Текст книги "Возвращение. Книга-дорога для тех, кто любит путешествовать, но всегда возвращается к себе"

37

Уля за пару дней прочитала дневник, найденный в отеле, прогуливаясь по Майнкай, а потом взяла и дописала туда историю под названием:

Зеленый чай с соусом из лимона и меда

По утрам в Киеве у меня вошло в привычку выпивать пол-литра зеленого жасминового чая. Чтобы жизнь начиналась заново, к чаю я добавляла специальный соус из цедры лимона и густого летнего меда.

Однажды утром, когда я проснулась и отправилась на кухню готовить чай, зазвонил телефон. Звонил мой любовник.

– Добрый вечер, – сказал он мне, и блюдце с соусом едва не выпало у меня из рук от удивления.

– Wie bitte? – переспросила я.

– Я говорю: Добрый вечер. – Повторил человек с волосами цвета липы. (Я вдруг сразу вспомнила его, хотя не видела уже давно).

– Какой же вечер, – продолжала недоумевать я. – Сейчас, по крайней мере, в Киеве, девять утра.

– А во Франкфурте девять вечера. – Сказал он, и связь прервалась. Или он повесил трубку.

Некоторое время я непонимающе смотрела на телефон, но потом до меня дошло, что его звонок просто застрял во времени. Мой любовник действительно звонил вечером, но услышала я его только спустя двенадцать часов – утром, находясь дома и занимаясь приготовлениями своего утреннего напитка.

Записав это, Уля сунула блокнот, туда, где нашла его – под планки внизу кровати и переехала из гостиницы в Заксенхаузен.

38

Время шло, но поиски новой австрийской семьи не увенчивались успехом. Я не сильно беспокоилась, решив, что всему свое время. Все закончилось внезапно. Утром в субботу, собираясь на работу, мадам Астероид, натягивая пальто на свое богатырское тело, сказала:

– Покупай билет на ближайшее число и возвращайся домой. Детям мы уже все объяснили. Ты не ищешь семью, ты отдыхаешь и тянешь время. Твой отдых у нас закончился.

Мне стало неприятно от этих слов, потому что я по-прежнему добросовестно выполняла свои обязанности.

Астер ушла, забрав детей, которые растерянно смотрели на меня. Николь еще не понимала о чем речь, Денис успела подскочить и сказать, что не хочет, чтобы я уезжала. Берни спал в гостиной под телевизором. Солнце душераздирающе сияло, а лай собак служил громким продолжением его лучей. И внезапно мне стало смешно. Я поняла, что свободна, что скоро вернусь домой и увижу родных, что больше не буду страдать от недостатка общения.

Я обрадовалась и, отсортировав вещи, которые собиралась выбросить, сложила их в рюкзак и отправилась вниз, к реке, где находились мусорники.

Стоял полдень. За утро солнце успело распалиться и выпекло птиц, которые пряничным пением заливали голубое пространство вокруг, выпекло такой гладкий и невесомый воздух, что возникало ощущение, будто огибаешь гору и с одной стороны – скала, а с другой – расщелина.

Внизу прошумел красный поезд на Клагенфурт. Австрия – это страна, где жить – что чесать языком небо, а отдыхать – что чихать. Здесь приятно, но дом остается самым сладким куском в пироге жизни.

Вечером, собрав вещи и забронировав билет на автобус Вена – Киев на пять вечера в понедельник, я уехала к Мири на день рождения.

39

День рождения Мири решила праздновать не дома, а у ребят из Харькова, которые жили в четырехэтажном квартирном доме. Тим и Влад на первом, а Сергей и Димочка – на втором этаже.

Сергей был худощавым блондином в круглых как у Леннона очках, отчего его глаза казались то ли желтыми, то ли горчичными, хотя на самом-то деле импонировали прозрачному небу. Сергей слыл еще Земляком (так его между собой называли друзья) и бабником, хотя на первый взгляд казалось, что он ботаник.

Димочка был тихим, необщительным, болезненного вида парнем, программистом-гением. Как-то вечером ребята (все за исключением Димочки) пришли к Мири в гости. Мы принялись пить вино и общаться, но Мири вдруг показалось что очень не хватает Димочки. Было уже двенадцать ночи, а то и больше, но Андрей сказал, что Димочка не спит, а смотрит телевизор и посоветовал Мири позвонить ему и пригласить в гости. Она так и сделала. Димочка взял трубку и спросил, почему его тревожат так поздно. Мири извинилась и сказала, что просто хотела пригласить его в гости. Вовочка огрызнулся и попросил его больше не беспокоить. Мири долго возмущалась его реакцией, по ее словам с того вечера Димочка перестал с ней здороваться и всячески избегал. Так что на дне рождения присутствовали все кроме него.

Организацией стола занимались ребята, правда, за Мирины деньги. Было много мяса для барбекю, вина и мартини. Скоро все стали приятно пьяны и по очереди жарили шашлыки под зонтиком, потому что начал накрапывать дождь. С того вечера осталось много фотографий, но мало мыслей, праздновали просто отлично.

Лена и Наташа с рижским очарованием произносили изысканные тосты и звенели длинными серьгами. Юра ловил их реплики как кот кусочки лакомой колбасы. Он постоянно фотографировался между ними и его рот на фото выходил как бы искривленным поочередно то в одну, то в другую сторону, словно бедняга не знал, кого предпочесть. Тим быстро опьянел и не замолкал. Влад рассказывал о своих режиссерских проектах в израильских пионерлагерях. Сергей расточал сладкие улыбки и медово льнул к Мири. Я смотрела на всех и чувствовала себя счастливой оттого, что все так случилось. Через два дня я окажусь дома и возможно больше никогда никого из них не увижу. Это было грустно и завораживающе одновременно.

Все шло как по сценарию. Нагрилив мяса, мы закусывали салатами и, сидя под тентом в звуках радио и дождя, говорили тосты. Ближе к ночи Лена и Наташа укатили на велосипедах в общежитие, Юра отправился их провожать, Влад уснул, накрывшись тюбетейкой под своими барселонскими часами желтого цвета. Мы остались вчетвером, но спать не хотелось и мы отправились гулять. Лебеди уснули. Мири чувствовала себя именинницей на все сто. Сергей восхищался этим ее настроением и постоянно ей что-то рассказывал. Я переживала вершинные мгновения последних часов в Австрии. Тим был пьян и весел. Мы говорили о какой-то ерунде, смеялись, прыгали, перелазили ограду у берега, все же разбудили лебедей, но обнаружили, что позабыли дома крошки. Находившись и насидевшись у озера, решили пойти в «Тэно», на единственную дискотеку в Крумпендорфе, работавшую в низкий сезон.

Туда мы попали в самый разгар музыкального буйства. И пусть это был всего лишь курортный клубец в межсезонье, мы с Тимом поймали ритм, унеслись выше сверкающего потолка в беззвездное небо, скомкивая свои взгляды в спинах сидящих на втором этаже над нами Мири и Сергея. Танцевали только я и Тим. И в этом танце – сначала бурном, а потом неспешном и изощренном было все сказано без реплик. На моих губах расцвел вопрос, но Тим сорвал его быстрым жарким прикосновением. Я чуть не оглохла тогда от громкого звука. Меня спасли только поцелуи Тима.

Если представить себе дом, который рушится от взрыва, который складывается постепенно как в замедленной съемке, игрушечно, неправдоподобно, как горстка спичек, то можно представить и мою предпоследнюю австрийскую ночь в терпких, но освежающих объятиях. Неловко как в первый раз, бурно как после долгой разлуки мыкак спешащие по небу облака, наплывали друга на друга, смешивались в орнаменты, светлые и полупрозрачные. Радовались и засыпали пьяные и счастливые там и тогда.

Утром, проснувшись и выпив чашку апельсинового сока, я вышла на балкон. По небу гремели феи-облака. Из-за них рвалось к земной свободе небесное солнце. Пронзительная красота бытия охватила всю мою душу. Над домом напротив мигнул зрачком окон ультрамарин. Я моргнула, облокотилась на перила и, глянув вверх, поймала от свесившегося вниз Сергея доброе утро. Все было красиво до безобразия в эти последние сутки: сладкие вздохи, моменты, из тех, что впечатываются в память, прочным принтом ложатся на кайму слов, которые потом пересказываешь другим. Все то, что обычно рассказывают, возвращаясь из долгого путешествия: пусть поездка и не была гладкой, и кровати в гостиницах скрипели, и вода слишком дорого стоила, и кошелек воришки умыкнули, но все же это – другой мир. В этом другом, для них уже привычном мире оставались мои соотечественники, я же запоминала их жесты, малейшие движения, чтобы потом перебирать их в памяти, сопоставляя с горными панорамами, рассказывая: а вот когда я была в Австрии…

Мне бы сказать пару слов о Вене, о пяти часах, проведенных под сизым дождем и рваным ветром в столице голубой страны, но впечатления были настолько буйными и быстрыми, что я не смогла бы их ни с кем разделить. Да и стоит ли? Ведь Вена была воспета множеством известных кюнстлеров. То ли дело Каринтия, то ли дело Аupair.

Мою любовь зовут на «К». Я его люблю, потому что он Красивый. Я его боюсь, потому что он Колеблющийся в вихрях политических крайностей. Я его лелею в Красном и Коричневом. Имя ему Киев.

Меня ждал дом, родные и близкие люди. Опять, но совсем по-другому, чем после Германии. Европа не теряла значимости, я успела ее полюбить. Но эта симпатия к западу была лишь оттенком нежной привязанности к моей растущей родине, которая внезапно открылась мне как радуга после ливня. Раньше я относилась к Киеву как к родителям. Была связана с ними тесными узами. Но так устала или так привыкла, что не чувствовала ничего, кроме обыденности. Киев был родным и красивым, но я не замечала уже этой красоты. Я любила Киев и родителей только на расстоянии. Так было раньше. Все поменялось.

Вернувшись домой, я ощутила себя на месте. Именно после европейского материального благополучия, на фоне австрийских безупречных гор, озер, улыбок, родной город показался мне таким близким, что я не переставала наслаждаться им. В лютую стужу, при еле дышащих батареях, когда снег скрывает экскременты и окурки, и даже самый старый автобус кажется ярким пятном на фоне асфальтовых сумерек. В душащее пекло без кондиционеров, в лиловый май, когда запах цветущей сирени в ботаническом саду перекрывает запах гниения в подворотнях. Когда свищут дожди и когда мороз ломится из двора в дом, когда пьяные шепчут маты у подъезда, а продавщица круглосуточного магазина устало вертит прядь волос в ожидании мелких денег. В такие моменты я не устаю думать, что я – дома. Дома, где гнездятся корни, даже если перекати-полем катишься по миру. Дома, где можешь ощупать себя с головы до ног и прорасти в почву, впитать все соки. Дома, где порой тоскливо и безнадежно, но где можно останавливаться, удивляться и записывать истории. Снова и снова.

Параллели

истории, которые происходили до и после

Северное море

Северное море. Абсолютно не похожее на то море, где я бывала раньше. То было черным, с голубыми проседями, а это – серое, пыльное, со струйками глины, которые вздымаются вверх, когда ступаешь горячими ногами по дну. Длинное широкое побережье, уравновешенное сотнями мелких ракушек. Поросшие водорослями и остатками рапанов, оставляющие кровь на коже столбы, ровным рядом уходят в море. Прохлада в хлопьях пены. Ко дну вниз головой. На берегу играют дети, они очень трогательно смотрятся на ровной, гладкой и пустой поверхности.

В небе парит воздушный змей. Я слежу за его полетом, прикрыв глаза ладонью от солнца. Беспрестанно дует ветер и треплет песок. Едва-едва, так что слышно, в общем-то, только волны. Солнце рассыпано по всему небу, оно слабо колышется по моему телу, я почти не чувствую его. Прохладно коже сейчас, но вечером ее обдает жарким, пекущим плевком. Кожа еще долго остается красной, горячей, напитанной теплом.

Я вливаю в себя горьковатый, пенящийся как волны напиток, и падаю в черно-белый песок. Белых крупинок намного больше, черные только разбавляют их, но от этого песок не кажется серым.

Лицо Пауля тоже в песке. Он моргает, и с ресниц осыпаются черно-белые крупинки. Песок кажется все же бледно-желтым. Пауль играет с измятой банкой пива. У самого моря гоняют мяч.

На следующее утро я иду прогуляться. По травянистым холмам, над песчаным пляжем тянется тропка для ходьбы и езды на велосипеде. Утро серое, солнце за могучими каскадами облаков. Никто уже не лежит на пляже. Люди гуляют вдоль моря, их ровно в десять раз меньше, чем чаек в небе. Впереди маячит лавочка. На ней двое парнишек лет тринадцати курят гандж. Вчера вечером я видела их в большой компании на пляже.

– Hello, – говорят они. Улыбаюсь в ответ.

– Where have you got it?4747
  Где вы брали?


[Закрыть] – Спрашиваю.

– Not here4848
  Не здесь


[Закрыть]. – Отвечает пухлый веснушчатый мальчик с задорным рыжеватым лицом.

– You can’t get it here4949
  Здесь не достанешь


[Закрыть]. – Добавляет его друг, милый парень с большими синими глазами. Голубой шелк рубашки треплет кожу. Я гляжу вдаль и вижу корабль в пыльных глиняных водах.

– And where is the closest place to get it?5050
  А вы где взяли?


[Закрыть]

– Over there, – парнишки машут руками на север, где в изгибе бухты виднеются крошечные здания. – In the city. Would you like some?5151
  Там. В городе. Хочешь? (англ.)


[Закрыть]

Они настолько любезны, что протягивают мне свой, почти докуренный, джоинт. Я затягиваюсь, желаю им хорошего дня и иду дальше.

История о невозвращении

Сегодня все ново. Так сказала Ира. Так сказали и другие люди. Я тоже так думаю. Конечно это обман ума, потому что новый год мог бы наступить и в любой другой день. Но от массовой культуры никуда не денешься.

Новый год я встретила с дедушкой из Майнца и девочками из Украины, России и Македонии. Мы дружно чокнулись, когда в телевизоре показали четыре нуля. Шампанское было выпито еще до полуночи, поэтому мы сделали по глотку мартини бьянко.

А началось все со спонтанности. Ночь состояла из следующих частей:

Схватив бутылку зекта и кое-какие необходимые вещи, я вылетела из дому, чтобы успеть на автобус до вокзала. На вокзале оказалось, что Женя забыла водку для дедушки дома. Вообще всю последующую ночь Женя вела себя возбужденно и рассеянно, много звонила с мобильного в Москву, много пила и целовалась с Берндтом. Еще она блевала.

Юля предложила купить водку на автозаправке. Позже Юля долго казалась мне собакой, которую выкупали, расчесали, но забыли выгулять. Водка на заправке оказалась по двенадцать пятьдесят. Мы дружно показали кукиш несправедливой германской реальности и взяли дедушке отвертку в железной банке.

В Майнце нас встретила Оля. Я почувствовала к ней легкую неприязнь еще летом, когда мы встретились впервые. Оля жила тогда на вилле в Висбадене. Нервный, беспрестанно взвинчивающийся по спирали дурных демонических настроений характер Оли замер навек в чертах ее лица: повизгивающих уголках губ, вытянутых щеках и глазах слегка на выкате. Позднее она напилась, танцевала, поблескивая торчащими зубами и запрещала Жене «трахаться с этим галимым и конченым Берндтом».

В Майнц на празднование нового года все мы попали благодаря Оле: с некоторых пор она присматривала за престарелым Хайнцем – страшным наружно и ужасно веселым сморчком, доживавшем свой век на морфиевых пластырях. За помощь по дому Оле полагалась одна из четырех просторных комнат в квартире и еда. Кроме Оли в квартире обитала македонка, Олина предшественница, которая все никак не могла съехать и которую Оля за это ненавидела.

Дедушка Хайнц передвигался по дому с помощью тележки. Он некоторое время сидел с нами, пил свой «шнапс» из банки смеялся и сказал, что он счастлив, несмотря на сильные боли в теле. Меня это привело в восторг, и я как-то внезапно поняла, в чем смысл старости: знать все, не мочь ничего, но продолжать наслаждаться жизнью. Старики (в особенности под морфием) становятся подобны Богу. Они как бы свысока наблюдают за окружающим миром, смеются, плачут, кряхтят, выражают эмоции, но и пальцем не шевельнут, чтобы что-то предпринять.

После того, как стрелки часов перевалили в новый год мы еще какое-то время сидели вчетвером на кухне, пили мартини, закусывали оливками, а потом решили двинуть в город на дискотеку. Простившись с дедушкой, мы вышли на улицу под салютные залпы и поймали такси. Таксист провез нас триста метров до ближайшего клуба на Рейнской набережной и попросил десять евро. Женя легким жестом бахнула пятеркой о ладонь шофера и гаркнула ему по-московски: «С новым годом!» Шофер ретировался.

Вход в клуб, во-первых, был платным, во-вторых, туда уже не пускали из-за нехватки места. Сообразив, что купившим билеты проход обеспечивают черные точки на руке, мы быстро намалевали друг другу большие жирные кружки и беспрепятственно вошли в клуб. Дым валил так, что даже пару коромысел висело в воздухе. Диджеи жгли в полную силу. Мы нашли место, где танцевать и начали двигаться вслед музыке. Все вокруг были молоды, модны и пьяны. Женя оберегала подоспевшего Берндта от чужих своими объятиями и пила шампанское.

Часам к четырем мы вышли на свежий воздух. Я поняла, что нестерпимо хочу в постель. Девочки решили еще остаться, тем более, нужно было ждать Женю, которая только начинала блевать в кустах. Берндт куда-то исчез. Я решила ехать одна. В новогоднюю ночь между городами-соседями должны были курсировать автобусы. Добравшись до ближайшей остановки, после долгих и замысловатых петель по майнцевским кварталам, я нашла, что последний ночной автобус отбыл полчаса назад, а ближайший утренний будет через час. Добравшись до Висбадена и к тому времени окончательно проснувшись от холода, я обнаружила, что автобус в спальный район Аукамм приедет через полчаса. Кафе были или закрыты, или забиты, да и не хотелось уже праздника, поэтому я медленно побрела в гору, чтобы хоть немного согреться. Оказавшись дома, я долго грелась под одеялом и вскоре заснула под пение зимних жаворонков.

На следующее утро Юля сообщила мне, что через полчаса после моего ухода приехал Михаэль и отвез всех домой.

Юля жила у Михаэля почти год. У Михаэля был пятилетний сын Тимо, который неделю проводил у отца, а неделю – у матери. Сначала Юля жила у Михаэля для Тимо.

Михаэль работал водителем аэропортового автобуса и пока он был на работе, а Тимо – в саду или у матери, Юля скучала.

– Боже, скучно так! – говорила она мне по телефону. – Приходи в гости, поболтаем. Первое о чем рассказала Юля, было начало ее романа с Михаэлем, случившееся на третий месяц, во время их отдыха на Майорке. Юля также с не меньшим упоением рассказывала о своей шикарной киевской жизни, работе администратором в «Шато», о своих богатых любовниках и о том, что ей не удается забеременеть. Юля была красивой – высокая, с фигурой модели, длинными густыми волосами буланого цвета и тонким лицом. Правда у нее почти отсутствовали губы, но она умело дорисовывала их блестящей помадой. Юля пользовалась духами Nina Ricci и покупала белье H&M. На курсы немецкого она ходила, когда становилась совсем скучно, а язык учила, читая Тимо книжки вслух.

Юля называла всех «маськами», наклоняясь целовала липкими губами в щеку и просила звонить. Михаэль часто ревновал ее к прошлому, а она его к настоящему. Тимо ревновал папу к Юле, правда только поначалу. Потом он полюбил Юлю и приходил спать к ней в кровать по утрам, а она ласкала мальчика как собственного сына, вероятно мечтая о маленьких Geschwister5252
  Братья, сестры (нем.)


[Закрыть] для него. И если в прошлом у Юли была неизвестная Михаэлю жизнь в далеком Киеве, насыщенная ресторанами и приключениями, то в настоящем у Михаэля была жена Инга, с которой он жил раздельно, но легально разведен не был. Жена же тем временем начала ревновать Тимо к Юле, потому что мальчик с упоением рассказывал о няне и скучал по ней. И действительно, видя Юлю и Тимо вместе, все думали, что это мама и сын, несмотря на то, что мальчик был беленький и лицом весь в отца, а носиком – в мать.

Вначале Юля рассказывала, как они с Ингой пили вино и стали подругами, а позже жаловалась на то, что Инга досаждает ей странными вопросами и даже угрозами по поводу того, что она не отдаст ей свою семью. Юлю это все нервировало и у них даже не обошлось без бразильских сцен. Михаэль носил Юле кофе в постель, а Инга как Рената Литвинова в «Богине» пила коньяк из-под кровати.

У Юли была подруга Наташа, родом из Одессы. У Наташи волосы курчавились по обе стороны лица как уши пуделя, а вся Наташа была весьма при теле. Наташа познакомилась на русской дискотеке с рыжим парнем Сережей, родители которого эмигрировали в Германию пятнадцать лет назад тоже из Одессы. Наташа сначала жила в русской семье в городе Лимбурге, а потом перессорилась с хозяйкой на почве хозяйкиной ревности Наташи к хозяину и ушла от них. Найдя новую, на этот раз немецкую семью, Наташа прожила в ней ровно месяц, а потом переехала к Сереже. Спустя несколько месяцев они поженились. Юля была рада за свою подругу и искренне желала себе такого же счастья и везения. Поэтому в Киев мы возвращались вместе. Юля ехала собирать документы, необходимые для брака с Михаэлем. К тому времени он успешно развелся с Ингой, заплатив две штуки евро за избавительный процесс, и заказал два новых колечка из золота и платины. Я не знаю, чем все закончилось, так как мы с тех пор больше не общались, но, скорее всего Юля не вернулась жить на Украину.