен нам протягивают три гранёных стакана и две откупоренных бутылки вина (даже не буду приводить название, всё равно его в Москве не было даже при социализме).

Садимся на шатающиеся стулья за слегка косой стол. Второй тост за местных жителей, при этом пытаемся угостить компанию, сидящую за соседним столом (всё-таки главная цель была – добыть машину до Кутаиси!). Местные принимают угощение, наливают в ответ из своих бутылок, завязывается беседа. Выясняется, что это – водители из автопарка, один – даже небольшой начальник.

Однако этикет не позволяет сразу же просить машину. Борис М., математик, и из математической семьи, начинает не спеша рассказывать, в какую ситуацию мы попали – ну нет у нас машины, уехала наша машина! – а я отправляюсь к стойке – надо же, чтобы удачное начало получило завершение.

В обмен на шесть рублей мне дают уже три бутылки того же самого чудесного вина. Все уже поняли наши проблемы. Шофера наперебой предлагают свои услуги, но завтра утром. Начальник собирается попытаться найти трезвого шофёра. Потом угощают нас… потом…

Всю эту идиллию разрушило сообщение о том, что секретарь райкома выделил московским альпинистам машину, а к ней ещё и машину сопровождения. Всех разбредшихся альпинистов начали собирать, нашли и нас.

И длилась-то идиллия всего полтора часа, но математик и альпинист Борька сумел перелезть через борт машины лишь со второй попытки. Пришлось расставаться с нашими новыми друзьями, которые звали нас остаться, и не понимали причин нашего скорого отъезда. А трезвые инициативные альпинисты, которые добыли машину, на нас смотрели очень неодобрительно.

А все же, мне бы очень хотелось, чтобы у России и Грузии были хорошие отношения.

Во время скальных занятий вышел крюк. И парень пролетел. Пролетел немного, но ударился спиной о камень, сломал несколько ребер, причем один из обломков ребер проткнул легкое. Пневмоторакс – но это диагностировали уже потом.

Спасработы не были сложными, поскольку все было вблизи от альплагеря. Тем более что часть дороги Леня сумел пройти сам. А дальше санитарная машин вниз по ущелью и больница в местном районном центре. Боря М. вызвался сопровождать старого друга в больницу, да там и остался на неделю. Состояние Лени не вызывало опасений, но Боря решил подежурить у постели.

На третий день друзьям стало скучно. А грузинское вино – местное… эх! Да что там говорить! Но денег было мало. Вот они и кончились. Что-то надо было делать. Друзья решили освобождаться от лишнего груза. Так они пропили сначала Ленин рюкзак, а потом и Борин рюкзак (имеются в виду не большие рюкзаки, с которыми они приехали в горы, а небольшие скальные рюкзачки для коротких восхождений. Они тогда только появились, были очень красивые, и пользовались спросом).

Тут врач и объявил, что здоровью Лени ничто не угрожает, и лучше ему долечиваться дома. Леня поехал вниз в Кутаиси, а оттуда в Москву. А Боря поехал вверх – продолжать участие в сборах. Старший тренер внимательно поглядел на помятое Борькино лицо, но ничего не сказал, а к восхождениям допустил (потому что Борька был действительно приличным альпинистом).

Все в порядке, просто на первой горе Борьке было очень нелегко физически. Потом он втянулся в нормальную физическую форму и успел сходить на несколько приличных гор. А на вопрос, куда делся его рюкзак, он горестно вздыхал и отвечал: «Пропал рюкзак».

Ещё один подвид «спорта», связанный с поездками в горы – проехать на Кавказ совсем бесплатно – на товарных поездах и на электричках. В 70-х годах это было популярно. Иногда это действительно была экономия денег. Но гораздо чаще это играла молодая кровь (если ехали из Москвы), или просто деньги кончались после горного сезона, или даже уже после гор и перехода (и переезда) на морское побережье.

В сущности, самое сложное было – подобрать нужный поезд и влезть в него. Дальше всё было довольно скучно и просто не очень удобно. Потому что тормозит товарный поезд не так, как пассажирский.

Вспоминаю историю про одного мальчика, который впервые поехал в альплагерь. Мама одела его в белый костюм, и дала ему белый чемодан для вещей (мальчик объяснял маме, что он едет в горы отдыхать). В альплагере ему дали рюкзак, штормовку – и смену он отходил. После смены его уговорили идти к морю – и на Клухорском перевале со своим белым чемоданом он смотрелся на фоне всей остальной публики весьма импозантно. Однако со всей группой попал к морю – а там пляж, солнце, вино – деньги все кончились.

Особая пикантность заключалась в том, что в своем бывшем белом костюме до Ростова он ехал в вагоне с коровами, а от Ростова до Москвы – в порожняке из-под угля. Добавьте щетину, бывший белый чемодан… в таком-то виде он и слез на станции Курская-Сортировочная.

Бедная мама…

Забытая песня и вернувший её рыцарь Визбор. Высоцкий и дивизия «Эдельвейс»

В горах альпинисты и горные туристы всегда поют песни. Это распространено среди молодежи, делающей первые шаги в горах. Но и в весьма уважаемых альпинистских коллективах бывало принято попеть на ночь, хоть бы и даже во время многодневного восхождения. И уж совсем святое – попеть (а то и поорать) песни после забойного восхождения или похода, будь то «тройка» (то есть восхождение третьей категории трудности) для третьеразрядников или «пятерка» для перворазрядников и кандидатов в мастера.

И все-таки, кроме Визбора и Высоцкого, особо никого из авторов песен про горы и не вспомнишь.

Почему? Да так сразу и не ответишь. Духовный настрой, что ли… Я бы сказал, что в бардовской песне существует «подраздел» жанра в виде песен о горах. Для широких кругов этот жанр представлен песнями Юрия Визбора и Владимира Высоцкого. Ну и, пожалуй, «Военную Баксанскую» многие знают. В сущности, во многом благодаря Юрию Визбору «Военная Баксанская песня» и обрела второе рождение.

Юрий Визбор, рыцарь авторской песни, во многом создатель жанра песен о горах. Сначала Домбай, потом Баксан. Потом он прибился к команде московского Спартака, в ту пору, вероятно сильнейшей. Вот и пошли песни про Памир, «… собрались совсем не худые спортсмены, и речь у них шла про Памир!» и пр.

Его интересовало становление песен о горах, его интересовала история возникновения «Военной Баксанской песни». Он в 60-х годах умудрился разыскать единственную оставшуюся в живых создательницу этой песни Любовь Коротаеву и записал слова. По слухам, ему пришлось достаточно долго искать, потому что тогда инструктор альпинизма лейтенант Люба Коротаева уже была рядовым преподавателем Университета Дружбы Народов, а поколение военных альпинистов уже, в основном, в горы ходить перестало. Визбор сделал интересную передачу на радио, рассказал о создании этой песни и сам исполнил ее под аккомпанемент гитары.

После того, как эту песню на радио неоднократно спел сам Юрий Визбор, ее опять начали петь у костров и на туристских бивуаках.

А написана была песня так.

В 1942-43 годах на Кавказе противостояние немецких и советских войск было в самом разгаре. Горные егеря дивизии «Эдельвейс» в Баксанском ущельи захватили перевалы Хотю-Тау, Чипер-Азау, вышли на южные склоны Эльбруса.

Немцы к войне на Кавказе готовились. У них были две горнострелковых дивизии. В сущности, немецкому командованию был нужен Северный Кавказ и выход к нефти Баку. Руководство советской армии в горах воевать не планировало. И лихорадочно стало создавать отряды военных альпинистов уже в ходе войны.

Говорят, что Гитлер отдал приказ установить штандарт со свастикой на вершины Эльбруса, потому что его консультанты-мистики говорили, что Эльбрус доминирует и над европейской частью, и над азиатской частью России. И если свастика будет на Эльбрусе, то нацистский миропорядок установится над всей страной.

В ту пору отряды военных альпинистов были уже сформированы. Они были немногочисленны, но все же были. Иногда эти отряды действовали самостоятельно, иногда альпинистов придавали стрелковым частям. Надо было разведать путь и добыть сведения о расположении огневых точек, чтобы лишить горных егерей преимущества их позиции.

На склоны Донгуз-Оруна было отправлено стрелковое отделение, усиленное двумя инструкторами альпинизма – Любой Коротаевой и Андреем Грязновым. Остальные бойцы с лейтенантом на хребет не пошли – было сложно и круто. А альпинисты поднялись на хребет между Малым Когута– ем и Донуз-Оруном, откуда смогли оценить позиции немцев, оказавшихся под ними – метрах в двухстах внизу. Андрей Грязнов по альпинистским обычаям сложил на вершине тур из камней.

Выполнив задание и зарисовав расположение противника, альпинисты в тур положили записку. Но записку о восхождении положили в рубашку от гранаты – вместо взрывателя. Потом они спустились к своему отделению, которым командовал лейтенант Николай Персиянинов. Бойцы поджидали их метрах в пятистах ниже, и вместе всем отделением они вернулись на базу в отряд. Уже вечером, отогревшись, Андрей Грязнов напел на мотив популярного тогда танго «Пусть дни проходят» слова «Помнишь гранату, и записку в ней …». Находящиеся рядом Любовь Коротаева и Николай Персиянинов помогли оформить припев:

 
Помнишь, товарищ, белые снега,
Стройный лес Баксана, блиндажи врага.
Помнишь гранату и записку в ней
На скалистым гребне для грядущих дней.
 

Тут же Каротаева, Персиянинов и Грязнов создали первый куплет:

 
Там, где снег тропинки заметает,
Где лавины грозные шумят,
Эту песнь сложил и распевает
Альпинистов боевой отряд.
 
 
Нам в боях родными стали горы
Не страшны бураны и пурга.
Дан приказ, недолги были сборы
На разведку в логово врага.
 

Немного позже родился второй куплет, о буднях горных стрелков, в который написал лейтенант Николай Моренец.

 
На костре в дыму трещали ветки,
В котелке дымился крепкий чай.
Ты пришел усталый из разведки,
Много пил и столько же молчал.
 
 
Синими замерзшими руками
Протирал вспотевший автомат,
Глубоко вздыхая временами,
Головой откинувшись назад.
Помнишь, товарищ, вой ночной пурги,
Помнишь, как кричали на реке враги,
Помнишь, как ответил ревом автомат,
Помнишь, как вернулись мы с тобой в отряд.
 

Эта песня быстро была подхвачена среди того самого небольшого отряда военных альпинистов, которые и воевали на Кавказе. О-о-о, это были люди! Братья Андрей и Алексей Малениновы, Николай Гусак, Александр Гусев, Одноблюдов, Моренец, Кельс, Сулаквелидзе, Лубенец. Вместе с ними партизанили известные альпинисты-сваны Бекну и Габриэль Хергиани, старшие родственники будущего великого альпиниста Миши Хергиани.

А потом было еще много чего. Военные альпинисты помогали бойцам. Но и действовали и как самостоятельные отряды военных альпинистов тоже. Например, отряд под командованием лейтенанта Леонида Кельса прошел траверсом по хребту с перевала Донгуз-Орун к перевалу Басса, чтобы выбить с укрепленного перевала немецкий отряд. Снизу, из долины Накры этот отряд выбить не удавалось несколько месяцев. А вот вышли бойцы-альпинисты сверху по хребту, и все получилось. Но для этого был нужен отряд военных альпинистов.

Уж не знаю, что на этом перевале сейчас, а в середине 70-х годов на перевале Басса были выложены из камня укрепленные огневые точки, были выложены гильзы от патронов и гранаты. Кажется, даже пулемет там был у подножья небольшого обелиска – в память о военных временах, и бойцах, павших в боях.

А тогда, в 1944 году именно тем самым военным альпинистам предстояло снимать с Эльбруса фашистские штандарты, установленные егерями дивизии «Эдельвейс». Неясно было, штандарты со свастикой были на одной вершине Эльбруса или на обеих. Лейтенанту Николаю Гусаку было поручено сформировать отряд для снятия свастики с Эльбруса. В январе 1944 года это было сделано. Зимнее восхождение на Эльбрус – это и сейчас – ого-го! А тогда, при тогдашнем снаряжении… Вот уж точно, «гвозди бы делать из этих людей».

Николай Гусак сформировал две группы. Группой для восхождения на Западную вершину (Одноблюдов, Сидоренко, Белецкий, Габриэль и Бэк– ну Хергиани) он руководил сам. Группой для восхождения на Восточную вершину (Одноблюдов, Грязнов, Кухтин, Моренец, Персиянов, Каратаева, Сулаквелидзе, Кельс, Лубенец) руководил Александр Гусев. На западной вершине Эльбруса ничего не нашли. С восточной вершины свастику сняли.

После этого в песне появились слова:

 
Там, где день и ночь бушуют шквалы,
Где туманы, холод и пурга,
Мы закрыли грудью перевалы
И Эльбрус отняли у врага.
 

Уже после войны к песне, так же у костров, в возрождающихся альплагерях, уже другие альпинисты добавили строки:

 
День придет, решительным ударом,
В бой пойдет народ в последний раз,
И тогда мы скажем, что недаром
Мы стояли грудью за Кавказ.
Время былое пролетит, как дым,
В памяти развеет прошлого следы,
Но не забыть нам этих грозных дней,
Вечно сохраним их в памяти своей.
 

Песня была популярна в альплагерях в конце 40-х и начале 50-х годов, когда возрождался альпинизм. Старший лейтенант Николай Персиянинов погиб во время боевых действий апреле 1945 года, инструктор альпинизма Андрей Грязнов погиб во время спасательных работ на Тянь– Шане в 1949 году. А потом поколение военных альпинистов стало уходить из альпинизма – просто по возрасту. И песня стала забываться. В 60-х годах толком слов песни уже никто и не помнил. Вот тут-то Юрий Визбор и разыскал лейтенанта Любу Коротаеву.

Мне повезло, Любовь Коротаеву я видел на вечере альпинистов где-то в середине 70-х годов. В ту пору мне еще не было и двадцати лет, и все люди, связанные с горами, мне казались небожителями.

Организаторы альпинистских вечеров в середине 70-х годов частенько звали на вечера замечательных стариков – альпинистов, которые участвовали в обороне Кавказа и в снятии фашистских флагов с вершины Эльбруса. Так вот я и увидел, как Юрий Визбор вывел на сцену Любовь Андреевну Коротаеву, Она за пять минут рассказала историю создания песни, и они вдвоем под аккомпанемент Визбора спели Военную Баксанскую. Подпевал весь зал.

На таких вечерах я видел Одноблюдова, Гусака, Гусева, Сулаквелидзе, Лубенца, Малеиновых. В холле были развешены фотографии военных и довоенных альпинистов. И я помню, как кто-то из этих стройных сухощавых стариков с орденами, глядя на нас, молодых, толпившихся у стендов, удивленно прокомментировал: «Гляди-ка, смотрят! Им интересно!». А легендарный альпинист Николай Гусак, один из участников снятия фашистских штандартов с Эльбруса, тряхнув орденами ответил: «Конечно, смотрят! Им же интересно!», и одобрительно посмотрел на нас, молодых, восторженно на них глядящих.

И нам действительно было интересно! Ведь это была живая история!

Немного про лейтенанта Николая Моренца – автора строк второго куплета. Впрочем, кто знает, не является ли он и автором строк третьего куплета? Ведь в том самом восхождении на Эльбрус лейтенант Моренец участвовал.

Он был родом с Украины. До войны занимался альпинизмом и туризмом. Собирался стать учителем истории. В ноябре 1941 года под Москвой был тяжело ранен, списан и в 1942 году оказался военруком в средней школе в Тырнаузе (средняя часть Баксанского ущелья – там, где разворачивались боевые действия). Записался добровольцем и опять оказался на военной службе, был включен в состав группы военных альпинистов.

Вот как вспоминала про Моренца лейтенант Любовь Коротаева: «Украинец, симпатичный парень, высокий такой, очень хорошо пел. Он пел нам и романсы (это в промежутках между боевыми действиями! – А.Ю,), и вообще склонность слагать стихи проявлял. У него много было стихов. Мы думали, что он будет знаменитым поэтом».

Знаменитым поэтом Николай Моренец не стал. От него осталась всего одна полностью авторская песня – тоже память о боевых буднях на Кавказе. Называется она «Барбарисовый куст». Я эту песню услышал от отца – инструктора горного туризма. В 1948–1949 годах мой отец был в альплагере «Алибек» в Домбае, там и услышал:

 
Мне не забыть той долины,
Холмик из серых камней.
И ледоруб вполовину
Воткнут руками друзей.
 
 
Ветер тихонько колышет,
Гнет барбарисовый куст.
Парень уснул и не слышит
Песни сердечную грусть.
 
 
Тропка, как ленточка, вьется,
Горная речка шумит.
Кто-то в долину вернется,
Холмик он тот посетит.
 
 
И на вечернем досуге,
В скалах мерцает огонь.
Грустную песню о друге
Тихо играет гармонь.
 

Слова, конечно, немудреные. Но вот так и было. Военные альпинисты бывали в разведке, помогали проходить по сложным местам в горах, но иногда проводили и самостоятельные военные операции.

Песня «Барбарисовый куст», как и «Военная Баксанская песня», стала народной – никто уже и не интересовался личностью автора строк и музыки. Жалко, что до нас не дошли другие песни и стихи Николая Моренца.

А песню стали дописывать. Так родились строчки:

 
Был он лихим запевалой
И до последних годин
Брал он легко перевалы,
Черные цепи вершин.
 

Кому посвящены строки, которые к этой песне дописал народ? Да кто же знает. Много их, погибших, было.

В сущности, именно рассказы альпинистов старшего поколения и вдохновили Владимира Высоцкого на его цикл песен о горах. Владимир Высоцкий попал в Приэльбрусье на съемки фильма «Вертикаль». Станислав Говорухин взял его на роль альпиниста-радиста. Фильм снимали в 1968 году, и тогда еще живы были предания. Актеры жили в альплагере «Шхельда» в ущелье Адыл-су (боковое ущелье Баксанской долины недалеко от Эльбруса). Их обучали альпинистской технике опытные инструктора. От них Высоцкий и узнал, что капитан спецотряда дивизии «Эдельвейс» Хайнц Грот, командовавший установкой немецких штандартов на Эльбрусе, до войны был на Кавказе и совершил восхождение на Эльбрус. Вот Высоцкий и поддержал традиции «Военной Баксанской» песни строками:

 
Бой будет завтра, а пока,
взвод зарывался в облака,
И уходил по перевалу.
 

Это про капитана Грота написано.

 
А парень тот – он тоже здесь.
Среди стрелков из «Эдельвейс», —
Их надо сбросить с перевала!
 

Не хочется нагнетать военную истерию, но все же… кто заминировал на Эльбрусе ледовые поля от Кругозора до «приюта одиннадцати»?

А? Ведь группе Гусева, когда эта группа пошла снимать свастику с Эльбруса, в числе всего прочего еще и минные поля обходить!

Традиции нужны! Надо, чтобы люди ходили в горы, свершали восхождения. И чтобы у костров на бивуаках звучали песни. Песни про горы, песни о смелых людях, которым по нраву преодолевать препятствия, дышать свежим ветром, и восходить на вершины. Чтобы звучала и Военная Баксанская песня. Песня хорошая, да и слова в этой песне народные…