Текст книги "Ожидание"

Кейт

– Пойдем, – весело сказала Кейт Тому, жующему банан. – Сегодня мы отправляемся в путешествие. Повидаемся с Ханной!

Сэм оторвал взгляд от телефона:

– Но сегодня суббота.

– Я знаю.

– Суббота – мой день.

– Это я тоже знаю, – ответила Кейт. – Но я хочу увидеться с Ханной, а на неделе она работает. Я думала, ты будешь доволен. Можешь вернуться в постель.

– Вообще я собирался… – начал он, надвинув бейсболку на голову. – Я собирался пойти к маме, но если ты так хочешь… Где ты с ней встречаешься?

– В Хэмпстеде. В парке.

– В Лондоне? – удивился он и посмотрел на нее непонимающим взглядом. – Почему?

– Потому что я скучаю по Ханне. Скучаю по Лондону. Том так быстро растет, и Ханна хочет увидеть его.

– Неужели?

– Что тебя удивляет?

– Ну, учитывая обстоятельства, не могу поверить, что это правда.

– Что именно?

– Ну… если бы ты была Ханной, ты бы скучала по Тому?

Она опустила взгляд на руки, переводя дыхание.

– Она – его крестная. На ее месте я бы тоже скучала. Говорят, что для женщин, которые хотят забеременеть, быть рядом с детьми – это хорошо.

Том захихикал, и Кейт подняла на него взгляд. Ребенок им улыбался и хлопал в ладоши, он научился этому совсем недавно.

Кейт вытащила картонки из новых контейнеров. В этой посуде она планировала делать пюре, смешивая еду для Тома. Она взяла два яблока, рисовые лепешки, наполнила бутылочку Тома водой, положила пакет с подгузниками, слинг, сменную одежду, затем надела на Тома курточку, схватила бумажник и направилась к выходу. Сэм встал, чтобы открыть дверь, скептически глядя на нее.

– Что мне сказать маме? – спросил он, почесывая бороду.

– Скажи ей, что я должна повидаться с Ханной. Скажи, что мы увидимся на следующей неделе, во вторник. Тамсин все устроит. Не забудешь?

Сэм наклонился к сыну и чмокнул его в щеку.

– Ты уверена, что у тебя все будет в порядке?

– Все будет хорошо!

Кейт быстро прошла вниз по дороге, мимо поросшего кустарником участка травы с единственным деревом, мимо супермаркета, вниз по подземному переходу и дальше туда, где стояла разрушенная городская стена. Кейт решила, что если будет идти достаточно быстро, то сможет прийти раньше, чем успеет устать. Солнце ярко светило, но на улице было холодно, зима все-таки. Морозный воздух стал таким бодрящим, каким она не помнила его долгие годы. Море. Должно быть, это как-то связано с близостью к морю. На Кейт была только тонкая куртка. Она подумывала о том, чтобы вернуться, но возвратиться означало сдаться. Если она это сделает, то все ее намерения обратятся в прах. Она вытащит Тома из коляски и застрянет дома. А Том всячески демонстрировал свою радость – дрыгал ногами, глядя то налево, то направо, и издавал звуки при появлении собак и прохожих.

В поезде ребенок тоже оказался в своей стихии. Он топтался по ее коленям, нетерпеливо подпрыгивая, а за окном величественно проплывал эстуарий – плоские устьевые земли Англии. У Кейт звякнул телефон. Сообщение от Ханны: «У тебя все в порядке? А то я беспокоюсь». – «Да!»

Кейт добавила смайлик, чего почти никогда не делала прежде. Но сегодня из-за нехватки времени и яркости своего настроения это показалось ей уместным.

Ближе к Сити поезд замедлил ход, Том устал и раскапризничался. В закрытой коляске ему не хватало обзора, и он протестующе плакал, когда Кейт везла коляску по платформе. Она принялась рыться в сумке в поисках бутылочки с водой, но в большой и объемистой сумке со множеством карманов найти ее оказалось не так просто. Когда задача наконец была решена, она поднесла бутылку к губам Тома: «Давай! Вот так!»

Но она не угадала его желание, и Том лишь сильнее расплакался. Не захотел он и пирожка с рисом. Кейт подумала, что он хочет молока, и опустилась перед коляской на колено: «Ну, держись, пожалуйста. Скоро ты сможешь поспать нормально».

Она повезла коляску дальше, но Том все не унимался. Тогда Кейт остановилась и достала слинг. Она использовала его, когда он был еще совсем маленьким. В этом слинге Сэм нес Тома на груди и забавно пел ему песни. «Как там Сэм?» Ей вдруг так захотелось видеть его рядом, что она смирилась бы с любым количеством его придирок и замечаний. Но его с ней не было. Ни бога из машины, ни кавалерии. Она сама была теперь взрослой.

– Подожди, – уговаривала она сына как можно спокойнее, но ее голос становился все более напряженным. Она чувствовала, что люди, проходя мимо, все чаще бросают на нее быстрые, обеспокоенные взгляды.

– Подожди, малыш.

Она наконец продела ремень через отверстия и сумела туго закрепить Тома в слинге. Все равно что бороться с осьминогом. Том какое-то время извивался у нее на груди, но в конце концов его плач стих, и она почувствовала, как их дыхание синхронизируется.

– Хорошо, – нашептывала она, поглаживая спину малыша. – Вот хорошо.

Кейт задумалась. Ей надо было решить, походить ли немного по платформе, чтобы он заснул покрепче, либо сразу идти дальше, в метро, и рисковать, что он там проснется. Посмотрев на спящего малыша, она решилась на последнее.

Неожиданно ей показалось, что в подземке очень шумно – шумнее, чем обычно. Но Том, к счастью, продолжал спать, положив голову ей на грудь. Люди смотрели на нее и улыбались, а она улыбалась в ответ, чувствуя, как екает сердце. Иногда Кейт казалось совершенно противоестественным держать этого крошечного спящего младенца в коляске, этой металлической карете, в которой она не сможет защитить его от всех напастей мира. Ей вдруг подумалось, что над ней сейчас протекает река. Неужели это не опасно? И как же она раньше не думала об этом?

Но с такой логикой ей вообще не следовало выходить из дома.

А Том все еще спал, не замечая, как у мамы кошки скребли на душе от размышлений о его жизни. «Пожалуйста. Пожалуйста, не просыпайся. Не сейчас. Пока рано. Не раньше, чем мы окажемся на месте».

Но он и не думал просыпаться. Мерное покачивание поезда заставляло его еще глубже уходить в страну снов. Он спал, когда Кейт снимала коляску с эскалатора, выходя из метро в Камдене, когда шла до станции «Госпел-оук», когда садилась в поезд. И лишь тогда, когда она прошла через ворота главного входа в парк, он поднял свою сонную прекрасную головку и начал оглядываться.

– О, с добрым утром! – воскликнула Кейт. – Смотри! Посмотри на все эти деревья, листья! Ты видишь? Ты видишь?

Утро действительно было прекрасным. Широкая полоса холма вдалеке была освещена красными и золотисто-желтыми огнями, свет которых выхватывал бегунов и собачников. Мимо нее проходили элегантные пары в схожих по цвету пуховиках. Они жестикулировали, разговаривая на французском, итальянском и арабском языках. Этот мир велик, и она была его частью.

– Разве это не прекрасно? – воскликнула она, направляясь к старому итальянскому кафе у Парламент Хилл – их любимое, дешевое, там до сих пор можно купить сэндвичи-мороженое и скрэмбл.

– Эй! Эй, Ханна!

Кейт было очень весело, она даже кричала, чувствуя себя не в состоянии отбросить этот излишне веселый тон. Наконец Ханна подняла голову.

Ханна встала со скамейки, и они обнялись. Кейт почувствовала от ее шеи запах чего-то изысканного и дорогого. Ханна наклонилась к Тому и поднесла к его ручке мизинец:

– Привет, малыш!

Теплое драповое пальто ей очень шло, а прическа явно указывала на то, что совсем недавно над ней потрудился хороший парикмахер.

– Ты хорошо выглядишь, – заметила Кейт, переводя дыхание.

– Спасибо.

Кейт старалась найти на лице Ханны признаки стресса, но ничего такого не заметила. Ханна показалась ей скалой с ровной и плотной поверхностью. Себя же Кейт чувствовала рыхлой и пористой. Ей казалось, что любой может заглянуть в ее огромные, зияющие дыры и покопаться в них, а потом осудить за беспорядок внутри. Она была вся мокрая. И Том, когда она вытащила его из слинга, тоже был весь вспотевший.

– О, – проговорила Ханна, глядя на Тома. – Он весь мокрый.

– Это просто пот.

Ханна кивнула.

– Да, но у него грудь мокрая насквозь, а здесь довольно холодно.

Она была права. Малыш еще и обслюнявил себя. У него резались зубки, и Кейт должна была взять слюнявчик. Почему же она этого не сделала? Он ведь такой крошечный и весь мокрый, а на улице и впрямь холодно, пришла зима, пока она сидела дома взаперти.

– Подожди секунду, – сказала Кейт, передавая ребенка Ханне, которая тут же посадила его себе на колени.

– Эй, – окликнула его Ханна.

Том с сомнением посмотрел на Ханну. Кейт увидела на ее лице мгновенную вспышку паники.

– Да с ним все хорошо. Просто он только что проснулся…

– Не беспокойся, – ответила Ханна. – Все в порядке.

Кейт наклонилась к коляске, и ее руки утонули в безразмерном мешке. Опять эта чертова сумка!

– Держи, – у нее в руках оказался чистый свитер, она протянула его Ханне. Та, поняв, кивнула и улыбнулась. Не теряя времени, Кейт начала снимать мокрый джемпер Тома через голову. Переодев ребенка, она предложила ему пирожок с рисом. Он с удовольствием этот пирожок взял, а Кейт надела ему на голову шапочку.

Дышать. Дышать. Дышать.

– Ты в порядке? Я могу помочь? – забеспокоилась Ханна. Ее тонкие пальцы уже сжимали чашку с каким-то отваром.

– Посидишь с ним, пока я схожу за кофе?

– Конечно. Мы же лучше всех! Правда, Том?

Том пинал ногами воздух и ухмылялся.

– Тебе что-то взять?

– Нет-нет, я в порядке.

Кейт зашла внутрь. В очереди к кассе она то и дело бросала взгляды туда, где сидели Ханна и Том. Ханна заметила это и ободряюще помахала ей рукой. Кейт быстро просмотрела ценники травяных чаев, но решила от них отказаться. Заказала капучино, пирожное и, бросив два кусочка сахара в кофе, пошла обратно.

– Ну, расскажи мне, как у тебя дела, – попросила Кейт.

– Да рассказывать особо нечего. Прямо сейчас у меня состояние менопаузы. Я постоянно потею и раздражаюсь. Это ужасно, но это долго не продлится.

– Но выглядишь ты великолепно! – воскликнула Кейт, протягивая руку и касаясь рукава Ханны. Странное, инстинктивное движение, как если бы она надеялась украсть этой гладкости кожи и для себя. Ханна в ответ положила руку на плечо Кейт:

– А как дела у тебя?

– Я в порядке, – ответила Кейт.

Мне кажется, я схожу с ума.

В наступившей минутной паузе Кейт остужала кофе, а Том щебетал у Ханны на коленях. Кейт смотрела на прелестное дитя в объятиях своей старой подруги и чувствовала, как на глаза предательски наворачиваются горькие слезы. Она быстро наклонилась и вытерла их, надеясь, что Ханна не заметит. Но она, конечно, заметила.

– Ты плачешь?

Кейт кивнула, уже не сдерживая слезы.

– Я в порядке, точно в порядке. Это просто…

Платка не было, только маленькая тонкая салфетка на кофейном блюдце. Кейт высморкалась и выкинула салфетку, а Ханна протянула ей чистые: «Держи».

Когда Кейт немного успокоилась, Ханна продолжила разговор:

– Как Сэм?

– С ним все в порядке.

– А Кент?

– Тоже нормально.

– Что случилось, Кейт?

– Я просто чувствую… иногда я чувствую, что потерпела в жизни большую неудачу.

– В чем?

– Во всем. Вот сегодня у меня даже салфеток не было. У моей мамы всегда были салфетки. Это именно то, что должно быть у каждой мамы.

– Постой, – ответила Ханна. – Дай себе передышку. У тебя слишком много забот. Ты выглядишь усталой.

Она наклонилась к Тому и прошептала ему на ушко:

– Эй, послушай, ты ведь дашь своей маме передышку? Ей нужно поспать.

– Вот увидишь, – заметила Кейт, – твой малыш окажется беспробудным соней, у тебя с первого дня все будет под контролем.

Ханна рассмеялась.

– Посмотрим.

Кейт взглянула на Тома, чье внимание было приковано к гуляющей рядом собаке. Когда ему надоедало следить за ней, малыш переводил взгляд на раскидистые деревья, растущие на склоне Парламентского холма. Она вдруг вспомнила свой сон, в котором царили руины и разруха.

– Хан…

– Да?

– Мне вдруг стало страшно.

– Чего же ты боишься?

– Всего. Будущего.

Кейт потерла ладонью татуировку с пауком, то и дело попадающую под рукав.

– Я все время думаю о Люси. О том, где она сейчас.

– Неужели? Где бы она ни была, с ней в любом случае все в порядке. Кейт, соберись, у тебя есть Том. У тебя есть Сэм. У тебя своя жизнь.

– А что если это не моя жизнь?

– Что это значит, черт возьми?

– Я просто чувствую…

– Что? – в голосе Ханны послышалось нетерпение. – Что ты чувствуешь?

Одинокойодинокойодинокойячувствуюсебяодинокойвсечертововремя.

– Кейт!

– Они предложили сидеть с Томом раз в неделю. Тамсин, сестра Сэма. Мама Сэма.

– Но это же здорово. Бесплатный уход за детьми. Разве не поэтому ты переехала туда?

– Возможно, – согласилась Кейт и снова посмотрела на сына. – А что, если он станет таким же, как они?

Кейт видела, что Ханна словно отстраняется от разговора, складывая руки.

– Кейт, послушай меня, – сказала наконец Ханна. – Воспользуйся этой помощью. Посвяти этот день себе, поспи. И я думаю, тебе нужно обратиться к психологу.

– Зачем?

– А вдруг у тебя депрессия? – ответила Ханна. – Ты можешь себе помочь. Сходи к врачу, попей таблеток. Тебе нужно… поправляться.

Она подняла Тома и положила его обратно на колени Кейт.

– Ради Тома, если не ради себя. И еще, ему холодно, – заметила Ханна. – Тому холодно. Пойдем внутрь.

Лисса

По адресу на обложке сценария Лисса приехала на пятнадцать минут раньше назначенного. Это была подвальная студия в Далстоне, спрятавшаяся в переулке между двумя турецкими ресторанами. В этот утренний час они были еще закрыты. Режиссер был на месте, он сидел в углу комнаты и с кем-то разговаривал. Лисса догадалась, что его собеседница – художница. Слишком уж сосредоточенно она склонила голову к масштабной модели декораций. Она оказалась ниже ростом, чем в первую встречу, с немного коренастой фигурой и легкой проседью в волосах. С десяток стульев были уже расставлены по кругу в студии для актеров. За ними располагался еще один ряд стульев для технического персонала. На столике дымился чайник. Молодая женщина с хорошо ухоженным лицом подошла и пожала Лиссе руку, представившись как Поппи.

– Рада познакомиться! Вот кофе, выпечка – угощайтесь.

Лисса бросила сумку на стул и подошла к столу.

– Гостеприимство вечным не бывает. Грех им не воспользоваться, – прозвучал голос.

Она повернулась и увидела мужчину примерно ее роста, стоящего рядом с ней.

– Бог знает, когда мы снова получим такое предложение.

В рычащем басе незнакомца слышался слабый северный акцент. «Ливерпулец?»

Он был чисто выбрит, лет пятидесяти, с проседью в каштановых волосах. У него были необыкновенно голубые глаза, и она его определенно откуда-то знала. Должно быть, видела на сцене, только не помнила, где именно. Лисса хотела уже что-то сказать в ответ, но он повернулся и пошел к своему месту с круассаном в руке.

– Лисса?

Она снова обернулась. На этот раз перед ней стоял гораздо более молодой человек, худощавый, с далеко посаженными глазами и толстыми губами. Она элегантно пожала его протянутую руку. «Где же я его видела?»

– Лисса Дэйн, не так ли?

– Да. Мне очень жаль, но я…

Лисса уже хотела сказать про забытый бейджик, но молодой человек рассмеялся.

– Видел тебя на фотографии, поэтому узнал.

– Вот как?

– Это не ты встречалась с Декланом Рэндаллом?

– Да, я.

– Мне нравятся его работы.

Она кивнула.

– Да, он талантливый.

– Его последняя работа – в фильме, где действие происходит в тюрьме. Кажется, там французский режиссер… Потрясающий фильм.

– Не видела, – ответила она.

– Ты шутишь! – покачал головой молодой человек. – Если бы я и хотел чью-то карьеру, то только его.

Она кивнула, и ее взгляд неожиданно скользнул туда, где сидел пожилой актер. Его лицо! Откуда она его знает?

– Значит, вы больше не вместе?

– Нет, – ответила она уже раздраженно. – Мы не прожили и пару лет. Он меня бросил ради гримерши.

– Боже, – проговорил молодой человек, качая головой. – Жестоко.

– Да, он был эгоистичным монстром. Так что нет худа без добра.

Комната наполнялась людьми, вокруг кофейного столика царило оживление, появилась новая толпа актеров. Помощник режиссера принялся хлопать в ладоши, собирая их всех вместе. Лисса и молодой человек присоединились к остальным, она села рядом с пожилым человеком, который поприветствовал ее легким наклоном головы.

Наконец все стулья были заняты, и режиссер, Клара, направилась к своему креслу. Но в него не села, а осталась стоять, оглядывая пришедших. Она ждала, когда актеры умолкнут. Постепенно наступила тишина, заполняя всю комнату.

– Вот вы все собрались здесь. А кто вы такие, я сейчас вам расскажу. Джонни! – Клара кивнула седому мужчине, сидевшему рядом с Лиссой. Начнем с вас.

– Джонни – Дядя Ваня.

Молодая женщина в черных джинсах и водолазке подхватила.

– Хелен – Соня.

Один за другим актеры представлялись.

– Ричард – Серебряков.

– Грег – Астров.

Пьеса обретала лица. Элегантная пожилая женщина играла Марию, тещу Елены. Женщина, на вид лет за семьдесят, играла старую няню Марину. Лисса наблюдала за Кларой, которая, в свою очередь, наблюдала за актерами. Они все смотрели друг на друга с опаской и заметным волнением. Круг замкнулся, и наступила очередь Лиссы.

– Лисса, – представилась она, – Елена.

– А теперь давайте прочтем эту блестящую пьесу, – сказала Клара.

Когда Джонни наклонился к черной кожаной сумке, стоящей у его ног, и достал свой сценарий, Лисса вдруг вспомнила, откуда она его знает – по работе в колл-центре. Она живо представила его там, сидящим в маленькой комнате отдыха с тем же слегка презрительным выражением на лице. В нем и тогда было что-то царственное. Что-то от великих трагиков. А уж одетый во все черное с черным кожаным портфелем у ног он был неотразим.

Ханна

Ханне и Нэйтану велели явиться в больницу пораньше. И вот, когда над Лондоном разгорался рассвет, они уже в молчании расположились рядом на жестких пластиковых сиденьях, стоящих ровными рядами в строгом больничном коридоре.

Нэйтан просматривал на телефоне рабочую почту, Ханна считала пришедших. Семь пар. Ханна знала статистику успешности ЭКО: в ее возрастной группе беременеют 24 %. Среди тех, кто старше, таковых 15 %. А среди тех, кому меньше тридцати пяти, этот показатель составляет больше 25 %. Ханна всматривалась в лица, пытаясь подсчитать возраст и шансы обрести ребенка. Скольким же из сидящих здесь повезет? Одной паре? Двум?

Женщин называли по именам. Они вставали с маленькими сумочками в дверях и все, как одна, прощались со своими мужчинами. Нэйтан тоже встал перед Ханной и прижался лбом к ее лбу.

Затем медсестра уводила женщин через вращающиеся двойные двери в комнату ожидания, где зачем-то был включен телевизор. Громкий звук бодрых утренних передач раздражал Ханну. Она не хотела ни смотреть их, ни слушать. Поэтому достала книгу и попыталась читать, жалея, что не захватила наушники. Ее имя находилось в середине списка, прикрепленного к стенду кнопками.

Женщинам выдали больничные халаты – странные одеяния, открытые сзади. Длина их была такова, что целомудренно скрывала надетые на Ханну панталоны.

Так проходили эти утра. Давали разбавленный фруктовый сок. Одна за другой женщины уходили в кабинет. Ханна смотрела им вслед и видела, что каждая из них полна надежд. Она пыталась прочесть эту надежду на их лицах, словно на них могло быть написано, у кого будет ребенок. Как будто если они выиграют, то она непременно проиграет. Как будто рождаемость – это игра с нулевой суммой.

Сидящая рядом с ней женщина заметно нервничала. Она все время вставала, чтобы сходить в туалет. Заразившись от нее, Ханна тоже начинала нервничать.

– Это у тебя в первый раз? – спросила Ханна, когда женщина возвратилась.

Она кивнула и спросила в свою очередь:

– А у тебя?

– Третий.

– Неужели?! – новая знакомая была столь обескуражена, что Ханна пожалела, что призналась.

– Я не люблю анестезию, – сказала женщина. – Это как… нокаут.

В больничном свете ее лицо казалось пепельно-серым.

К тому времени, когда подошла очередь Ханны, она тоже начала нервничать. Сколько там будет фолликулов – растущих пузырьков, в которых находится и созревает яйцеклетка? Чем больше у нее будет фолликулов, тем выше будут ее шансы. На мониторе, когда она делала последнее УЗИ, их было одиннадцать, но иногда это бывают пустые оболочки. Ей нужны эмбрионы в избытке, чтобы получить хорошие шансы зачать.

– Ханна Грей! Следуйте за мной.

Она прошла за медсестрой в маленькую, похожую на шкаф комнату для анестезии, где забралась на стол.

– Вам удобно? – спросил анестезиолог, бросая на нее быстрый взгляд.

Взяв Ханну за руку, он попросил ее просчитать от десяти до одного, что Ханна и сделала.

– Тринадцать, – сообщила она Нэйтану в послеоперационной палате. – У меня нашли тринадцать фолликулов.

У нее кружилась голова, она ликовала.

– Боже, – Нэйтан наклонился к ней и поцеловал. – Ну разве ты не умница?

– А как дела у тебя?

– Прекрасно, – улыбнулся он. – Забавно, но здесь в ящике стола лежат те же журналы, что и в прошлый раз.

– Ты шутишь.

– Вовсе нет!

– Как ты думаешь, они их дезинфицируют? И кто кладет их туда?

– Понятия не имею.

Они рассмеялись. Ей было сейчас легко сидеть и пить травяные чаи. Напротив нее сидели другие женщины, одни выглядели счастливыми, другие – не очень. Но она знала, что придет и их время.

Еще только утро. Они шли домой по закоулкам, через парк, где листья кружились и падали в золотом свете дня. В квартире царили тишина и спокойствие. Они открыли окна, впуская в квартиру дневной свет, а потом впервые за несколько недель завалились в кровать и занялись любовью.

На следующий день Ханна проснулась рано. Ей что-то снилось, но детали она не помнила. Нэйтан рядом с ней тихо спал. Она осторожно встала. Он заворчал, но не проснулся. Ханна стянула одеяло, завернулась в него и пошла на кухню, где заварила себе ромашковый чай. С горячей кружкой в руках она долго стояла, глядя в темноту парка и на город за ним.

Она достала планшет, подумывая отвлечься фильмом. Но смотреть ей решительно ничего не хотелось. Она начала просто щелкать по разным страницам и перешла на форум об ЭКО. Тысячи женщин отправляли свои тревожные вопросы, а другие тысячи отвечали им то с сочувствием, то с уверенностью. Ханна терпеть не могла эти форумы, но они, как древнегреческие сирены, звали ее вернуться к своим тревожным мыслям.

Через некоторое время она решительно отложила планшет в сторону, взяла шаль и подошла к окну. Закутавшись, она поймала себя на мысли, что все еще думает об этих эмбрионах, которые без микроскопа и не увидишь. Сколько из извлеченных яйцеклеток удастся найти и оплодотворить? А сколько из оплодотворенных яйцеклеток будут пульсировать в инкубаторе еле уловимой ниточкой жизни, не остановившись в развитии? Она уже видела в них своих детей, и ей хотелось быть рядом с ними. Да, вот так вернуться через парк, через эти глухие улочки в клинику, найти комнату, где они лежат, и сидеть рядом, наблюдая за ними долгие часы, оставшиеся до рассвета. В конце концов ведь она их мать.

Ей позвонили на следующее утро, когда она уже была на работе. Увидев неизвестный номер, она в предвкушении вскочила и ответила только в коридоре.

– Одиннадцать оплодотворили, – коротко сообщила ей медсестра. Ханна почувствовала, как в ответ забилось ее сердце.

Ханна подошла к окну в конце коридора, посмотрела на растущие за окном деревья. Их листья еще не опали. Она позвонила Нэйтану, но он не ответил. Набрав безрезультатно еще пару раз, она отправила ему голосовое сообщение и неожиданно получила эсэмэску.

На совещании. У тебя все в порядке?

Одиннадцать, – написала она одно слово. В ответ прилетело: «Отлично!»

Теперь ей оставалось ждать три-пять дней.

Следующий день прошел без новостей. Нэйтан работал допоздна. Без него их маленькая квартирка казалась просто огромной, особенно когда уже начинало темнеть. Уже в сумерках Ханна зашла в маленькую спальню и остановилась около окна. Но на нее буквально стало давить то, что окно выходит на север, в сторону больницы. Тогда она отошла от него, села на ковер и так и сидела там в тишине. А через некоторое время взяла телефон и позвонила родителям. Ответил отец.

– Привет, пап.

– Ханна! Как у тебя дела?

– Я в порядке…

– Рад это слышать.

– А ты как поживаешь?

– Великолепно.

Едва ли когда они говорили по телефону дольше.

– Подожди секунду, я позову твою маму.

– Спасибо, папа.

Ханна услышала, как тихим голосом отец зовет мать. Ханна сидела в полумраке пустой комнаты и представляла себе, как она сейчас встает с постели. Обычно она смотрит телевизор, положив ноги на табуретку перед собой. Вот сейчас она надевает шлепанцы, которые Ханна заказала ей по каталогу на прошлое Рождество. Немного прихрамывая, идет по коридору и отгоняет собаку от маленького кресла у телефонного столика.

– Ханна! Привет, дорогая!

Ханну всегда очаровывала мягкость звучания ее гласных.

– Привет, мам. Я тебя не побеспокоила?

– Нисколько, любовь моя. Просто смотрела телевизор. Подожди секунду, я устроюсь поудобнее.

– Как поживаешь? У тебя была эта… штука? – спросила мама.

– Да.

– И как все прошло?

– Надеюсь, хорошо.

Ханна не стала вдаваться в подробности. Ее матери концепция ЭКО всегда была непонятна.

– Отличные новости, милая! Ты знаешь, что я на днях видела Джуди? Малышке ее дочери исполнился годик.

Магия истории дочери Джуди, тоже знакомой с ЭКО не понаслышке и родившей в прошлом году, до сих пор довлела над мамой. Ханна узнала о ней прошлым Рождеством, когда ее позвали на чашку чая в крошечную гостиную, где все чувствовали себя неловко.

– Год? – удивилась в темноту Ханна. – Как быстро они растут.

– Такая куколка!

– Как Джим? – спросила Ханна.

– Хорошо. Они поменяли дом. Переезжают через неделю, как раз успеют к появлению малыша.

– Хейли, должно быть, уже не терпится.

– Так и есть. Она уже огромная. Скоро ты станешь дважды тетушкой.

– Это хорошо, – ответила Ханна.

– Как работа?

– У меня спокойная работа.

– Что ж, это счастье. А Нэйтан?

– У него тоже все хорошо.

– Вот так выглядит большая любовь.

Ханна прикрыла глаза. Хотелось бы ей оказаться сейчас в Манчестере в маленькой гостиной своих родителей и смотреть, как мама зажигает газовый камин длинной спичкой.

– Я буду молиться за тебя, любимая, – проговорила мама.

– Спасибо, – ответила Ханна. Она никогда не знала, что на это отвечать. Спасибо, мама, но бога не существует? – Мне пора. Оставляю тебя с телевизором.

– Как хочешь.

– Нэйтан что-то приготовил, – соврала Ханна.

– Хорошо, передавай ему от нас привет.

– Передам. Пока, мам. Люблю тебя.

– Я тоже тебя люблю, Ханна.

На следующий день рано утром ей позвонили из больницы:

– Эмбриолог хотел бы сделать пересадку уже сегодня.

Ханна поблагодарила и, закончив разговор, пошла в ванную, где Нэйтан чистил зубы.

– Они хотят сделать это сегодня.

Он прополоскал рот и взял очки, которые Ханна протянула ему.

– Они сказали что-нибудь еще?

– Это была всего лишь секретарь. Она и не должна знать об эмбрионах.

– Я уверен, что все будет в порядке, Ханна. Это строгая наука.

Она отвлеклась и завозилась с рулоном туалетной бумаги.

– Эй, Ханна? – вернул ее к реальности Нэйтан, положив руку ей на плечо.

* * *

…Их проводили в крошечную тускло освещенную прихожую и сказали, чтобы она сняла одежду. Потом выдали специальный операционный халат.

В комнате было темно, если не считать маленьких ламп, встроенных в стену. Медсестра и врач уже были на месте. Ее положили на каталку, закрепив ноги. Рядом с ними стоял монитор УЗИ-аппарата. Ее сердце бешено колотилось, и Нэйтан крепко сжал ее руку. Появился главный – эмбриолог.

– Миссис Грей? Мистер?.. – то ли спросил, то ли поприветствовал он их.

Ханна в ответ кивнула.

– Мы внимательно следили за тринадцатью яйцеклетками, которые были взяты три дня назад. Прошлой ночью в живых осталось семь, и они все еще активно делятся.

Ханна кивнула вновь.

– Мы выбрали три, которые выглядят наиболее жизнеспособными. Один эмбрион превосходен. 3.5. Остальные – это 2.5 и 2.

– А другие? – спросил Нэйтан.

– Менее жизнеспособны. Наша рекомендация – перенести два лучших.

– Да, – ответил Нэйтан. – Конечно.

Ханна засмотрелась на точечные светильники, сияющие над ней, как звезды.

– Ханна? Будем действовать? – спросил доктор.

– Да.

Ханна расслабилась и вздохнула, чувствуя внутри холод металла. Вставляли расширитель – гинекологическое зеркало.

Нэйтан взял ее за руку.

– А теперь просто смотри на экран, – сказал доктор. – Вот пошло, вот они.

На темном фоне УЗИ-монитора появились две светлые точки. Ханна зачарованно смотрела на них.

– Вот, – ласково сказал доктор, протягивая руку и отрывая распечатку. – Не хотите ли взять с собой на память?

Ханна смотрела на фотографию, на эти две смазанные точки. Смотрела и смотрела.