Текст книги "Темный мастер"

Глава двенадцатая,
где Огнезор подходит к самому краю, а Лая начинает задавать вопросы

– Очень, очень мило! – сверкая мелкими белыми зубками, засияла Илания. – Необычно, но, право, Таргел, этот стиль твоей сестренке так идет! В самом деле, ведь не все женщины умеют носить платье!

Хищные глазки ее при этом пристально сверлили Лаю, выражая смесь любопытства и презрения, а рука уверенно тянулась к расшитому серебром рукаву Эдана, вклиниваясь как раз между ним и девушкой.

«Держись!» – незаметно подмигнул он Лае, на миг становясь почти прежним. Затем ледяная непроницаемость вновь сковала его лицо, сделав юношу неожиданно старше. Он выпустил руку Лаи и повел к сверкающему серебром столу неустанно расточающую мед Иланию.

– Как любезно, что ты надел сегодня цвета своего Дома! – щебетала она. – Это придает нашему тихому домашнему ужину придворный шик! А синее подходит тебе почти так же, как и белое!.. Сегодня мой повар обещал нечто действительно изысканное, так что ты нисколько не будешь разочарован…

И еще сотня глупостей в том же духе, на что юноша не упускал случая ответить каким-нибудь особо лестным словечком. Так что за стол Лая села уже с полной сумятицей в голове. Руки ее сжимались от едва скрываемого раздражения. Половину трапезы она усердно лелеяла в себе это чувство, свято следуя всем указаниям Эдана и утешаясь весьма кровожадными фантазиями, где благородной леди отводилась первая роль. Затем пришла пора лишь молча поражаться удивительной способности ее спутника незаметно и с легкостью перехватывать нить беседы, уводя ее от любой опасной темы. К концу же ужина Лая чувствовала себя совершенно измотанной, будто и правда на допросе побывала. Каково должно быть Эдану, ей даже думать не хотелось.

Впрочем, выглядел он все так же блестяще и высокомерно, похвалы раздавал так же витиевато, а на прощанье Илании в глаза заглянул столь преданно и улыбкой одарил столь потрясающей, что та окончательно растаяла, манерно протягивая руку для поцелуя. Лая же немедленно ощутила неприятный злой холодок, подозрительно смахивающий на ревность, но не успела еще себе в том признаться, как новые чувства – растерянность и удивление – захватили ее. Ибо благородная леди Илания под пристальным взглядом своего блистательного кавалера внезапно побледнела смертельно, дернулась и начала медленно оседать.

– Извини, дорогая, – тихонько проговорил Эдан, заботливо опуская даму в кресло. – Не все ты о темных мастерах знаешь… Ничего, свою часть сделки я выполню, а тебе о том помнить необязательно.

– И что сейчас произошло? – вытаращилась на них Лая, смутно вспоминая, что там говорил Эдан насчет «проще будет уговаривать». Еще тогда ей фраза эта не понравилась!

Эдан повернул к ней свое побледневшее лицо, разом утратившее всяческий лоск и напыщенность. Выглядел он теперь смертельно уставшим, хоть от этого – раздраженно отметила Лая – и не менее привлекательным.

– Пойдем! – бросил он коротко. И уже за дверью добавил: – Здесь еще человек пятьдесят слуг, которым не нужно нас помнить. Если все в порядке, то зелье в их питье уже действует, и все должны спать. Но все равно будь начеку.

Они забрали свои вещи, затем обошли весь дом, комната за комнатой, – заколдованный дом крепко спящих людей. И к каждому Эдан прикасался всего на пару минут, будто души во сне забирающий, темный лесной бог из страшной детской сказки. И при каждом касании глаза его стекленели, а губы кривились все больше. И все больше чуяла Лая целительским, ведьминским своим чутьем, как плохо ему, нестерпимо, почти больно…

– Вот и все, – с облегчением выдохнул он, отпуская руку охранника на темном ночном крыльце. – Спешить надо: этот всего минут пять проспит.

Лая накинула на голову черный капюшон плаща и молча заторопилась вслед за Эданом к темному провалу переулка. Карета ждала, где и следовало: большой, нелепый в этой тьме своей роскошью экипаж с унылым бородатым возницей впереди и четырьмя красивыми серебристо-серыми лошадьми в упряжке.

– Ничего, потерпи Стрелокрыл! – ласково потрепал по гриве Эдан одну из передних лошадок. Затем кивнул вознице, помог Лае забраться в карету, и наконец сам устало откинулся на мягком сиденье.

– Выйдем на первом перекрестке за городом, заберем двух передних лошадей, – прерывисто, будто задыхаясь, сказал он. – Возницу стирать придется, а я не знаю, смогу ли. Сделаешь с ним то, что с Храшем?

Лая даже удивляться его чрезмерной осведомленности не стала, лишь кивнула молча, прислушиваясь к быстрому поцокиванию копыт по мостовой.

Городские ворота приближались.

– Проклятье! – вдруг выругался Эдан, привставая. – Тебя-то, Слава, зачем на ворота принесло!

Он сделал глубокий вдох, вцепился руками в сиденье, скривился болезненно, но тут же расслабился. Опять выругался, сделал еще пару мелких частых вдохов, будто собирая остатки сил, и охотница внезапно ощутила, почти увидела, как вокруг них растет нечто. Будто пелена незаметности, только сильнее, гораздо сильнее… Невидимая темная стена, погружающая в рассеянность, пузырь, вбирающий в себя ее, Лаю, и напряженную фигуру Эдана, его побелевшее лицо, омертвевшие глаза, подрагивающие, до крови закушенные губы.

«Перестань, ты убьешь себя!» – захотелось крикнуть ей, но собрать слова воедино не вышло: вновь, как и утром на площади, нахлынуло ощущение нереальности.

Карета на миг замедлила свой ход, уныло что-то прокричал возница, заскрипели впереди ворота, тряхнуло. Затем копыта снова зацокали быстрее, понеслись, запрыгали колеса, помчались придорожные деревья за окном…

Пузырь лопнул, упругая стена исчезла, и Эдан безжизненно повалился на сиденье.

– Нет, нет, нет! – подскочила Лая.

Она склонилась над ним, одной трясущейся рукой хватая его за шею, судорожно стараясь слиться с неровным биением пульса, пока пальцами другой безуспешно пыталась удержаться за что-нибудь в прыгающей по ухабам карете.

Ее отбросило на пол. Один раз, второй, третий…

– Нет, так не пойдет! – прикрикнула она сама на себя.

Прежде всего – никаких истерик! К дьяволам вопли и слезы! Она – Насмешница, охотница за тайнами, а не благородная барышня!

Сцепив зубы, Лая аккуратно поднялась, присела на мягкую скамью возле Эдана и осторожно положила его голову себе на колени.

«Спокойно! – еще раз приказала она себе. – Все получится!»

Подушечки ее пальцев отстраненно и привычно нащупали пульс, теплые невидимые ниточки потянулись на его биение – а в следующий миг девушка уже растворилась в этом ритме, ощущая каждую клеточку молодого чужого тела.

Усталость, бесконечная усталость пронизывала его, иссушала, пробирала насквозь. О множестве бессонных ночей, о постоянных, изматывающих сверхусилиях кричало оно. А еще – Лая содрогнулась – в нем было что-то неправильно. Не так, как в других человеческих телах, которые доводилось ей исцелять. Будто расчленили его на сотни, тысячи кусочков, а затем – крупица за крупицей – собрали вновь. Невидимая частая сеточка тонких шрамов пряталась под кожей, и каждая клеточка хранила полустертое, блеклое воспоминание о невероятной, нечеловеческой боли, убивающей, сводящей с ума…

– Что они сделали с тобой? – хрипло вырвалось у нее.

Пальцы ласково заскользили по его шее вверх, к подбородку, провели, не отрываясь, по щекам и скулам, застыли на миг у висков, чтобы потом нежно запутаться в волосах, все больше и больше теплых ниточек вливая с каждым легким поглаживанием.

– Не смей, слышишь! – шептала она Эдану. – Не позволю тебе… Что бы там ни сотворила с тобой проклятая Гильдия – не позволю…

Карета замедлила свой ход, встряхнула в последний раз, остановилась.

– Перекресток, – бесцветным голосом сообщил возница и полез выпрягать лошадей.

– Помоги мне! – крикнула ему Лая, закидывая руку Эдана себе на плечо.

Вдвоем они вытащили юношу из кареты, отнесли в небольшую полузаросшую лощинку в стороне от дороги, где Лая устроила его на груде бурых листьев, подстелив свой плащ. Возница тем временем принес вещи и привел лошадей.

«Сделать то, что с Храшем», – вспомнила девушка, наблюдая, как возница понуро привязывает Стрелокрыла к низкому колючему деревцу, а затем медленно трусит обратно к карете.

Заставив себя собраться и забыть на минуту об Эдане, Лая встала, бесшумно догнала унылую бородатую фигуру возницы, схватив его за шею и запястье. Он вскинулся яростно, силясь вырваться. Девушке пришлось сбить его с ног и лишь затем приникнуть ладонью к испуганно пульсирующей жилке.

Беспамятство подействовало почти сразу: мужчина обмяк, взгляд его стал невидящим. Не дожидаясь, пока возница придет в себя, Лая скрылась в придорожных зарослях. С минуту наблюдала оттуда, как он встает, растерянно оглядывается, не понимая, как здесь очутился, ежится – то ли от холода, то ли от страха, – и торопливо направляется к карете.

«Попадет же бедняге от Илании!» – сочувственно заключила девушка, но тут же забыла о несчастном и поспешила к Эдану, подоспев как раз вовремя, чтобы заметить крадущиеся тени двух оборванных мрачных фигур.

Чудесный сон приснился Огнезору. Будто лежал он в траве на берегу реки, беззаботно устроив голову у Лаи на коленях, вдыхал будоражащий запах ее кожи, говорил ей что-то глупое и нежное. Она же улыбалась тревожно, шептала одними губами, словно звала. И так не хотелось просыпаться, но зов Лаи становился все настойчивее, лицо все тревожнее, взгляд все отчаяннее…

С усилием и неохотой открыл юноша глаза. Сон не исчез будто: все так же белело над ним склоненное девичье лицо, а губы напряженно повторяли какие-то слова. Вот только темно вокруг было, и холодно, и в самой Лае что-то было не так.

– Где твоя седая прядь, Снежинка? – проговорил Огнезор тихо, удивляясь слабости своего голоса.

Она выдохнула, шумно и с облегчением, отняла ладонь от его лба и ответила хрипло, с едва заметной неловкостью:

– Закрасила я ее. Слишком знак приметный, при моем-то ремесле…

Он полежал еще немного в сонном оцепенении, ворочая в голове ее слова. Затем, опомнившись, вскочил, огляделся, бросил хмуро:

– Сколько я проспал?

– Часа три, наверное, – неуверенно ответила девушка. Поколебалась немного, будто собираясь добавить что-то еще, но промолчала и отвела глаза.

Пару длинных мгновений смотрел на нее Огнезор, подавляя настойчивое, невыносимое желание протянуть руку, дотронуться, как когда-то. Проклятые картинки прошлого, чужой, воскресшей памяти заставали врасплох, с ума сводили крикливой своей, неожиданной яркостью – будто лет прошедших и не было вовсе, будто вчера только он с Лаей расстался. Будто другой тот человек, что Огнезором звался, ему, Эдану, лишь приснился. От безумия такого и бессилия закричать хотелось.

– Ты что-то еще сказать собиралась? – раздраженно спросил он вместо этого. – Сейчас нет времени играть в недомолвки, так что лучше сразу говори, что со мной не так.

– Просто, – смутившись его резкостью, нерешительно начала Лая, – я боялась, что не смогу тебя вытащить. Твое тело… оно не такое… ну, неправильное, что ли. Что с тобой сделали?

Удивленный, юноша посмотрел на свои руки, не сразу понимая, о чем идет речь.

– Так больно… – продолжала она. – Зачем кому-то было делать такое?

– Так вот ты о чем! – досадливо поморщился Огнезор. Пояснил равнодушно: – Это называется Испытание Боли, его проходит каждый ученик Гильдии, чтобы стать подмастерьем. Ничего особенного.

– А по мне, так это отвратительно, – глухо бросила Лая, отворачиваясь к небольшому костерку, где шумело, закипая, какое-то травяное варево. – Тебя словно на части разрезали!

– Ну, приблизительно так и было, – пожал плечами Огнезор. – Насколько я помню те пять дней.

– Пять дней? Помнишь? – почти задохнулась девушка. – Ты хочешь сказать, что это длилось пять дней, и все это время ты был в сознании?!

– Что ж, было не слишком приятно, – не без цинизма заметил мастер. – Но, если подумать, такую цену нельзя назвать чрезмерной за все то, что получаешь взамен.

– И что же это? – сердито дернулась она, пролив свое зелье. – Умение не чувствовать физическую боль?

– Да. А еще долголетие, выносливость, быстрое выздоровление и заживление ран, длительная молодость. Наставнику моему уже почти семьдесят, а выглядит он крепким сорокалетним мужчиной… Я не очень разбираюсь в этих лекарских штучках, но ты правильно подметила: меня разобрали и создали заново…

Огнезор замолчал, заметив, как пораженно, почти испуганно она смотрит. И сам удивился – с чего это он вдруг защищает так упорно гнусный этот обряд, унесший не одну душу и жизнь ученическую, забравший у него самого когда-то друга.

– Не лучшая у нас тема для разговора, – поспешил он добавить, смутившись. – И без того из-за меня время потеряли. Давно пора отправляться.

– Никуда ты не отправишься, пока не выпьешь это! – тут же заявила решительно Лая, подсовывая невесть откуда взявшийся котелок со своим подозрительным варевом.

Видимо, на лице Огнезора отразилось столь явное сомнение, что девушка тут же сочла необходимым пояснить:

– Отыскала несколько лечебных корешков в окрестностях. Помогает восстановить силы.

– Ну, раз ты настаиваешь, – обреченно протянул юноша, с кислой миной поглядывая на горячую темную массу. Некстати вдруг вспомнилось, что все зелья Лаи так же неизменно отвратительны на вкус, как и эффективны. Однако силы ему сейчас и вправду были нужны. Он сделал большой глоток, стараясь не слишком кривиться, отдышался и спросил вдруг с коварной ухмылкой:

– А где ты ухитрилась раздобыть эту посудину? Не помню в своих вещах ничего подобного.

– Одолжила. У кого-то из Иланиных слуг, – смутилась Лая. – Ну, пока ты с ними этот фокус свой проделывал…

– Воровка, – насмешливо покачал головой Огнезор, незаметно сливая остатки зелья в подмерзшую траву. – И много вещей ты еще «одолжила»?

– Только то, что пригодилось бы для долгого перехода, – немедленно надулась девушка. – Мой-то мешок в той толпе на площади еще в первый день стащили.

– А с чего ты взяла, что нас ждет долгий переход? – удивился мастер. – Три дня конного пути по хорошей наезженной дороге. Если поторопимся, конечно.

Он встал, подал Лае плащ и направился было к приунывшему от долгого безделья Стрелокрылу.

– Погоди, – неуверенно остановила его охотница. – Сюда взгляни-ка.

Она раздвинула колючие голые ветки, демонстрируя дальний конец лощинки, где, привалившись друг к другу спинами, застыв в нелепых позах, уныло маячили две связанные мужские фигуры.

– Та-а-ак! – озадаченно поднял брови Огнезор. – А это кто такие?

– Идиоты местные. За наш счет поживиться хотели.

Впечатление несостоявшиеся грабители производили жалкое: мрачные, заросшие, оборванные, да и еще и с явными следами победы Лаи на физиономиях.

– Хорошо ты их отделала, – одобрительно заключил юноша. – Только вот почему они до сих пор живы?

– Не имею я привычки убивать связанных, безоружных людей, – язвительно бросила охотница.

Огнезор на это лишь хмыкнул. Затем вытащил из прелых листьев два кривых длинных кинжала, некогда принадлежавших незадачливым головорезам. Неторопливо направился к сидящим. Одним небрежным движением разрезал веревки, воткнул кинжалы в землю у их ног, повернулся к верзилам спиной и с нарочитой медлительностью отошел в сторону.

– Видишь, Лая, – произнес вкрадчиво, выпуская свои лезвия. – Теперь они не связаны. И, уверен, уже не безоружны.

Головорезы и впрямь с готовностью похватали кинжалы, тут же бросаясь на заботливо подставленную Огнезорову спину.

– Точно, идиоты, – тихо подытожил он через минуту, вытирая окровавленные лезвия о грязные лохмотья, покрывающие ближайшее, еще подрагивающее, тело. – Не стоят они твоего сочувствия, Снежинка.

Лицо Лаи передернуло. Нет, то было не отвращение или страх перед смертью. И уж точно – не сочувствие к убитым. Скорее реакция на него самого. На усмешку скуки и удовлетворения на его губах.

Это и правда должно быть пугающим. Он знал, как выглядит, когда убивает. Видел свое отражение в призраках мыслей, оставшихся после мертвых…

Девушка отвернулась, не проронив ни слова, пошла, не оборачиваясь, к оставленным лошадям. Хрупкое дружелюбие, возникшее было между ними, вновь сменилось гнетущей неловкостью.

В полной тишине они вывели лошадей из лощинки, зашагали по заросшему низкими деревцами, каменистому полю, обходя далеко стороной перекресток с поворотом на Крам. И все же Лая первая нарушила молчание.

– Незачем было убивать их, – проговорила она с нарочитым равнодушием.

– Они бы с нами не церемонились, – пожал плечами Огнезор. – Да и стоят ли жалости те, кто людей для наживы режет?

– Может, и не стоят, – не поднимая на него глаз, произнесла девушка. – Но… чем мы тогда лучше? Или Гильдия уже не оплачивает труды своих людей, ТЕМНЫЙ МАСТЕР?

Что-то шевельнулось у него в груди – горячо и гадко, будто от тяжелого, незаслуженного оскорбления.

– Так вот чем я, по-твоему, последние десять лет занимался? – бросил он едко. – Добропорядочных граждан на тот свет отправлял за деньги их собственных жен и соседей?

– А не затем разве Гильдия существует? – смущенная его обидой, неловко возразила Лая.

– Верить в такое очень наивно, если не смешно, – вдруг утратив всякое желание спорить, равнодушно проговорил он.

– Почему это?

– Хотя бы потому, что готовить темного мастера для таких ничтожных целей было бы крайне глупо – слишком уж хлопотное, затратное это дело. Проще головорезам дорожным или отбросам городским заплатить.

– Зачем же тогда покои ваши Приемные и все эти бумажки-прошения?

– А почему нет? – усмехнулся Огнезор саркастически. – Ведь удобно: есть кто-то, кто грех твой на себя принять готов. Сочинил прошение – а сам вроде бы и ни при чем. Совесть чиста, сон спокойнее. Резни опять же среди почтенных горожан и фермеров меньше. А если и случится что, так сразу знаем, где искать… И потом, если бы Гильдия все прошения такие обывательские подписывала, тебя бы уже полторы сотни раз убить успели.

– Так много? – поразилась охотница.

– Да, милая, – едко сощурился юноша. – Воровок, пусть даже с лицензией, наши сограждане любят ничуть не больше, чем убийц!

– Сущая правда! – совсем почему-то не обидевшись, фыркнула Лая. – Но раз все так, как ты сказал, чем же Гильдия вообще тогда занимается?

– О, обычными играми сильных мира сего! – все так же язвительно продолжил темный мастер. – Политикой, войной, интригами – вещами довольно ординарными, а порою даже скучными – не в пример высокому мастерству собратьев наших с большой дороги!

– Игры, говоришь? – покачала головой девушка и надолго задумалась. – Но это ведь Гильдия подавила мятеж Парги этим летом? – наконец спросила она. – И заговор лордов три года тому?

– Зачем спрашивать, если сама все знаешь? – угрюмо покосился на нее Огнезор.

– А восстание в Краме четыре года назад? – и не подумала угомониться Лая. – Лорды – я еще понимаю: это политика. Но горожане? Столько крови невинной!

– Не бывает в таких делах невинных, – мрачно буркнул юноша. – Успей армия раньше, и вместо полусотни зачинщиков весь город в крови утонул бы, – пояснил он, удивляясь, с чего это вдруг его потянуло перед ней оправдываться.

Восстание Огнезор помнил. А еще помнил, что убивать этих дураков, мгновенно растерявших весь свой праведный гнев перед лицом темного мастера, было жалко и… гадко.

– Наверное, ты прав, – поникла девушка, и он перехватил ее потемневший, задумчивый взгляд, в котором зашевелилось вдруг что-то… неприятное, так что юноша почти догадывался, каким будет следующий ее вопрос.

– А моя в чем вина? – не замедлила озвучить его Лая. – Уж коли убьет меня Гильдия, интересно хотя бы знать – за что.

– А ты не потрудилась даже взглянуть, что украла? – поморщился то ли вопросу, то ли своей догадливости мастер.

– Не в моих это правилах – в чужие тайны лезть! – отрезала охотница сердито. – Так что там было, Эдан? Скажешь?

Он собирался промолчать. Или солгать.

– Малая Книга Гильдии, – почему-то ответил вместо этого. – Перечень всех ее членов.

– Вот уж ирония! – хмыкнула Лая. – Глядишь, нашла бы там и твое имя.

– Тебе бы не понравилось, – хмуро отрезал он, в уме подсчитывая, сколько законов Гильдии уже нарушил этим разговором. Хотя теперь какая разница? Где один – там и тысяча, результат тот же: дважды умереть не выйдет.

Если, конечно, поймают…

Рациональный шепоток подсказывал Огнезору, что самым разумным сейчас было бы дождаться, пока силы восстановятся, а потом стереть в милой Лаиной головке всякое о нем воспоминание – с детских лет и до сегодня. Знакомый медальон, так соблазнительно покоящийся в ложбинке меж ее грудями (весь Иланин ужин проклятая вещица глаз отвлекала!), отобрать, чтоб никаких следов не было, девушку оставить на волю ее выдающихся способностей к выживанию, а самому вернуться в столицу и постараться обо всем забыть. Еще в Таркхеме он мог бы проделать такое со спокойной душой, но теперь, когда объявлена всеобщая травля, когда образ ее вот-вот окажется в голове у каждого стражника, портрет – на каждом углу, а словесное описание – в каждой законопослушной глотке, теперь… у него было прекрасное перед разумной своей частью оправдание, чтобы оставить все как есть.

Потому что не хотел он, чтоб она забывала. И сам больше не хотел забыть. Хоть это и делало жизнь дьявольски сложной…

Окончание их разговора, похоже, сильно озадачило Лаю. Вопросы прекратились, она уныло переступала ногами рядом с понурой своей лошадкой, надолго погрузившись в молчание.

Поле между тем закончилось, впереди показалась наезженная западная дорога. У самой обочины девушка вдруг остановилась, посмотрела на своего спутника – странно так, будто решаясь на что-то запретное. Огнезор опять ощутил неприятный холодок.

– Скажи, Эдан, а ты многих убил? – спросила она тихо.

Юноша отстал, окинул мрачным взглядом ее тоненькую темную фигурку, ответил нехотя:

– Сорок восемь приказов, не считая твоего. Но ты ведь не о том спрашиваешь?

– Правда, не о том, – не останавливаясь, проговорила девушка. – Впрочем, не отвечай, я не хочу знать.

– Много, Лая, – поравнявшись с ней, сказал он жестко. – Это ты – сама по себе, и в приказе на тебя лишь твое имя. А у прочих – лордов, мятежников, просто неугодных – и охрана, и приближенные, и домочадцы порой. До двадцати имен в списке… Вот и считай сама! Много?

И, холодно заглянув в ее глаза, добавил:

– Все еще хочешь ехать со мной?

– Иногда просто нужно делать то, что должен, – ответила она неуверенно.

– Ну да! – вырвался у него злой, хриплый смешок. – Я тоже говорил так себе когда-то. Когда меня это еще беспокоило… Смотри не пожалей потом, – добавил он с кривой усмешкой, вскочил на коня и припустил по темной западной дороге.

Позади его торопливо нагонял стук копыт.