Текст книги "Мой любимый чемпион"

Глава 9. Накуси-выкуси!

В комнате инспектора по делам несовершеннолетних собрались пятеро. Дознаватель, мама с Ба, инспектор и виновница этого собрания – Сашка. Она по-прежнему сидела на скамейке, болтая ногами, как будто не могла остановиться.

– По свидетельству очевидца, кони были выпущены из левады специально. Вот. Александрой.

Для пущей убедительности мужчина-дознаватель показал на Сашу.

– Это правда? – теряя последнюю надежду на путаницу, недоразумение и невиновность дочери, спросила мама.

– Правда, – ответила Саша.

– О Боже… – протянула мама.

– Но, послушайте, – подала голос Ба.

Тут из коридора донёсся знакомый жирный говорок:

– Ёлки, мне куда? Туда или сюда?

Что-то невнятно пробормотала дежурная. И на пороге появился Барабас.

– А вот и мамаша! Здрасьте!

Саша и Ба с ужасом посмотрели на него. Но на маму появление Барабаса не произвело никакого впечатления, так же как на инспектора и дознавателя.

– Речь идёт о хулиганстве, повлёкшем материальный ущерб, – гнул свою линию дознаватель.

– Что, если бы моего коня машина сбила?! – выкрикнул Барабас. – А я его только что купил! Вот договор!

Он сунул под нос дознавателю несколько листов бумаги.

– Это ж! Какие бабки!

Ба, не скрывая отвращения, отодвинулась от Барабаса.

– Послушайте меня… – произнесла она с явным намерением сказать что-то важное.

Но дознаватель не обратил на неё внимания.

– В качестве меры пресечения будет выписан штраф.

– Я понимаю. Я оплачу, – согласилась мама.

– И постановка ребёнка на учёт.

– Вот это – правильно! А то вырастет бандит! – с энтузиазмом воскликнул Барабас и снова демонстративно потряс бумажками.

– Нет, не правильно! Тоже мне! Преступника нашли! – вдруг громко заявила Ба.

Головы всех присутствующих повернулись к ней, как тарелки-антенны к спутнику.

– Послушайте! Сашка же это от отчаяния! От любви! Кто ж знал, что всё так получится! Кто из вас не делал глупостей от любви?! Ну? Кто?!

– От любви к чему? К обычной коняге?! Приехали! Семейка чокнутых! – заявил Барабас.

Он выразительно посмотрел на дознавателя и инспектора, как бы приглашая их присоединиться к его мнению.

– Что вы сказали? – тихо уточнила мама.

Её тон не сулил ничего хорошего, но Барабас этого не заметил.

– А то, что мальчишка ваш – идиот! Это ж надо до такого додуматься!

– А ну цыц! – вдруг оглушительно заорала Ба. – Саша – не мальчик! Саша – девочка!

Саша с удивлением вскинула глаза на Ба. Вообще-то её довольно часто путали с мальчиком, но это ни разу не вызывало у бабушки такой реакции. Обычно она спокойно объясняла официанту в кафе или случайному прохожему, что он ошибся, а тут…

Разъярённая Ба повернулась к маме.

– Как ты могла продать ему Джонатана?!

Она вдруг бросилась вперёд и толкнула Барабаса в грудь своими маленькими жёсткими кулачками. Один раз, ещё и ещё!

– Посмотри на него! Только посмотри! – восклицала Ба, обращаясь к маме. – Он же дегенерат! Девочку от мальчика не может отличить!

Барабас от неожиданности попятился. Саша смотрела на это с изумлением и восторгом.

– Уберите от меня эту психованную старуху! – отбивался Барабас.

– Сами вы псих! – крикнула Саша, защищая бабушку.

Неожиданно мама сделала стремительный выпад вперёд и выхватила бумаги из рук Барабаса.

– Так. Джонатан – наш конь! – молниеносным движением она разорвала договор. – Я расторгаю сделку!

Из рук мамы посыпались листы договора, разорванные пополам.

– Очумела?! – заорал Барабас.

– Накуси-выкуси! – злорадно воскликнула Ба и энергично сунула ему под нос фигуру, сложенную из трёх пальцев.

Дознаватель с инспектором уже давно не участвовали в разговоре. Они поворачивали головы от одного персонажа к другому, стараясь не упустить детали происходящего, как будто перед ними разыгрывалась партия в пинг-понг.

Но вдруг игроки замерли. Казалось, что шарик завис, и неизвестно, чья подача. Образовалась пауза. Сашка испугалась, что Ба сейчас ввернёт что-нибудь из школьной программы по литературе, как она любит. Скажет, например: «Вот! У нас длинная ремарка – прямо как у Гоголя в “Ревизоре”! Там в финале актёры стоят, словно замороженные, больше минуты!» Но Ба осталась верна себе в другом смысле. Она, как обычно, сделала то, чего никто не ожидал: охнула и схватилась за сердце.

– Что?! Тебе плохо? – бросилась к ней мама.

– Ба! Ты чего? – воскликнула Сашка.

Дознаватель схватил один из стульев и поставил его перед бабушкой. Та, морщась и кряхтя, осторожно села. Заячьи уши её шапки печально поникли. Мама судорожно искала таблетки в бездонном кармане бабушкиной шубы. А инспектор уже протягивала пластиковый стакан с водой.

Барабас понял, что проиграл. Но уйти просто так он не мог.

– Чтобы всё мне вернула! До копеечки! – сквозь зубы сказал он маме, пока Ба пила таблетки.

Мама даже не посмотрела в его сторону.

– Прекратите! Не видите – человеку плохо! – упрекнула Барабаса инспектор.

Но его так просто было не унять.

– И неустойку! И за коневоз! И идите к чёрту! Со своим конём!

Закончив фразу мощным крещендо, Барабас выскочил из кабинета, хлопнув дверью.

…Улучив момент, бабушка тайком подмигнула Саше. Та вспыхнула и едва заметно улыбнулась в ответ.

Час спустя, когда они уже сели в машину и тронулись, Саша с переднего сидения повернулась к Ба.

– Круто ты их развела! Даже я поверила, что тебе плохо!

– Знай наших! – ответила Ба и воинственно вскинула сжатый кулачок.

Когда Саша отвернулась, бабушка откинулась на сидении и устало прикрыла глаза. Зачем Сашке и Мусечке знать, что никакой это был не розыгрыш? Она справилась, и это – главное.

Саша смотрела в окно, не узнавая картинки. Ещё днём мир был неуютным и чужим – выстуженным злым ветром, заметённым колючей позёмкой. Таким безнадёжным, тоскливым и серым, что хотелось выйти из него и плотно закрыть за собой дверь. Но сейчас. Мягкие огромные хлопья снега, завораживая, кружились в фиолетовой ночи. На деревьях и кустах, тротуарах и домах, фонарях и проводах лежал снег. Казалось, неутомимый художник кропотливо перекрашивает этот мир из тёмного ноября в праздничный декабрь: травинку за травинкой, ветку за веткой, одну автобусную остановку за другой.

Мама тормознула на светофоре. В лобовое стекло летели огромные хлопья снега. Саша включилась в этот вихрь. Ей казалось, что её уносит куда-то далеко, где над прохудившейся подушкой облаков перемигиваются звёзды и светит луна, покачиваясь, как одинокий фонарь.

– Прости меня. Пожалуйста, – сказала Саша этой завораживающей пустоте. – Слышишь, мам?

Та ничего не ответила. Машина резко рванула вперёд, когда включился зелёный. Ба беспокойно заёрзала на заднем сидении.

– Мусечка, мы понимаем, ты сердишься! – констатировала она. – Имеешь право!

Саша ждала, что мама сейчас начнёт дышать, как обычно, чтобы успокоиться. Но вместо этого она проговорила срывающимся голосом:

– Вам всё дурацкие шуточки! А мне теперь штраф платить!

– Я не хотела… чтобы так получилось, – пробормотала Саша.

Думая о своём, мама пропустила эту реплику мимо ушей.

– И неустойку ещё! – восклицала она. – И Джонатана – не продали! И на конюшне – скандал! Отлично!

Всё было ровно так, как говорила мама. Поэтому ни Саша, ни Ба не стали возражать. Обе решили: пусть она выскажется, выплеснет горечь, как забытый на конфорке кофейник. А когда пена сойдёт, можно будет спокойно поговорить. Расчёт оказался верным. Но не совсем.

– Вот чего ты добилась?! – сокрушалась мама. – Такое безобразие устроить! Сашка! Ты хоть понимаешь, какое это счастье, что никто всерьёз не пострадал? Ни люди, ни кони!

Саша искренне и тяжело вздохнула. А что ещё она могла сделать? Не признаваться же маме, что они с Ба спасли Джоника от Барабаса и поэтому обе безмерно счастливы.

– Так не решаются проблемы! Никакие! Никогда! Глупость и безответственность не помогают! А только делают хуже! Для всех! К тому же Джонатана всё равно придётся продать!

– Что?! – спросила Саша, падая с небес на землю.

Ба поняла, что пришло время вмешаться.

– Мусечка, нельзя продавать, кого любишь! – подавшись вперёд с заднего сидения, проникновенно сказала она.

– Вы что, сговорились?!

– Нет, – немедленно среагировала Ба. – Это – моё отдельное самостоятельное мнение.

Мама вошла в поворот на слишком большой скорости, и машину занесло. Сашу с бабушкой резко качнуло влево.

– Давай дома всё обсудим? Мусечка, а? – испуганно предложила Ба.

– Ты и Сашка меня ни в грош не ставите! Вы мне ничем не помогаете! Вы сегодня подставили меня, создав кучу проблем!

У Саши тренькнул телефон. Она бросила взгляд на экран и открыла сообщение. Тут мама окончательно вышла из себя.

– Сашка! Ты меня даже не слушаешь! Что такого важного в твоём телефоне? Сейчас?!

Саша замялась… как бы это сказать? Через паузу она медленно произнесла:

– Мам, мы с бабушкой.

Её интонация переключила маму в другой регистр. Саша вдруг заговорила тоном, которым сообщают плохие новости.

– Что ещё вы с бабушкой? – внутренне готовясь к худшему, спросила мама.

– Мы отправили твоё видео со свадьбы Полины на «Шоу Опера».

– Что?! А меня нельзя было спросить?

С галёрки подала голос Ба.

– Мусечка! Это был сюрприз!

– Так. А что за смска? От кого?

– От админа «Шоу Опера», – ответила Саша. – Пишет, ты прошла. Приглашает на очный тур.

В окне мигнул красный глаз светофора. Мама ударила по тормозам. Бабушку с Сашей резко бросило вперёд. Машина сзади возмущённо загудела.

– Мусечка, может, всё-таки дома поговорим? – поправляя съехавшую набок шапку с заячьими ушами, жалобно проговорила Ба.

– То есть я теперь ещё и петь должна?! А плясать вы меня не определили?! А крестиком вышивать?!

Саша с Ба молчали – они не ожидали такой реакции. Они надеялись, мама обрадуется.

– Не хочешь – не пой! Делов-то! – обиженно сказала Ба.

– Если б я хотела, я бы сама! Как-нибудь!

– Понятно, – вздохнула Саша и отвернулась к окну.

Там по-прежнему кружили снежинки. Но ощущение радости и волшебства куда-то пропало. В полной тишине все трое ехали сквозь метель крайне недовольные друг другом. Мама чувствовала, что последнее слово должно остаться за ней.

– …Не хочу петь! И не буду! – решительно заявила она.

Скосив глаза в зеркало заднего вида, мама увидела, как Ба показывает ей язык. Словно раздосадованный ребёнок.

Глава 10. После побега

Как это всегда бывает, после шторма наступил штиль. Тихую гладь отношений мамы, Саши и Ба ничто не нарушало. Никто в семье не пытался поднять новую волну скандала и выяснить, что произошло и как так получилось. Наоборот. Все трое, не сговариваясь, делали вид, что забыли о разборках в полиции, Барабасе и побеге Джонатана.

За окном то и дело сияло ледяное декабрьское солнце. В кормушке у окна толкались настырные синицы и пузатые, как яблоки, снегири. Вечером солнце скатывалось за ломаную линию крыш, подсвечивая розовым сиреневые сумерки. А потом город и небо над ним становились фиолетовыми. Вдоль улицы зажигались фонари, на небе – звёзды, а на кухне – лампочка под жёлтым шёлковым абажуром. От духовки постоянно шёл жар, потому что Ба неожиданно увлеклась выпечкой. Она ставила тесто на дрожжах в большой кастрюле. Ночью поднималась и обминала его. А к завтраку подавала то кулебяку, то ватрушки, то пироги с яйцом и капустой. Сашке нравилось запивать какао горячую мягкую булку. Перспектива топать по тёмной холодной улице в школу казалась не такой ужасной.

Мамино молчание про Джонатана было теперь другим. Саша чувствовала: она сомневается. Это было очень хорошо! Мама не просила показывать Джонатана новым покупателям. А это могло означать только одно: она не стала повторно давать объявление о продаже.

В школе у Саши неожиданно всё изменилось. Это произошло как-то сразу, без каких-либо усилий с её стороны. На следующий день после истории с конями во время первого урока дверь в класс распахнулась. Вошла директриса.

– Самарина! – с порога выкрикнула она.

Саша встала.

– Ну, вот! – директриса махнула на неё рукой и посторонилась.

В дверях показалась девушка в полицейской форме и улыбнулась знакомыми ямочками.

– Инспектор по делам несовершеннолетних! – прокомментировала директриса, со значением глядя на математичку. – Она побудет здесь. На уроке.

Инспектор направилась прямо к Саше и заняла место рядом. На алгебре, как и на всех других уроках, Саша сидела одна. В классе повисло напряжённое молчание. Когда математичка опомнилась и снова застучала мелом по доске, объясняя систему уравнений, инспектор шёпотом спросила Сашу:

– Ты как?

– Нормально.

– Это хорошо, – сказала та и улыбнулась.

За последние два года Саша ни разу не чувствовала на себе столько любопытных взглядов. Слева на неё косился Сосновский. Справа – Оспа и Стецюра. И даже первая красавица класса Ника в какой-то момент повернулась со второй парты, взмахнув тёмными локонами, и внимательно посмотрела на Сашу.

На перемене её притормозил Сосновский.

– Самарина… это… извини… – сказал он с натянутой улыбкой, маскирующей неловкость и любопытство.

– Ты о чём? – удивилась Сашка.

– Ну, мы вчера свалили в кино, без тебя.

Саша, не понимая, смотрела на Сосновского.

– Чё? Не помнишь? – изумился он.

– А, ты об этом. Да плевать!

Саше действительно было всё равно. Минувший вечер вместил столько событий, что её не волновало произошедшее до побега Джонатана. Значит, это было не важно. Она кивнула Сосновскому и пошла дальше по коридору. А балагур и красавчик Сосновский ошарашенно смотрел ей вслед.

К третьему уроку по школе поползли слухи о побеге коней. Кто-то увидел в новостях, кто-то посмотрел ролики на Ютубе. Оказалось, были люди, которые снимали видео в отделении полиции. На этих кадрах легко было узнать Сашу. И инспектора, которая на перемене прогуливалась по школьным коридорам. Всем было ясно: есть какая-то связь между странной девчонкой из 8-го «Б», которая вечно ходит в капюшоне, и случаем на шоссе. Но какая? Школа гудела от возбуждения. Одноклассники Саши делали вид, что знают больше, чем остальные, но на самом деле изнывали от любопытства.

…Саша, как обычно, сидела одна за столиком в столовой и допивала компот, когда подошла Оспа и плюхнулась напротив. По бокам подсели Сосновский и Ленка Стецюра.

– Капюшон, ты вчера в полиции была? – спросила Оспа.

– Ну, была, – ответила Саша.

– И чё ты там делала? – жадно поинтересовалась Стецюра.

– Какая тебе разница?

– Да ладно, колись! Интересно же! – завёлся Сосновский. – Это из-за коней, да?

– …Из-за коня, – нехотя выдавила из себя Саша.

– Из-за какого? – это опять Оспа, конкретная, как нож.

– Из-за моего.

Саше этот разговор казался ненужным и глупым. Слишком далеко её мысли и чувства были от этой столовой и этих троих. Даже странно, что ещё вчера ей было так важно, что они с ней заговорили и куда-то позвали. Сейчас это не имело никакого значения.

– Тво-е-го? – вытаращилась на неё Стецюра.

– У тебя чего?! Реальный конь есть? Да, ладно! Ты гонишь!

Брови Сосновского взлетели вверх.

– А где ты его держишь? Типа своего коня? – с насмешкой спросила конкретная Оспа.

– На кухне. В шкафу! – ответила Саша.

Она одним глотком допила компот, взяла поднос и пошла к выходу из столовой.

Последним уроком в этот день была химия. Ленка Стецюра вручила Маразматовне справку от окулиста.

– Не дальшэ второй парты? – изучив справку, задумалась химичка. – Куда жэ я тэбя посажу?

– Вот я! Готов уступить! – неожиданно вскинулся Женька Сосновский.

Он молниеносно сгрёб тетрадь с учебником и вскочил.

– А ты куда? – удивилась Маразматовна.

– Сюда, например! Мне здесь нравится!

Сосновский прошагал к последней парте и плюхнулся рядом с Сашей. Ленка Стецюра посмотрела на него округлившимися глазами. Она-то затеяла всю эту историю со справкой, чтобы сидеть рядом с Женей. А он!

Класс оживился. Справа и слева слышались смешки. Саша уткнулась в учебник, не поднимая головы. Её уши пылали. Женя Сосновский, ничуть не смущаясь всеобщим вниманием, спокойно разложил свои вещи на парте и улыбнулся Маразматовне.

– У меня зрение как у орла! Муравья из окна девятиэтажки вижу!

– Ну-ну… – протянула химичка. – Лэна, садись. Начнём урок.

Минут через десять, когда уже никто из одноклассников не смотрел на галёрку, Сосновский ткнул Сашу локтем:

– Так что? Где ты его держишь? Своего коня?

– Отвяжись! – прошипела Саша.

И больше они не разговаривали.

Саша каждый день бывала у Джонатана. На третьи сутки ему сняли повязку с ушибленного сустава, но витамины и обезболивающие продолжали колоть. Саша чистила и мыла его, прогуливала шагом вдоль манежа, что-то говорила – ласково и спокойно, но видела – с ним что-то случилось. Он был равнодушный и слабый, как старик. Как будто наконец понял: папы больше нет. Как нет моря за горизонтом, и волн, за рокот которых он принял шум от машин.

– Чего ты хочешь? Депрессия! – сказал ветеринар, которого все почему-то ласково называли Венечкой. – Сначала – адреналин, затем – шок, теперь – отходняк. Нормально, оклемается!

Саша водила Джоника в поводу, угощала его сахаром-морковью и ждала. Она не хотела пропустить тот момент, когда можно будет начать тренироваться на Джонатане без вреда для него. Когда её конь станет прежним и снова захочет зайти на препятствие и прыгнуть.

Интуитивно Саша старалась не попадаться на глаза отцу Лизы. Саму Лизу она видела пару раз издалека, но сделала вид, что не заметила её. Однажды она нос к носу столкнулась с тренером Ириной Владимировной. Та была явно удивлена, увидев Сашку с Джонатаном. Но промолчала. Саша промолчала в ответ.

Двое коней, сбежавшие на шоссе вместе с Джоником, по-прежнему гуляли в леваде. Выходит, их не забрали с конюшни. Получалось, отец Лизы решил конфликт с владельцами. Значит, всё потихоньку забывалось, жизнь налаживалась. Саша была рада этому зыбкому равновесию. Ведь неопределённость между «нет» и «да» гораздо лучше, чем бескомпромиссное «нет».

…Мама решила жить по принципу Скарлетт О’Хара. «Подумаю об этом завтра!» – говорила она самой себе каждое утро, имея в виду дочь и Джонатана. Так же, как Сашка, она с удовольствием уплетала за завтраком плюшки, испечённые бабушкой. Только запивала их не какао, а кофе. И так же, как дочка, чувствовала, что после такого завтрака идти на работу как-то веселее.

С далёких островов вернулась Полина. Мама, шутя, рассказала ей о победе в заочном туре «Шоу Опера», и Полина вдруг страшно загорелась.

– Маруся, ты должна пойти и спеть! – убеждала она маму. – Вера Васильевна и Сашка не зря старались! Я, кстати, тоже! Поэтому ты просто обязана убить жюри своим вокалом!

– Почему я всё время кому-то что-то должна? – философски возражала мама. – Можно это как-то отменить?

– Откуда я знаю? – злилась Полина. – Я что – Господь Бог?

И возвращалась к главной теме:

– Но спеть тебе надо. Просто необходимо. Ради нас. И для себя.

…Пару недель спустя после побега коней мама стояла в репетиционной комнате у старого раздолбанного пианино «Лирика», за которым сидела Полина, и распевалась:

– Я по-ою-ю, хорошо пою-ю!

Полина удовлетворённо кивнула, переходя на тон выше. Ей нравился процесс. Вместе с мамой она как будто попала в прошлое. В те времена двадцатилетней давности, когда они обе учились в музыкальной школе для одарённых детей и занимались вокалом. Потом у мамы случилась первая и, разумеется, несчастная любовь. Она бросила музыку и поступила на юриста. А Полина поняла, что кони лучше пения. И тоже оставила эту тему.

– Я-йя!

Голос мамы сорвался.

– Ничего. Бывает, – жёстко сказала Полина.

– Кошмар! У меня опять ничего не получится! Как тогда, на выпускном!

– Не психуй. Дыши! Я прихватила лекарство!

Полина достала фляжку с коньяком. Наполнила на треть одноразовый стаканчик. И вдруг стала лихорадочно копаться в сумке.

– Яйцо забыла!.. Ну, ничего! Здесь народ опытный! Найдётся лишнее!

Полина схватила стакан и убежала.

…Мама, нервничая, ходила из угла в угол. Вдруг открылась дверь, ведущая на сцену. В пролёт были видны софиты и чёрный провал зрительного зала. Администратор шоу жестами призывала маму на сцену: пора!

– Сейчас, секундочку!

Администратор сделала страшные глаза и так яростно замотала головой, что стало очевидно: времени нет! Мама с надеждой оглянулась на дверь, за которой скрылась Полина. Никого. Тогда мама обречённо вздохнула. Выпрямила спину. Сделала упражнение вдох-выдох и.

Полина бежала по коридору, стараясь не сжимать слишком крепко пластиковый стаканчик с коньяком, в котором плавал желток. Она распахнула дверь, победно улыбаясь.

– Та-дам! Вот и лекарство!

Комната была пуста. В дверном пролёте Полина увидела маму, которая уже стояла под софитами на сцене. С лица Полины сползла улыбка.

…Ба с Сашкой сидели в комнате болельщиков, уставившись в монитор. Мама вышла на сцену какая-то рассеянная, несобранная. Как будто забыла что-то важное в репетиционной. Сашка и Ба это заметили, но обсуждать не стали. Вместо этого Саша спросила шёпотом:

– Ба! Ты таблетки взяла?

Бабушка, не отрываясь от экрана, встряхнула таблетницей.

В зале в первом ряду расположилось жюри. У них были скучные лица, которые показались Саше знакомыми. Но, хоть убей, она не могла вспомнить, кто из них чем знаменит и почему попал в кресло судьи.

Пока звучало вступление, мама стояла неподвижно, как статуя. Кажется, даже не дышала – только сжимала микрофон в руках до белых костяшек. Сашку накрыло нехорошее предчувствие. Точно так же мама выглядела на свадьбе Полины. И запела по-настоящему только тогда, когда расслабилась. Сейчас она была страшно напряжена.

– У любви, как у пташки, крылья,

Её нельзя никак поймать.

Платье для мамы арендовали в костюмерной театра. Красный шёлк, чёрные кружева, алая роза в волосах, шаль, веер из перьев, который Ба окрестила «вороньим опахалом». Когда мама впервые облачилась в шелка Кармен, все ахнули от восторга: и Сашка, и Полина, и бабушка. Но сейчас, на сцене, было очевидно – белокурая, утончённая, лиричная мама не станет цыганкой, даже если очень захочет. Как они этого раньше не заметили?

– Тщетны были бы все усилья,

Но крыльев ей нам не связать, – пела мама.

Саша покосилась на бабушку. Похоже, Ба думала примерно то же, что и она. Сашка испугалась: думая и чувствуя одинаково, они делали маму слабее. Поэтому Саша ничего не сказала Ба. И даже отодвинулась, чтобы их мысли и чувства не пересекались. «У неё всё получится. Всё будет хорошо», – твердила про себя Сашка, глядя не на маму, а в верхний правый угол монитора.

– Любовь – дитя, дитя свободы, Законов всех она сильней!

Меня не любишь, но люблю йа-а!

Голос мамы как будто сломался. На профессиональном сленге это означало «дать петуха». Но мама мужественно продолжала петь:

– Так берегись любви моей!

Неожиданно фонограмма оборвалась. Наступила тишина. Кто-то из жюри произнёс усталым равнодушным голосом:

– Достаточно. Спасибо. До свидания.

Мама постояла секунду-другую на сцене… И пошла прочь с гордо поднятой головой.

Бабушка и Саша в комнате болельщиков в ужасе переглянулись.

– Ба! Что мы ей скажем?! – спросила Саша.

– Не важно. Придумаем что-нибудь.

Тут дверь открылась, и на скамейку между Сашей и Ба втиснулась мама. Они втроём сидели и молчали.

– Мусечка! Мы тобой ужасно гордимся! – воскликнула Ба.

– Да ладно, – грустно ответила мама.

– Это правда! И потом – есть другие конкурсы, – протянула Сашка.

– Нет уж! Хватит мне этого позора!

– Не сдавайся! – отчаянно вскинулась Саша. – Даже если упала, надо встать и идти вперёд!

Мама посмотрела на Сашу долгим взглядом и вдруг крепко обняла её.

– Как же ты на папу стала похожа! Такая же… упорная. И неугомонная.

– А помнишь на выпускном, – встряла Ба.

– Нет! – в ужасе отшатнулась от неё мама.

– Но ты так пела-пела!. А потом!. Как патефон сломался!

К комнате болельщиков подошла Полина, держа в руке пластиковый стакан с коньяком и яйцом. Она услышала всхлипы, охи и ахи. Готовясь к худшему, Полина постояла немного, решилась и открыла дверь. Саша, мама и Ба хохотали навзрыд, повалившись друг на друга, утирая слёзы.

– А в конце! – всхлипывала бабушка, – она ещё икать начала! Прямо в микрофон!

– Ну вы даёте.! – сказала Полина и сунула маме стакан.

Мама выпила зелье залпом. Саша, бабушка, Полина смотрели на неё во все глаза.

– Сашка, жги! – скомандовала Ба.

– Мам, я на конюшне договорилась с тренером Ириной Владимировной. Чтобы посмотреть меня на Джонатане. Пойдёшь со мной? – скороговоркой выпалила Сашка.

Мама закашлялась.

– Какие же вы все корыстные, – с трудом выговорила она.

– Мы – упорные. И неугомонные! – парировала Саша.

Мама бросила взгляд на Бабушку – та невинно подняла брови. Мама взглянула на Полину – та энергично кивала головой.

Мама молчала. Где-то в глубине души она уже приняла это решение. То ли когда не стала давать повторное объявление о продаже Джонатана. То ли после разговора с бабушкой, когда та срывающимся голосом пыталась объяснить, насколько Джонатан важен для Саши. «Мусечка. Тебе и Сашке сейчас плохо, – сказала Ба. – Но ты взрослый человек, ты справишься. А она… У тебя есть работа, друзья, семья. Ты на свидания бегаешь, слава богу. Ты понимаешь, как и на чём строить дальше свою жизнь. А Сашка – нет. У неё нет опоры. Никакой. Её единственная надежда – Джонатан. Давай дадим ей эту возможность! С финансами я помогу. И как ни крути, машина – это всего лишь металлолом на колёсах. Сашка дороже».

Казалось, ничего нового Ба не сказала. Но что-то было в её голосе, что заставило маму признать: Сашина мольба оставить Джонатана – не детский каприз. Они обе потеряли человека, которого любили. Но Сашина потеря была больше, что ли? Вместе со смертью отца она утратила целый мир, который был для неё важен, был ей необходим. Впервые осознав эту разницу, мама представила, как должна ощущать себя Саша, и внутренне содрогнулась: это было какое-то космическое одиночество и безнадёга.

И Ба права: в жизни мамы не сразу, но какое-то время спустя появился Лёша. С ней рядом были друзья, которые помогали ей выкарабкаться. Она вернулась в хорошо знакомый и любимый дом – в родительскую квартиру. Ей было чем заполнить чудовищную пустоту внутри. А у Саши ничего этого не было. Кроме Джонатана, для неё всё было новым и чужим. Поэтому она так яростно сражалась за Джоника – с мамой и принятым ею решением, с этим ужасным Барабасом, с обстоятельствами, продиктованными Полиной, – одна против всех. Мама давно призналась себе: она не любит Джонатана. Даже ненавидит. Потому что винит коня в смерти Егора и ничего не может с этим поделать. Но Сашка-то – наоборот! Она души в нём не чает. Так же, как когда-то Егор. И Саша ни в чём Джонатана не пинит…

Мама впервые осознала: они с Сашей так и не поговорили о том, что произошло тем страшным августовским вечером два года назад. То есть говорили, конечно. Больше плакали. Но Саша ни разу не ответила толком на вопросы о том, что там случилось. С ней беседовала психолог. И категорически не советовала маме расспрашивать дочь о подробностях. Пока она не захочет рассказать. Сама.

Так. Стоп. Мама внутренне собралась, потому что чувствовала: если она сейчас расклеится, это будет ошибкой. Не потому что она отменит собственное решение продать Джонатана и покажет свою слабость. А потому, что нельзя создавать для Саши снова такую же ситуацию, когда у неё есть только конь и больше ничего. А если с Джонатаном что-то случится? Опять наступит конец света? Нужно подтолкнуть её к необходимости действовать, чего-то добиваться в сфере, не связанной с конями.

Пауза затянулась. Саша, Ба и Полина смотрели на маму, ожидая её решения.

– Свой конь – это труд, пот и ответственность. Сама знаешь, – сказала мама Сашке, стараясь, чтобы голос звучал строго и не дрожал. – А ты химию выучить не можешь!

– Я исправлюсь! Обещаю!

– Давай так. Плохо учишься, ничего не делаешь… Тогда прощай, Джонатан!

– Да!

Мама вздохнула.

– Что ж. Решено. Меняем железного коня на живого. Будем ходить пешком.

Глаза Саши засияли, как лампочки в пятьсот ватт – ярче софитов, под которыми мама стояла на сцене. Саша бросилась ей на шею. Ба довольно улыбалась. Полина одобрительно кивала, мол, «молодец, подруга! Всё правильно сделала». Неожиданно мама почувствовала колоссальное облегчение. Ей вдруг показалось, она услышала чуть хриплый голос Егора – как будто он прошептал ей на ухо: «Спасибо, родная». Тут уже мама не смогла сдержать слёз.