Текст книги "Про горы с улыбкой"

Красивые камни в горах. Немного про образование минералов

Горы бывают молодые и старые. Молодые горы – это Альпы, Кавказ, Памир и Тянь-Шань. Они образованы магматическими породами. Старые горы (по геологическим, конечно, понятиям) – это Урал и Хибины. У них корни (магматические породы) покрыты толстым слоем осадочных пород.

Вода, ветер и геологические процессы делают свое дело. Подвижки земной коры делают складчатости, реки промывают ущелья и переносят массы породы в другие места. Бывает, что эти осадочные породы сдавливает. А если еще и температура повышается, то образуются метаморфические породы. Красивые камни могут быть и в молодых горах, и в старых.

Вот в двух словах – краткий курс геологии. Потому что я хочу немного рассказать о минералах в горах.

Очень грубо говоря, магматические породы бывают основные и кислые. В основных породах можно найти гранат пироп, шпинель, циркон, сапфир и рубин. И даже алмаз. Такое в горах встречается редко. Но бывает. Особенно на Памире и в Хибинах.

А вот кислые магматические породы в горах встречаются часто. В кислых магматических породах можно найти горный хрусталь, все виды кварца, турмалин, все виды слюды, бериллы с изумрудами, гранаты и много чего еще. При условии – отклонения от равновесия. Если магма застывает, и ей ничто не мешает, то получается гранит, состоящий из слюды, кварца и полевого шпата. А вот если имеет место отклонение от равновесия, то тут и могут образоваться кварцы, турмалины, гранаты и бериллы.

Так где же это все искать, спросите Вы?

Нечасто, но такое бывает. Мы попали в ущелье Ак-су в Туркестанском хребте Памиро-Алая вторыми. Первыми были ленинградские альпинисты. Но и нам хватило. О-о, это было минералогическое Эльдорадо!

Черные турмалины – шерлы, под ногами валялись повсюду. На тускло– красные гранаты спессартины скоро перестали обращать внимание. Крупноблочные сростки слюды, розовый кварц… Но нам-то надо было на горы ходить надо. И было не до геологии. Ну или почти не до геологии.

А в чем было дело? А дело было в том, что именно в этом районе были множественные кислые пегматические интрузии – те самые. В которых и рождаются кварц, турмалин, слюда и берилл. Мы стали понимать, что белая или светлая полоса на сером отвесе стены – это и есть пегматитная интрузия (отклонение от равновесного застывания магмы и образования гранита).

Несколько воспоминаний. Шли мы с приятелем по тому ущелью наверх, под ногами уже описанные шерлы и гранаты. Но, внимание! Фактура камней стала блочной.

Гранитная масса была уже не гранитная, а как бы состояла из крупных блоков черной слюды, крупных блоков светло-коричневого полевого шпата ортоклаза и поблескивающих мелких кристалликов кварца. То есть пошла порода крупноблочного пегматита. А для геолога-поисковика это подсказка – держи ухо востро. Я и держал! Я и шарился глазами по сторонам, и нашел очень красивый сросток белой слюды биотита.

Сросток слюды размером полметра в диаметре, состоящий из разно– ориентированных блоков слюды по 30–50 мм. Уже потом я отколол себе кусок примерно 15 см в диаметре – его хоть как-то можно было дотащить до лагеря, а потом переправить в Москву.

Да… Но приятель, ничего не смысля в геологии, нашел такой же сросток слюды, из которого рос прекрасный кристалл полихромного турмалина!!! Кристалл был в самоогранке, то есть, как и положено турмалину, этот кристалл в сечении был шестигранным, со стороной около полутора сантиметров. Из сростка слюды он вырастал зеленым, потом через три сантиметра он становился белым, и еще через сантиметр он становился красным! Длиной этот кристалл был около семи сантиметров!

Полихромный турмалин! Полупрозрачный интенсивно зеленый цвет становился бледно зеленым и бесцветным. А потом розовел и становился вишнево-малиновым! Не в каждом престижном музее такое есть!

А ведь я шел всего в десяти шагах от этого кристалла! Эх!

Сборы наши заканчивались. Все восхождения были сделаны. И я упросил Ю.Е., нашего старшего тренера, отпустить меня и еще одного любителя камней в последний день сходить под гору, где как раз выходило несколько пегматитовых интрузий – беловатых жил. Он отпустил.

И мы пошли, теперь уже имея целью не восхождения, а красивые камни. Естественно, сначала не нашли ничего. А потом пошли по морене, и что-то начало попадаться.

Маленькое отступление. Рождаются красивые камни в магматическом расплаве. Но прочность красивых камней по сравнению с окружающей породой невысока. И извлекать из жильной породы красивые камни нелегко. Вот разве что алмазным инструментом. Но где ж его в горах взять?

Колоссальная удача, если пегматитовый расплав затекает в полость, и там остается свободное пространство. Это дает возможность камням кристаллизоваться в самоогранке. Тогда кристалл можно отколоть и не повредить. Такие полости на жаргоне уральских старателей зовутся «каменными погребами» или «занорышами». На это – редкость.

В реальных условиях можно покопаться на осыпях, куда попадают камни из жил. Вот мы на осыпи, когда уже садилось солнце, нашли галечку, из которой поблескивали то ли бериллы, то ли аквамарины. Да, но галечка была весом килограмм семьдесят! А у нас были два маленьких молоточка! Вы представьте – вот неподъемная каменюка, а в ней аквамарины!

Что мы только с этой галькой не делали! Мы ее колотили, мы ее швыряли вниз, мы пытались ее расколоть о другие камни. С примерно восьмидесятого раза это удалось. Руки у нас уже были окровавленные, кровь капала на эту галечку. Голубоватые аквамарины тоже были покрыты нашей кровью. Любопытно, вероятно, было бы посмотреть на нас со стороны. На фоне садящегося солнца.

Итог – мы в лагерь принесли куски породы с аквамаринами, неплохие куски розового кварца. Кое-чем даже поделились с командой.

А вообще, минералы в горах – не редкость. Просто знать надо места, и чуть-чуть то, как минералы образуются. На Кавказе не редкость кварц горный хрусталь. Повсюду много слюды. Черный турмалин – шерл, в горах встречается часто. Его можно встретить и на Урале, и на Памире, и в Хибинах. Красный и зеленый турмалин, конечно, редкость большая.

Кристалл кварца

На Памире и Тянь-Шане часто встречается уваровит – щеточки кристаллов граната зеленого цвета. Не редки яшмы. На Памире можно найти бирюзу, азурит и хризоколлу – осадочные породы. А на контактах известняков и магматических пород не редок коричнево-красный гранат спессартин. Альмандин – темно-красный гранат, встретить сложнее.

В определенных (естественно, очень узких) кругах считалось признаком хорошего тона иметь дома кусок породы с пиритом с пика Коммунизма, и кусок змеевика-серпентинита с пика Ленина.

Пирит – это кристаллы золотистого цвета, состоящие из сульфида железа (так называемое «золото дураков»). Не имеет абсолютно никакой ювелирной ценности, но достаточно красивый. Серпентинит (змеевик) довольно распространенный поделочный камень зеленого цвета. Он хорошо обрабатывается, и на Урале из него резали поделочные украшения. Ценность эти породы – змеевик с пика Ленина и пирит с пика Коммунизма, имели, естественно, только в том самом очень избранном кругу. Где-то змеевик с пика Ленина валяется на полке и у меня. И ведь не лень тащить было лишних полкило! Там любой грамм ведь на счету.

Чудесный пирит в самоогранке я как-то нашел на Урале. А еще где-то на Северном Урале мы сплавлялись по горной реке. Река текла в каньоне, и течение было быстрым. И ведь, черт побери, как-то в отвесной стене на высоте примерно 2 метра от уровня воды я увидел достаточно приличный гранат альмандин – в самоогранке! То есть из породы наполовину торчал кристалл темно-красного, малинового граната с длиной грани около полутора сантиметров. Но течение было быстрое, и дотянуться до этого граната не было никакой возможности! Так и проплыли, насладившись видом.

А внизу того самого бокового ущелья на Памире была другая геологическая привлекательность – линза оникса. Мраморный оникс – это очень плотный, почти прозрачный мрамор. Если в нем чередуются полоски коричневого и белого цвета – это очень красиво. Мраморный оникс – это типичная метаморфическая порода. То есть известняк подвергается и давлению, и воздействию относительно высоких температур. Получается очень красивый минерал. Мраморный оникс легко поддается обработке, именно из него режут камеи. Знаменитая камея Гонзага вырезана из трехцветного мраморного оникса (три цвета – белый, желтый, коричневый).

Ну что говорить, сперва я эту линзу проскочил. Натерпелся приключений, повстречался с двухметровой эфой. Может, и не с эфой, а гюрзой, но времени разбираться не было. И вообще походил по золотоносному ущелью. Очень золотоносному. Если бы это ущелье еще и доступное было… Но со второго раза я эту линзу нашел. Незаметная она была с виду.

Вообще, золото – весьма распространенный минерал. В Алайской долине рассыпного золота много. Говорят, местами концентрация высокая. Вопрос только в доступности добычи. А с этим сложности.

А что такое – каменный погреб или занорыш? Магматический кислый расплав имеет малую вязкость и может течь по трещинам далеко – так при удачном раскладе и зарождается пегматитовая интрузия. А вот если этот расплав затекает в полость… А если он затекает в большую полость… на Урале находили каменные погреба длиной до двадцати метров и высотой до пяти метров. По всем законам физической химии в центре такого погреба находится кристалл кварца, иногда до полутора метров в сечении и нескольких метров в высоту. А вокруг – по периферии – кристаллы бериллов, турмалинов, слюд. Вряд ли вам такое встретится.

А впрочем, кто знает… Раньше на Монблане находили аметисты, цитрины и гранаты. В сущности, Жак Бальма, один из первовосходителей на Монблан, был пастух, но постоянно искал приработки, вот и бегал временами в районе Монблана и искал аметисты. Был и пастухом, и альпинистом, и собирателем камней.

Сердоликовая бухта в Крыму – название говорит само за себя. И образовались там сердолики и агаты именно по такому механизму (кислый расплав тек затекал в трещины). Ведь Кара-даг – потухший вулкан. Камни встречаются вокруг нас – надо только приглядеться.

Прагматичные американцы не поленились небольшой «каменный погреб» выставить в музее. Да, в Музее естественной истории в Нью– Йорке есть подсвеченная витрина с расколотым «каменным погребом» диаметром примерно в один метр. То ест это метровая полость, в которой один большой кристалл кварца и много мелких кристаллов.

В сущности, агаты примерно так же рождаются. Затекает расплав в полость, и начинает медленно застывать. Полосатость агата – от изменения температуры и растворимости примесей. Иногда при этом образуются «щетки» или жеоды кварца или аметиста. Находятся такие жеоды, как правило, в осадочных породах и выглядят, как неприметные булыжники. Пока не расколешь. На Памире в осадочных породах такого много. Есть и на Урале. Да и вообще в средней полосе. Даже в Подмосковье и на берегах Оки.

Только определить такой булыжник с жеодой внутри непросто. Даже геологу. Потому что с виду камень – и камень. Ну, разве что по весу иногда удается прикинуть.

Жеода кварца

Ну и еще про красивые камни в горах. Говорят, что китайские императоры отправляли в Саяны экспедиции на поиск нефрита и жадеита. Да, у китайцев и сейчас почитается нефрит, а в средние века нефрит и жадеит просто считались священными камнями.

Так вот, сплавляемся мы по реке в Восточных Саянах. Вода – прозрачная, солнышко. Зачалились отдохнуть. Ну и разбрелись кто куда по берегу. А я пошел бродить по отмели. И еще один коллега по сплаву. Ну вот надо же! Этот коллега шел по отмели, глубина воды было примерно 10 сантиметров. И в трех метрах от берега, на этой самой отмели коллега нашел сияющий и переливающийся в воде, полупрозрачный кусок роскошного нефрита! Кусочек был этак килограммов на двадцать!

М-да, ему, конечно, нелегко было тащить этот кусочек в Москву. Но все же он ни с кем не поделился. Да, а как на солнце в прозрачной воде сверкал этот нефрит!

По Кавказу. Приэльбрусье, Домбай, Безенги. Сванетия

Кавказ большой! Это великолепная горная система с множеством горных районов. Есть канонические, освоенные районы. А есть еще районы, которые ждут альпинистского и туристского освоения.

Одно Приэльбрусье чего стоит! А ведь есть красивейший Домбай, Узункол, Дигория и Цей. Всем напоминающий Гималаи район Безенги самый суровый и высокий район Кавказа!

Начнем с Приэльбрусья и Баксанской долины. По масштабам это…. грандиозно! По геологическим возможностям Шамони ˗ Мекка альпинистов и горнолыжников всего мира, уступает Приэльбрусью, и довольно сильно. В Шамони – Монблан, а в Приэльбрусье – Эльбрус! В долине Шамони два-три ущелья, где можно кататься и совершать восхождения, а в Приэльбрусьи – с десяток. Адыл-Су, Адыр-Су, Тютю– су, Лекзыр, Юсеньги…Только вот инфраструктура в Шамони, конечно, лучше. В другом культовом районе Альп, долине Тинь – Валь-д-Изер 330 километров горнолыжных трасс. В Приэльбрусье могло бы быть больше.

Баксанское ущелье – это очень красиво! Юрий Визбор пел:

 
Я помню тот край окрыленный,
Там горы веселой толпой
Сходились у речки зеленой,
Как будто бы на водопой.
 
 
Я помню Баксана просторы,
Вершины в снегу золотом,
Ой горы, вы синие горы,
Вершины, покрытые льдом,
Вершины, покрытые льдом.
 

Для горных туристов возможностей не сосчитать! Из ущелий Тютю– Су и Адыр-Су можно выйти в ущелье Чегем, можно уйти в Дигорию, Цей и Караугом, можно уйти в Безенги. Когда-то через перевалы Бечо и На– кру через Главный Кавказский хребет уходили в Сванетию. И Баксанского ущелья можно сделать красивый и несложный маршрут в Узункол.

В альплагерях кипела жизнь! А могла бы кипеть и сейчас. Что мешает?

Вот границы отчасти мешают. И заставы, охраняющие эти границы. Заставы мешают еще больше. А ведь я в юности прошел чуть не весь Кавказ и вдоль, и поперек, не доставая паспорта!

Эх, молодость! А теперь вот ведь как бывает.

Спускается как-то раз группа туристов с перевала. Вечереет. Позади лёд, позади снег и моренные отложения, вот уже и зелёная трава, на которой хочется поставить палатки, рядом негромкий ручеёк. Брошены рюкзаки и… где-то вдалеке раздаётся автоматная очередь. Группа оглядывается. Примерно в километре по расстоянию и метрах в двухстах вверх по склону видна фигура человека. Через минуты две этот человек опять выпустил короткую очередь из автомата в воздух. Группа встревожена, руководитель озадачен. Но, с другой стороны, убегать бессмысленно они хорошо видны, и с рюкзаками быстро уйти не смогут. Примусы уже разожжены, как минимум надо десять минут, чтобы собрать в рюкзаки частично разложенные вещи. Убегать без вещей – куда? И руководитель принимает решение продолжать готовить ужин.

Через некоторое время появляется человек в камуфляжной форме без знаков различия с автоматом Калашникова и спрашивает, а почему группа не пошла к нему – ведь он стрелял. На это он получает резонный ответ – а зачем нам идти на выстрелы? Пожав плечами, абрек присаживается неподалёку от шипящих примусов, пристраивает автомат на коленях. Помолчав минуты три, он объявляет, что хотел бы получить от группы выкуп в полмиллиона долларов.

Тем временем группа живёт своим распорядком. Варится каша с какими-то сублиматами, в палатки застилаются коврики, раскладываются вещи и спальные мешки. Через некоторое время ужин готов. Гостю предлагают принять участие в ужине, и после колебаний он соглашается. Особенно он рад чаю, и ради него кипятят ещё один чайничек. Ему предлагают ночевать в палатке, и он соглашается. Спит он, положив под голову автомат. Утром уже скорее из человеческих чувств руководитель отзывает гостя в сторону и протягивает ему 500 рублей. Гость эти деньги берёт, не благодаря, прощается и уходит.

Казалось бы – всё? Круто! И можно рассказывать потрясающую историю про то, как сэкономили полмиллиона долларов?

Так нет же – в нескольких километрах в ущелье внизу оказался блокпост.

Всё как положено – проверка паспортов, проверка пропуска в погранзону. Молодые высокие загорелые ребята явно славянской внешности свои! И единственная в группе девушка решила немного пококетничать.

– А вы слы-ышали, как вчера стреля-яли?

– Да, слышали.

– А ведь это по на-ам стреляли!

– Ну-ка, ну-ка, расскажите – заинтересовался лейтенант. Мысленно чертыхаясь (ну кто тебя, дуру, за язык тянул!), руководитель вынужден начать рассказ про вчерашнего гостя. Итог – составление протоколов, показаний и, на всякий случай, трое суток ареста для выяснения личностей. Поход сорван, времени не осталось, можно уезжать домой.

Не моё дело обсуждать безопасность границ нашего государства. Может быть, некоторая формальная логика в появлении пограничных застав на Кавказе и есть. В Москве выписываешь маршрутный лист, на основании этого маршрутного листа оформляешь пропуск в пограничную зону, регистрируешь этот пропуск в Нальчике, Черкесске или Владикавказе, а потом этот самый пропуск и твой паспорт мусолят по долгу службы бравые ребята, которых судьба забросила проходить срочную службу на недавно организованные заставы.

Воспоминания про то, что раньше ты в этих местах был желанным гостем, и вообще мог пройти весь Кавказ хоть с севера на юг, хоть с запада на восток, ни разу не вынув документа – больше похожи на брюзжание (А, вы что-то говорили про разумную долговременную государственную политику?). Но всё же в душе проявляется протест, когда, выходя из альплагеря на восхождение, берёшь с собой паспорт, потом на блокпосте паспорт отдаёшь пограничникам (как бы в залог – только неизвестно, залог чего?), а потом, спустившись с горы, получаешь паспорт назад. Так же очень трудно привыкнуть к проверке паспортного режима в Домбайском районе где-нибудь на ночёвках под Белалакаей. В цветущем и жизнерадостном Домбае!

Проверка паспортного режима осуществлялась усиленным отделением во главе с лейтенантом примерно раз в неделю, один из бойцов вообще тащит станковый пулемёт. Подъём на эти ночёвки идёт по Обезьяньей тропе (это имя собственное), там и без пулемёта приходится попотеть чеса три. Я бы не сказал, что пограничники бывали в очень радостном состоянии, когда они наконец-то вылезали на ночёвки. А про эмоции альпинистов, которые готовятся к восхождению, или – наоборот, спустились с восхождения, а тут проверка паспортного режима – вообще без комментариев.

А ведь в Домбайском ущелье одно время было сразу три альплагеря – Алибек, Звездочка и Медик. Потому что район не просто красивый красивейший! Одна Белала-Кая чего стоит! Белала-Кая – это почти правильная треугольная пирамида, в верхней части идет серия полос светлой породы. Будто бы, отсюда и название – гора с белыми кольцами. Вершина Белала-Кая очень похожа на вершину Маттерхорн в Альпах. Даже опытные люди на фотографиях их путают.

А вообще Западный Кавказ, Теберда, Домбай – они очень живые. Домбай относительно невысок, там всего несколько вершин, чуть дотягивающих до четырех тысяч метров. Поэтому и природа там побогаче, осадков побольше, и роскошные альпийские луга! А сколько там водопадов! В сущности, там и до моря совсем недалеко – около семидесяти километров.

Туристам можно выйти в Теберду, в Узункол, в Чхалту и на Западный Кавказ.

Для альпинистов там проложены классические маршруты. И кто прокладывал – братья Абалаковы, Михаил Ануфриков, Олег Космачев. Какие там красивые вершины! Эрцог, Белала-Кая, пик Ине, Зуб Суфруджу.

Кстати, про вершину Эрцог. Вот ведь совпадение, что название вершины на местном диалекте совпадает с фамилией легендарного француза – первовосходителя на восьмитысячник Аннапурна в Гималаях. Когда-то там кипела альпинистская жизнь.

Мой отец выходил в конце сороковых годов из Домбая к морю два раза. И оба раза с приключениями. Один раз им просто придали красноармейца в винтовкой из местной воинской части, потому что неспокойно еще было на Западном Кавказе в 1946 году. А когда они шли во второй раз, где-то под Клухорским перевалом ночью к ним пришел проверять стоянку медведь – на предмет чего покушать. Отец рассказывал, что медведь даже оперся слегка об него, лежащего в палатке у самого края, но, почувствовав живое тело, пошел проверять кастрюли. Отец говорил, что у него синяк остался от этого прикосновения. Но он сдержался и не закричал, все кончилось хорошо. Медведь просто вылизал все кастрюли и ушел.

Существует красивая легенда о посещении альплагеря «Алибек» и Хижины на Алибекском леднике Алексеем Косыгиным (в ту пору Председателем Совета Министров) и Урхо Кекконеном (президентом Финляндии). Вероятно, легенда основана на факте, что у Косыгина действительно была дача в Домбае.

Согласно легенде, Косыгин и Кекконен убежали от охраны в сторону альплагеря, проскочили его и пошли в сторону Алибекского ледника. По единственной натоптанной тропе (дело было зимой) они дошли до Хижины Алибекского ледника.

Хижина представляла собой приют горнолыжников – по понятиям нынешнего рассудочного времени абсолютно неприспособленный для отдыха. Однако в те времена Хижина пользовалась бешеной популярностью – попасть туда было нелегко. В пяти или шести больших комнатах хижины помещалось до семидесяти человек. Были двухъярусные нары. Все удобства на улице, включая умывание снегом – вода использовалась только для приготовления пищи. Электричество – от дизеля. И был мрачный начальник Хижины по кличке Абрек. Склон горнолыжный был небольшой, бугельный подъёмник – маломощный. Всё дело было в атмосфере братства вырвавшихся на волю людей, искавших чего-то чистого.

Государственные деятели подошли к леднику, когда горнолыжники выползали из Хижины. Несколько мужчин, обнажившись по пояс, как раз совершали обряд омовения снегом. Часть горнолыжников уже пошла на склон.

Будто бы Кекконен стал укорять Косыгина, что такие хорошие люди отдыхают в таких спартанских условиях, и Косыгин обещал исправить положение.

Согласно легенде, на расчетный счёт альплагеря (у Хижины не было своего расчётного счёта) было целевое поступление очень крупной по понятиям альплагеря суммы денег, которую поначалу никто не решался расходовать (цель финансирования не была указана), а также снизу пришёл бульдозер, который никто не заказывал. Бульдозерист говорил, что ему сказали делать, что скажут в альплагере. Будто бы, когда начальник альплагеря попытался все же выяснить, откуда на счет альплагеря пришли деньги, ему удалось докопаться до записки «Алибеку от Лешки» (Косыгина звали Алексей Николаевич).

Альплагерь «Алибек» горел много раз. Как-то он горел несколько раз подряд за два сезона. Иногда он загорался, ещё не отстроенный заново. Когда началась очередная смена, начальник учебной части очень страшно рассказывал про необходимость соблюдения мер противопожарной безопасности, в заключение добавив: «Ребята, я буду строго наказывать! Нам надоело гореть!»

Но тут же поправился: «Гореть-то быстро. Нам отстраиваться после пожаров надоело».

Одно из самых светлых воспоминаний моей альпинистской юности. Альплагерь «Алибек», этак середина 70-х годов. Здание учебной части и столовой, и ряды полотняных палаток для участников неподалеку от бассейна. Да, тогда это считалось нормой. Стояли армейские двускатные платки, в которых помещались четыре кровати. Впрочем, в этих палатках был пол – настил из досок. И вот сижу я, в перерыве между выходами, на деревянных ступеньках входа в палатку, пытаюсь зашить какую-то выданную мне альплагерем одежку (все ходили в брезентовых штормовках, и тогда это считалось нормой), сижу я лицом к Суфруджу и Белалакае, а из лагерного репродуктора радист лагеря запустил концерт Юрия Визбора. И Визбор поет:

 
Нас провожает с тобой гордый красавец Эрцог,
Нас ожидает с тобой марево дальних дорог.
Вот и окончился круг, помни, надейся, скучай!
Снежные флаги разлук вывесил старый Домбай.
 

Начинаю вспоминать, и тепло в груди становится!

У Юрия Визбора не меньше пяти песен, посвященных Домбаю и Алибеку. Это и песни, посвященные описанной уже хижине на Алибекском леднике:

 
Лучами солнечными выжжены,
Веселые и беззаботные,
Мы жили десять дней на хижине
Под Алибекским ледником.
Здесь горы солнцем не обижены,
А по февральским вечерам
Горят окошки нашей хижины,
Мешая спать большим горам.
 

Это и знаменитый Домбайский вальс, это и «Дочка Большой Медведицы». Какие были времена! На одном из концертов Визбор рассказывал историю о том, как где-то в начале шестидесятых годов горнолыжники поднимались на Хижину пешком. А на Хижине испортился дизель источник электричества. И когда они пришли, то кто-то из работавших на Хижине спросил пришедших, а нет ли среди них людей с техническим образованием.

А надобно сказать, что среди пришедших на Хижину был не только Юрий Визбор, пришел еще и академик, Нобелевский лауреат, физик Игорь Евгеньевич Тамм (отец будущего руководителя первой Советской гималайской экспедиции) и физик-ядерщик академик Блохинцев. Их-то общество и выдвинуло починять дизель, обеспечивающий Хижину электричеством, считая. что у академиков с техническим образованием все в порядке.

Визбор очень весело потешался над учеными, озадаченно смотрящими на движок и переговаривающимися между собой про «весьма оригинальную конструкцию двигателя внутреннего сгорания». Вот в такой обстановке и было написано «…лыжи у печки стоят, гаснет закат за горой». (А движок починил на следующий день электрик, которого прислали из Домбая).

В 70-х годах среди молодежи, ходившей в горы, весьма популярны были «страшилки» про «черного альпиниста». Сюжеты там примерно одинаковы – несчастный случай, иногда любовь, сильная потеря, предательство, и неупокоенная душа, которая временами появляется из ниоткуда путникам в горах. Не обошли эти истории и Домбай – будто бы в Домбае была Домбайская дева.

Что произошло? У девушки пропал жених. То ли они были из местных, то ли он был альпинистом… Уже и не вспомнить. К чему я это говорю? К тому, что, согласно легендам, появлялась Дева со стороны Алибекского ледника. Но она, в отличие от «черного альпиниста», была добрая. И иногда действительно помогала заблудившимся и терпящим бедствие. Будто бы просила отойти от мест, куда ударит камнепад. В мое время легенда приписывала ей светлые волосы. Согласно легенде тех времен, звали ее Матильда.

Да, но легенда была настолько устойчивая, что и Хижину на Алибекском леднике начали называть Матильда.

Безенги… Самый высокий и самый суровый район Кавказа. Великолепные пятитысячники Шхара, Джанги-тау, Мижирги, Дых-тау, Коштан-тау. В ущелье Безенги был организован «Рабфак во льдах», прообраз школы инструкторов альпинизма. Преподавали там в основном австрийские альпинисты, решившие эмигрировать из Австрии от Гитлера.

Альплагерь «Безенги» всегда был кузницей альпинистских кадров, там всегда были самые сильные инструктора, самые сильные начальники учебной части. И то сказать, район к этому располагал. Без преувеличения можно сказать, что это – самый суровый и самый величественный район Кавказа.

Когда-то при Советском Союзе существовало правило, что путевки в альплагерь «Безенги» давали только альпинистам, начиная со второго разряда. Мотивировалось это тем, что молодым альпинистам в этом суровом районе делать попросту нечего. Теперь, конечно, таких ограничений нет. Говорят, Безенги отчасти напоминает Гималаи.

Район Безенги. Вид с Ляльвера на Гестолу и Джанги-тау

Альплагерь «Безенги», чуть н единственный, который на Кавказе сохранился, и находится в хорошем состоянии. Это, конечно, везение. Но во многом это и роль личности в истории. Потому что начальник альплагеря искренне заботится об альпинистах, и вообще о всех приезжающих и проходящих мимо. Просто душа радуется, когда читаешь отзывы.

Большая ли польза нашей безопасности от множества пограничных застав, появившихся на Кавказе в последнее время, судить не берусь. А вот польза для безопасности туров в районе Безенги получилась немалая. Район Безенги объявлен заповедником. Но объявить не значит сделать. А вот когда рядом с входом в заповедник появилась застава, на которой не по-детски проверяли документы, попасть в заповедник стало действительно непросто.

На популяции туров это отразилось самым положительным образом. Врагов у них практически не стало – они стали плодиться и размножаться. Животные быстро поняли, что им ничто не угрожает, и стали приходить на места ночёвок и подбирать объедки. Нешуточная драка, к примеру, развернулась за остатки нашей каши (у группы была акклиматизация, аппетита не было, а вот у туров с акклиматизацией всё было в порядке).

От недостатка солей при акклиматизации страдают не только альпинисты и горные туристы. Туры от недостатка соли тоже страдают, если обнаруживают соль – просто дуреют и начинаю выедать землю, если на неё попало хоть немного соли. (Скорее всего дело тут не в горах, ведь и олени – вполне равнинные животные – очень любят лизать соль, которая им нужна для поддержания водно-солевого баланса. А в траве соли мало).

Д.Г., находясь на Баран-коше, одной из стандартных стоянок в районе Безенгийского ледника, перемешал соль с растолчёнными таблетками какого-то сильного возбуждающего препарата. И разбросал вблизи лагеря. Туры попробовали и тут же стали драться за соль. Туда сбегались все новые и новые туры. Съели всё подчистую. До момента всасывания в кровь прошло минут 20–30. Тогда туры захмелели и стали драться от игры препарата в крови. Потом они стали немузыкально орать, временами по– прежнему выясняя отношения при помощи рогов. Потом наконец заснули.

Д.Г. так пошутил еще один раз. А надобно сказать, что в это время компания пожилых туристов, две семейные пары, приехали в Безенги просто погулять и посмотреть на горы, полюбоваться видами и вспомнить молодость. У одной пары была собачка. Маленький песик бегал по зеленому лугу, охранял палатки и самозабвенно лаял на туров. Туры, хоть и в заповеднике немного расслабившиеся, были дикими животными и, конечно же, отходили от лаявшей собачки. Места и так хватало.

Однако после коктейля Д.Г. какому-то доминантному туру-самцу ударило в голову, и его потянуло на подвиги. Собачка затявкала и кинулась отгонять диких козлов, предвкушая, как они трусцой начнут отбегать от палаток. Козел, раз в семь больше собачки, нагнул голову к земле, показав рога во всей красе, и мрачно двинулся на собачку.

Тур

Бедная собачка! Она с визжанием забилась в палатку и оставшуюся неделю боялась отходить от палатки даже на метр!

Как всегда, со временем было туго. Ребята шли дальше, а я провожал их до перевала, и мирно брёл назад, потом по Безенгийскому леднику – в альплагерь и вниз на поезд. Я уходил без палатки, и у меня оставался один день, который мне больше хотелось провести в горах, а не в Нальчике или Минеральных Водах. Я и решил, что провожу группу, и переночую как-нибудь без палатки на Баран-коше (стоянка в верховьях Безенгийского ледника).