Текст книги "Темный мастер"

Глава десятая,
где речь идет исключительно о прошлом

– Эй, отпустите ее! Как не стыдно – втроем на такую маленькую девочку! – Худенький семилетний мальчуган сжал кулачонки и решительно двинулся на троих девятилетних крепышей.

– Нашел за кого заступаться! – зло прокричал один из обидчиков, потирая укушенную щеку. – Это ж дикарка, звереныш! Вон как кусается!

Он сердито пнул ногой прижавшуюся к земле грязную шестилетнюю девочку, целясь в лицо. Та завизжала, увернулась и, поскольку руки ее держали двое других крепышей, ухватила подвернувшуюся ногу зубами.

– Вот гадина! – взвыл владелец ноги. – Да я тебя сейчас…

Договорить ему не дал кулачок мальчугана, удар которого оказался на удивление крепким.

– Все равно так нечестно! – звонко и яростно прокричал неожиданный защитник. – Нельзя так!

Завязалась всеобщая потасовка, в которой про девочку забыли очень скоро, зато живо вспомнили какие-то свои старые обиды. Причем девятилетние явно склонны были одержать победу – их все-таки было трое, – когда вмешались двое взрослых, похватали мальчишек за уши и растянули в противоположные стороны.

– Что здесь происходит? – грозно надвинулся на них один из взрослых. – Эдан! Крес! Опять вы, мерзавцы малолетние? Чего на этот раз сцепились?

Мальчишки понуро молчали. В наступившей тишине стало слышно, как тихонько всхлипывает побитая девочка.

– Та-а-ак! А это что такое? – заметил ее взрослый.

– Это новенькая, господин наставник, – мрачно проговорил тот, кого назвали Кресом. – Которую у замерзшей в горах дикарки отобрали.

– Чересчур ты много знаешь, Крес! – сердито глянул на него наставник. – Это твои ее так уделали?

Крес злобно сверкнул глазами на свою недавнюю жертву и предпочел не отвечать.

– А ты у нас, Эдан, значит, защитник слабых? – иронично смерил взглядом светловолосого мальчугана наставник. – Смотри, допросишься!

Затем еще раз критически осмотрел недавнее поле битвы и коротко распорядился:

– Мальчишек выпороть и отправить на чистку конюшни. Девчонку передать старшим, пусть приведут в порядок да приставят к работе.

Второй взрослый кивнул и поволок своих двух пленников к месту расправы. Эдан и Крес понуро побрели следом.

– Упертые, гады! – одобрительно пробубнил им вслед наставник. – Хорошие бойцы вырастут, если друг друга не поубивают.

Всхлипывающую девочку подхватила, бранясь на чем свет стоит, толстая неряшливая нянька и увлекла к женским баракам. Там ее вымыли, остригли, переодели в мешковатую, с чужого плеча, форму, вручили метлу и отправили убирать двор.

Светловолосый мальчишка пришел вечером, когда девочка уныло сгребала в кучу бурые прошлогодние листья, урча животом от голода и представляя, как она пожалуется на своих обидчиков маме, которой почему-то все не было.

– Эй! – окликнул ее мальчик. – Ты голодная, наверное? Я вот принес тебе.

Он протянул ей помятый черствый пирожок и надкушенное зеленое яблоко.

– Я знаю, новеньких часто кормить забывают в первые дни…

Девочка молча накинулась на еду, жадно сверкая огромными зелеными глазищами.

– А правда, что ты из горного племени? И как там в горах? Зверья, наверное, много? А твои люди дикие? А ты на охоте была? – забросал ее вопросами мальчуган.

– Ой, прости, – опомнился он, увидев ее растерянную физиономию, – меня Эдан зовут.

– Лая, – настороженно представилась девочка.

Говорила она неохотно, смешно растягивала слова и поглядывала дико, но в остальном, заметил Эдан, была ничего: упрямая и не трусиха, а уж как отбивалась яростно – просто загляденье! Крес с приятелями до сих пор раны зализывают. Словом, в друзья очень даже годилась, хоть и девчонка.

Да и дикость у Лаи прошла уже через неделю. И оказалось тогда, что на всякие проделки выдумщица она не хуже самого Эдана, в драке злая и беспощадная, а наказания принимает почти весело. Хнычущей ее после того первого дня никто и никогда не видел больше. А историй всяких знала она уйму, а что не знала – сама на ходу придумывала.

А еще Эдан чуточку Лае завидовал, потому что помнила она своих родителей, и племя свое варварское, он же, кроме Таркхемской военной школы, не знал ничего. Потому и ответить не мог негодяю Кресу, когда тот дразнился «благородием» да «лордом Таркхемским». Почему это было обидно, Эдан не знал, но свою тоненькую фигурку и лицо, которое одна дама из местного попечительства назвала «донельзя милым и очень аристократичным», ненавидел умопомрачительно.

Лая такими вещами голову себе не морочила. Вечно в синяках, угловатая, с непропорционально огромными глазищами, она вздохнула, глядя на свое отражение, лишь раз, когда в отросшей после очередной стрижки темно-каштановой шевелюре обнаружилась широкая седая прядь. Эдан же этим неожиданным приобретением восхитился совершенно искренне. «Будто снежинки с твоих гор в волосах запутались!» – улыбнулся он, да так и прозвал ее с того дня Снежинкой.

Однако милая их детская дружба, замешенная на сбитых в кровь кулаках, разбитых носах, исполосованных спинах, голодных желудках и безудержном умении радоваться даже такой жизни, как-то сама по себе закончилась однажды. Просто одним прекрасным утром Эдан вдруг заметил, как неуловимо изменилась его четырнадцатилетняя подруга, какими легкими и грациозными стали ее движения, какая странная искорка зажглась в глазах. Заметил, что все чаще и чаще она чего-то недоговаривает и подолгу шепчется с другими школьными девчонками, которых раньше на дух не переносила. И что негодяй Крес, еще не так давно забрасывающий их комьями грязи, встречает ее теперь с хамоватой благосклонностью и провожает ухмылочками ну совершенно отвратительными!

Открытия эти ошарашивали, выводили из себя, вызывали чувство неловкости и злости – сначала на эту свою неловкость, а потом и на саму Лаю: за красоту ее неожиданную, и загадочную недетскую полуулыбку, и… просто за то, что она теперь такая. Раздражительным, язвительным, порой и грубым Эдан сделался с ней. Вначале она терпела, потом начала огрызаться, и вылилось все это в нелепую яростную ссору, после которой даже говорить друг с другом они перестали.

Да вскоре и не до нее Эдану стало. С того самого дня, как наведалась к ним знакомая дама из попечительства, изрядно со времен его детства приувядшая, но все еще роскошная и ухоженная. Увидела его в строю благодарных воспитанников, да так и замерла, глазами пожирая. Эдан же, лицу своему цену теперь уже отлично знающий, взгляд ее встретил с бесстыдным вызовом, да еще улыбочку подпустил эдакую… Словом, отправился он в тот же день с официального позволения старшего наставника в Таркхем, оной даме «в охрану да в услужение», где и провел почти месяц в роскоши и всевозможных неправедных увеселениях, коих за все пятнадцать лет своей убогой жизни и представить не мог. Но как-то проснулся утром, вещи собрал, ни одной подаренной безделушки не прихватив, в потрепанную свою форму облачился и, молча хныканье да причитания благодетельницы мимо ушей пропустив, вернулся в школу.

Первое, что он там увидел, были крайне самодовольные физиономии Креса и его приятелей. Они коротали свободное от занятий время, оседлав школьную изгородь, покуривая самодельные трубки с запрещенным зельем и сплевывая на пыльную Таркхемскую дорогу.

– Смотрите-ка, наш лорд вернулся! – нарочито громко прогудел Крес.

– Кто вернулся? – послышался девичий голосок, заставивший сердце сжаться, и из-за ограды показалась растрепанная и явно сердитая Лаина головка. – Чего вообще тут расселись? Мало я вас, идиотов, в учебное время наблюдаю…

Она осеклась, увидев Эдана, легко перемахнула изгородь и дернулась было к нему, но замерла, будто вспомнив что-то, почти зажегшуюся на лице радость поспешно погасила и отвернулась.

– Шел бы ты, Крес, – бросила глухо. – Я тебе вчера уже все сказала.

– Э нет! – зло ухмыльнулся тот, спрыгивая на землю. – Всякой дряни малолетней я себя на посмешище не дам! По-хорошему со мной не хочешь, так сама знаешь…

Последние слова он прошипел ей в самое ухо, ухватив за локоть.

– Руки убери! – яростно отрезала Лая, с опаской поглядывая на двоих приятелей Креса, явно пытавшихся зайти со спины: трое крепких семнадцатилетних парней ей пока еще были не по силам.

Крес, конечно, руку убрать и не подумал, вместо этого он запустил вторую пятерню Лае в шевелюру и больно потянул за волосы.

– Сволочь! – вскрикнула она, извернулась и заехала кулаком прямо в самодовольную Кресову физиономию. Тут же отскочила, готовясь принять на себя ярость его товарищей, но обнаружила, что те мирно лежат в дворовой пыли, а склонившийся над ними Эдан огорченно поправляет разорванный рукав школьной рубахи.

– А, защитничек! – процедил Крес, вытирая струящуюся из разбитого носа кровь. – Не боишься, что красоту твою подпорчу, пожилые вдовушки любить не будут?

– Ну, попробуй, – хищно усмехнулся Эдан, отстраняя пытающуюся было его утащить Лаю и чувствуя удивительную легкость и все нарастающее возбуждение.

Крес сплюнул и ринулся вперед, на ходу извлекая ржавый самодельный нож, однако Эдану хватило двух красивых отточенных движений, чтоб уложить противника на землю, а потом еще раз и еще… Годы школьных тренировок, бесчисленное множество повторений одних и тех же, бесполезных и надоевших, прыжков, поворотов, наклонов, напоминающих больше танцевальные па, теперь обретали смысл, выливаясь в послушные грациозные выпады, способные при желании стать смертоносными, но сейчас только опрокидывающие неуклюжего соперника в грязный песок. Снова и снова. Пока обессиленный и злющий Крес не начал пятиться, отползать подальше, остановившись лишь у ног старшего наставника, который, оказывается, уже давно наблюдал за происходящей баталией.

– Господин наставник! – прохрипел Крес, кое-как вставая. – Наш красавчик совсем сдурел, на людей бросается!

– Сопли подотри, Крес! – невозмутимо проговорил тот. – Дерешься, будто тебя тут не Высокому Поединку, а трактирному мордобою столько лет учили!

На Эдана же он глянул по-новому, будто открытие сделал, и кивнул ему одобрительно:

– Отличная техника! Не ожидал! Ты правильно поступил, что к нам вернулся. Зайдешь вечером, составим график индивидуальной работы с инструктором.

На том все разбирательство и закончилось. Эдан, не дожидаясь, пока зрители и пострадавшие покинут поле боя, направился к баракам. Лая догнала его и какое-то время молча шла рядом.

– Спасибо за помощь, – наконец заговорила она. – Ты молодец.

– Что, тоже не ожидала? – хмыкнул он с едва заметным вызовом.

– Почему же, ты всегда был хорош, просто с этой троицей нам раньше не везло…

Эдан остановился, заглянул Лае в лицо, желая понять, не издевается ли она. Затем нерешительно положил руку ей на плечо, удивляясь, как тяжело дался ему этот привычный с детства жест.

– Значит, мир? – очень серьезно спросила она, но в глазах ее заплясали знакомые смешливые искорки.

– Мир, – улыбнулся Эдан и, неожиданно для себя, легко коснулся губами ее губ.

Лая вздрогнула, порывисто обхватила руками его шею и ответила на его мимолетное касание длинным, отчаянным поцелуем. Потом вдруг отстранилась, взглянула эдаким бесенком и, пальцем погрозив, сказала:

– Учти, будешь и дальше посторонним дамочкам свои улыбочки подпускать, прибью лично! Никакие приемчики не помогут!

Ответом ей был еще один поцелуй…

Когда вечером, после часа всевозможных наставлений и подсчетов, Эдан вышел от старшего наставника, Лая серой тенью выскочила из-за угла, схватила его за руку и, тщательно стараясь никому не попасться на глаза, потащила за бараки, к их излюбленному проему в школьной изгороди, а оттуда – прямиком в темную лесную чащу. Там провели они всю ночь, плескаясь в холодной речушке, смеясь и по-детски дурачась, и не одному запоздалому путнику пригрезилось тогда в темноте, будто видит он пару сказочных лесных созданий.

А утром, пока Эдан разучивал на школьной площадке под руководством старшего наставника новую серию боевых упражнений, Лая совсем рядом скребла ступени парадного крыльца с видом крайне виноватым и усердным, кривясь от боли в исполосованной за ночное отсутствие спине, но не забывая при этом посылать своему сообщнику взгляды очень заговорщицкие и весьма соблазнительные. В свободное же послеобеденное время она лежала, растянувшись, на мягкой прибрежной траве у знакомого брода, а он, делая вид, что слушает ее гневные нарекания на какую-то малознакомую Аглену – «гадину и доносчицу», – растирал вспухшие красные полосы на ее спине специально для таких случаев припасенным снадобьем, с каждым прикосновением все больше сгорая от желаний далеко не целомудренных.

Так пролетал день за днем, вплетая в нелегкие школьные будни искорку их первого, от всех скрываемого счастья. Между тем много нового происходило вокруг. Кресу с приятелями друг за другом исполнилось восемнадцать, и они, кое-как пройдя выпускное испытание, отправились охранять какие-то отдаленные приграничные заставы. Доносчица Аглена выскочила замуж за добродушного сельского увальня, поменяв заношенную школьную форму на новенькое цветастое платье и белый фартук. Эданова «благодетельница» являлась на школьный двор в виде столь же непристойном, сколь и жалком, пытаясь устроить скандал, но была спроважена в местный монастырь и заперта там праведными служительницами для покаяния за «совращение душ невинных и оных склонение к разврату».

Четыре северных зимних месяца пролетели вслед за тремя осенними, и первая неделя весны принесла Эдану пять длинных, почти бессонных ночей, потраченных на охрану окрестных ферм от спустившегося с гор зверья, и столько же очень утомительных дней, когда сон был единственным, о чем мечталось. Усилия эти не были напрасными, и, хотя скуповатые фермеры не слишком охотно расставались с деньгами, на четырнадцатый день весны он смог преподнести Лае маленький серебряный медальон, отметив таким образом ее пятнадцатилетие.

Радовалась подарку она совершенно по-детски – очень бурно и искренне. И в тот же день потащила Эдана в Таркхем, к единственному на всю округу живописцу, коего всеми правдами и неправдами уговорила написать их портреты. То, что этот господин согласился оторваться от увековечивания местных толстосумов ради двух малолетних оборванцев, было уже само по себе весьма примечательно. Тот же факт, что сделал он это практически бесплатно, и вовсе удивлял.

– Я ему рецепт одного травяного снадобья подбросила. От похмелья помогает, – сделав страшные глаза, заговорщицки сообщила Эдану Лая в ответ на его расспросы. – Ну, с тех дощечек, что мне от мамы остались.

Дощечки эти, с едва разборчивыми надписями, найденные вместе с хнычущей девочкой у тела замерзшей дикарки, надо сказать, выручали уже не раз. Не зря, видать, хвалилась по секрету Лая, что ведьминского она роду. Оттого, наверное, и глазищи у нее такие чудесные, утонуть можно…

Весенние месяцы летели все так же быстро, приближая Эданово шестнадцатилетие и ежегодную ярмарку, куда съезжался народ со всех Северных гор и куда, воспользовавшись весенней школьной неразберихой, готовилась на три дня сбежать Лая, обещая своему как никогда загруженному занятиями другу массу замечательных сюрпризов по возвращении.

В ночь после ее ухода странный сон приснился Эдану: будто подходит к его кровати женщина в черной маске, касается ладонью его лица – нет, самой души его! – и, отдернув руку, кивает одобрительно.

Наутро тревожная суматоха поднялась на школьном дворе. Малолетних, кому еще четырнадцати не было, всех в бараках заперли, приказав сидеть тихо. Там же и старших, кто уже к выпуску готовился, оставили. Остальных согнали на тренировочную площадку да велели искусство боевое показывать. Слабых сразу к запертым отправляли, так что из сорока их осталось вскоре двадцать, потом десяток, потом пятеро, и вот уже Эдан стоит на площадке в компании лишь одного четырнадцатилетнего паренька, не по возрасту рослого и крепкого.

– Отлично, отлично! – с каким-то непонятным волнением кивает им старший наставник, и слова эти звучат почему-то горько.

Потому и бредут они к кабинету его весьма понуро, Эдан же особенно: очень уж нехорошее предчувствие его гложет, будто за плечом все время стоит кто-то, чужой и темный…

Окна в кабинете плотно занавешены, потому, несмотря на ранний час, темно тут, словно ночью. Наставник усаживает их в деревянные кресла, старательно запирает входную дверь и лишь затем дрожащими руками зажигает фитилек тусклой масляной лампадки. Мигающий огонек вырывает из темноты очертания трех черных фигур.

– Твою…! – очень грязно ругается от страха Эданов невольный напарник, за что немедленно получает оглушительную затрещину от наставника.

Эдан смотрит на труса с нескрываемым презрением и переводит взгляд на троих в масках. Ему не страшно, только странно очень, будто недавний ночной сон не закончился, а все длится и длится, до бесконечности.

– Что скажешь, мастер Ледогор? – отделяется от троицы знакомая женская фигура. – Кого возьмем?

– Оба хорошо дрались, – равнодушно бормочет высоченный плечистый мастер. – А мы точно не можем взять двоих?

– В школе почти две сотни человек, я не могу стереть сразу двоих, тут и с одним повозиться придется! – раздраженно бросает женщина. – А ты что скажешь, мастер-лекарь?

Мастер-лекарь, щуплый, сморщенный субъект, подходит к сидящим и внимательно, словно скотину на продажу, осматривает их да ощупывает. От его липких, проникающих сквозь кожу прикосновений Эдану становится гадко.

– Не знаю, – произносит он. Потом долго сверяется с какими-то школьными бумагами и добавляет: – Физически они оба достаточно развиты.

– Ты же знаешь, что не о том я спрашиваю, – вздыхает женщина. – У него отличные боевые навыки и врожденная способность к искусству Разума выше четвертого уровня…

– Но ему почти шестнадцать, мастер Злата, – понимающе кивает лекарь. – Всего два года, чтобы подготовится к Испытанию Боли, и ты очень не хочешь брать на себя ответственность за возможный печальный исход.

– Я также не хочу упускать такой редкий талант. Из всех, кого я проверила прошлой ночью в этой школе, только он дал положительный результат. А нас и так очень мало…

Они говорят так, будто находятся в комнате одни, словно и не смотрят на них три пары настороженных глаз. И, хуже всего, Эдан хоть и не понимает половины сказанного, но знает, что говорят о нем. Ему отчаянно хочется сбежать.

– Тогда решено, Злата, – гудит гигант Ледогор. – Берем твоего протеже. Под мою ответственность. Парень крепкий, хоть с виду и не скажешь – шансов у него не меньше, чем у других.

– Как знаешь, – суховато пожимает плечами мастер-лекарь. – Мое дело – предупредить. Тогда стирай второго.

Эданов напарник дергается, вжимается в спинку кресла от смертельного испуга. Но Ледогор уже держит его мертвой хваткой.

– Проклятье, вот всегда они так! – брезгливо морщится мастер Злата, кладя ладонь на лоб дрожащему мальчишке. – Да не дергайся ты, идиот малолетний! Спи! Спи…

Эдан завороженно наблюдает, как его сосед потихоньку успокаивается, закрывает глаза, дышит все ровнее и глубже, погружаясь в глубокий спокойный сон. Злата отрывается от него с облегченным вздохом, смахивая со лба капельки пота. Далекие часы на Таркхемской башне бьют пять часов пополудни, и Эдан поражается, как быстро прошло время.

– Ладно, теперь займемся этим, – поворачивается женщина к Эдану. – Контактов вне школы много?

Она смотрит куда-то поверх его головы, обращаясь, видимо, к наставнику.

– Не знаю, – мямлит тот. – Это как?

– Ну, там, приятели деревенские, бабы, может, детишки даже, – добродушно поясняет Ледогор. – А что, всякое бывает, – обиженно добавляет он в ответ на ироничное фырканье мастера Златы и хмыканье лекаря.

– Неуч ты, Ледогор, хоть и мастер, – вздыхает Злата. – Ну где ты видел, чтоб у человека со сродностью к божественному мастерству исцеления или Разума «детишки» были? Чего, ты думаешь, нас так мало?

– Закон природного равновесия, научно установленный факт, – бесстрастно подтверждает лекарь.

– Вот уж не знал! – удивляется гигант. – Мне бы так! А то добра этого по всей Империи, а потом Гильдмастеру на меня доносы пишут…

Разговор этот странный и вся ситуация становятся настолько абсурдными, что Эдан теряет всякое ощущение реальности и начинает думать, уж не сходит ли он с ума.

– Про твои похождения, Ледогор, мы потом послушаем, – решительно обрывает мастера женщина. – Так что там с контактами? Все подряд мне не нужны, только те, кто его потом искать может.

– Ну, была одна дама, да только она в монастыре сейчас и, кажется, рассудком повредилась, – услужливо припоминает наставник подробности Эдановой личной жизни.

– На это даже времени тратить не стоит. Еще кто-то?

– Наши ученики редко покидают пределы школы, – разводит наставник руками, кажется, виновато даже. – Был еще конфликт с тремя ребятами, так они уже почти год как служат в Западном Пограничье где-то.

– Дьяволы! – ругается Злата. – Что, Ледогор, врагов стирать поедем?

– Уже лечу! – ворчит мастер. – Слушай, а может, сдохнут они там и без нашей помощи, а? Времена неспокойные нынче, племен варварских да зверья развелось много…

– Ты же знаешь, что с контактами строго, – пресекает дискуссию Злата. Затем добавляет, смягчившись: – Ничего, своего подмастерья пошлю. Молодым размяться полезно.

– Вот и славно! – радуется Ледогор, и Эдан почти физически чувствует его облегчение.

То, как им скучно и рутинно, этим ужасающим темным мастерам, сбивает с толку, превращает происходящее в подобие неудачного фарса.

«Вот Лая посмеялась бы!» – думает Эдан, и неприятный холодок вдруг начинает ворочаться у него в груди. Мысль о Лае мгновенно возвращает его к реальности, выводит из того странного, неестественного оцепенения, что до сих пор владело им.

– Да он очнулся! – тревожно восклицает Злата. – Почему он очнулся, мастер-лекарь? Твое успокоение должно было продержаться еще часа два!

– Сама говорила, способности выше четвертого уровня, – ворчит лекарь. – Заканчивай с этим, темнеет уже. Через час остальным подадут мое зелье, они заснут, и у тебя будет много работы.

– Да уж, – кривит губы Злата и вновь обращается к наставнику: – Все сейчас в школе?

Эдану вдруг с пугающей ясностью приходит в голову, что по такому случаю отсутствия Лаи не могли не заметить. Вот сейчас помнется наставник, да и выдаст: мол, нет такой-то ученицы, сбежала, видимо. И поскачут темные, пугающие фигуры вслед за его Снежинкой…

«Забудь о ней! Забудь!» – отчаянно молит он, вливая свой беззвучный крик в протянутую руку наставника, успокаивающе сжимающую его плечо.

– В школе… все… кажется, – с запинкой бормочет наставник.

Но мастер Злата больше не смотрит на него. Глаза ее из-под маски сверлят лицо Эдана.

– Что ты сделал? – зло спрашивает она.

Эдан складывает руки на груди, позу принимает самую беззаботную, выражение лицу придает как можно более нахальное и молчит.

– Во, наглец! – разражается неожиданным хохотом Ледогор. – Так тебя, Злата, давно не встречали!

– Да перестань ты, не мог он ничего сделать, – примиряюще говорит лекарь.

– Руку от него убери! – шипит женщина наставнику, все еще подозрительно поглядывая на Эдана. – Я же предупреждала: не смотреть и не прикасаться!

Наставник поспешно отдергивает руку.

– Хватит с меня всяких фокусов, – говорит Злата, наклоняется к Эдану, сжимает его виски. И добавляет почти ласково:

– Вот и все, дружочек, теперь ты наш.

Неприятный темный круговорот заполняет его сознание, все его естество, выметая оттуда слова, эмоции, образы, оставляет по себе лишь пустоту. Бесконечную черную пустоту…