Текст книги "Мистер Камень"

– Ты знаешь, кто мог это сделать? – уточнила я.

Наташа выдержала мой взгляд, и глаза у нее были серьезные и печальные, совсем как у ее матери.

– Я, – уверенно произнесла она. – Маму убила я.

Глава 5

Понятное дело, Аделаида Викторовна вышвырнула меня вон почти сразу же после этих слов, и расспросить Наташу я толком не успела. Поэтому я понятия не имела, что она пыталась сказать мне на самом деле, как ее следует понимать. А ведь это важно! Ее слова не были детской фантазией, выкрикнутой в пылу обиды. Когда она говорила со мной, она четко понимала, о чем речь, я видела это.

Ну вот и что мне теперь делать? О второй беседе и речи быть не может, странно, что бабка полицию не вызвала! Хотя это было не выгодно в первую очередь ей. Аделаида Викторовна наверняка понимает, что ее шансы стать официальным опекуном девочки весьма зыбки – возраст, увы, никто не отменял. Поэтому сейчас ей следовало изображать тихую интеллигентную старушку, а это весьма проблематично, если она мне табуретку об голову разобьет.

Но с ролью Цербера она наверняка справится отлично, благо опыт большой. Поэтому слова Наташи стали для меня головоломкой, к которой не следовало ожидать новых подсказок. Я промучилась с ними полночи и наконец сдалась. Говорила же, я не детский психолог!

Зато я знакома с детским психологом.

Мы с Ксенией Константиновой познакомились давно, еще в доисторические времена – то есть, до того, как она стала Константиновой. Учились вместе, но не в одной группе. Потом она на год взяла академический отпуск, решила поискать себя. Видимо, нашла, потому что резко сменила приоритеты и стала детским психологом, тогда как я не потеряла желание копаться во взрослых мозгах. И мы обе еще не представляли, что однажды я стану ведьмой, но это, как водится, совсем другая история.

У меня всегда было много приятельниц и мало подруг. А Ксения и вовсе стала единственной, кто прошел со мной очень сложный путь, она знала меня в те годы, которые я считаю самыми тяжелыми. Она видела то, что я готова была разделить только с самыми близкими, и поддерживала меня, когда не поддержал больше никто. Думаю, то, что я благополучно выкарабкалась из депрессии, тоже можно приписать к ее заслугам.

Разумеется, даже при всем этом я не собиралась втягивать Ксюшу в расследование. Это моя инициатива и проблема тоже моя. Но мне нужно было услышать ее мнение о словах Наташи. А если придется приврать, чтобы не сообщать слишком много, она, думаю, меня простит. Ксении в это лезть нельзя, у нее муж и ребенок – та правильная жизнь, к которой следовало бы стремиться мне, да как-то не сложилось.

Мы встретились с ней в обед в кофейне, расположенной неподалеку от ее дома. Она не любила надолго оставлять дочку с няней, хотя и вырваться из четырех стен была не прочь. Выглядела она, надо признать, великолепно. Знавала я женщин, которые после рождения ребенка с мазохистским удовольствием махали на себя рукой, но Ксения была не из их числа. Думаю, если бы она сохранила в шкафу вещи университетских времен, она бы без проблем их натянула.

Но она всегда была такой – ухоженной, умиротворенной, стильной. В мои худшие времена, когда я сама напоминала ершик для чистки унитазов, мне было не слишком весело сидеть с ней за одним столом. Мы тогда представляли собой классическую картину «Красотка и ее страшная подруга». Теперь уже нет. Интересно, жалеет ли она о том, что больше некому оттенять ее красоту? Ксюха классная, вопросов нет, но пакостные мыслишки пробираются в любую голову.

– Вот уж не ожидала, что ты спустишься с Лысой горы, чтобы уделить мне внимание! – улыбнулась она. Ксения прекрасно знала, чем я занимаюсь, и находила это восхитительно забавным, хотя сама в магию не верила.

– Между прочим, только я тебя куда-то и приглашаю, не наоборот.

– Потому что я боюсь отвлечь тебя от колдовских дел!

– Потому что ты ленивая и неорганизованная.

– И это тоже, – с готовностью согласилась Ксения. – Но ты знаешь, что я всегда рада посидеть вот так – как раньше!

Тут она была права, у меня тоже нет иммунитета против ностальгии. Хотя нельзя сказать, что это действительно возвращение к былым временам. Наше «как раньше» было представлено посиделками на подоконнике в подъезде, глазированными сырками и дешевым чаем в пенопластовых стаканчиках. Теперь же мы встречались в дорогой кофейне, под куполом из венецианской штукатурки, и неспешно потягивали кофе с сиропом и взбитыми сливками. Но это по-своему правильно, на подоконнике мы смотрелись бы уже не так гармонично.

Я выслушала ее детальный рассказ о муже и дочери. Второе мне было чуть интересней, чем первое, но я и виду не подала – у должности лучшей подруги есть свои обязанности. Вслушиваться и запоминать мне не приходилось, новости о ее буднях из года в год были примерно одинаковыми. И замечательно – не всем же по жизни метаться, как раненная в задницу косуля!

Когда Ксения закончила рассказ и отвлеклась на пирожное, утопленное в шоколадной глазури, я решила перейти к делу.

– Слушай, есть вопрос к тебе как к высочайшему профессионалу.

– Ого, лесть и просьба за один день, я уже заинтригована! Что же тебе могло понадобиться?

– Толкование слов одной маленькой девочки. У которой умерла мама.

Я обставила все так, будто оказалась в доме Регины случайно. Проезжала мимо, заметила свет в окнах, крайне удивилась и решила побыть неравнодушной гражданкой. А Наташа вдруг возьми да скажи это, безо всяких вопросов с моей стороны! Я-то, как и все, была уверена, что это самоубийство – и вдруг…

В общем, я подобрала версию, в которую несложно было поверить. Мне не привыкать, я клиентам и не такое на сеансах плету.

– Ну так что? – спросила я после рассказа. – Нужно это воспринимать всерьез? Все-таки шесть лет – это уже не совсем маленькая девочка, соображает, что говорит!

Ксения задумалась, отвлеченно помешивая остывающий кофе. Она смотрела не на меня, а в окно, за которыми спешили куда-то офисные работники, у которых закончился обеденный перерыв, и прогуливались мамочки с детьми, величественными айсбергами преграждавшие путь офисным работникам. Типичная городская картина, никто никого не убьет, но все будут этого хотеть.

Размышления отняли у Ксении пару минут, и я ее не торопила. Я знала, что она грузится, примерно как компьютер, и выдаст мне ответ, когда проанализирует все варианты. Так и получилось.

– Да, шесть лет – это вполне сознательный возраст. Но мы говорим о ребенке, который только что пережил грандиозный стресс, это могло привести к какой угодно ответной реакции. Я слишком мало знаю о ней и ее матери, чтобы точно истолковать ее слова, а ты вряд ли скажешь мне больше.

– Но варианты у тебя есть?

– Четыре, вообще-то, – кивнула Ксения. – Первый и главный – это просто реакция на травму. Ребенку не следует говорить, что кто-то из его родителей покончил с собой. Тогда все, труба! Можно сколько угодно повторять ему, что он тут не при чем, он все равно будет винить себя. И слова Наташи – всего лишь признание этой вины. Она, как и все, верит в самоубийство, но с присущим детям эгоцентризмом считает себя единственной возможной причиной.

Я невольно вспомнила тот день, когда отец ушел – на несколько лет, а мне тогда казалось, что навсегда. В память впился его силуэт в дверном проеме – как картина в рамке. Чувство холода в груди и горячие слезы на щеках, которые ничего ни для кого не значили… Да, Ксюха права, дети винят себя.

– Остальные варианты я считаю менее вероятными, но тебя же наверняка заинтересуют все, – продолжила Ксения. – Возможно, твоя клиентка действительно была убита. Девочка знает об этом, что-то видела, многое поняла, но не смогла помешать. Тогда она считает себя точно таким же убийцей, как человек, сбросивший ее мать с крыши. Для нее «убить» равносильно «не помешать». Третья моя версия перекликается с первой, но там краски сгущаются. Есть вероятность, что Наташу напрямую использовали для шантажа матери.

– Она бы рассказала о таком!

– Не факт. Не нужно недооценивать шок, через который она прошла. Если это действительно случилось, убийца наверняка запугал ее. Что-нибудь вроде «Расскажешь полиции – и я убью всех, кого ты знаешь!» С детьми это работает. Если при ней убили мать, она поверила бы в такую угрозу. Подчеркну: вторую и третью версии я считаю куда менее вероятными, чем первая, но тебе все равно следовало бы поговорить о них с полицией.

– Поговорю, – соврала я, прекрасно зная, что не пойду туда снова. Смысл? Меня никто не будет слушать без толковых доказательств, это я уже поняла. – Ты сказала, что версий у тебя четыре. Что за четвертая?

– Она наименее вероятная, я бы сказала, фантастическая. И тебе она не понравится.

– Мне вообще вся эта ситуация не нравится, так что выкладывай.

– Бритва Оккама, – вздохнула Ксения. – Не стоит искать сложное там, где все просто. Девочка сказала, что убила мать, потому что она это и сделала.

– Да ну, бред!

– Я же говорила, что тебе не понравится!

– При чем тут «нравится» или «не нравится»? – возмутилась я. – Она физически не могла этого сделать!

– Могла. И если ты перестанешь испепелять меня взглядом и включишь голову, ты поймешь, как.

Хотелось спорить – но пришлось соображать. И да, ситуация, при которой маленькая девочка могла убить взрослую женщину, не так уж невероятна. Ведь взрослая женщина доверяла ребенку!

Они могли подняться на крышу вместе. Зачем – не важно, там десяток причин найдется. Подошли к краю, Регина хотела показать дочери ночной город. Она без сомнений повернулась к Наташе спиной… Ну а дальше было достаточно легкого толчка, двух детских ручек, чтобы все закончилось.

Но то, что это возможно, не значит, что это произошло! Я видела Наташу и знала Регину. Адекватный ребенок и любящая мать, ну не могло такое с ними случиться! Я понимаю, почему Ксения допустила такой вариант, я сама попросила ее просчитать все возможные сценарии. Но в этот я не поверю никогда!

Значит, остаются еще три. И вот они уже в равной степени вероятны – только я не буду объяснять это подруге. Зачем? Мне предстоит с ними разбираться – и только мне. Эх, если бы удалось подольше поговорить с Наташей! Может, способ все-таки есть?..

Ксения заметила, что я мрачнее тучи, но истолковала это неправильно. Она ведь не знала, что я уже влезла в расследование и проезжала мимо дома Регины совсем не случайно! Она была уверена, что меня просто расстроила судьба Наташи, как расстроила бы любого человека. Но меня лично это не касается, поэтому мне нужно отвлечься.

– А ты видела новости? – с заговорщицким видом поинтересовалась она.

Знаю я это ее выражение. Ксения считает, что в такие моменты она похожа на хитрую лисичку. По факту же, она напоминает скорее выдру, лизнувшую галлюциногенную лягушку.

– Я сейчас не читаю новости.

Сущая правда: после похорон Регины у меня нет времени на новости, я едва успеваю балансировать между работой и расследованием.

– Ну и зря! – вынесла вердикт Ксения.

– А что там?

Мне, на самом-то деле, было не интересно, но я видела, что ей очень хочется рассказать. Она считала, что это отвлечет меня от мрачных мыслей. Ксюха не из тех «заклятых подруг», которые делают гадости, перевязывая их подарочной лентой одолжения.

Все с тем же выражением хитрого грызуна она достала из сумки газету.

– И ты ожидала, что я это читаю? – удивилась я. – Да у меня в доме печатные издания появляются, только когда нужно окна мыть!

– Я тоже не фанат, но Ваня газеты любит. Нравится ему так! Я иногда читаю, раз уж они под рукой лежат, что добру попадать?

Надо же, как легко люди начинают оправдываться в том, в чем совсем не виноваты…

– Так что там у тебя? – поторопила я.

Ксения развернула газету на нужной странице и торжественно протянула мне. Она не хотела навредить. Она думала, что это и правда меня развеселит – или что-то в этом роде. Не знаю, на что именно она надеялась. Но когда я увидела фотографию и заголовок, было такое чувство, будто в меня жидким азотом плеснули. Я просто замерла с газетой в руках, не в силах оторвать взгляд от чуть размытого, напечатанного слишком яркими красками снимка.

Но я уже опытная ведьма, да. О той буре, что начинала рокотать у меня внутри, знала только я. Я ни взглядом, ни жестом, ни выражением лица не выдала себя. Сила привычки, когда мне плохо, я цепляю маску, выставляю вперед иглы, как свернувшийся еж. Ксения этого не поняла, она по-прежнему считала, что я нахожу ситуацию забавной, совсем как она.

– «Владимир Ларин вернулся в Москву, чтобы принять управление семейным бизнесом», – процитировала она статью. – Видишь, как полезно новости читать! А то и не знала бы, какие люди милостью своей нашу родину осчастливили!

Нельзя злиться на нее. Она не виновата. Она хочет помочь.

Нужно было попросить ее замолчать, но пока не получалось, я боялась, что голос предательски дрогнет. Я сжала газету с такой силой, что побелели костяшки пальцев, но и это укрылось от Ксении.

– Знаешь, а он ничего так, – продолжала чирикать она. – По крайней мере, на фото. По твоим рассказам я представляла, что там совсем пипец! Ну а так, вроде, не очень плохо, или это удачно сняли. Почти нормальный. В статье пишут, что он вроде как совсем сюда перебрался, так что, может, встретитесь.

– Мы уже встретились. Случайно.

Прозвучало неплохо – нейтрально, как будто мне все равно, и я давно уже ничего не чувствую. Я молодец. Не могу справиться с собой, но могу изобразить, что справляюсь.

Я отреагировала так, как и должна была. К сожалению, это лишь убедило Ксению в том, что она правильно оценила ситуацию, и она, вместо того чтобы замолчать, продолжила развлекаться.

– О, то есть, он уже видел тебя такой? Новой?

– Да.

– Как он отреагировал? Хотела бы я на это посмотреть!

– Да никак, – отмахнулась я. – Оставим эту тему.

– Не будь ты скучной! Не мог он отреагировать «никак», ты слишком сильно изменилась. Ты просто не заметила, ты иногда так небрежна… Жалко, что меня там не было, я бы все поняла! Нет, я не говорю, что раньше ты была неинтересной, просто – менее заметной. А теперь ты стала шикарной! Волосы, глазищи, да вот сиськи научилась правильно оформлять!

– Ксюха!

– От правды не уйдешь! – отрезала она. – Любую красоту нужно уметь подать, вот тогда это страшная сила! Так этому снобу и надо. Вы там как, во время этой встречи хоть одетыми остались?

– Прекрати, пожалуйста, это не смешно.

– Нет, не смешно – это правда! – веселилась Ксения. – Хватит кругами ходить, признай: еще раньше, когда вы оставались в комнате, такое электричество было, что между вами мобильник положи – и он зарядится безо всяких проводочков! А тут – встреча, внезапность, твое преображение… Меня интересует одно: кто с кого первым стянул трусы. Разговорчики можете оставить при себе!

– Мы встретились возле могилы Андрея.

Бывают слова, которые бьют очень больно. И отмерять их нужно даже тщательней, чем физическую силу. Думаю, если бы у Ксении был выбор, она предпочла бы, чтобы я ее ударила, чем это.

Да весь разговор сложился нелепо… Она заигралась, она напоминала мне щенка, который по неопытности кусает хозяина слишком сильно – случайно, конечно. И хозяин должен понимать это, он ведь верхушка пищевой цепи, должен быть умнее! Но он живой человек, и вместо того, чтобы реагировать мудро, он отвешивает псинке пинок под зад, потирая при этом укушенную руку.

Вот примерно это и произошло между нами. Ксения, сама того не понимая, сделала мне больно. Я сделала больно ей – уже осознанно. Обратного пути не было.

Улыбка мгновенно слетела с лица Ксении, на щеках вспыхнул багровый румянец – она никогда не умела скрывать стыд и смущение. Она была достаточно умна, чтобы понять, насколько чудовищным испытанием стала для меня такая встреча. Но поэтому я и не могла понастоящему злиться на нее: никто другой бы не понял.

– Прости, пожалуйста, – пролепетала она.

– Ничего страшного. Ты не виновата.

– Виновата, вообще-то! Но если меня это хоть как-то оправдывает, я не хотела.

– Я знаю.

Тут ей и следовало бы замолчать. Если бы она была спокойна, она бы сообразила. Но когда человек смущен, он порой говорит больше, чем нужно. Слова становятся кирпичиками, из которых мы строим стену между собой и собеседником, ставшим свидетелем нашего позора.

– Это же просто шутка! На сто, на двести процентов… Знаешь, когда шутка не имеет никакого отношения к реальности, она обязана быть смешной! Вот я и подумала, что это развлечет тебя, отвлечет от той девочки… Ты и Ларин – ну в самом-то деле! Это такой бред, что ты должна была рассмеяться! Чтобы между вами… Короче, не знаю, как меня занесло…

Мне хотелось уйти. Мне казалось, я задыхаюсь тут. Но и обижать Ксению слишком сильно я не хотела, поэтому заставила себя криво усмехнуться и выдавить:

– Да все в порядке, правда, но давай больше не будем говорить об этом. Слушай, мне нужно идти, у меня очень скоро прием. Спасибо, что помогла с Наташей!

– Пожалуйста… Но ты же не обиделась, да?

– Честное слово.

– Давай встретимся в какой-нибудь другой день? Чтобы я точно знала, что все в порядке!

– Конечно, без проблем, созвонимся! Ну, надо бежать!

Не нужно мне было бежать, да и клиента у меня никакого не было – не раньше вечера. Думаю, Ксения все это прекрасно поняла. Но нельзя избавиться от неловкости одним щелчком пальцев, нужно время. Когда мы с ней встретимся в следующий раз, мы обе сделаем вид, что ничего не произошло, так будет правильней.

А пока я ушла из кофейни первой. Ксения осталась – думаю, будет брать пирожные для дочери, у нее это вошло в привычку. У меня такой привычки не было, потому что меня дома никто не ждал.

Покинув кофейню, я быстрым шагом направилась вниз по улице. У меня не было какой-то конкретной цели, я не шла ни в офис, ни домой. Мне просто хотелось двигаться, чувствовать себя живой. Ну а движение привычно сжигало во мне неприятное нервное возбуждение, всегда так было, да и всегда будет.

Что ж, в одном Ксения точно преуспела: она отвлекла меня от мыслей о Наташе. Но это не к лучшему. Мысли, которые пришли им на смену, нравились мне куда меньше.

Я прошла пару кварталов наугад. Я будто бежала от самой себя, сосредоточилась только на движении собственного тела, на холодном прикосновении ветра к лицу. Я нахожусь здесь и сейчас, а то, что было раньше, не важно…

А ведь Ксюха действительно верила своим словам! Ты и он – это бред. Да. Он и я – это такая очевидная тема для шуток, что иначе и быть не может. Шутка без намека, дружеский подкол без злобы. Ксения знала про Париж, но знала очень мало, и ей пришлось придумывать, что там случилось. Думаю, ее версия позволяла мне и ему оставаться существами, сексуальное притяжение между которыми столь невероятно, что можно шутить сколько угодно.

Ты и он. Кто подумал бы.

Возможно, она начала весь этот разговор, даже газету с собой притащила, чтобы потихоньку выудить из меня информацию о Париже. Сразу, когда я только вернулась, она боялась говорить об этом. Но прошло два года, время превратилось в буфер, в подушку безопасности, и теперь можно удовлетворить любопытство. Когда Ксения протягивала мне газету, она, должно быть, ожидала, что мы сначала посмеемся над шуткой про трусы, а потом я с горькой улыбкой расскажу ей правду о том, что было.

Зря она на это надеялась. Всю правду я и сама не знаю. По крайней мере, не осознаю: эта правда зарыта где-то в недрах моей памяти, и копаться там я не хочу. Это ядовитое болото, там топи, там змеи. Я к нему близко не подойду!

Да и не факт, что в этом болоте хоть что-то сохранилось, а не растворилось на дне. Принято считать, что состояние аффекта не длится долго. Кто-то верит в пятнадцать минут, кто-то – в полчаса, кто-то – даже в несколько часов. В любом случае, за границу одних суток оно не выходит. Но так бывает не всегда. Мое состояние аффекта длилось несколько недель. Это было время, когда я жила и не жила. Я что-то делала – и делала много, что-то чувствовала – и чувства были яркими. Но когда все закончилось, это прошло мимо меня, как будто и не со мной было.

Я резко останавливаюсь посреди улицы. Плохая идея в Москве, но мне повезло, что улица тихая и обеденный перерыв закончился, я никому не мешаю. Мне нужно было остановиться. Поднимаю голову к небу, делаю глубокий вдох, наполняя легкие осенью. Я надеюсь, что это поможет, но напрасно. В голове все еще звучит голос Ксении.

Ты и он – это бред…

Откуда-то из недр памяти вырывается, как пес, порвавший цепь, воспоминание. Когда на тебя набрасывается пес, ты уже не думаешь ни о чем другом. С некоторыми воспоминаниями та же история.

Я помню поцелуй – неожиданный, неуместный, непрошенный. Начатый мной, но меня же удививший. Я не хотела, не думала, но не могла не сделать то, что, может, давно уже хотел сделать он… Да без всяких «может», знаю, что хотел. Чувствую. Но он контролирует себя лучше, чем я, и слишком много думает. А я сорвалась, потому что мне нужно было знать и чувствовать его, и теперь уже все началось, обратного пути нет… Теперь уже я боюсь прекращать, потому что тогда придется снова включать голову и разбираться с последствиями, а пока мне слишком хорошо. Все так, как я и ожидала, и даже лучше. Он близко, как никогда раньше, и я дышу им, я чувствую его запах – аромат его кожи, похожий на запах дыма от лесного пожара. Человек, в котором пылают леса. И еще я чувствую запах лекарства – острый, химический, чуждый ему… Это обезболивающее, очень сильное, я знаю наверняка, потому что запомнила его химозный запах, когда врач наполнял шприц из колбы.

Сколько же в нем сейчас лекарств? Вся таблица Менделеева в его венах, в нем препаратов больше, чем в аптеке! Интересно, он вообще чувствует этот поцелуй? Он хоть что-нибудь понастоящему чувствует? Соображает, что происходит? Должен, я хочу, чтобы он знал!..

Я с силой зажмуриваю глаза, отгоняя воспоминание, заставляя себя улететь из белоснежной палаты, залитой весенним солнцем, в московский сентябрь. Вроде бы, получается. Но одна саднящая мысль все же остается: может, он ничего и не запомнил?

На кладбище он вел себя так, будто ничего никогда не было. Он вел себя правильно. Ксения бы так не смогла, поэтому я и не буду ей рассказывать. Она не станет меня осуждать, но не сдержится, не поймет, о чем лучше не шутить. А уж если узнает его родня… Да эти вороны меня заживо склюют! Я будто снова слышу голос его матушки, ее слова, которые всегда, что бы она ни говорила, похожи на проклятье всего моего рода до седьмого колена. Одного сына сгубила, теперь на второго нацелилась! Для нее я ведьма, но совсем не добрая, не такая, как для моих клиентов. А для его отца – просто очередная шлюха, позарившаяся на легкие деньги. Они бы с удовольствием перекрыли мне доступ на кладбище, если бы закон давал им хоть одну возможность это сделать.

Вот поэтому мне и не нужно встречаться с этой семейкой, ни с кем из них. У меня есть дело!

Жаль, что слова Наташи мне ничего не дали. Я не забуду их, просто до поры до времени не смогу использовать. Придется сосредоточиться на подсказке, невольно подброшенной мне Аделаидой Викторовной – на Валентине Винник. Ее я, кстати, уже нашла. Теперь оставалось только придумать, как же мне к ней подобраться!