Текст книги "Обжигающий след. Потерянные"

Глава 13
Сердечный кров

Наверное, у каждого есть счастливые воспоминания из детства. Теплые, как солнечный зайчик на ладони, мягкие, как звездный свет летних ночей, душистые, как ворох свежего сена, и звонкие, как ледяные сосульки зимой. Сочные и яркие поначалу, позже они выцветают, будто старая потрепанная открытка. И чем старше мы становимся, тем труднее носить в себе память детства. Настает день, когда мы удивленно смотрим на ребятню и понимаем, что не можем припомнить, каково это, когда захватывает дух от первых капель ливня, и как искренне восторгаться первой игрушке. Спроси любого – хотел бы он вернуть своей душе легкость, какую он испытывал в детстве, вряд ли кто бы ответил «нет».

Флигель был замкнут изнутри. И девушка долго смотрела на ручные часы, прежде чем решиться. Направленная мысль зажгла на циферблате россыпь цифр и знаков. Действительно, все просто. Прокручивающийся обод, как и прежде, установлен на нынешний век. И временные стрелки, все шесть – год, месяц, день, час, минута, секунда – находятся в положении, в котором пребывали последнюю дюжину лет. Дата восьмого дня рождения Тисы. Перед смертью мама вспоминала именно его. Боязно возвращаться в прошлое. Сердце щемит. Но Тиса привыкла уже не замечать сердечные метания. Упрямо прошептала нужные слова на древнем, и память открыла ей двери в прошлое.

Она думала, что хорошо помнит тот счастливый день. Ведь ее всегда занятой папа-капитан тогда оставил службу ради семейного праздника. И они вместе отправились за пределы части. Расстелили одеяло и провели день на поляне в тени старого вяза, поедая вкусности. Но она не помнила, как ветер трепал ее волосы, а мама… красивая, боже, какая красивая, с мягкой улыбкой на губах, в платье из тонкой шерсти. Она попросила ее надеть косынку на голову, чтобы не застудить уши. Тиса не помнила молодых лиц родителей и их ясный как безоблачное небо смех. И аромата букета полевых цветов, которые собрала и подарила мамочке. И как после вкусного обеда на воздухе они втроем просто валялись и любовались играющей на ветру кроной дерева.

Отец задремал, сморенный полуденной истомой. Да и Тиса зевала, свернувшись клубком меж родителями. Девочка обняла руку матери и сонно прошептала:

– Я люблю тебя, мамочка. Очень-очень. И папу тоже.

– А как мы тебя любим, доченька, счастье ты наше! – Мать поцеловала ее в лоб. – Вот будут у тебя свои детки, когда вырастешь, узнаешь, что сильнее материнской любви ничего нет на свете.

Тиса присела на табурет и подложила поленьев в печь. Те мерно затрещали. В свете очага мерцали дорожки из слез на девичьих щеках. Но слезы не были горькими, скорее принесли облегчение. Ослабили тот клубок накопившихся переживаний, что стянулся внутри за последнее время.

– Узнаю ли я когда-нибудь ту любовь, о которой ты говорила, – прошептала девушка, – и если нет, то прости, мама.

* * *

Так и не найдя своей теплой косынки, Тиса купила шерстяной шарфик – очень милый, полоска коричневая, полоска лососевая, и частая бахрома по краю. Коробейница, что продала его, сказала, что такие нынче «у моде». Впрочем, то, как их бойко разбирали другие девушки, подтверждало ее слова.

Урок, на который так рассчитывала Тиса, неожиданно отменился. На диване сидел Строчка, закинув ногу на ногу и подперев подбородок ладонью. А в опытной слишком громко переставлялась утварь, слышались шипящие ругательства Клары. Люсенька, извиняясь, пролепетала:

– Министерство отказало нам денюшку на раскопки выдать. Прислало отказ. А Клим тебе этот листик сказал отдать. Там домашнее задание для тебя. Он сейчас у заведующего, и не знаем, когда вернется. Какой прелестный шарфик у тебя!

Все понятно – Увлеченный клуб в трауре из-за плохой вести.

– Н-ничего, – оживился неунывающий Строчка, – Мо Линич с Климом обязательно что-нибудь придумают. Вот увидите. Весной мы распечатаем штольни! И… Тиса, пока ты тут, глянь, какие новые движения я придумал в «повторише».

И принялся кренделя выписывать с самым серьезным видом идущего в последний бой солдата. Бедный Клим, ему же это повторять. Хотя, зная учителя, вряд ли он будет так оттягивать себя за уши и так выворачивать коленки.

Девушка не могла не улыбнуться подобной уморе и вскоре вместе с Люсей хихикала над парнишкой. В дверях опытной появилась Клара, скривила губы.

– Паяц несчастный!

Потом вздохнула и, бросив на Тису драконий взгляд из разряда «явилась тут, самозванка», удалилась в свою «пещеру».

Подумав немного, Войнова последовала за ней.

Клара положила стеклянный квадратик с размазанным по нему тонким слоем земли на подставку и взглянула в увеличительный окуляр. Тяжелая шторка черных волос закрыла щеку. На вторжение брюнетка даже головы не повернула.

– Клара, я бы хотела поговорить, – произнесла Тиса, желая разрешить недоразумение.

– Ну? – Вопрос с ноткой скепсиса.

– Я знаю, ты не веришь, что я видящая.

– А я должна? – Усмешка.

– Но в последний раз я увидела Строчку. И он…

Клара отвлеклась все же от окуляра.

– На столе бумаги лежали, свежеисписанные, и книга по недрам. Не надо иметь семь пядей во лбу, чтобы понять, откуда они взялись.

Тиса открыла рот. Это что выходит? Клара думает, что она попросту наврала о Строчке?

– Но я действительно видела Виталия.

– О, это ты остальным сказки рассказывай. Эти-то ладно, но он почему тебе верит, не понимаю, – брюнетка поджала губу. – Знаешь, красотка, очень скоро тебе придется сознаться и уйти отсюда.

Девушка вышла из опытной. К сожалению, разговор ни к чему не привел. Ну хоть красоткой назвали, и на том спасибо.

Покидала она школьный сквер, благоразумно стараясь не смотреть в сторону трещины. Казалось, или на самом деле ветер веял вслед с тихим шепотом: «Приди». Вот неугомонное привидение-то. Считай, целый особняк с необходимой мрачной обстановкой в ее распоряжении, а все не живется спокойно. Хотя какая у этих бесплотных душ жизнь? Упаси Единый узнать!

Тиса направилась в аптеку и порадовала своим досрочным приходом колдунью. День пролетел в заботах и весьма плодотворно. На завтра Агата Федоровна наметила поездку с очередной благотворительной партией снадобий.

Вечером – снова мост и созерцание заледенелой Патвы, лежащей в зимних сумерках. Если бы не приглядывалась, так и не заметила бы стаю животных, пробирающуюся в припорошенном камышовом сухостое вдоль речного берега. Старые знакомые. Кабаны все же. Крупные! И чего им в лесу не сидится? Вот так смотреть на речную долину незаметно вошло в привычку, как и посещение парка после утренних видений. Что же, жизнь в Оранске как-то входит в свою колею, и это к лучшему.

Дома ее поджидал сюрприз. Еще не войдя в калитку, Войнова услышала громкие голоса Тараса и Алевтины. А когда ступила во двор, увидела следующую картину. Тарас, судя по заплетающемуся языку, пьяный, в одной тельняшке и штанах сидел на крыше дома и размахивал руками с воплями:

– Тонем! В днище пробоина! Спустить шлюпки на воду!

Во дворе собралась вся семья Кадушкиных и соседка Никифоровна, которая не переставала охать и со словами «бяда-бяда!» качать головой. Алевтина тщетно пыталась вразумить главу семейства.

– Тарасик, миленький, слезай! Простудишься! – подзывала она его рукой.

Но тот и не думал спускаться.

– Алька, хватай детей и поднимайся! Вода прибывает!

– Тиса Лазаровна, простите ради Бога! – заметила девушку хозяйка. – Тарас заначку мою нашел! Всю выхлестал, злыдень! – пожаловалась она, чуть не плача. – Слезай сейчас же, постыдился бы постоялицы!

– Тонем! Спасайся кто может! – завопил в ответ благоверный.

– Ма, да не слышит он тебя, – дернул за рукав матери Устин.

Натка, глядя на весь концерт, с безразличным видом грызла сухарь. На щеке ее красовался большой прыщ.

– Батьку какая-то тетка по башке стукнула, пока он в морях был, – объяснила девочка Тисе. – Рея какая-то.

– Дура, – обернулся Устин, – это не тетка, это балка такая на корабле, поперечная.

– Умный нашелся! – Натка дала подзатыльник брату. Дети принялись толкаться.

Послышался громкий скулеж Силача – в суете Алевтина наступила на хвост собаке.

– Устька! Да убери ты эту псину с моих глаз! – топнула она. Пес мигом спрятался в будку. – Простите, Тиса Лазаровна. Моя вина, не спрятала от мужа деньги как следует.

– А я тебе что говорила, – забубнила Никифоровна, – при себе носить надоть. Поди не разбуянился бы так с копейки.

Когда Гишка принес от Никифоровны широкую лестницу – хозяйская давно обветшала, – бывшего моряка общими усилиями все же стащили с крыши.

«Веселый» вечер завершился. Ужиная в одиночестве в маленькой кухоньке, Тиса думала о Тарасе. Есть одно снадобье от глухоты. Поможет ли?

Незнакомец сидел напротив на диванной резной скамье и держал в холеных руках бокальчик красного вина. Этакий благовидный, полноватый, с лоснящейся бородкой – и одновременно деловой.

– Я правильно понял, тебе именной нужен? – Голос соответствовал виду, тенор с показной ленцой. Отпив, незнакомец опустил бокал себе на круглый живот.

– Да, – ответил хрипло Демьян. Простыл, что ли? – И, пожалуй, долгосрочный.

Тиса только сейчас заметила за спиной бородача полупрозрачную стену из светящихся прожилок вэи. А за нею на большом расстоянии – четырех человек посреди впечатляющего размера гранитной площадки, очерченной красным кругом. И, судя по пробежкам этих людей и тому, как полыхнуло несколько раз подряд, они там не в чехарду играли. Но ни Демьян, ни его собеседник даже ухом не вели в сторону чужой вэйновской схватки. Впрочем, звуки с площадки тоже не доносились.

– Полугодовой?

– Не меньше.

– Для тебя, Демка, ты знаешь, что угодно. Подожди-ка… – Незнакомец на секунду замер с пустым взглядом, – Марька зовет, я сейчас, – объяснил он и развоплотился.

Единый! В прямом смысле этого слова. Просто исчез, оставив лишь ковровую подстилку на лавке.

Демьян опустил голову и пару минут смотрел на свой полный бокал. Затем отставил его на низкий столик в виде большой рогатой черепахи и поднялся. Шагнул к перилам и облокотился на них. Незаметно тишину сменил монотонный звук далеких голосов. В красном кольце посреди площадки кланялись друг другу противники. Непонятно кто и откуда объявил об окончании поединка и имя победителя. Оказалось, что комната без одной стены, где находился колдун, была не чем иным, как балконом, одним из многих, что цепочкой в два яруса окружали площадку. Судя по количеству народа на этих ярусах, Демьян совсем не единственный, кто решил понаблюдать за тренировочными боями. Но далеко не все это делали с подобным комфортом.

Проходящие по краю площадки трое бравых парней в курсантской форме, заметив Демьяна, остановились, восторженно что-то говоря друг другу. До Тисы долетали лишь обрывки: «…неужели Невзоров? …тот самый», затем словно по команде поклонились. Вэйн коротко кивнул. Троица неторопливо удалилась, то и дело оглядываясь.

– Не понял. А где Натан? – послышался за спиной знакомый голос жизнерадостного чтеца. – Ты ж говорил, что скакун придет?

– Друг! – А этот грубоватый бас оказался неопознанным.

Демьян обернулся и попал в железные объятия к какому-то длинноволосому мужчине. Три синих пера за ухом. Заплетенные косички в бурой шевелюре. Шкалуш?

Юлий же уселся на лавку и потер нос черепахи-столика.

– Нам еще Бурского крепкого, барышня, и пару бокалов, – велел он. Столик на миг накрыл полупрозрачный колпак перехода, и вскоре чтец уже разливал по бокалам бордовую жидкость из новой бутылки.

– Не надеялся тебя увидеть так скоро, Славогор, – похлопал по плечу горца Демьян. – Как прошла поездка в Фикию?

Шкалуш пожал крутыми плечами.

– Вэйновского посла отвез. Сундук с бумагами забрал.

Они прошли к лавкам и разместились с удобством.

– А что за бумаги? – поинтересовался Жигаль.

– Не знаю и знать не хочу.

– Славик наш неизменно надежен и прям, как Рудненские скалы, – хихикнул Юлий. – И мыслей читать не надо.

Горец никак не отреагировал на заявление, только вперил взгляд в Демьяна из-под широких бровей.

– Я слышал, ты один справился с лавовой кошкой в Ижской, – восторженно пробасил он.

– Так кошка просто не знала, с кем связывается, – ввернул в руки друзей по бокалу Юлий. – Невзоров сам как изнань, когда дерется.

– Эта тварь коварней мерзуны и опасней рогача. Достойная победа. – Шкалуш привстал с лавки и поклонился. – А с личиной как прошло, пригодились рассказы о моем народе? – серьезно спросил горец, снова усаживаясь на свое место.

– Еще как, спасибо, друг, – благодарно ответил Демьян, сжав сильнее в руке бокал. – Как твоя семья поживает? – сменил он тему.

– Залина сегодня должна вернуться с младшим от родни. – Лицо шкалуша с грубыми чертами, словно высеченное из камня, посветлело. – Сегодня увижу. Старшие завтра обещали быть.

– Ты лучше скажи, чего панокийский сенат замышляет? – хмыкнул чтец.

– «Губу» все мечтает вернуть.

– Не наглость, а? А не закатать ли им свою?

– Толкуют, мол, это их древняя земля и их предки…

– Какая земля, елкин дрын!? – перебил Юлий. – Стабильный источник вэи в Загубской, вот что им нужно.

– Войну развязывать поостерегутся, – поделился мнением Демьян, – а каверзы пусть чинят. А то отдел Довлатова заскучает.

Они продолжили обсуждать политику, попивать вино и вяло поглядывать на площадку, где разворачивалась очередная схватка. Пока не вернулся Натан. Бородач появился из ниоткуда и сразу уселся рядом с Юлием. Над его головой витала еле заметная дымка перехода. Не приглядишься, так и не увидишь.

– Прости, что уходил, Дем, – повинился Натан. – У внука пара зубов режется, пришлось тащить к дочке лекаря.

– Натаныч! Скакун! – приветствовал его Жигаль. – Наш второй образцовый семьянин. Тоже с блоком, смотрю. Никак Дем предупредил о моем грядущем триумфальном явлении сегодня?

– Так знаем мы тебя, Юлька, – усмехнулся Натан. – Совесть еще в Вемовейском на пирожок променял.

– Неужели есть что скрывать?

Снова крепкие рукопожатия. Затем – продолжение беседы на всевозможные темы, в которых главвэй почти не участвовал.

– Демьян, как думаешь, кто выиграет? – спросил шкалуш, заинтересовавшись поединком.

– Шипов, – ответил тот, даже не взглянув на площадку.

– С чего ты взял? Ты даже не смотришь. Квашовец уже второй раз его достал.

– И на этом выдохся.

Через минуту бой завершился победой упомянутого Шипова, и Невзорова наградили званием тертого калача, хоть и неприлично молчаливого сегодня.

– Я обдумываю одно дело, ребята, – объяснил Демьян свое поведение, – привлекать подчиненных не хочу, оно касается лишь меня.

– Тебе нужна помощь, друг? – Горец выпятил грудь. – Я готов!

– Пожалуй, только твоя и нужна, Слава.

– Э, нет, так не пойдет. Давай выкладывай, что у тебя там за заварушка намечается! – хмыкнул Юлий.

Демьян недолго думал, прежде чем ответить.

– Да так. Возможно, придется наведаться в логово матерых оборотней…

Здравствуйте, старый парк и знакомая аллея. Увежский лес вы никогда не замените, но с вашим появлением жизнь в Оранске стала вполне сносной. Лиловое, еще не отошедшее от дремы морозное утро, далекий лай собак и полное безветрие. Чаща старого вишняка по бокам аллеи сегодня особо нарядна. Каждая ветка облеплена инеем, словно обвязана кружевом. Идешь по снежной дорожке, как в волшебном белом коридоре, длинном-длинном. Идешь долго. А в конце, там, где аллея делает крутой поворот, тебя ждет самая древняя в этом парке корявая вишня. Каждый шаг к ней – лечебный, – так убедила себя Тиса. Стоит преодолеть этот длинный отрезок аллеи и коснуться коры этой вишни, как пропадают сомнения, вызванные недавним видением. Вот как сейчас…

* * *

Оранск вдруг осознал, что наступили предсотворенские недели, и забил в колокола собора, засуетился толпой, засветился улыбками горожан.

В центре развернулись праздничные базарчики. Продавались пятилапники – родственники ели, но, в отличие от последней, это хвойное всегда имело строгое расположение лап округ ствола. И если взглянуть на пятилапник сверху, он напоминал пушистую пятиконечную звезду. На лотках пестрели сотворенские бусы из бисера и стекла, лежали чудесные, искусно сделанные игрушки, какие редко встретишь в Увеге. Маленькие дракончики, червячки, рыбки, лисы и орлы – святые животные, символизирующие скорое прибытие святых к Единому. А также маски и костюмы этих животных. Обе предсотворенские недели и седмица после святого Воскресения – колядочные. Так что любой добропорядочный верующий может надеть костюм и как следует повеселиться, распевая звонкие песни во славу святых и Единого – призывая божию благодать на будущий год.

Тиса разглядывала всю эту красоту на прилавках по дороге и наблюдала, как люди украшали фасады домов и окна. Кто приставлял стремянку и вешал цветные ленты и бусы под самым козырьком, а кто прибивал к двери ветвь пятилапника со звездой.

Добравшись до аптеки, Войнова покачала головой. По сравнению с ковровой лавкой Фролова, наряженной нынче красными лентами так, что в глазах нещадно рябило, аптека совсем потускнела. О чем Тиса прямо и сказала Агате Федоровне.

– Так все нужное есть в чулане, только достать и украсить надо. Ты нашего молодца снаряди, пусть принесет коробку, он знает где. И пусть бабоньки нарядят, как освободятся. А ты, моя рыбонька, сегодня поедешь со мной.

– С вами? А как же оставшиеся снадобья?

Хуже некуда, когда так резко меняются планы.

– Дай-ка список, – велела колдунья. Щурясь, просмотрела его. – Сегодня пусть сделают вот эти четыре, они самые простые. – Она ткнула пальцем в записи. – Справятся голубушки и без нас. Мы же сегодня нанесем визит в «Сердечный кров» с первой партией. Ох, как же я люблю это богоугодное заведение… – супротив своим словам простонала вэйна. – Представлю тебя смотрительнице, и вторую часть в следующий раз повезешь ты, дорогая, поскольку я буду занята. – И добавила уже себе под нос: – Все потому, что наш дорогой погодник потерял из-за лени остатки совести и снова перекладывает на меня свои обязанности.

Тиса кивнула. Она так надеялась сегодня заняться любимым делом, но с теми, кто платит за работу, обычно спорить не приходится.

Поэтому через час уже ехала в крытых санях вместе с вэйной и разглядывала улицы незнакомой части города. Под полозьями шепелявил укатанный снег. Сидящий на козлах Жорка ворчал на ленивую кобылу, которая на поворотах любила останавливаться. Благо, не засыпать. Агата призналась, что давно хотела продать эту лошадь, но до сих пор не решилась.

– Жалко животину. А вдруг плохой хозяин попадется, возьмет да запорет дурашку.

Кобыла с очередного пинка преодолела последний поворот, и сани встали у длинного неровного частокола. Прихватив пару корзин, вэйна с помощницей потопали гуськом во двор приюта.

«Сердечный кров» оказался двухэтажным бараком довоенного времени. Неказистые черные пристройки лепились к нему со всех сторон, как наросты к березе. И не поймешь, где заканчивалось людское жилище, а где начинался блеющий скотный двор или же прачечная. Чуть правее часть большого двора занимал недостроенный сруб. Похоже, работы по его возведению остановились очень давно. Дальше возвышались беседка с облупленными бортами, пара лавок у занесенной снегом клумбы и единственный во всем этом унылом безобразии добротного вида колодец-журавль.

У колодца возились с ведрами три женщины. Одна юная, две постарше. Огрубевшие черты лиц этих двух и одежда с чужого плеча не давали возможности определить их возраст. Тридцать? Пятьдесят? Еще издали, завидев гостий, женщины зашептались. Молодая открыла рот и с явным интересом уставилась на пришедших. За что тут же получила подзатыльник. «Беги скажи, а то все схлопочем!» – услышала Тиса приглушенный голос. Молодка унеслась в сени, а оставшаяся парочка при приближении колдуньи поклонилась в пояс, пробурчав робкие приветствия.

Внутри приюта впечатление от сего места не улучшилось. Посреди парадной стояла ржавая лохань, наполовину заполненная мутной водой. С опухшего потолка в нее сочилась вода. Стены медленно, но верно отвоевывала сырость. А скрипучая дверь, что за собой притворила Тиса, не пожелала с первой попытки входить в отведенную для нее раму. Навстречу вэйне уж торопилась смотрительница. Полногрудая и широкоплечая, она в пару секунд окинула пришедших опытным взглядом выпуклых глаз и безошибочно остановила его на корзинках. Рот произвел движение сродни жевательному, и большая нижняя губа выпятилась еще больше. Впрочем, похоже, что женщина так улыбалась.

– Благодетельница наша, Агата Федоровна! – Голос поставленный, зычный. – Как милостив Единый, что привел вас сегодня в нашу скромную обитель!

За спиной смотрительницы ее подручница – сухопарая тетка в платке, повязанном так, что тот закрывал брови и щеки, – тут же подхватила песню:

– Как милостив! Очень милостив!

– Степанида, право слово, оставь аллилуйю, – отмахнулась вэйна, – ты же знаешь, что я не способна обойти «Сердечный кров» стороной в сотворенские. Лучше скажи, как поживают приютные? Есть ли больные? И что за капель нынче в парадной?

– Нет у нас теперь надежного крова, благодетельница! Крыша-то наша прохудилась! – запричитала смотрительница.

– Уж мы ее чинили-чинили, усе руки изгваздали. Артель бы нанять, да на какие копейки-то? – добавила подручница.

– Что теперича делать-то, как быть-то, не знаем! Детушки да старики мерзнут!

– Ноженьками-то по половицам мокрым ходют! Захворать недолга.

И так слаженно скороговоркой причитали женщины, обступив вэйну по дороге в гостевую приемную, что Тиса аж диву давалась. Хор соборный, и тот бы позавидовал.

После крыши стенания переметнулись на потолок и стены, потом на окна и двери, мебель, одежду, двор, недостроенную мастерскую. Вот, оказывается, чем должен был стать неслучившийся сруб во дворе. В общем, приют нынче в таком плачевном состоянии, что просто выбегай, а то рухнет да придавит ненароком съехавшей крышей.

К чести колдуньи надо сказать, всю речь женщин она выслушала стойко, жалостливо качала головой и охала. Потом вынула из кармана меховой накидки приготовленный заранее тугой кошель и вручила его в протянутые руки смотрительницы.

Осталось только пожелать, чтобы эти деньги на самом деле облегчили жизнь приютных. А было их здесь достаточно много, Тиса поняла это, заглянув в трапезную, где кормили обедом.

Человек сорок, если не больше, за длинными столами. Склонились над мисками гороховой похлебки, тарахтят деревянными ложками по мере своих сил. Косматые старички, сухонькие старушки, бесцветные женщины без определенного возраста, подростки, даже малыши. Боже, какая мать от себя ребенка оторвет? Или это дети прачек? Скорее всего. Мужчин в цвете лет не наблюдалось, разве что пара юродивых. Тиса, опустив голову, следовала за вэйной. «Вот кто имеет право молить Единого о помощи, – размышляла она, – а ты со своими жалкими неудачами постыдилась бы».

Войнова сняла с себя одежду и, уложив на скамью, прошла в приемную. Тут подоспел и Жорка с двумя коробами, которые он сгрузил на пол. Полчаса Агата Федоровна с помощницей разбирали по списку снадобья, мази и сборы, объясняя смотрительнице и ее подчиненным, как их применять, впрочем, просто повторили то, что написано на бумажечках, приклеенных к склянкам и кулькам. Затем, повязав передники, поднялись на второй этаж, навестили шестерых лежачих больных, троих из которых Агата без промедления велела отправить в лекарню. Волшебными словами оказались «Сама оплачу их лечение». Двоих с простудой напоили горячим питьем и снадобьями, натерли разогревающими мазями, предварительно обтерев спины и грудь влажными полотенцами. Последнему омыли ноги и наложили на язвы повязку, густо пропитанную заживляющей мазью. Тиса глядела на колдунью, что с состраданием и без брезгливости наравне с ней пользовала больного старика, и еще больше прониклась к ней симпатией.

– Так в течение двух седмиц на ночь, – поясняла вэйна няньке Рае, великанше с добродушным лицом. – И отсюда по пять капель на стакан воды, давать три раза до еды.

Когда пришло время уходить, Тиса поняла, что потеряла свой шарфик. Или ему помог кто-то потеряться, прости, Милостивый, за крамольную мысль. Оглядев ватагу подростков, что пронеслись с гиканьем по коридору, пожала плечами. Значит, кому-то нужнее. И выкинула из головы сожаления.

У колодца вэйна остановилась. Достала «желток» и под взглядами любопытных приютных беззвучно принялась начитывать на него наклад. Долго шептала, чуть ли не час. Затем устало выдохнула.

– Теперь до конца зимы и в лютый мороз не скует его льдом, – пояснила она свои действия.

Налетел ледяной ветер, и Тиса подняла воротник пальто, чтобы не задувало. Степанида с Праскевой, как звали закутанную в платок напарницу, проводили «благодетельницу и кормилицу» до ворот и долго кланялись вослед отъезжающим саням.

– Из года в год одно и то же, – ворчала расстроенная Агата. – Ничего не меняется в этом заведении. Не понимаю, куда губернатор смотрит.

Тиса хотела было спросить, что именно под этими словами она подразумевает, но вэйна уж отвернулась, чтобы крикнуть молодому вознице:

– Жорик, сокол мой ясный, давай, поторопи нашу засоню, страсть как чаю хочу! – И снова обратилась к Тисе: – Я знаю, ты тоже любишь чай, ласточка. Сейчас поднимемся ко мне и попьем. Заслужили мы отдых, не так ли? – Агата Федоровна подмигнула. – Ты молодец, девочка, все делала правильно. Я рада, что святая Вэя послала мне тебя в помощницы.

Тиса улыбнулась. Агата ее совсем захвалит.

– Мне у вас еще учиться и учиться.