Текст книги "Мистер Камень"

Глава 10

Итак, я дома, и я все еще жива. Уже наступил рассвет, а меня до сих пор никто не попытался убить. Говорят, что в жизни нужно радоваться мелочам? Вот я и радуюсь. Целостность моих костей – очень даже весомый повод для хорошего настроения.

Хотя нельзя сказать, что эта ночь прошла спокойно. Я не заметила никакой слежки и все равно домой бежала так, будто за мной гонятся все монгольские племена во главе с Чингисханом. Надеюсь, соседи не видели. Все становятся внимательны к окружающим, когда это меньше всего нужно.

Спала я плохо. Мне ничего не снилось – потому что глубокого сна не было. Да лучше бы приснилось! С недавних пор прошлое пугает меня не так сильно, как будущее. Поэтому проснулась я не в лучшем настроении. Но это не впервой, и я знаю, как привести себя в норму. Крепкий кофе, плюшка с немыслимым содержанием сахара, который тут же ударит в кровь (смертельно опасный номер, никогда так не делайте, но мне можно), под конец – две таблетки от головной боли.

Нездоровый метод, я знаю. Есть и альтернатива – полдня проваляться в постели, ничем себя не обременяя. Но сейчас мне так нельзя, нужна ясность ума, чтобы разобраться в этом бардаке – если такое вообще возможно.

Я совершенно забыла про свой вчерашний заказ и уже собиралась уходить, когда мне позвонили на мобильный. Золотой билет я оплатила по карточке, так что теперь организаторы рвались вручить его мне – пока я не передумала. Возможно, обычно в такое время у них покупали билеты те люди, которые наутро трезвели и теряли тягу к благотворительности.

Однако я отступать не собиралась, задержалась дома минут на двадцать, чтобы дождаться курьера.

За сумму, сравнимую с годовым бюджетом какой-нибудь африканской страны, мне достались букет цветов и золотая коробка. Розы оказались милыми – маленькие крепенькие кулачки, густо жмущиеся друг к другу в гнезде из кленовых листьев. Красивее, чем на фото с сайта.

Коробка из плотного картона впечатлила меня меньше. По размеру она была сравнима с обувной, только плоская. Внутри скрывалась атласная подушка (тоже золотая, естественно), на которой лежало мое приглашение. В два раза меньше коробки. Что я говорила про пафос? Если бы стоимость упаковки, которую я все равно выкину, передали на ту самую благотворительность, многие люди стали бы куда счастливее.

Золотое приглашение было точной копией бархатного, различались только цвета. То, что досталось мне, было приглушенно золотым, с багряными буквами текста. Сверху – указание на то, что я приглашена на осенний бал (приглашена за свой счет, ага). Внутри приглашения – целый свод требований и правил.

Оказалось, что даже с золотым приглашением стать своей среди добрых людей не так-то просто. К каждому гостю предъявлялись требования в духе армейской дисциплины: явиться не позже назначенного срока, не курить, спиртное с собой не приносить, подозрительных личностей не приводить, детей и собачек оставить дома. Видимо, на предыдущих балах случалось всякое.

И конечно же, там существовал строгий фейс-контроль. Интересно, если бы я пришла в неоновом мини, как они разворачивали бы меня на входе? Призвали бы национальную гвардию или расстреляли на месте?

В приглашении они честно предупреждали, что мини воспримут как плевок в душу. Я обязана была явиться в платье до колен или ниже, с закрытыми плечами (про декольте, заметьте, ни слова), а главное, «цвета осенних листьев». Это прямая цитата.

Цвет осенних листьев – это, если задуматься, довольно широкая гамма. Некоторые листья не меняют цвет, так и падают на землю зелеными, словно не понимающими, за что им такая участь. Некоторые прямо на ветках ссыхаются и рыжеют, напоминая проржавевшие канализационные люки. Городские каштаны, конечно. Некоторые и вовсе чернеют, задыхаясь от выхлопных газов и непонятных примесей в воде.

Но организаторы вряд ли мыслили такими категориями. Обычно эти требования придумывают возвышенные девы, для которых цвета осени – это красный, желтый и ярко-оранжевый. Как на школьных рисунках. Конечно, моя душа требовала протеста, но поскольку на этом балу мне предстояло собирать сведения, лучше не начинать свой визит со скандала. Так что я была преисполнена решимостью соблюсти все условия, быть женщиной, при взгляде на которую сразу понимаешь: у нее золотое приглашение. К таким обычно тянутся.

У меня даже было подходящее платье, так что мне не нужно было шастать по магазинам в стремлении уподобиться осеннему листочку. Правда, в нужную гамму оно вписывалось очень условно. Его цвет был темно-красным, багряным даже – цвет вспыхнувших последней осенней кровью листьев девичьего винограда. Вызывающий цвет, который невозможно не заметить, но достаточно дорогой, чтобы не заподозрить в нем пошлость и неумелый соблазн.

Любопытно все-таки, как серьезно влияет на внешность всего одна перемена – цвета волос! Прежняя я и помыслить не могла о платье цвета темной крови. Не я бы носила это платье – оно бы носило меня. Мы приветствуем на нашем балу платье и потерявшуюся в нем бледную моль! Быть «плюс один» для своего наряда – та еще радость.

Но теперь я была другой. Мои волосы были крылом ворона, мои глаза – холодным льдом. Ведьма, да, сразу видно, так ведь не карикатурная, а самая настоящая.

Великолепный цвет платья воплощала не менее великолепная ткань: плотный шелк. Тут надо отметить, что в целом я не люблю шелковые платья. Они похожи на комбинацию и обычно подчеркивают то, что подчеркивать не стоит. Шелк струится по телу предательски тонкой водой, вином или жидким шоколадом. Он повторяет каждый контур, и это не очень хорошо. Видно каждую косточку, каждую неестественную складку, созданную резинками белья. Остаться томной женщиной-загадкой вряд ли получится, за каждым движением придется следить. Нет уж, спасибо!

Но это платье было приятным исключением, не просто очередной дизайнерской шмоткой, а чудом инженерной мысли. Да, так тоже бывает. И досталось оно мне весьма необычным способом – я его не покупала.

Одно из преимуществ моей работы в том, что я пересекаюсь с самыми разными людьми. Талантливыми, порой – гениальными, и вера в магию вовсе не делает их глупее. Получилось так, что ко мне обратилась и очень известный модельер. Я стала не первым ее путем решения проблемы, просто к тому моменту она перепробовала все остальное, и визит ко мне был плодом отчаяния.

Она не могла родить. Хотела до дрожи, но не получалось. Все есть: деньги, карьера, любящий муж, а не получается – и хоть ты тресни. Обследование ни к чему не привело, и она, и супруг были совершенно здоровы. Тупая безысходность ситуации довела ее до нервного расстройства, когда она пришла ко мне, она была просто одержима идеей продолжения рода.

Такое бывает удручающе часто, и проблема не в теле, а в голове. Организм находится в жутком напряжении, а мозг считает, что в стрессе. Все, война началась, конец света! Какая уж тут беременность? Нужно расслабиться и отпустить ситуацию, а никак не получается. Замкнутый круг.

В том случае я приняла опасное решение. Я вручила клиентке лунный камень, камень женской энергии, и убедила ее, что он гарантированно поможет. Просто не сразу – понадобится некоторое время. Но ребенок точно будет. Я знаю, что не имела права давать такие гарантии, это был чудовищный риск с моей стороны. Но я видела, что иначе она будет дергаться и сомневаться, ничего не выйдет.

Я смогла убедить ее. Сложно представить, какой скандал ждал бы меня, если бы за год не произошло чудо. Но это мне так и не довелось узнать: она утащила домой лунный камень, установила его у изголовья кровати – и уже через месяц тест на беременность дал положительный результат. В тридцать девять лет она без проблем родила здорового ребеночка. Бесполезно было убеждать ее, что дело вовсе не в лунном камне, да я и не собиралась, это не худшее плацебо.

За камень она заплатила, больше я ничего не требовала. Но когда родился ребенок, она уговорила меня принять от нее в подарок платье. Абсурд, да? Уговаривать принять подарок! Но мне было неловко, я не хотела злоупотреблять ее доверием, а потом сдалась. Она сняла мерки – и сконструировала для меня это платье.

Я говорю «сконструировала», потому что в основе у него жесткий корсет. Не знаю, из чего он сделан, какие-то твердые полоски. Мне никогда не приходило в голову препарировать платье, я согласна на неведение. Важнее то, что корсет этот обеспечивал мне фигуру мечты даже под тонким струящимся шелком. А для того, чтобы его не было видно, модельер предусмотрела декоративные складки ткани. Вот честно, я бы эту вещь у нее выкупила за любые деньги, но денег она с меня не взяла.

Если быть объективной, это платье не ассоциировалось с кучей опавших листьев. Но тут уже организаторам придется смириться. Памятуя о том, что я все-таки ведьма камней, я дополнила образ ожерельем из платиновых цепочек и граната альмандина. Маленькие, намеренно грубо обработанные камушки – как сияющие капли вина на коже. Мерцают, манят. Лучшее на моей памяти воплощение альмандина. Уж не знаю, почему, но его темные тона я люблю больше, чем жизнерадостный блеск рубина.

В общем, Золушка была готова к балу еще за два дня до самого события, оставалось только дождаться его.

Это не значит, что я махнула рукой на расследование, я просто не знала, что делать. Поэтому я посвятила это время работе с клиентами – нужно наверстать, неизвестно, что ждет меня дальше. Я время от времени поглядывала в окно, и дома, и на работе, но никаких подозрительных машин больше не видела. Но ведь и я не нарывалась и обходила дом Регины стороной! Означает ли это, что меня оставили в покое?

В день самого бала я не волновалась. Раньше – да, меня бы трясло, как школьницу, которая собирается на выпускной. Но теперь я привыкла общаться с обеспеченными людьми, я шла туда по билету, который купила сама, и имела не меньшее право находиться там, чем все остальные. Даже большее, если вспомнить, что билет золотой!

Бал проводился в большой загородной усадьбе. Старой, и это придавало ей определенный шарм, но прекрасно отреставрированной. Когда начали собираться гости, небо уже зябко укуталось в сумерки, и пришлось зажигать огни. Но с этим организаторы справились на ура: они обмотали чуть ли не каждое растеньице в парке светодиодными гирляндами. Золото маленьких лампочек на елках. Фонарики в форме сказочных домиков на невысоких кустах. Лампочки-тыковки, разложенные прямо на земле. Огни не мигали, потому что это разом превратило бы бал в дешевую вечеринку, и смотрелись осколком другого мира, случайно попавшим сюда.

Изнутри усадьба была украшена не хуже… Нет, даже лучше, намного лучше. Надо будет выведать, какое агентство занималось этим, если не забуду. Золота, серебра и даже хрусталя здесь хватало, но, в отличие от клуба Валентны Винник, все смотрелось гармонично и на своих местах.

Лестницы украсили грандиозными плетеными гирляндами из ветвей и листьев. На каминах красовались сложнейшие композиции из подсолнухов – высушенных, а потом раскрашенных золотой и серебряной краской. Вызывающе яркие цветы осени, георгины, астры, хризантемы, обычно продающиеся за копейки на улицах, теперь гордо занимали роскошные вазы, обмотанные лентами и дополненные сухими ветвями. Цвета было много, но не настолько, чтобы от него рябило в глазах.

Публика тоже поражала разнообразием. То, что есть деньги, не значит, что есть вкус – это правило всегда работает. Все, кого я видела, могли позволить себе билет на бал, однако почему-то пренебрегали услугами стилиста. Я видела девочек в ультрамини, то и дело демонстрировавших кружево трусиков. Платья были в осенних цветах, трусики – нет. Были тут и блестящие костюмы из люрекса, веселые и простые, как алкоголик на свадьбе. Был тяжелый бархат, который на своих владелицах смотрелся, как штора. Завтра фото этих гостий обязательно вывесят в интернет для обсуждения, нравится им это или нет. Закон светских раутов.

Но таких барышень было меньшинство, не больше трети. Все остальные наверняка угодили организаторам, выбирая длинные платья цвета свежей рябины, кремового ботсванского сердолика, бычьей крови и желто-оранжевых лепестков цинии. Я была одной из них, так что обошлось без того любимого голливудского момента, когда все взгляды устремились бы на меня и дыхание замерло. Нет, сложилась как раз та ситуация, на которую я надеялась: я была заметной, внушающей достаточное уважение обслуживающему персоналу, чтобы мне не мешали ходить где угодно, но одной из многих.

Мне хватило сорока минут, чтобы обойти всю территорию усадьбы – включая открытую террасу. Теперь я точно знала, где размещаются музыканты, где ожидает шведский стол, а где позже будет фейерверк. Чего я в упор не понимала, так это что могло понадобиться здесь Регине. На осеннем балу не было ни одной зоны, которая вызвала бы подозрения. Здесь все являлось тем, чем и выглядело: вот жаровня, вот стулья со столиками, вон там сувениры продают – тоже, вне всяких сомнений, во имя благотворительности. Регина не могла заранее знать, что и где будет, гостям такое не сообщается.

Вывод напрашивался сам собой: она искала людей. А людей здесь хватало, больше сотни так точно! И что мне, к каждому подходить и спрашивать о ней? Или просто ходить с большим портретом Регины, перевязанным черной ленточкой? Я должна была вести себя так же, как она, делать то, что запланировала она. Беда в том, что никакой осмотр ее комнаты не мог мне подсказать, что она замышляла.

Я решила вернуться в основной зал – самый яркий, самый золотой. Это было грандиозное помещение, предназначенное для танцев. По крайней мере, сегодня, в другие дни это пространство вполне могли заполнить стульями для слушателей или столиками для особо важных гостей. Но сегодня всю мебель отсюда убрали, а на маленькой сцене, над которой нависала арка из кленовых и дубовых листьев, устроился оркестр.

Они играли мягкий джаз, и люди танцевали, но пока – немного. Еще слишком рано, публика только приехала и расплатилась за такси, публика холодна и не готова плясать всю ночь напролет во имя помощи больным детишкам. Да и я не рвалась покружиться у всех на виду. Я отвергла приглашения двух джентльменов, которые были не прочь меня покружить, взяла бокал вина и устроилась за колонной, в стороне от танцпола, так, чтобы заметить меня было непросто. Это был отличный наблюдательный пункт, позволявший мне изучать гостей, не привлекая их внимание. Со стороны я смотрелась лишь скучающей одинокой дамой, потягивающей вино в ожидании чего-то. Думаю, за этот вечер от трех до пяти ухажеров решат, что ожидаю я именно их. Обычная моя статистика. Мне они не интересны, потому что Регина точно искала не их.

Мой взгляд скользил по гостям лениво, без особой надежды на что-то. Раз уж я пришла, не уходить же – вот моя главная мотивация. И вдруг я почувствовала себя так, будто меня обдало порывом ледяного ветра, а сердце забилось быстро, испуганно. Я чуть не выронила бокал вина, но сообразила, что это мигом выставит меня на всеобщее обозрение, и с силой сжала ножку бокала. Внимания я сейчас хотела меньше всего, мне нужно было слиться с залом, с колонной, да хоть в эти заросли листьев прыгнуть, лишь бы меня не заметили.

Дело было не в Регине. Я не ожидала встретить на этом балу кого-то из своих знакомых – и вдруг встретила. Худший вариант из всех возможных.

Семейство Лариных в полном составе. Все такие… дорогие. Великолепные наряды, белоснежные улыбки, безупречные манеры. Я не ожидала, что они будут тут! Или ожидала? Нет, в разговоре я это никогда не признаю, и все же… Осенний бал – большое событие. Немного дурацкое, но большое. Я подозревала, что мадам Лариной всучат пачку пригласительных. Я даже тайно надеялась на это! Потому что она не пойдет одна, это моветон. Она заставит прийти всех, до кого только дотянется.

И вот они действительно все здесь. Старшее поколение меня не слишком интересовало. Я смотрела только на него – про которого все эти заголовки в деловых журналах. «Владимир Ларин вернулся в Москву». «Владимир Ларин принял руководство семейным бизнесом». Что ж, светские мероприятия он тоже не обошел своим вниманием.

Он выглядел хорошо. Если отбросить сравнение и мои чувства, а оценивать реальность такой, какая она есть, нужно признать это – как уже признала Ксения, рассматривая ту газету. Тело так и вовсе безупречно: все такой же высокий, фигура бывшего гимнаста, идеально сидящий костюм-тройка подчеркивает это. Костюм серый, в тон глаз, галстук и платок – цвета голубой стали. Он умеет держать себя, умеет осанкой и гордо поднятой головой показать, кто здесь хозяин. Думаю, его матушка сожрала бы его заживо, если бы он этому не научился.

Лицо… Тут все сложно. Я знаю слишком много, то, чего не знает толпа, и воспринимаю все иначе. Ну а для толпы он хорош – думаю, они будут шептаться, что он отлично справляется и они такого не ожидали. Он действительно поздоровел, ушла эта опасная, белесая бледность. Он начал отращивать волосы, я вижу, и теперь они, светлые, раньше срока раскрашенные сединой там, где были раны, частично закрывают шрамы и повязку на глазу. Очень удачная идея. Вряд ли он сам до этого додумался – ему все равно. Скорее всего, задумка родилась в голове его матушки или семейного стилиста – того самого, который у Лариных передается от поколения к поколению, как дубовый сервант. Тут я его решение одобряю. А вот то, что повязка в тон костюму, из той же ткани… по-моему, излишнее хипстерство. Но стилистам видней.

Над ним поработали отличные пластические хирурги, я это сразу понимаю. Там, на кладбище, не разглядела, слишком напугана была. А здесь, пока он меня не видит и даже не догадывается, что я рядом, я могу нормально его рассмотреть. Да, кто бы над ним ни колдовал, они молодцы. Правая половина лица так и вовсе замечательная, если снимать его в профиль, можно не догадаться, что что-то не так. Нос тоже самый обычный, такой, как раньше – тонкий, с едва заметной горбинкой. А вот левая сторона лица… Они старались, но они не всесильны. Шрамы стали белыми и довольно тонкими, они, как лучи звезды, тянулись к тому, что скрывала под собой повязка. Они не грубые, но их слишком много, чтобы не заметить, и они, как ветви ядовитого плюща, сползают вниз, на шею, и прячутся под рубашкой. Нельзя сказать, как они разрастаются там, скорее всего, никто, кроме него, не знает. Но я хотела бы узнать.

Да и не только я – он пришел не один. С ним юная спутница. Она обхватила обеими руками его руку и жмется к нему, как котенок к матери – зря она так. Если он, как и я, подумает о котенке и матери, секса у них этой ночью точно не будет. Но она очень юна и думает, что это преимущество. Нас же все учат, что это преимущество!

Новое поколение – оно вообще странное. Эти детишечки лет в тринадцать красятся так, что выглядят на тридцать. Но при этом их тело словно отказывается стареть… а точнее, развиваться. Пару веков назад эта девочка уже была бы матерью шести детей. Но теперь ее лицо еще не утратило детскую пухлость, щечки круглые, взгляд ясный, еще не испорченный опытом и крушением воздушных замков. Она очень молода и выглядит все на те же четырнадцать, хотя я не сомневаюсь, что ей больше восемнадцати, иначе бы ее сюда не пустили. Иначе он не позволил бы ей прижиматься к себе так, он ведь не дурак!

Она красива, эта девочка. Худенькая, с нежной светлой кожей, с льняными волосами и глазами побольше моих. На ней – серебристо-голубое платье, словно призванное подчеркнуть ее юность и свежесть. Только-только распустившийся цветок незабудки. По счастливой случайности (думаю, случайность эта зовется «матушка Ларина») платье девочки идеально гармонирует с его костюмом. Я уже слышу, как толпа шепчет, что они – отличная пара.

Не знаю, что я должна была почувствовать. Наверно, ревность, это было бы правильно. Но ревности почему-то нет. Возможно, если бы девочка была чуть старше, чуть соблазнительней… если бы она была женщиной, я бы ревновала. Потому что она была бы красивой женщиной – и станет ею, но не сейчас и не завтра. Да и вообще, мое какое дело, чем там занимается эта семья?

Я попыталась вернуться к изучению остальных гостей, но получалось слабо. Взгляд сам собой скользил к знакомому лицу… к теперь уже двум знакомым лицам. Вот ведь зараза! Прямо как у Насреддина. «Не думай о белой обезьяне!» Как только ты примешь это решение, пиши – пропало. Белоснежный примат накрепко поселится в твоих мыслях.

Спрашивается: почему это вообще должно меня волновать? Но я ведь знаю, почему. Я достаточно хорошая актриса, чтобы в беседе с кем-то засмеяться и соврать: «Да что вы, это было так давно, что уже не важно!» Однако моя собственная душа – слишком хороший фильтр, она такое вранье не пропустит.

В детстве взрослая жизнь представляется четко обозначенной границей. Золотым горизонтом, за которым обязательно все будет хорошо. Дети не виноваты, их к такой картине мира чуть ли не с пеленок приучают. Вырастешь – узнаешь. Поймешь со временем. Можно будет, когда станешь старше. Это несется из каждых уст – родителей, бабушек и дедушек, учителей в школе. Хочешь, не хочешь, а поверишь, что в этом загадочном времени, именуемом взрослой жизнью, ты будешь умным, подготовленным и успешным. Но время идет, а золотой горизонт не становится ближе. И ты вдруг понимаешь, что уже миновал его, ты – взрослый, но ты по-прежнему ни черта не понимаешь и знаешь куда меньше, чем хотелось бы. Нет никакого «до» и «после», и с новым паспортом это все тот же ты, просто жизнь сложилась не совсем так, как ты мечтал.

Вот и у меня так получилось. Взрослая жизнь мне виделась разной, но никогда – такой, как сейчас. Хотя дело даже не в этом… Оплотом моей уверенности в прошлом были близкие люди. Моих родителей уже тогда штормило, и это поселило во мне определенную тревогу. Поэтому я держалась за тех, кто был рядом и кого я считала «своими». Если бы у меня тогда спросили: «Как ты думаешь, в той самой загадочной взрослой жизни твой лучший друг по-прежнему будет рядом с тобой?», я, бойкая глазастая первоклассница с мышиным хвостиком, ответила бы уверенно: «Да, конечно!». «Ну а ты, ты захочешь быть рядом с ним?» – «Всегда». «Даже если жизнь сломает и изуродует его?» – «Что за вопросы? Тогда я буду первой, кто его поддержит!». «А ты уверена в этом, маленькая девочка? Ты в этом абсолютно уверена?»

Ты предашь его до третьего крика петухов. Это не про меня, конечно. Ко мне тут относится только слово «предашь».

Ты предашь его, так или иначе.

И вот заветное «повзрослеешь и поймешь» наступило – а вот мы. Я прячусь за колонной, наблюдая исподтишка, а на моем когда-то лучшем друге висит милая пухлая малолетка. На него пялится минимум половина здешней толпы, а малолетка не защитит его от этих взглядов, она даже не поймет, что его нужно защитить.

Думаю, девочка с мышиным хвостиком, узнав, что все сложится именно так, захотела бы дать мне грандиозного пинка под зад. А может, расплакалась бы, честно и отчаянно, как умеют только дети. Большие девочки уже не плачут. Мы все почему-то боимся разочаровать своих детей, но никогда не стыдимся перед тем ребенком, которым мы были. Он стоит там, за спиной, за туманом, он плачет от обиды, но если не оборачиваться и переть упрямым ослом вперед, то все нормально. Не считается.

Так что я продолжаю смотреть, как пухлая девочка пытается вытащить его в центр зала, туда, где танцуют пары. Он качает головой и что-то тихо ей говорит с вежливой улыбкой. Догадываюсь, что. Что он не умеет и не любит танцевать. Но это неправда, мамаша Ларина считала своих детей аристократами и всех их неплохо вымуштровала. Им было не позволено что-то не уметь. Да и потом, даже если бы он не умел, разве это важно? Кто тут вообще что умеет? Половина пар просто переминается на месте, как на дискотеке в пионерском лагере!

Возможно, пухлая девочка уговорит его. А я так и продолжу стоять здесь и смотреть, потому что иное мне не дозволено. Это самое строгое наказание за бесхребетность – видеть, как кто-то другой воплощает твои мечты.

Зато мамаша Ларина довольна. С моего наблюдательного пункта у колонны я вижу, как она следит за этой парой, как улыбается. Девочка ею одобрена. Значит, к концу вечера эти двое будут танцевать, сценарий уже написан и мне в нем места нет.

Да какого черта! Почему у этой пухлой девочки есть какие-то преимущества передо мной? Почему ей можно, а мне нельзя? Между им и ею – только воля его матушки. Между им и мной – годы памяти, леса и озера, секреты на двоих, детские драки и разбитые коленки, обещания, которые мы оба не исполнили, но хотя бы потрудились дать. Я его знала еще до того, как ее папочка осчастливил ее матушку дежурным исполнением супружеского долга, в результате которого она появилась на свет! Да, странно, что возраст позволяет мне думать о сопернице как о составных частях, скрытых в двух разных людях… Но она мне не соперница. Мне нужно не то же, что и ей. Жаль только, что она свои нужды знает, а я – нет.

Я залпом допиваю вино и оставляю бокал на столике. Я пока не до конца понимаю, что делаю, но в этом весь смысл. Если я успею подумать об этом, я никогда не позволю себе такую глупость. Но я ведь хочу!.. Почему хоть раз нельзя поступить так, как я хочу, безо всяких причин и мотивов?

Одна мелодия сменяется другой, и я использую этот шанс. Я пересекаю зал – не через центр, это было бы слишком нагло и драматично. Я иду, как и следует, по границе скучающей толпы и все равно скоро оказываюсь перед ними. Точнее, перед ним, девочка меня не интересует, я на нее вообще не смотрю.

Он меня до этого момента не видел, не догадывался, что я могу быть здесь, и не готовился к этой встрече. Оно и к лучшему. Я успеваю увидеть то, что он скрыл от меня на кладбище, когда не готова была я. Один-один. Я чувствую внутри себя тепло – горячее, разгорающееся все сильнее. Этот жар питает мою решимость, на этот раз во мне нет и тени страха.

Думаю, со стороны я выгляжу спокойной и уверенной в себе, как и полагается старой знакомой на случайной встрече. Я очень мило улыбаюсь. В жизни не догадаешься, что от волнения у меня перехватило горло и я не могу произнести ни слова.

Он говорит первым:

– Здравствуй… Не ожидал, что ты здесь будешь. Отлично выглядишь…

Это не дежурный комплимент. Он так считает – он так чувствует. Он уже видел новую меня, но там, на кладбище, я представляла собой не самое соблазнительное зрелище. Удивительно, если бы было иначе!

А здесь все работает на меня, я такая, какой хотела бы предстать перед ним. Эта маленькая победа подталкивает меня вперед, голос возвращается и звучит ровно и тепло, но без намеков.

– Да и я не планировала эту встречу! Я могу украсть тебя у твоей спутницы на один танец? – Я поворачиваюсь к пухлой девочке и с показательным дружелюбием сообщаю ей: – Всего один! Просто мы с Владом старые друзья, знакомы дольше, чем вы живете, и очень давно не виделись! Буду вести себя прилично, обещаю!

Девочка улыбается криво и неумело – еще не научилась улыбаться тем, кого ненавидит. Ничего, мамаша Ларина ее поднатаскает, она такое умение «светским лоском» зовет. Спорить мелкая не решается.

– Да, конечно… – лепечет она, сжигая меня взглядом.

Дальше все зависит от него. Если он откажет мне, это будет не очень хорошо – мягко говоря. С социальной точки зрения – терпимо, вроде как он отказывает из-за своей спутницы, ничего личного. Настоящая угроза в том, что его мамаша меня найдет и в бараний рог скрутит. Ну и я буду обижена, что скрывать.

Но он не отказывает. Он улыбается мне по-настоящему и протягивает руку. Это не очень-то красиво после того, как он долго и упорно отказывал малышке, но вряд ли это его беспокоит. Он ведет меня туда, где уже танцуют другие пары.

Между мужчиной, который умеет танцевать, и мужчиной, который не умеет, пропасть. Со стороны ее можно не заметить, но в паре с ним она очевидна. И дело тут не только в знании движении. Можно заучить сколько угодно движений и все равно выглядеть как робот (а это актуально, только если вы танцуете танец робота). Истинная разница заключается в уверенности. Мужчина, который умеет, движется уверенно, он знает, что делать. Он ведет. От женщины требуется не так уж много – просто чутко реагировать на его движения, чувствовать его тело, а это я умею.

Некоторое время мы танцуем молча, просто привыкая друг к другу – такого у нас еще не было. Во взрослой жизни так точно нет, а прошлое по-прежнему не считается. Я как-то резко и внезапно осознаю, из какого тонкого шелка сделано мое платье и как много через него можно почувствовать. Ему попроще – ткань костюма плотная, и черт его знает, что чувствует он.

Думаю, если бы Ксения сейчас знала, что я испытываю, она бы торжествовала. Шуточки, за которые я устроила ей скандал, оказались пророческими. Бесполезно лицемерить с самой собой, придется признать: я действительно его хочу. Просто быть с ним, уйти отсюда, от посторонних глаз, увидеть его без одежды, почувствовать его руки на своей коже, почувствовать его… Но – нельзя. Никак нельзя и никогда не будет можно.

В том идеальном мире, о котором я иногда мечтаю, мы оба решились бы на это. Одна ночь, только настоящий момент, без единой мысли – только чувства. И на самом примитивном уровне, уровне желаний и инстинктов, мы были бы счастливы, потому что и ему это нужно. Но мы ведь люди – существа цивилизованные. Помимо желаний и инстинктов есть такие социальные штуки, как «что скажут люди», «что решит семья», «что будет выгодно», «что будет правильно». Поэтому в его будущем уже маячит пухлая девочка, а в моем – фантазии о нем (женщины это тоже делают, да) и какой-нибудь другой мужчина, которого я пока не знаю.

Зато этот момент у нас уже есть и останется в памяти навсегда. Я чувствую запах лесного пожара, смешавшийся на этот раз с ароматом дорогого одеколона. В сознание лезет воспоминание о том поцелуе, но я его заглушаю.

Пухлая девочка обиженным ягненком двинулась в сторону матушки Лариной. Правильно мыслит малышка, а значит, далеко пойдет. Что же до матушки Лариной, то она уже смотрит на меня голодной акулой. Но о спасении своей бренной плоти я подумаю позже, когда стихнет музыка.

– Как ее зовут? – спросила я.

Вполне подобающий вопрос для в прошлом лучшей подруги. Забавно, но социальных ролей с приставкой «бывшая» на моем счету становится пугающе много. Интересно, в чем я еще «настоящая»?

– Ева. Я сегодня встретил ее впервые, – ответил он.

Не было похоже, будто он пытается оправдаться. Да и с чего бы ему оправдываться перед той, кому он ничего не должен? И все же он счел нужным сказать мне это, хотя мог бы и не говорить. Тепло внутри нарастает, и мне кажется, что этот огонь светится у меня под кожей и виден всем. Надеюсь, что нет.