Текст книги "Темный мастер"

Ну и бог с ними!

– Ты иди, я догоню, – с извиняющейся улыбкой вручила она Эдану свои снегоступы. – Сестричка не простит, если я не загляну к ней еще раз попрощаться…

Это было правдой лишь наполовину.

После недавних событий в долине охотнице так и не выпало случая толком поговорить с Шаной: вначале не до того было, а потом все не получалось остаться наедине. А Лая вот уже два дня – как раз с последнего Ишиного разговора с Эданом – мучилась от любопытства.

Говорили же ей, что подслушивать нехорошо! Но ремесло берет свое! А тут еще любимый, спасибо ему, научил скрывать свое присутствие так тщательно, что даже всемогущая старуха не поймает! И как тут удержаться?

Соплеменники с Лаей не разговаривали, Хранительница видеть ее не хотела, у Эдана вообще спрашивать неловко – а вот Шана всегда и все растолковать готова!

Женщина, как оказалось, Лаю ждала – видно, и мысли не допускала, что та не зайдет проститься. Охотница тут же почувствовала себя виноватой.

– О чем задумалась, неугомонная сестричка? – усмехнулась Шана.

– Да глупость одна. – Лая сморщилась, неловко заправила торчащие из-под капюшона куртки волосы. – Ты знаешь сказку о кровных Первого Бога? – решила перейти сразу к делу.

– Да и ты должна знать! – удивилась такому вопросу женщина. – Нам ее сызмальства в шатрах старухи бубнили, когда приходило время овечью шерсть прясть…

– Ну мало ли что они там бубнили! – сконфузилась Лая. – Будто мы, детвора, их слушали… Расскажи, а? На дорожку! – добавила она просительно.

– Ладно, – улыбнулась Шана. Затем лицо ее стало серьезным, почти торжественным, речь зазвучала монотонно и плавно – в подражание тем самым старухам-сказительницам, и только в глазах, так похожих на Лаины, засветились лукавые смешинки…

– Сказывают, судьбы всех людей мира, – говорила она, – подобны сваленной в кучу, спутанной в беспорядке пряже, и почти невозможно отделить витки в ней друг от друга. Но порой все же выбивается один из путаницы, и тогда любопытно становится Первому Богу. Хватает Творец-Разрушитель эту нить, ранит пальцы и пропитывает ее своей кровью. А та загорается от проклятой крови огнем, выпрямляется горящей струной и идет сквозь наш мир туда, куда тянет ее Первый Бог. И кто коснется ее хоть раз – опутается. И тянется следом. Но чаще, не выдержав, просто сгорает. Огненная нить и есть судьба кровного. И, говорят, мир вокруг меняется, ложась к его ногам…

– Вот не думала, что Иша и правда в сказки верит! – задумчиво хмыкнула Лая.

– Иша?

– Ну, с чего бы еще она назвала его кровным?..

Глаза Шаны потеряли вдруг насмешливую свою беззаботность, распахнулись, наливаясь тревогой.

– Кого Иша назвала так? – испуганно вскинулась она. – Эдана?

Лая лишь отстраненно кивнула: ну кого же, мол, еще?

– Не ходи с ним, сестричка! – хрипло от волнения вдруг выдохнула женщина. – Не ходи!.. Сказывают ведь, что жизнь кровного – длинная и славная, но всегда полна одиночества, ибо близкие к нему сгорают первыми…

– Ну что за глупости! – насмешливо фыркнула Лая, легко выворачиваясь из Шаниных рук и звонко чмокая сестру в нос. – Ладно, сказку на дорогу послушала – и честь знать пора! Еще раз прощай, сестричка! Доброго тебе снега! – добавила она традиционное ахарское пожелание.

И, ничуть не смущаясь странным таким с сестрой прощанием, подхватила с земли свой вьюк да резво, не оглядываясь, заспешила к ожидающему у выхода из долины спутнику.

А Шана так и не решилась крикнуть вслед «прощай» – слово это будто прилипло к ее языку, промораживая не хуже льда…

Глава двадцать вторая,
где есть только горы и снег

Тайная ахарская тропа начиналась в лесистых предгорьях над долиной, пробивалась сквозь неласковые к путникам Северные горы (где над, а где и под землей), вилась дремучим лесом и безлюдными холмами по другую их сторону – чтобы недели через две пешего пути уткнуться в Волчий пролив. Вот уже сотни лет она оставалась единственной безопасной дорогой к Северному побережью, и, скорее всего, именно этим обязаны были ахары своим почти мирным сосуществованием с Империей – та пока на холодные просторы Северного моря не спешила, но и с варварами, проторившими туда путь, ссориться не хотела: на всякий случай.

За тропою тщательно следили: расчищали от завалов и хищного зверья, берегли от чужаков, пополняли припасы на хорошо спрятанных стоянках, которые можно было найти в конце каждого дневного перехода: охотничьи хижины, сухие пещерки, расселины или просто густые навесы из еловых лап, где путника ожидали дрова, запас еды и источник воды неподалеку. Ахары, часто кочующие через горы (порой целыми семьями), сделали все, чтобы дорога стала безопасной, даже удобной, хотя их старания и не могли полностью оградить путников от сильных морозов, затяжных метелей или осмелевших от голода случайных хищников. Но тут уж каждый полагался на свой талант к выживанию, да еще – на везение.

А удача, казалось Лае, была на их стороне. Управляться со снегоступами она наловчилась на удивление быстро, да и тело, привычное к пешим странствиям, уже не тяготилось поклажей за спиной. Зима выдалась мягкая, холод не донимал. Следы притрушивал вяло кружащийся снежок, ленящийся стать настоящей вьюгой, такой опасной в этих местах…

Вроде тревожиться и не было повода. Но Эдан после первой же ночевки почему-то забеспокоился: скользил мягко и напряженно, будто вслушиваясь в лесистые, заснеженные склоны вокруг, часто оглядывался по сторонам, внимательно, подолгу смотрел на север и хмурился.

Лае самой поначалу было неуютно и пусто – будто в тишине, вдруг воцарившейся в шумном месте. Но виной тому она считала привычку к Ишиным амулетам, охраняющим долину: как в первые дни в стойбище неприятен был голове неумолчный от них зуд, так теперь тяготило их отсутствие. Очень скоро это чувство пройдет – девушка так и сказала Эдану. Тот кивнул в ответ, вроде бы соглашаясь, но как-то неубедительно. И оглядываться с подозрением по сторонам не перестал.

На третий вечер, когда древняя, заросшая лесом, почти пологая часть гор осталась позади и путникам открылось каменистое, доступное всем ветрам плато, Лая наконец узнала, что тревожит ее друга. Они сидели у костра, забившись между огромными валунами, ужинали наспех сваренной шархой и остатками подстреленного вчера тощего зайца, когда Эдан опять напрягся, невидяще уставившись в темный проем меж камнями, за которым свистел ветер.

– Опять зовет, – прошептал он.

– Что? – Впервые за эти дни девушка по-настоящему забеспокоилась.

– Сколько помню себя, слышу это… этот зов – тем сильнее, чем дальше на север. В долине, правда, его почти не было, наверное, из-за амулетов. А вот теперь вопит так, что голова болит.

– В детстве ты часто говорил, что горы зовут тебя, – вспомнила Лая.

– Да. Только это не горы. Кто бы это ни был, он ждет за горами, по ту сторону. Но я еще не настолько сошел с ума, чтоб идти к нему…

– Тогда просто не обращай внимания. А головную боль я тебе уж как-нибудь вылечу.

– И рад бы, Снежинка, – устало нахмурился Эдан. – Да только из-за него я остальное плохо чувствую. Не могу толком разобрать, идет за нами кто или нет. А Слава, думаю, так просто не отвяжется. Да и на той прогалине вряд ли все люди Амареша полегли: могут, если захотят, и тропу отыскать и проводника…

– Ахары не предают своих! – возмутилась в ответ на такое подозрение девушка.

– Не предают, – согласился мастер. – Но нам ведь ясно показали, что мы… больше не «свои».

– Думаешь, Леор?

– Не Леор. И не кто-то из близких тебе. Но там ведь еще остались те, чьи родные погибли из-за нас…

Лая мрачно уставилась в огонь.

– Может, тогда лучше пусть догонят, – прошептала она, но, перехватив полный боли взгляд, осеклась. – Мы выберемся, – уверенно вздернула она подбородок. – И вообще… Иди спать, я покараулю…

Через плато они брели два дня. Бесконечные два дня, за которые Лая много раз успела проклясть и Северные горы, и злой, до костей пробирающий ветер, и скользкую каменную крошку под ногами, и снегоступы, прикрученные к мешку да больно бьющие с каждым шагом пониже спины. Эдану было хуже – кроме вещей он тащил на себе еще и связку толстых сухих веток, тщательно укутанную от непогоды, да мешочек древесного угля: там, куда они шли, с топливом было худо. И пусть только часть из взятого пригодится для их собственного костра, остальное же пристроено будет на ближайших стоянках для следующих путников, юноша все равно терпеливо закидывал за спину после каждого привала лишнюю ношу, ни разу не позволив себе даже намека на недовольство ахарскими порядками, и лишь однажды мечтательно помянул легкие торфяные кубики с Южного континента. Завидная все-таки у темных мастеров выучка!

К середине второго дня сгрудившиеся на горизонте белые вершины приблизились, тесня и обступая с трех сторон, ощерились заледеневшими каменными клыками, и Лая, к своему ужасу, все сильнее начала понимать, что уж туда-то полезть ее не заставит даже вся имперская армия с Гильдией во главе! Слишком сильно отличались эти неприступные, заснеженные громадины от привычных с детства лесистых склонов. Перевалить через такой хребет, да еще зимой? И о чем они только думали?!

Но, к Лаиному то ли облегчению, то ли беспокойству, карабкаться к теряющимся в облаках вершинам им не пришлось: обозначенная большими черными валунами тропа к вечеру спустилась в расселину, закончившись у темного зева пещеры.

Ага, вот зачем они тащили с собой неудобный масляный фонарь, баклагу масла к нему и целую связку дорогущих лучин из плотного южного дерева! Света от последних немного, зато горят медленно, ровно, почти без дыма. И где только Эдан отыскал эту редкость в ахарском стойбище? То ли с собой принес, то ли Ишин шатер, где и не такое найдешь, выпотрошил…

Спрашивать у Лаи сил не было. Согретая разведенным в пещере, недалеко от входа, вялым костерком да кружкой наваристой шархи, только и успела она что закутаться поплотнее в одеяло, перед тем как провалиться в сон.

Подземный путь оказался почти приятным – если не считать едва разгоняемой слабым светом фонаря тьмы вокруг да угнетающей толщи камня над головой. Но к последним охотница быстро притерпелась. Не так уж сильно узкие пещерные проходы отличались от привычных каждому вору мрачных лазов да отдушин в за́мках высоких лордов. Здесь, пожалуй, даже было уютней. Уж просторнее точно.

Спутник ее тоже ничуть не нервничал. Наоборот, спокойнее стал, что не очень-то удивительно: если и преследовал их кто от самой долины, то в этом лабиринте без ахарской карты уж точно потеряется. Вспоминать о том, что Эданова гильдийная подружка брела за ними по чутью, а вовсе не по следам от сапог, Лае как-то не хотелось…

Чем дальше уходили они в глубь горы, тем теплее становилось. Почти вся верхняя одежда заняла место среди тюков за спиной уже к концу первого дня, а на четвертый охотница пыхтела в потертых полотняных бриджах и нижней рубашке, раздумывая, сильно ли натрет плечи поклажей, если разденется совсем или хотя бы до пояса. Эдан шагал чуть впереди – ничуть не запыхавшийся и все такой же невозмутимый. Кажется, ни жара ни холод его не брали. Лая, глядя на него, завистливо вздыхала, устало переставляла ноги и потихоньку впадала в уныние, мечтая о свежем ветерке да возможности искупаться.

Неудивительно, что не смогла она сдержать восторженный – хорошо хоть негромкий! – взвизг, когда неудобный узкий лаз вывел их в огромный белый грот, в центре которого раскинулось слабо светящееся озеро.

Прозрачное!

Теплое!

И, если верить ахарской карте, вполне пригодное для питья и купания!

Согласно той же карте, до выхода из подземелий оставался всего день пути, так что Эдан, прежде не дававший им передышки, теперь с чистой совестью позволил задержаться. Даже костер из припрятанного бережливыми ахарами на стоянке сушняка предложил развести, что было очень кстати: последние три дня приходилось им обходиться лишь сухим пайком или тлеющими углями крохотной походной жаровни.

Они вымылись, выстирали одежду, вычистили вещи. Затем плескались в исходящей паром, мерцающей воде, резвясь, как дети. Эдан сгребал Лаю в охапку и целовал – грубо, нетерпеливо, царапая отросшей щетиной.

Они долго любили друг друга. И заснули вместе – спокойные и довольные, впервые за всю дорогу забыв о ночном дежурстве.

А наутро (наверное, это было утро – Лая совсем потеряла здесь счет дням и ночам) молодой мастер, собранный, гладко выбритый и вновь какой-то напряженный, растормошил охотницу, так и не дав досмотреть первый за последние месяцы уютный и ласковый сон.

– Я чувствую, в пещере, в паре дней пути, других людей. Много, – встревоженно сообщил он, и Лая со вздохом поняла, что пора выбираться.

Они спешно собрали высохшие вещи, досушили над затухающими углями костра то, что было еще влажным, плотно скрутили свои тюки и, сверившись с картой, нырнули в один из проходов. Волшебное озеро осталось позади.

После его мягкого сумрачного света черная тьма вокруг навалилась, стянула, стиснула, так и норовя задушить. Слабенький огонек лучины не спасал – от пахучего дыма только вдох тяжелее становилось делать. Охотница с трудом хватала ртом воздух, удивляясь своей нежданной слабости перед мраком – а затем вдруг с облегчением поняла, что темнота здесь совсем ни при чем: просто они потихоньку поднимаются в гору, и подъем становится все круче.

Разгоряченная движением, Лая даже не сразу заметила, как резко похолодало. Пришлось останавливаться, доставать теплые вещи. Идти стало гораздо неудобнее, но спутник ее слишком торопился, чтоб обращать на это внимание. Конечно, попроси она передышку, Эдан не отказал бы. Но то ли охотнице передалась его тревога, то ли проснулось всегдашнее ее презрение к нытью и нытикам – она хранила гордое молчание, стараясь даже ругательства шипеть про себя.

Наконец, когда ее ноги уже выли от усталости так, что она почти могла их слышать, а желудок в который уж раз обиженно напоминал о еде, их предпоследняя лучина погасла, и девушка вместо привычной непроглядной черноты увидела едва различимые очертания собственных рук.

Где-то впереди был свет.

К выходу они почти бежали, упиваясь слабым свежим сквознячком, таким сладким после тяжелого подземного воздуха. Боковые проходы исчезли, становилось все светлее, сквозняк превратился в настоящий ветер, гулко свистящий в каменных пустотах, под ногами зашуршали камешки и захрустела тонкая ледяная корочка. Оскальзываясь на ней, тяжело дыша, они вылетели за поворот и застыли, ослепленные.

Земляной пол устилали сухая листва и снег, нанесенные ветром, а впереди маячил долгожданный выход – большая светлая дыра, обросшая по краям заиндевелым кустарником.

Глаза постепенно привыкли к свету, и Эдан с Лаей осторожно выбрались наружу. Они ошиблись со временем суток: вместо вечернего сумрака мир снаружи полыхал рассветом.

Крутые горные склоны остались позади, а перед ними раскинулся заснеженный хвойный лес: бесконечные стволы и глубокие сугробы, почти похоронившие под собой черные валуны, что отмечали ахарскую тропу.

Лая привалилась было к одному такому, но тут же отпрянула – камень ощутимо кольнул силой, встряхнул, вызвав недолгое головокружение. По ту сторону гор такого не было: там вдоль дороги громоздились обычные глыбы. Здесь же – охраняющие амулеты, причем не из слабых.

Кто ж их, интересно, создавал, такие громадины? И заряжаются, похоже, сами по себе: энергию тянут из путников. Даже Ише такого не сделать! Выходит, стоит раз с тропы сойти – и все, уже не найдешь? Нет, конечно, человек с даром разберется. Если раньше в лесу не замерзнет.

На всякий случай охотница заглянула в карту Эдану через плечо: очень уж задумчиво тот ее изучал. Заглянула – и поежилась. Широченная (семеро рядом пройдут!) тропа была прорисована до каждой ямки, каждого изгиба, а вот местность вокруг – почти сплошное белое пятно. Лишь у самого побережья есть на что глянуть. М-да… Похоже, немного нашлось смельчаков, вылезших из-за камешков! Лая уставилась на валун уже с откровенной неприязнью.

Мастер, заметив ее интерес к камням, тоже присмотрелся, но только хмыкнул: надоело, видать, удивляться ахарским чудесам. Да и времени на это не было.

– Сильно устала? – с сомнением окинул он взглядом сначала ее, а потом теряющуюся среди древесных стволов тропу.

– Не так сильно, чтоб не отползти от этой дыры поскорее и подальше. Есть хочется, но пожевать и на ходу можно.

Она отыскала среди запасов два куска вяленого, высушенного до несгрызаемости мяса, один протянула Эдану, другой торопливо сунула за щеку. Затем извлекла мешочек с остатками сухарей, вытащила себе парочку, остальное сунула юноше. Тот заглянул в мешочек, укоризненно качнул головой, вручил Лае еще две штуки, поделив тем самым их скудный запас ровно пополам.

– Ты больше, тебе и больше надо, – протестующе буркнула охотница, но как-то вяло: настаивать не хотелось.

Она привязала к ногам снегоступы, закинула за плечи мешок и, на ходу запивая мясо с сухарями холодным травяным отваром, зашагала к лесу. Эдан двинулся следом.

Местность была холмистой, тропа то поднималась, то ныряла вниз, но снег держал хорошо – и то радость. Брести по пояс в сугробах Лае совсем не хотелось.

После полудня они выбрели на заснеженную полянку. Здесь обнаружилась ахарская стоянка – треугольная хижина, слепленная из кое-как приставленных друг к другу бревен, с ямой для костра у входа. Стен у хижины было всего две, зато сзади ее подпирал массивный древесный ствол, рядом с которым намело огромный, почти вровень с верхушкой хилого строения сугроб – так что внутри теперь стало почти уютно.

Эдан забросил в хижину свой мешок, задумчиво осмотрелся вокруг, отмечая хилые елочки с подчистую обломанными нижними ветвями, со вздохом подивился чужой глупости, вытащил длинную веревку, обмотал ее вокруг своего пояса одним концом, Лаю повязал другим и молча шагнул за огороженный черными камнями полукруг. Девушке оставалось только наблюдать, как он скрывается в чаще.

Вернулся мастер довольно быстро: сгрузил большую охапку веток и протянул Лае две заячьих тушки.

– В следующий раз я на охоту пойду! – тут же загорелась она.

– Еще чего! – возмутился юноша. – Здесь тебе не имперские леса! Вон смотри!

Лая обернулась, проследив за его рукой: по ту сторону полянки, за чертой камней беспокойно кружил здоровенный зимний барс.

– Ух ты! Красавец!

Хищник явно их чуял, но вряд ли видел и на тропу ступить боялся.

– А если нападет? – забеспокоилась охотница.

– Зверь не пойдет против инстинктов, а эти ахарские камушки, кроме того что взгляд от тропы отводят, еще и страх внушают…

Барс, недовольно рыкнув напоследок, нырнул в чащу.

– …Вот видишь! Но крупных хищников здесь много, так что в одиночку никуда ты не пойдешь! – назидательно завершил Эдан.

Девушка печально вздохнула: мол, нахватался у ахаров мужских заморочек на мою голову! – но возражать не стала. Ее неуклюжая от зимней одежды фигурка против огромного красавца-кота действительно выглядела невпечатляюще – скорее уж смешно.

Сегодня решили дальше не идти: зимний день короток, да и устали они, еще с пещеры. Сытная еда, тепло костра и крыша над головой, пусть даже такая сомнительная, так и тянули к себе – особенно же когда закружился в небе частый снежок, а где-то в угрюмой чаще протяжно завыли волки.

Ночь выдалась холодной и беспокойной. Эдан, как всегда, взял на себя большую часть дежурства – Лая сменила его лишь в предрассветные часы, и то, как подозревала, только потому, что сама проснулась. Зевая и морщась от боли, неприятно скребущей горло, охотница выглянула из хижины, бесцельно, скорее для порядка, потопталась по полянке и вернулась к костру. Зверье их вряд ли здесь бы потревожило, но кому-то все равно нужно было поддерживать огонь.

Снег все так же заметал их пристанище, а из лесу по-прежнему доносился волчий вой.

Их ночные соседи обнаружились утром: два огромных волчары, принюхиваясь, метались тоскливо у преграды из черных камней. Охотница с мастером, поглядывая на зверей, собирались торопливо, завтракали и того быстрее, спеша покинуть неуютное лесное пристанище. Но толку от спешки не было: стоило им, утопая в свежевыпавшем снегу, продолжить свой путь – волки потрусили следом.

Позже к паре хищников прибился еще один, потом еще – и вскоре уже целая стая бежала у границы тропы, почти задевая темные валуны серым мехом.

Волчья настойчивость начинала тревожить. Эдан с Лаей прижимались к противоположному краю дороги, выбиваясь из сил, ускоряли шаг, но звери не отставали – и их становилось все больше.

Они рычали, огрызались друг на друга, тыкались мордами в черные валуны, тут же с визгом отскакивая… А затем, будто получив невидимый пинок, большой волчара взвился вверх, перемахнул преграждающие камни и приземлился напротив путников.

Охотница потянулась за метательным ножом…

Щелкнул спускаемый арбалет, зверь отлетел с иглой в мертвой глазнице.

Эдан тут же перезарядил свою «игрушку», взвел тетиву, не переставая шипеть ругательства. Лая понимала его злость – кажется, та коробочка с десятью иглами, что ушла в магазин арбалета, была последней.

Какого дьявола вообще этот бешеный зверюга полез на тропу?! И почему?! Он же должен бежать от камней в ужасе!

Но как следует удивиться девушка не успела. Вслед за убитым волком перед ними оказались еще двое, потом еще, а сзади, будто через силу, поскуливая и отряхиваясь, на тропу выходили другие.

Паника вдруг охватила охотницу, она дернулась, закрутила головой, готовая бежать куда угодно…

– Стоять! – сцапал ее за руку Эдан. Страх схлынул так же внезапно, как и пришел. – Это всего лишь небольшое воздействие. Я надеялся, они сбегут.

– Не очень-то помогло, – раздраженно буркнула Лая, стыдясь своей несдержанности.

– Вот именно! Тебе «помогло», а им нет? Что ж это за звери такие?

– А ты не можешь с ними… ну, как с имперцами тогда?

Плечи мастера напряглись – вспоминать о битве при долине ему было неприятно.

– Я тогда был не я… Вряд ли что-то такое может выйти… осознанно.

Говорил он тяжело, через силу – и девушка предпочла больше не спрашивать. Да и не время было.

Волков на тропе становилось все больше. Они подходили медленно, нехотя, топорщили шерсть, рычали, а то и поскуливали: будто гнал их кто-то вперед против воли. Но отступать, похоже, не собирались. Мохнатые тела плотно терлись друг об друга, заполнив собой пространство впереди, загородив тропу стеной из оскаленных пастей, тесня путников все дальше. Еще шаг – и девушка уперлась спиной в один из черных валунов: тот обжег кожу даже сквозь толстый слой зимней одежды.

Метательные ножи закончились. Иглы в Эдановом арбалете тоже. Он выпустил уже свои лезвия на перстнях, но Лая слишком хорошо понимала, что толку и от «коготков» ее спутника, и от ее небольшого кинжала здесь немного, что ахарский лук или имперский меч против зверья были бы куда надежней. Последний – особенно теперь, когда негде развернуться, а значит, вся хваленая скорость да изворотливость темного мастера не помогут: волки все-таки намного быстрее тяжеловесных имперских солдат. А еще их больше – словно со всего Северного побережья сбежались.

– Разве бывают такие большие стаи, Эдан? – растерянно прошептала Лая.

– А разве хоть один зверь осмелился бы ступить на тропу? – вопросом на вопрос ответил он, не отрывая напряженного взгляда от волчьих морд.

Волки не спешили нападать, только подступали все ближе, подталкивая их к границе.

– Нас загоняют, как дичь, – хмыкнул мастер. – Кому-то очень хочется, чтоб мы сошли с дороги.

– Кому?

– Понятия не имею. Но как раз оттуда, – он чуть качнул головой назад, – я и слышу Зов. Чудесное совпадение, не так ли? – Яда в его голосе хватило бы на всю рычащую впереди стаю.

Звери застыли в паре шагов от юноши с девушкой: перебирали лапами, нервничали, повизгивали. Среди задних начиналась грызня. Еще немного – и не выдержат, набросятся все скопом, разрывая на клочки.

– Пошли, – принял решение Эдан. И сделал шаг назад, вытаскивая Лаю за границу камней.

В первый миг девушка пошатнулась, голова ее закружилась, а тело пробрал озноб. Дорога, камни, волчья стая тут же исчезли из виду – повсюду были лишь древесные стволы и сугробы. Она вытянула перед собой руку, пытаясь нащупать невидимый предел, но все вокруг поплыло, меняя очертания, сбивая с толку, будто ее раскрутили с завязанными глазами, и Лая обнаружила себя сидящей в снегу да растерянно вертящей головой.

Эдан опомнился раньше нее: он ведь и прежде сходил с тропы – знал, чего ожидать.

– Граница немного задержит стаю, но нужно спешить!

– А… в какую сторону? – огляделась Лая.

Юноша махнул рукой, кажется, наугад.

– Туда, значит, туда, – вздохнула она.

Волки появились почти сразу – охотница даже не заметила когда. Зверей теперь было меньше, они не напирали и вообще держались на расстоянии. Рассеялись между стволами, трусили в сторонке, будто провожая, но из кольца не выпускали, преграждали дорогу, стоило только Эдану с Лаей попытаться свернуть не туда. Сбивались рычащей кучей, набрасывались на заметно выдохшихся путников, оставляя на снегу свою кровь и тела собратьев.

Однако сила, что гнала волков вперед, казалось, слабела: все больше зверей отставало, бесследно растворяясь в заснеженном лесу, некоторые, не выдержав, налетали на путников, стремясь поскорее завершить вынужденную свою охоту.

Вскоре Эдан притормозил, сосредоточился, опять стараясь навеять страх – и в этот раз стая дрогнула, кинулась врассыпную.

Осталось лишь пятеро – самых крупных и злых. Вместо того чтобы бежать, они напали.

Четверо бросились к юноше, целясь в ноги и спину, норовя вцепиться в горло. Эдан устоял, первых двух поймал на лезвия еще в прыжке, одного стряхнул с себя, швырнув о ствол сосны и, кажется, сломав ему позвоночник. Последнему распорол брюхо.

Пятому волку удалось сбить Лаю с ног, он метил в шею, но вцепился в вовремя выставленную руку, не смог прокусить толстый рукав куртки и отлетел уже с разрезанным горлом.

Девушка резко вскочила, но ее повело назад, нога ушла в снег, не находя дна. Она взмахнула руками и, проломив чахлый кустарник, ухнула куда-то вниз: скатилась по снегу, набившемуся в глаза и рот, взвизгнула, приземлившись всем телом в обжигающе холодную воду. Здесь была речушка – мелкая, быстрая, резво бегущая под тонкой ледяной коркой на дне овражка.

Лая тут же поднялась, отряхиваясь.

– Снежинка! – раздался сверху встревоженный окрик.

– Все нормально, – хрипло отозвалась она. – Осторожней только, здесь яма! Вылезти помоги.

Эдан вытащил ее наверх, быстро осмотрел, потянул прочь от волчьих трупов. Остановился на соседней полянке, вывалил в снег содержимое своего мешка. Поспешно, почти судорожно, сорвал с Лаи промокшую куртку, тут же закутав ее в сухое покрывало – пока она трясущимися, непослушными пальцами пыталась стащить сапоги, в которых хлюпала ледяная вода. Ее верхние штаны из плотной кожи, к счастью, остались сухими, хотя снаружи уже покрывались ледяной коркой.

Сапоги, а за ними и мокрые шерстяные чулки с трудом, но поддались, и через пару мгновений Лаины ноги уже были тщательно натерты Ишиным согревающим снадобьем, обмотаны мехом, а Эдан протягивал ей небольшую плетеную флягу.

Дрожащим губам Лаи не сразу удалось отыскать горлышко, стучащие зубы мешали сделать глоток, но она все же очень постаралась, чтоб обжигающая, крепкая жидкость попала в горло. Хрипло закашлялась. В голове зашумело.

Это, впрочем, не сильно помогло. Девушку трясло по-прежнему, замерзшее тело просто отказывалось греть себя самостоятельно.

Эдан уже спешно стаскивал промерзшие ветки для костра.

Собравшись с силами, Лая вытащила из поясного мешочка трут, огниво и дрожащими пальцами попыталась высечь хоть искорку, не слишком, впрочем, надеясь на успех – негодной она была ахаркой. Соплеменники ее на снегу и даже в метель костер развести способны, у Лаи же проклятое дерево даже не дымилось!..

– Давай я! – подскочил Эдан, подкладывая под ветки кусок коры.

Он прижал кору двумя пальцами и замер на пару мгновений в глухой, напряженной сосредоточенности. Лая видела, как выцвели вдруг его глаза и что-то будто полыхнуло в зрачках…

Ветки вспыхнули высоким, ярким пламенем.

– Проклятье, со свечками полегче! – зашипел юноша, отдергивая обожженную руку.

Лая даже забыла на миг о холоде.

– Хор-р-рош-шень-кий фокус! – простучала зубами она, поближе придвигаясь к огню. – Ч-что ж ты р-рань-ше не пр-ризн-на-вался?

– Случая подходящего не было, – буркнул он, торопливо разворачивая на снегу самый большой из их вьюков, тот самый, кажется, что принес ему старичок-ахар за день до ухода из долины.

Показалась пара теплых ахарских одеял, знакомая уже глиняная походная жаровня и внушительный сверток из крепких мохнатых шкур. От шкур резко пахло зверь-корнем – безобидной ароматной травкой, запаха которой почему-то сторонилось все хищное зверье.

Эдан выбрал из принесенного для костра две палки поровнее да покрепче, быстро заточил их ножом, вбил глубоко в сугроб под ближайшей разлапистой елью. Разгреб там снег, оставив круглую яму, дно которой устелил срезанными еловыми ветвями и толстым одеялом на кожаной подкладке. Развернул туго скатанные шкуры, встряхнул пару раз и накрепко привязал к вбитым кольям и нависающим веткам, старательно врыв получившийся крохотный шатер в сугроб, засыпав его снегом почти доверху.

Лая с изумлением взирала на столь умело сработанное походное жилище, без труда опознав в нем традиционный зимний ночлег ахарских охотников.

– О-о! – только и смогла выдохнуть она.

– Я ведь не только у Иши учился, – мягко объяснил Эдан.

Вскоре маленькая жаровня уже жарко тлела углями, грея слишком тесное пространство шатра, а девушка, тепло и тщательно укутанная, свернулась в объятиях своего спутника, отчаянно пытаясь выгнать из дрожащего тела всякие остатки холода.

Приближалась ночь.

Время от времени юноша оставлял ее, не без труда протискиваясь наружу, чтобы вскоре вернуться с горячей кружкой наспех приготовленной шархи или очередного целительного отвара. Лая с усилием заставляла себя выпить, но Эдан, наблюдая за ней, все больше хмурился. Вслушивался в тяжелые, хриплые вдохи, трогал пышущий жаром лоб, а в глазах его загоралось бессильное, почти отчаянное выражение…

Охотница и сама знала, что дела хуже некуда. Она и так измотана была в последние дни, покашливала, горло саднило, а тут еще и ледяное купание. Если болезнь хоть немного отступит к утру – это уже будет неслыханным везением! Даже если бы они были здоровы, дальнейшая судьба их далеко не радостна. Петляли они сегодня по лесу долго, а значит, с тропы сбились окончательно. Вот-вот нагрянут метели… Что брести к северу наугад, надеясь дойти-таки до пролива (притом вовремя!), что зимовать в незнакомом лесу без надежного укрытия и хоть каких-то припасов – затея одинаково гиблая, опирающаяся лишь на удачу, но никак не на здравый рассудок…