Текст книги "Бегом на шпильках"

Глава 13

– Он прилетает завтра днем, – говорит она так, словно оправдывается, словно спрашивает: “да что же я такого сделала?” Хотя сама прекрасно знает, – что. – Он остановится в отеле “Сент-Мартинз Лейн”.

Ну, еще бы.

– Он приезжает по целому ряду причин.

Не верю.

– Я думала, ты обрадуешься.

Мой мозг – сплошной гуляш.

Когда мой отец вдруг вывертывается из цепких объятий хирургически-соблазнительной Кимберли Энн и покидает их благоухающее пальмами бунгало в жарком, синем-пресинем Малибу, чтобы повидать свое располневшее, пригородное, до-средне-жизне-промежуточное семейство в моросяще-слякотной Англии, причина должна быть действительно серьезной. Я даже боюсь подумать о том, что ему наговорила мама. Поразительно, что она вообще решила набрать его номер. Они общаются друг с другом по телефону от силы раз в год, – и даже тогда ограничиваются лишь кратким обменом новостей. Возможно, ей просто не терпелось насладиться удовольствием сообщить ему о том, что он стал дедом, а Кимберли Энн – живо представляю себе, как мама безуспешно пытается скрыть ликование в голосе, – приемной бабкой. Воображаю, какой удар для двадцатипятилетней!

Лично я перезваниваюсь с ним раз в месяц. Мне нравится мой отец. Этот человек настолько искренне, настолько безраздельно и бесстыдно предан своим юношеским фантазиям, подавлявшимся на протяжении трех десятков лет, что он просто не может не нравиться. А сколь трогательны его восторги перед спокойной, богатой “Американской Мечтой”, обладающей – в своем солнечно-гигиеническом воплощении – неисчислимыми преимуществами в сравнении с этим “Британским Кошмаром” (двое детей с проблемной стоматологией, приземистая женушка, не поддающийся описанию одноквартирный домишко на не поддающейся описанию улочке, “рено-меган”)! Я видела Кимберли Энн всего один раз, но должна признать, что – если отбросить ее странную привычку больно щипать тебя за руку всякий раз, когда ты говоришь что-нибудь смешное, – она произвела на меня впечатление вполне сносного человеческого существа.

Однако на сей раз вину свою отец заглаживает в одиночку. Кимберли Энн терпеть не может разлучаться с Твити, своей болонкой, и, кроме того, ужасно боится летать, – не дай бог, взорвутся силиконовые имплантаты (у Кимберли, не у Твити, хотя, если б для пушистых беленьких собачек существовала пластическая хирургия, не сомневайтесь, – Твити бы свое получила). Кроме того, отец не слишком-то любит наглядно напоминать Кимберли Энн о своей прошлой жизни, а встреча с нашей мамой – это все равно что установить прямо перед Фэрбушской гинекологической клиникой огромный рекламный щит с язвительной надписью: “ЗДЕСЬ ПОЖИЛ И ПОРАБОТАЛ ДОКТОР ВИНСЕНТ “ВИННИ” МИЛЛЕР”.

– И когда он… э-э… планирует встретиться со мной?

– Он прилетает в 16:30, но нам с ним нужно очень многое обсудить. В свете последних событий, как ты, надеюсь, понимаешь, – добавляет она сухо. – Я сказала ему, что до среды с тобой встретиться не удастся, но вы можете вместе позавтракать у него в гостинице.

– Хорошо. Мм. А он… он… как он отреагировал, когда ты ему рассказала?

Поскольку я не уточняю, о чем конкретно она могла ему рассказать, то и не знаю, к каким из семейных передряг последней недели относится мамин ответ, что, честно говоря, меня устраивает даже больше.

– Он сказал, – отвечает мама натянуто, – что вопрос можно решить.

На следующее утро я просыпаюсь от настойчивой, но пока еще расплывчатой мысли, срочно требующей моего внимания. Озадаченная, жду, пока расплывчатость не сфокусируется в четкость. Мама. Ребенок. Папа. Здесь. Ой. Нет. Перевернувшись на живот, исследую подушку на предмет наличия волос. Семь. Ничего себе денек начинается! Ладно, зато не надо тащиться на работу. Это мне-то, зубрилке от рождения. Чья карьера, кстати, висит на волоске. Изнутри живота доносится шлепок, будто недожаренным блином об сковородку. Что, интересно, Мэтт скажет Белинде, нашей ассистентке? Она как раз сегодня возвращается с Крита: вне всякого сомнения, цвета перезрелой редиски. (У Белинды золотисто-каштановые волосы и бледная кожа, но слово “меланома” не значит для нее ровным счетом ничего: ну разве что название какого-нибудь фрукта. В прошлом году она отдыхала на Иосе и обгорела так, что вся вздулась как пузырь, и ее пришлось вывозить из самолета в инвалидном кресле.)

Из-за того, что нечем заняться, чувствую себя как-то неуютно. Мне срочно необходима какая-нибудь цель в жизни. Может, купить себе новую обувь? Туфельки на шпильке умиротворили бы маму (“В обуви без каблука лодыжки кажутся толстыми!”). Бабс тоже понравится: она говорит, что я не умею себя баловать. Особенно она любит так говорить, когда ее перерасход по кредитке вырастает до размеров дома, а все, чем она может похвастать взамен, – это какая-нибудь желчно-зеленая бархатная блузка или искусственная накидка под зебру, скупленные на распродаже в “Дикинз энд Джоунз”[28]28
  Большой лондонский магазин женской одежды на Риджент-стрит.


[Закрыть] за десять минут до закрытия.

И еще: сегодня вечером я встречаюсь с Робби. И хотя это не свидание, Бабс все равно ужасно рассердится, если я не сделаю хотя бы символический рознично-торговый шаг навстречу данному событию. Натягиваю на себя аж два джемпера, – отопление врублено до уровня атомного реактора, а я все равно трясусь от холода, – и обдумываю поход по магазинам.

Я должна позвонить Крису и рассказать ему о Робби. Но что рассказывать? Между нами будет стол. Я буду в одежде. Разве есть что-то предосудительное в том, чтобы смеяться шуткам другого мужчины? Робби меня не привлекает. Может, я – изменница на эмоциональном уровне? Если я согласилась встретиться, заранее зная, что нравлюсь ему, следует ли из этого, что я уже виновна? Вспоминаю о том, как оправдывала свидания с Крисом, когда еще встречалась с Солом. Нет, тогда был не тот случай. Я вела себя плохо, за что и была наказана. Начала дурачить Сола еще задолго до того, как мы с Крисом приняли горизонтальное положение. По отношению же к Робби мои чувства – чисто платонические. Как бы там ни было, звоню Крису и все ему рассказываю.

– Хочет тебя, да? – Вопрос в лоб.

– Что ты! Конечно нет!

– Из-за чего же еще ему приглашать тебя в ресторан?

– Из-за моего острого ума и моей харизматической личности, – отвечаю я, чувствуя себя униженной.

Следует оскорбительно неуместная пауза.

– Сегодня вечером у меня деловая встреча с одним агентом, в Сохо-Хаусе, – осторожно начинает он. – Я собирался пригласить тебя. Думаю, вечерок получится что надо: выпьем, поболтаем, немного хоки-коки!

Вообще-то я всегда гордилась своим умением находить общий язык со сложными людьми. И потому долго не могу прийти в себя от только что сделанного открытия: в свете того, что у меня имеется нормально функционирующее влагалище, мои острый ум и харизматическая личность теряют всякий интерес. Однако отмечаю про себя, что, несмотря на убедительное присутствие символического влагалища, призванного отвлечь внимание сморчка Бена, тот все равно решил, что “Венозные монстры” – полное фуфло.

Ловлю себя на том, что говорю с недовольным видом:

– А что, в музыкальном бизнесе нет других способов общения, как только нюхать вместе кокаин?

Крис смеется.

– Нет, – отвечает он, – нет, принцесса. Это мобильник нашей индустрии.

– Значит, ты был прав, – говорю я ему. – Я действительно из тех правильных девочек, для которых порошок бывает только от кашля.

– Смотри, дело твое, – отвечает Крис.

Он кладет трубку, и тут, с болью в сердце, я вдруг понимаю, что только что его потеряла.

Я иду в спортзал и долго втаптываю свои тревоги и сомнения в бегущую дорожку. Затем, накачанная адреналином и чувствуя себя в полной безопасности, – занятия в группе Алекс заканчиваются через три минуты, – заглядываю в дверь студии и приветливо машу Алекс рукой.

– Только не лги мне, девушка. Ты ведь специально подгадала время! – говорит она, пока я помогаю ей свернуть маты.

Не могу скрыть улыбку.

– Виновна, по всем статьям.

– Как твои дела? Я не подошла тогда, в воскресенье, так как не хотела тебя беспокоить. Кстати, после пятничного занятия какие-нибудь необычные ощущения были?

– О, нет-нет, ничего… – Тут до меня вдруг доходит возможная причина “психосоматических” болей в животе, преследовавших меня всю неделю. – Э-э, разве что покололо немного.

Алекс громко хохочет.

– Ну, и врушка же ты, Натали. Я же вижу по твоему лицу. Наверняка в субботу утром места себе не находила. Ну же, признайся!

– И совершенно незачем быть такой самодовольной, Алекс! – отвечаю я.

И всю дорогу до дома улыбаюсь как идиотка. Автоответчик встречает меня радостным посланием от Робби. Он полагает, что мы по-прежнему встречаемся в семь, в “Пыльной бутылке”, в Кэмдене. Кроме того, выслушиваю трескотню Белинды, которая просит позвонить сразу же, как вернусь домой. Не может быть, чтобы Мэтт успел ей все рассказать. Немного нервничая, набираю нужный номер.

– Белинда? Это Натали. Как Крит?

– Отлично, Натали. Просто замечательно! Море, солнце – и много-много водки. Даже мои веснушки – и те проспиртовались.

Улыбаюсь.

– Звучит заманчиво. Ну, что там у тебя?

– А, да… – В ее голосе появляется нотка неуверенности – …Мэтт говорит, ты сегодня работаешь на дому, так что, наверное, будет лучше, если я еще раз проверю все по поездке в Венецию…

– В Верону.

– Ну да, в Верону. Я тут как раз листаю твои бумаги, по-моему, все в полном порядке, но Мэтт сказал, чтобы я перепроверила каждую буковку: мол, эти итальянцы – такие бюрократы! Есть что-нибудь, на что стоит обратить особое внимание?

Говорю Белинде, что, возможно, стоит еще раз перепроверить гостиничную бронь и убедиться, чтобы у всех на руках были билеты и расписание рейсов.

– Уже начала, – щебечет она. – Ну, тогда – до завтра. – И вешает трубку.

По магазинам я не иду.

Я звоню Бабс.

– Я тебя не разбудила?

Слышно, как Бабс зевает.

– Я немного задремала. Ночка вчера выдалась, – это что-то!

– Неужели? – искренне удивляюсь я.

Насколько мне известно, работа пожарного по большей части состоит из обслуживания сигнализации, срабатывающей безо всякой причины; извлечения разных придурков из застрявших лифтов; и тушения тлеющих мусорных баков. Горящие здания встречаются так же редко, как цветок клевера с четырьмя лепестками. Пожалуй, самый драматический элемент в ее профессии – это борьба за безопасность женского туалета и подбор форменных брюк подходящего размера. До тех пор, пока Бабс не подняла шум, считалось, что она вполне обойдется уставной мужской униформой. Но та обратилась в профсоюз, заявив: “В человеческой расе нет ничего единообразного”.

– И что же случилось? – спрашиваю я.

– Три “караула”, – т. е. вызова по телефону, перевожу я про себя, – и “прокатка”, – т. е. ложное срабатывание сигнализации. – И вот, восемь утра, мы все в дежурке, и тут одна девка, – сильно под мухой, искусственный загар, мини-юбка, “шпильки”, все при всем, – шатается туда-сюда перед депо, трясет сиськами прямо у ребят перед носом и орет во всю глотку: “Я хочу съехать по вашему столбу!” Прикинь, прямо средь бела дня! И парень ее тут же! Представь, как ему было за нее стыдно. Наши-то, само собой, в восторге. Ну вот, я вышла и сказала, чтобы она сваливала куда подальше, а та как заорет: “Заткнись, ты! Скажи просто, что ревнуешь, потому что сама выглядишь как мужик!”

– Бабс, – говорю я серьезным тоном, – ты же знаешь: все бабы стервы. Места себе не находят, когда у других все хорошо. Если только ты, конечно, не законченная уродина. А у тебя настоящие рубенсовские формы и шикарная грудь. И ты ни капли не похожа на мужика.

– Ха, – отвечает Бабс.

– Лучше угадай-ка.

– Что?

Рассказываю ей часть новостей. О Робби: она приходит в возбуждение, на мой взгляд, несколько излишнее. И о моих разоблачениях перед новоявленной бабушкой (Бабс в курсе про дочку Тони – я все ей рассказываю).

Очень тихим голосом Бабс спрашивает:

– Зачем ты это сделала, Натали? Господи боже!

Я в нерешительности. Не люблю, когда меня начинают осуждать, и бесконечно благодарна большинству своих друзей, которые делают это за моей спиной. Но Бабс обладает просто сногсшибательной верой в непогрешимость собственного мнения, – и не менее сногсшибательной привычкой высказывать это мнение тебе в лицо. Говорит все, что думает, без купюр. Просто диву даешься. Для меня, к примеру, общество – это большое минное поле, и если не будешь строго придерживаться обозначенного прохода, то рано или поздно получишь в рожу несколько акров навоза. И пока я медленно шаркаю спутанными ногами, Бабс, словно боевой генерал, уверенно шагает по жизни, на ходу выдергивая чеку из этикета, швыряя вербальные гранаты в ответ на малейшую провокацию и не получая при этом ни царапины. Я же тащусь следом, подбирая останки.

– Не знаю. Само как-то вырвалось, – всхлипываю я.

– Но как?

В ее голосе слышны требовательные нотки. Бабс сейчас напоминает пятилетнюю девчонку, только что услышавшую сомнительную новость о том, что маленькие детки появляются из маминого пупка. Решаю, что сейчас она не способна принять правду, а потому перешагиваю – или, вернее, перепрыгиваю – ту часть, что касается моей пошатнувшейся карьеры, и говорю, что мы с мамой поссорились из-за Тони. Вся сжимаюсь в ожидании упреков, но, к моему удивлению, Бабс, похоже, очень довольна.

– Вы спорите! – кричит она. – Просто отлично! Ты рассказываешь ей, каково это! Вы общаетесь! Наконец-то, свершилось! То, чего так не хватало вашему семейству!

Я в замешательстве. По-моему, споры – это последнее, что требовалось нашему семейству. Кроме того, не могу взять в толк, какая связь между общением и швырянием картофельным пюре о стену. Похоже, Бабс не понимает, как сильно я боюсь расстраивать маму. Хуже и быть ничего не может, – ну, разве что, то, что происходит сейчас. Чувствую, как растет пропасть между мной и моей экс-лучшей подругой. Словно в кошмарном сне: когда пытаешься кричать, а голоса нет. Энергия сочится из меня, словно пот, так что о приезде отца я рассказываю как можно более сжато. Бабс чувствует, что я от нее закрылась, и искорка в ее голосе мгновенно угасает.

– Что ж, уверена, это к лучшему, – отрывисто чеканит она слова, будто читает с телесуфлера. – Надеюсь, вечер с Робби окажется славным.

Надо же, “славным”. Слово-то какое, – будто Бабс далеко за сорок. И, кстати, еще один признак того, что наши прекрасные отношения тают на глазах. Однако, несмотря на мое беспокойство, вечер с Робби и в самом деле оказывается славным. Когда я вхожу в ресторан, он сидит развалясь на мягком диванчике, за низким столиком, изучая меню. На нем – тесная белая футболка, что свидетельствует об исключительной вере в британскую погодную систему (учитывая то, что на дворе февраль). Робби переворачивает страницу: его трицепсы переваливаются под кожей, словно стальные батоны колбасы. Я никогда не отличалась любовью к качкам, и потому мне хочется развернуться и убежать. Решительной походкой направляюсь к нему.

– Ты выглядишь так, словно ждешь, что тебя вот-вот расстреляют, – отмечает он.

– Забавно, но сейчас это именно то, что мне нужно, – говорю я. Прокручиваю фразу в голове еще раз. – Нет, не потому, что встречаюсь с тобой. У меня… э-э, у меня завтра очень трудный день.

Робби хочет знать – почему, но мой болтливый язык и так уже причинил достаточно неприятностей (тот таксист, вероятно, разболтал всему городу). В общем, я ничего ему не рассказываю. А вместо этого прошу его рассказать о себе. В случае большинства мужчин – самая безопасная тема для беседы.

– Сразу видно, что ты много занимаешься спортом, – начинаю я. – Ты тренируешься в кожаном поясе?

Робби – человек достаточно тактичный, так что ограничивается кратким ответом. Нет, он не надевает кожаный пояс, и, да, он действительно занимается спортом по три раза в неделю.

– Раньше занимался больше, – добавляет он. – По три часа – каждый день, а по воскресеньям – пять.

– Но как же ты успевал с работой? – спрашиваю я, заинтригованная.

– Мне можно было – как, впрочем, и сейчас – работать тогда, когда захочу, – поясняет он. – Я – свободный художник. Разработчик компьютерной “паутины”.

“Как паук!” – чуть было не срывается у меня с языка. Но я вовремя спохватываюсь.

– Глядя на тебя, я чувствую себя ужасной лентяйкой.

– Я чересчур переборщил, – говорит Робби. Уголок его рта растягивается в однобокой улыбке.

– В смысле? – спрашиваю я.

Робби качает головой.

– Просто я вспоминаю, каким я был тогда. Случалось, принимал по девятнадцать диетических добавок. Вел себя как одержимый. Каждый день пил эту жуткую тунцовую смесь. Отжимал две банки тунца, добавлял полпинты апельсинового сока и выпивал все это прямо в спортзале. Изо рта у меня постоянно воняло, как из китовой пасти.

– Уверена, все было не так плохо, – говорю я, а сама думаю: неужели трудно было носить с собой футляр с зубной щеткой? Нет ничего хуже, чем бег на месте по соседству с тяжело дышащим мужиком, у которого изо рта несет серой. И ведь даже бегущую дорожку не передвинешь, – чтобы, не дай бог, не обидеть.

– Даже хуже, – улыбается Робби. – С приятелями я не общался, от работы отказывался, и все это лишь ради того, чтобы ходить в спортзал. Псих ненормальный.

– Зато, – говорю я, – наверняка чувствовал себя здоровым.

Робби жмет плечами.

– Как раз наоборот: большую часть времени я болел. Постоянно подхватывал грипп, доводил себя до изнеможения, но остановиться уже не мог. Если б я не тренировался, то все время чесался бы.

– Чесался? – взвизгиваю я, изо всех сил стараясь удерживать голос на одном уровне. Чрезмерное любопытство сродни искушению. Нужно изображать безразличие – иначе можно отпугнуть жертву. Подпускаю во взгляд бесстрастности.

– Да, – говорит Робби. – Как будто все тело сморщивается. В конце концов, я пошел к врачу, и тот посоветовал притормозить, иначе, мол, наживу себе неприятности. Легко сказать! А для меня это было все равно что пытаться соскочить с героина!

– О! – открываю я рот от удивления, сбрасывая овечью шкуру и превращаясь в хищницу. – А как ты думаешь: почему ты был таким? В смысле, почему ты был таким… таким зависимым?

Видно, что Робби стесняется (а что я вам говорила?), но, в конце концов, он бормочет, что в школе над ним постоянно издевались из-за его маленького роста.

– Комплекс Наполеона, – добавляет он, слегка пожимая плечами.

– Понятно, – говорю я, ничего толком не понимая.

– Маленький рост, – объясняет Робби. – Маленький рост для мужчины – это проклятие на всю жизнь. Чего я только ни делал! Носил ковбойские сапоги. Ругался по-черному. Оставалось либо накачать бицепсы, либо купить “феррари”, – вот только “Нэт Вест”[29]29
  Крупный английский банк.


[Закрыть] никак не давал мне ссуду.

– Вот ведь сволочи, – говорю я.

Робби улыбается.

– Так что пришлось выбирать бицепсы. Накачал себе настоящие арбузы. Но стал выглядеть еще ниже. Ниже и шире.

Внутренне краснею и нагло лгу:

– Ты не… э-э, низкий.

– Пять футов три дюйма, – улыбается он. – И лысею.

Я просто старалась быть вежливой. Он не подыграл. В конце концов, говорю:

– Будешь с этим бороться, – станешь еще менее привлекательным.

– С чем? – спрашивает Робби. – С низким ростом?

Хихикаю.

– С выпадением волос, – пищу я. – А ты сбрей их “под ноль”. Тогда все будут думать, что тебе наплевать.

– Даже если при этом внутренне обливаешься слезами, – говорит Робби бесстрастно, приглаживая свою лысеющую макушку.

Лысеющая макушка. Какой кошмар! А тут еще я назвала его, можно сказать, уродом прямо в лицо. Изо всех сил придумываю, как загладить вину.

– Другое дело – женщина, – выпаливаю я. – Тут нужно держаться за волосы любой ценой. В смысле, за волосы на голове. – Слова выдавливаются из меня как гель, и я чувствую себя маленьким щенком, с трудом ковыляющим на своих шатких лапках. – Если только ты не решила стать изгоем, волосы нужно сбривать везде, кроме головы.

Сросшиеся брови Робби собираются в едва заметную складку.

– Я знаю, что ты чувствуешь… насчет облысения, – говорю я. (Ну вот, еще один перл в моей разбухающей папке “Как соблазнить мужчину: Полезные советы”.)

К счастью, у меня нет желания соблазнять Робби, и между нами завязывается долгая и весьма информативная беседа о всяких хитростях и средствах против облысения. О чем мы только ни говорим! О стимуляторах роста волос, хирургической пересадке, витамине В, вакцинации, антибиотиках, взбалмошных генах, париках, наследственной плешивости, промывке пищеварительной системы шестью стаканами воды в день, уровне железа в крови, пилюлях, чувствительности к андрогенам, глубоком дыхании, цинке, черной смородине, нарушении функций щитовидки, высокой температуре…

– Высокая температура? – Я вдруг настораживаюсь, услышав о новой, еще не ведомой мне опасности.

– О да, – отвечает Робби, гримасничая. – Высокая температура может вызывать выпадение волос. Я читал об этом в “Санди”. Так что в последний раз, когда я болел гриппом, перед этим едва не отдав концы в тренажерном зале, я потом полтора часа просидел в холодной ванне. Чуть было воспаление легких не схватил!

Мы хором заканчиваем мысль:

– А тяжелая болезнь может вызвать облысение!

Оба смеемся, и я думаю о том, что сейчас самый подходящий момент плавно перевести разговор на Энди. Меня внезапно осеняет, что, раз они с Робби такие закадычные друзья, то, зная о том, что я нравлюсь Робби, они наверняка обсуждали между собой эту тему. Ужасно хочется узнать, санкционировал ли Энди это свидание. Если верить Бабс, Энди совершенно не умеет скрывать свои чувства. Я долго думала о том, как он попросил поцеловать его на последней вечеринке с караоке. Знаю, это была всего лишь шутка, – причем дурацкая, – но она заставила меня призадуматься. Только и всего.